Слепое исполнение приказаний

 

Во всём мире, в каждой армии тысячи людей превращают в машины — конечно, таким образом, что вы не понимаете, что происходит. Используются только косвенные методы.

В чём смысл того, чтобы тысячи людей каждое утро маршировали, следовали приказам: « Направо! Налево! Шагом марш! Кругом !» — ради чего продолжается весь этот цирк? И он продолжается много лет.

Это нужно для того, чтобы разрушить разум. Много лет вы непрерывно продолжаете выполнять разного рода глупости, лишённые всякого смысла, каждое утро, каждый вечер — и вы не должны спрашивать, зачем это нужно. Вы должны просто исполнять, исполнять как можно лучше; нет надобности в том, чтобы вы понимали, зачем это нужно. И когда человек годами подвергается такой тренировке, естественным результатом становится то, что он прекращает задавать вопрос « зачем ».

Сомневающийся подход составляет само основание разума. В то мгновение, когда вы прекращаете задавать вопрос « зачем », вы прекращаете расти в том, что касается разума.

Это случилось во время Второй мировой войны ... Отставной солдат ... он сражался в Первой мировой войне и заслужил награды; он был храбрым человеком. Теперь прошло почти двадцать пять лет. У него была небольшая ферма, и он жил тихо и спокойно. Он возвращался с фермы домой с корзиной яиц, и несколько посетителей ресторана, шутки ради, сыграли трюк над бедным старым солдатом. Один из них закричал:

— Смирно!

И этот человек выронил корзину и встал по стойке смирно.

Двадцать пять лет миновало с тех пор, как он прошёл тренировку. Но тренировка приникла до мозга костей; она стала частью бессознательного. Он совершенно забыл, что делал, — это случилось почти независимо от него, механически. Он был очень сердит. Но эти люди сказали:

— Ты напрасно сердишься, потому что мы можем кричать, что нам хочется. Кто тебя заставляет этому следовать?

Он сказал:

— Для меня уже слишком поздно решать, следовать приказу или не следовать. Весь мой ум действует как машина. Эти двадцать пять лет просто исчезли. « Смирно » значит только « смирно ». Все мои яйца разбились, я бедный человек ...

 

Но это делается во всём мире И не только сегодня; с самого начала армии тренируют в том, чтобы не использовать разум, а исполнять приказания.

Вы должны с полной ясностью понять одно: выполнять приказание и что-то понимать — это две диаметрально противоположные вещи. Если, при понимании, ваш разум чувствует убеждённость, и исходя из этого вы что-то делаете, вы не следуете приказанию снаружи; вы следуете собственному разуму.

Это напоминает мне другой случай времён Второй мировой войны. В Берлине немецкий профессор логики был призван в армию. Не хватало солдат, и всем, кто был физически пригоден, предлагалось вызваться добровольцами. В противном случае людей принуждали служить в армии ... — Все общества, все нации, все культуры принимают как должное, что индивидуальности существуют ради них, не наоборот.

Для меня верно обратное: общество существует ради индивидуальности, культура существует ради индивидуальности, нация существует ради индивидуальности. Всё остальное можно принести в жертву, но индивидуальность нельзя приносить в жертву какой бы то ни было цели. Индивидуальность — это само цветение существования; нет ничего выше неё. Но ни одна культура, ни одно общество, ни одна цивилизация не готовы признать эту простую истину.

... Этот профессор был принуждён вызваться добровольцем в армию. Он сказал: « Я не такой человек, который может сражаться. Я умею вести дискуссию, я — логик. Если вам нужен кто-то, чтобы вести с врагом дискуссию, я готов, но сражаться — не моё дело. Сражаться — это варварство »

Но никто его не слушал, и в конце концов он был приведён на плацдарм для парада. Начался парад, и командующий сказал: « Налево !» Все повернули налево, но профессор остался стоять, как и прежде.

Командующий немного встревожился: « В чём дело? Может быть, этот человек — глухой ». И он закричал громче: « Ещё раз налево !» Все снова повернули налево, но этот человек продолжал стоять, словно ничего не слышал. Шагом марш, кругом ... отдавались все приказания, и все их исполняли. Этот человек просто продолжал стоять на месте.

Он был известным профессором; даже командующий его знал. С ним нельзя было обращаться, как с любым другим солдатом; он пользовался определённым уважением. В конце концов, когда парад был окончен, и все вернулись на то же место, с которого начали, командующий подошёл к профессору и сказал:

— У вас какая-то проблема с ушами? Вы плохо слышите?

Слепое исполнение Приказании

— Я слышу хорошо, — сказал он.

— Но почему тогда, — сказал командующий, — вы продолжаете стоять на месте? Почему вы не исполняете приказаний?

— Какой смысл? — сказал профессор. — Если всем остальным пришлось, в конце концов, вернуться в прежнее состояние, после всего этого движения вперёд и назад, влево и вправо, что они от этого выиграли?

— Вопрос не в том, чтобы что-то выиграть, — сказал командующий, — вопрос в тренировке.

— Но мне не нужно никакой тренировки. Проделав все эти глупости, вы вернулись на прежнее место, в чём я не вижу ни малейшего смысла. Можете ли вы мне объяснить, почему я должен поворачиваться налево и направо?

— Странно, — сказал командующий. — Ни один солдат не задаёт таких вопросов.

Профессор сказал:

— Я не солдат; я профессор. Меня заставили сюда явиться, но вы не можете меня заставить что-то делать вопреки моему разуму.

Командующий пришёл к вышестоящим властям и сказал:

— Что мне делать с этим человеком? Он может испортить других — потому что все надо мной смеются, и все говорят: « Профессор, вы прекрасно поступили !» Я не могу справиться с этим человеком. Он задаёт такие вопросы, и каждую мелочь нужно ему объяснять: « Пока я этого не пойму, пока мой разум это не поддержит, я не собираюсь этого делать ».

Главнокомандующий сказал:

— Я знаю этого человека. Он — великий логик. Вся тренировка его жизни состояла в том, чтобы всё подвергать сомнению. Я о нём позабочусь, не беспокойтесь.

Он вызвал профессора в свой штаб и сказал:

— Извините, но мы ничего не можем сделать. Вас призвали в армию; стране нужны солдаты. Но я дам вам такую работу, которая не представит для вас никаких трудностей и не создаст никаких трудностей для Других. Пойдёмте со мной в столовую.

Он привёл профессора в столовую и показал ему большую кучу бобов. Он сказал профессору:

— Сядьте вот здесь. Вы можете сортировать бобы, откладывая большие в одну сторону, а маленькие — в другую. Через час я приду и посмотрю, как у вас идёт дело.

Через час он вернулся. Профессор сидел на прежнем месте — и бобы тоже были на том же месте, что и раньше. Он сказал:

— В чём дело? Вы даже не начали. Профессор сказал:

— В первый и последний раз, я хочу, чтобы вы всё поняли, что пока вы мне не объясните ... Почему я должен сортировать эти бобы? Мой разум чувствует себя оскорблённым вами. Что я, идиот, чтобы сортировать эти бобы? Какая в этом необходимость? Кроме того, есть другие трудности. Сидя здесь, я подумал, что, может быть, в этом есть какая-то необходимость, но есть и другие вопросы, которые должны быть решены: есть бобы большие, есть маленькие, но есть и бобы множества других размеров. Что делать с ними? Вы мне не дали никаких критериев.

Приказания, дисциплина, инструкции — всё это используется людьми, которые хотят над вами главенствовать, людьми, которые хотят диктовать вам свои условия, навязывать свои идеи в жизни других людей. Я называю таких людей величайшими преступниками. Навязывать кому-то свою идею, давать какой-то идеал, какой-то шаблон — это насилие, сущее насилие. Это разрушительно.

Ум — шкатулка пандоры

 

Человеческий ум — это шкатулка Пандоры.

Он содержит всю эволюцию, от самого низкоорганизованного существа до величайшего гения. Они сосуществуют в человеческом уме одновременно, все они современники. В том, что касается ума, не бывает, чтобы что-то одно было прошлым, что-то другое — настоящим, что-то третье — будущим; в уме всё одновременно, одно современно другому.

Это нужно понять с большой ясностью, потому что без понимания этого проблема фанатизма и разделяющих людей систем верования останется неразрешённой. Идиот живёт в вас, как и гений. Конечно, идиот наделён гораздо большей властью, потому что за ним стоит более долгая история, а голос гения — очень тих, очень негромок. Вы простираетесь от Хомейни до Эйнштейна; и беда в том, что Хомейни оказывается в большинстве; его в вас гораздо больше, чем Альберта Эйнштейна, составляющего ничтожное меньшинство.

Представьте себе, что человек — это пирамида.

Основание её состоит из Хомейни, миллионов хомейниаков, и по мере продвижения вверх людей становится меньше и меньше. У самой вершины их не миллионы, не миллиарды, но лишь дюжины — и на самой вершине, может быть, — одна-единственная индивидуальность.

Но помните, что разница между Хомейни и Эйнштейном не в качестве, но в количестве, потому что часть Хомейни — Альберт Эйнштейн, и большая часть Альберта Эйнштейна — тоже Хомейни.

Недавно были опубликованы результаты исследования мозга Альберта Эйнштейна. Потребовалось три года, чтобы сосчитать клетки его мозга. Внутри каждого мозга есть миллионы клеток, выполняющих разные виды специализированной работы: это удивительный, чудесный мир.

Как определённая клетка действует определённым образом, ещё неизвестно. Определённая клетка думает, определённая клетка мечтает, определённая клетка поэтизирует, определённая клетка создаёт живопись. Что отличает эти группы клеток друг от друга? Они сходны в том, что касается химии и физиологии; кажется, между ними нет совершенно никакой разницы. Но есть клетки, которые думают, есть клетки, которые воображают, есть клетки-математики, есть клетки-философы. Это целый мир.

Три года подсчёта клеток мозга Альберта Эйнштейна — результат очень значителен. Клетки определённого рода были найдены в его мозгу — на двадцать семь процентов больше, чем в мозгу среднего человека. У этого определённого рода клеток есть только одна функция: кормить, питать мыслительные клетки. У них нет собственной прямой функции, кроме питания мыслительных клеток. И « питающих » клеток этого вида было найдено на двадцать семь процентов больше, чем у обычного, среднего человека.

Разница в количестве, качественной разницы нет: эти лишние двадцать семь процентов клеток могут вырасти и в вас. И почему только двадцать семь? Может вырасти двести семьдесят процентов, потому что то, как эти клетки растут, — хорошо известный и установленный факт.

У белых мышей учёные вызывали рост различных клеток. Если белой мыши давать больше разных игрушек, в ней начинают расти эти « питающие » клетки, потому что ей приходится думать. Если её поместить в лабиринт, из которого ей придётся находить выход, — если её посадить в коробку, в которой где-то спрятана пища, чтобы ей приходилось преодолевать всевозможные лабиринты, чтобы найти пишу, и запоминать проделанную дорогу, — конечно, начнётся определённого рода мышление. И чем больше она думает, тем больше будет потребность в питании мыслительных клеток.

Природа обеспечивает вас тем, в чём вы нуждаетесь. Всё, что у вас есть, не дано вам богом, судьбой; всё это было создано вашими потребностями. Но одно во всём этом исследовании очень шокирует и потрясает: то, что разница между Эйнштейном и Хомейни — только в количестве. И это количество — не что-то необычайное, оно может быть создано: стоит только старику Хомейни начать играть в шахматы, в карты ... конечно, он этого не сделает, но если бы он начал играть в шахматы и карты, в другие игры, ему пришлось бы начать думать. Религии убивают сами эти питающие мышление клетки, потому что религии велят вам просто верить. Верование означает: не думайте, не играйте с идеями. Не пытайтесь найти сами. Иисус уже нашёл, Будда уже нашёл — зачем вам напрасно беспокоиться? Тогда, естественно, та часть, которая делает человека Эйнштейном, не развивается: вы остаетесь средними. А среднее составляет основание человечества.

Поэтому я называю человеческий ум ящиком Пандоры. Есть также и другая причина — потому что всё, что произошло в ходе эволюции, оставило в вас след. Вы по-прежнему боитесь темноты — этому страху, должно быть, миллионы лет; он не имеет ничего общего с современным миром. Фактически, в таком месте, как, например, Нью-Йорк, трудно найти тёмный угол; всё так освещено Если люди там не просветлённые, то хотя бы улицы!

Откуда этот страх темноты? — В современной жизни вы не сталкиваетесь с темнотой в пугающей ситуации ... Если вы вообще сталкиваетесь с темнотой, она успокаивает, расслабляет, обновляет. Вместо того, чтобы её бояться, вы должны испытывать к ней определённую любовь. Но сама идея о том, чтобы любить темноту, кажется абсурдной. Где-то в глубине сердца вы — по-прежнему пещерные люди, которые боятся темноты. Страх темноты происходит от тех времён, когда способы добывания огня не были ещё открыты. Это были времена темноты, и темнота была почти синонимична злу. Всюду зло изображается как тёмное, чёрное. Темнота стала синонимом смерти. Всюду смерть изображается чёрной.

Причина совершенно ясна: прежде чем человек научился создавать огонь, ночь была самым опасным временем суток. Если вам удавалось пережить одну ночь, это было большое дело, потому что ночью все дикие животные готовы на вас напасть. Вы не можете спать, вы должны оставаться бодрствующими — самого страха перед дикими животными было достаточно, чтобы не давать вам уснуть. И всё же они нападали в темноте, и человек был беспомощен.

Таким образом, темнота стала злой, плохой и почти синонимичной смерти. И страх так глубоко вошёл в сердце, что сегодня, когда темнота пережила полную трансформацию, по-прежнему ... В темноте на вас не нападают дикие животные, и темнота не приносит вам ни зла, ни смерти. Она приносит только успокаивающий сон, снимает всю дневную усталость; снова делает вас молодыми, живыми, полными энергии, готовыми встретить завтрашнее утреннее солнце. Но наш подход остаётся прежним. Так же и во всём остальном.

В прошлом, на всём протяжении эволюции, человек должен был стать частью определённой группы, организации, общества, племени по той простой причине, что один он был так беспомощен. Человек один, и вся дикая природа против него — встретить её лицом к лицу было трудно. Вместе, в толпе, человек чувствовал себя более защищённым, ему было безопаснее.

Вы должны помнить, что человек — самое слабое и беспомощное животное в мире, и благодаря этой беспомощности и слабости выросла вся наша цивилизация и культура. Не думайте о ней как о проклятии; она оказалась великим — величайшим — благословением. Львы не могут создать общество, львы не могут создать культуру, потому что лев не нуждается в группе. Он сам по себе достаточно силён. Овцы движутся группами; львы не движутся группами. Каждый лев имеет собственную территорию. У них есть определённая техника, чтобы определить свою территорию. Она есть у всех животных — они писают на определённой территории, и запах предупреждает других животных, что это — пограничная линия, ограда. Вне её всё позволено; стоит сделать лишь шаг на чужую территорию, и возникает опасность.

Львы выбирают одиночество по той простой причине, что у них достаточно силы, чтобы справиться с любым врагом. Но если представить себе человека ... его тело не настолько сильно, как тело животного. Его ногти не так крепки, чтобы он мог убить любое животное ногтями. Его зубы не так крепки, чтобы он мог есть сырое мясо животного, убитого собственными руками. Он не может ни убивать своими руками, ни есть сырое мясо непосредственно зубами. Все его конечности слабее, чем конечности других животных. Он не может бегать наравне с лошадью или собакой, или быком, или волком, или оленем — он вообще никто! Хорошо, что животные не участвует в ваших Олимпийских играх; иначе все ваши великие бегуны оказались бы в глупом положении. Вы не можете перепрыгивать, как обезьяны, с дерева на дерево. Они перепрыгивают с одного дерева на другое и перемещаются на много миль; им не приходится касаться земли. Вы не сможете побороть даже обезьяну.

Нужно признать, что человек — самое слабое животное на Земле. И это положило основу всему его поведению, его пристрастиям, его группированию. Он должен быть частью чего-то большего, чем он сам; только тогда он чувствует себя в безопасности.

Ему пришлось изобретать всевозможное оружие. Ни одно животное никогда не беспокоилось о том, чтобы изобретать оружие. В этом нет надобности; достаточно рук, зубов, ногтей. С самых первых времён человеку пришлось изобретать оружие — поначалу сделанное из камней, скал, затем, постепенно — из металла. Затем ему пришлось признать, что даже с оружием в руках он не может лицом к лицу сражаться со львом или другим животным. Ему пришлось изобрести стрелы — то есть возможность стрелять с расстояния — потому что приближаться было опасно. Может быть, у вас есть оружие, но оно не окажет большой помощи в борьбе со слоном. Он возьмёт вас вместе с вашим оружием и отшвырнёт на полмили. Важной стала возможность стрелять с расстояния в той или другой войне.

Именно так мы пришли к атомному оружию. Теперь мы полностью устранили из него человека; вы просто нажимаете на кнопку, и ракета запущена. Не нужно даже знать, где находится ракета; она движется по запрограммированному курсу. Она достигнет Кремля или Белого дома; программа в неё встроена. Кто нажмёт на кнопку, неважно; этот человек может находиться на расстоянии во много миль. Он должен находиться на расстоянии во много миль, потому что, в конце концов, человек — не Римский Папа, он погрешим: оружие может дать осечку. Ракеты могут находиться где-нибудь в Техасе, а кнопки, переключатели — где-нибудь в Белом доме.

Человек создал расстояние между собой и врагом, и в конце концов ему пришлось создать расстояние и между собой и оружием, потому что оружие стало слишком опасным. Держать его вблизи значило бы напрасно рисковать.

Но всё развивалось очень логичным образом. Человек стал покорителем всех животных. Только в этом смысле можно сказать: « Блаженны слабые, ибо они наследуют землю ». Они унаследовали её только в этом смысле, но не в другом, не в духовном смысле. Слабость человека оказалась его силой.

Человеку пришлось думать, изобретать. Проблем было так много, и естественного способа их решить у него не было — отсюда мышление. Мышление просто означает, что вы сталкиваетесь с проблемой, и природа не дала вам ключа для её решения. Все животные снабжены ключом. Они никогда не сталкиваются ни с какими проблемами. Каждый раз, когда они с чем-то сталкиваются, они точно знают, что им делать; поэтому мышление не растёт. Человек остался без всяких решений, и его окружали огромные проблемы — ему пришлось думать.

За миллионы лет его мыслительные клетки становились более и более эффективными. Но на пути он собирал всю возможную пыль, все возможные страхи.

Это было необходимо, этого нельзя было избежать; но беда в том, что эти времена миновали, вы уже прошли этот путь, но пыль всё ещё цепляется за вас.

Теперь человек может быть один. Теперь нет необходимости в том, чтобы он был фанатично предан той или иной религиозной группе или политической идеологии — христианству, индуизму, исламу, коммунизму, фашизму — в этом нет надобности. Но большинство составляют идиоты. Они продолжают снова и снова переживать прошлое. Было сказано, что история повторяется, — это верно в отношении девяноста девяти процентов человечества; иначе быть не может. История вынуждена повторяться, потому что эти люди продолжают цепляться за прошлое, продолжают снова, снова и снова делать одно и то же. Они сбиваются в группы — и решение принадлежать группе должно быть окончательным, потому что зачем иначе группе обременять себя тем, чтобы принимать вас в свои члены? Вы должны внести что-то взамен. Почему группа должна заботиться о вашей безопасности? Вы должны что-то сделать для группы — и вы принимаете окончательное решение. Вы говорите: « Я готов умереть за вас. Если вы готовы умереть за меня, я готов умереть за вас ». Это простая сделка.

Зачем нужна фанатичная преданность? Фанатичная преданность необходима, потому что если вы начнёте быть сознательными, бдительными, то увидите, что это полный идиотизм.

Нет необходимости в том, чтобы принадлежать к нацистской партии Адольфа Гитлера. Но такая страна, как Германия, — одна из самых образованных, культурных, развитых стран; страна, давшая миру самый длинный список мыслителей и философов — становится жертвой полного идиота. И такой человек, как Мартин Хайдеггер, один из самых значительных философов своего века, может быть, самый значительный, был последователем Адольфа Гитлера. Этому невозможно поверить. Совершенно непостижимо, что такой человек, как Мартин Хайдеггер, с которым во всём мире никто не может сравниться ... все его современники кажутся в сравнении с ним карликами.

Мышление Хайдеггера было настолько сложным, что он не мог закончить ни одной из своих книг. Он начинал, писал первую часть, и тогда весь мир ожидал появления второй части — она так никогда и не появлялась, по той простой причине, что к концу первой части он создавал себе столько проблем, что не мог понять, куда дальше двигаться, куда идти, что делать, и как всё это разрешить. Он просто продолжал молчать и начинал другую книгу!

И именно это он делал всю жизнь. Появляется первая часть, потом вторая — третьей части недостаёт, ни одна книга не закончена. Но даже эти незаконченные фрагменты — просто чудеса ума. Тонкость его логики и глубина его подхода ...

Но даже такой человек не смог увидеть, что этот Адольф Гитлер был сумасшедшим. Он тоже был фанатично предан Адольфу Гитлеру.

Откуда исходит это безудержное стремление к фанатичной преданности?

Оно исходит из вашего сомнения. Вы не можете действительно убедить себя, что то, что вы делаете, правильно, поэтому вам приходится заходить в этом слишком далеко. Вы должны громко кричать, чтобы самим услышать; вам приходится убеждать других, чтобы, в свою очередь, убедиться самим. Вам приходится обращать других, чтобы, видя, что вы обратили тысячи людей, вы могли успокоиться: « Наверное, в том, что я говорю, есть доля правды; иначе почему это убедительно для стольких людей? » Вы сами можете быть дураком, но такое множество не может быть дураками.

Просто подумайте об Адольфе Гитлере: он может считать дураком себя самого, но что сказать о Мартине Хайдеггере? Он убедил Мартина Хайдеггера; никакого другого доказательства не нужно: Мартин Хайдеггер — достаточное доказательство того, что всё, с чем он сам согласен, правильно. Это двусторонний процесс, порочный круг. Собирая вокруг себя больше и больше фанатично преданных людей, вы убеждаетесь в своей правоте всё более, и поскольку вы сами убеждаетесь всё более, вы начинаете собирать вокруг себя больше и больше людей.

Адольф Гитлер говорит в своей автобиографии, что неважно, что вы говорите — правильно это или неправильно — просто продолжайте это повторять с убеждённостью. Никто не заботится о рациональности или логике. Сколько людей найдётся в мире, которые понимают, что такое логика, что такое рациональность? Просто продолжайте повторять одно и то же, с силой, с ударением. Эти люди ищут убеждений, не истины. Они ищут кого-то, кто знает. А как они могут быть уверены, что вы знаете, если вы говорите « если », « но », « может быть »? ..

Именно поэтому джайнский мистик Махавира не смог собрать много последователей в Индии — потому что каждое из своих утверждений он начинал с « может быть ». Он был прав, он был абсолютно аккуратен — но это не способ найти последователей. Даже те, кто ему следовал, мало-помалу исчезли: « Может быть »... этот человек говорит о « может быть » — может быть,есть Бог. Можете ли вы собрать группу последователей, преданных вашему « может быть »? Они хотят уверенности, они хотят гарантии. Махавира был слишком мудрым человеком для всех этих идиотов. Он вёл себя с людьми так, словно они способны к тому же уровню понимания, что и он сам.

То, что он говорил, понял бы Альберт Эйнштейн, потому что то, что говорит Альберт Эйнштейн, тоже начинается с « может быть ». В этом весь смысл теории относительности: ничего нельзя сказать с уверенностью, потому что всё лишь относительно, ничто не определённо. Можно ли сказать, что это — свет? Это только относительно. В сравнении с более ярким светом он может показаться тусклым. В сравнении со светом, который в миллионы раз ярче, этот свет может показаться лишь чёрной дырой, просто темнотой. Что такое темнота? — меньше света. Есть животные, кошки, которые прекрасно перемещаются по дому ночью. В вашем собственном доме даже чья-то чужая кошка в темноте сможет двигаться лучше, чем вы сами. Вы споткнётесь, но глаза кошки могут улавливать более тусклый свет.

Сова видит только в темноте; дневной свет слишком ярок. Сове нужны солнцезащитные очки; без солнцезащитных очков она ничего не видит, дневной свет слишком ярок. Когда у вас утро, у совы вечер. Что это такое? Подумайте о сове, и тогда вы поймёте смысл « может быть » — может быть, сейчас вечер; что касается совы, может быть, сейчас утро. По мере того, как ночь становится тёмной, сова лучше видит. Полночь — это полдень для совы.

Вещи относительны; поэтому говорить что угодно с уверенностью значит проявлять свою глупость. Именно поэтому Махавира использовал странный подход, впервые в истории человечества, за двадцать пять веков до Альберта Эйнштейна. Его слово « может быть » — сьят. Его философия стала известна как сьятвад,Философия « Может Быть ». Вы можете задать любой вопрос; он никогда не ответит с уверенностью. Может быть, вы пришли с какой-то уверенностью; но к тому времени, как вы его покинете, уверенности у вас станет меньше. Кто же захочет быть последователем такого человека?

Адольфу Гитлеру будут следовать, потому что он отнимает у вас неуверенность, которая была подобна ране. Внутри вы дрожите; вы не знаете, что такое эта жизнь. Но кто-то знает, и вы можете последовать этому кому-то. Вы освобождаетесь от тяжёлого груза неуверенности. Всё, что требуется с вашей стороны, — это фанатичное верование.

Фанатичная система служит обеим сторонам. Вождь в ней нуждается, потому что он сам в точности подобен вам, он дрожит глубоко внутри; он ничего не знает. Всё, что он знает, — что он умеет лучше вас кричать, что он настойчивее вас, и, по крайней мере, он может принять такую позу, словно он — хороший актёр, очень изощрённый лицемер. Но глубоко внутри он знает, что дрожит. Ему нужно большое количество последователей, которые ему помогут избавиться от страха, которые убедят его в том, что он говорит.

 

Я слышал, что случилось так, что журналист умер и достиг дверей рая. Журналистам рай не положен; как это вышло, я не знаю. Привратник посмотрел на него и сказал:

— Вы журналист?

— Конечно, — ответил тот, — ив качестве представителя прессы я могу войти куда угодно. Впустите меня. Привратник сказал:

— Есть некоторые трудности. Во-первых, в раю у нас нет никакой газеты, потому что здесь не бывает никаких новостей — никаких преступлений, никаких пьяных, никакого насилия. Есть только святые, усохшие, застывшие на веки вечные. Какие тут могут быть новости? Всё же у нас есть квота: десять журналистов, но они уже набраны с самого начала. Вам придётся пойти к другим воротам у дороги. Журналист сказал:

— Не сделаете ли вы мне небольшое одолжение? Я покину рай через двадцать четыре часа, но дайте мне небольшой шанс, по крайней мере, сходить на экскурсию. Если вы не можете мне выдать вид на жительство, постоянную грин-карту, то, по крайней мере, можете меня впустить на двадцать четыре часа. Я прошу не слишком много. Я проделал такой большой путь, сжальтесь надо мной. И пообещайте мне кое-что: если я смогу убедить одного из десяти журналистов отправиться в ад вместо меня, позволите ли вы мне здесь остаться? Привратник сказал:

— С этим никаких проблем нет. Если вы сможете кого-нибудь убедить уйти вместо вас, то можете занять его место. Нам это всё равно: квота составляет десять человек. Этот человек сказал:

— Тогда дайте мне двадцать четыре часа.

Он вошёл и начал заговаривать со всеми встречными.

— Вы не слышали? В аду собираются выпустить новую ежедневную газету, самую большую, которая только была до сих пор? И им требуются главный редактор, редакционный совет, все возможные журналисты ... Еженедельные редакторы, литературные редакторы ... вы не слышали? Другие сказали:

— Мы ничего не слышали, но это потрясающе. В этом тухлом раю был опубликован только один номер газеты, давным-давно, в начале времён, но с тех пор так ничего и не происходило. Поэтому вышел только первый номер. Мы продолжаем его перечитывать снова и снова, что ещё нам остаётся? Эта новая газета звучит чудесно! И десять журналистов пришли в лихорадочное волнение. На следующий день журналист вернулся к воротам. Привратник тут же закрыл дверь и сказал:

— Оставайтесь внутри!

— Почему? — спросил журналист.

— Вы — большой хитрец. Все десять журналистов сбежали в другое место, и теперь я не могу позволить вам уйти. По крайней мере, один журналист должен здесь остаться.

Журналист сказал.

— Я не могу здесь оставаться! Вы должны позволить уйти и мне!

Привратник сказал:

— Вы что, с ума сошли? Вы же сами распустили этот слух, и он абсолютно ложен. Вы им внушили, что они получат в аду прекрасную работу, и они взволновались — но почему хотите уйти вы?

— Как знать, — сказал он, — может быть, в этом есть доля правды. Я не могу здесь оставаться и всё упустить. Вы не можете меня остановить, потому что мне не положено быть здесь; я только турист на двадцать четыре часа. Помните, это была наша изначальная договорённость — двадцать четыре часа я буду внутри, потом уйду. Вы не можете меня остановить — вы не можете нарушить собственное слово.

Но привратник пытался изо всех сил:

— Вы сами распустили этот слух; он абсолютно ложен. И не создавайте мне проблем, потому что иерархия, бюрократия меня спросит: « Где все десять журналистов? » Время от времени они проводят перепись: « Ни одного журналиста? Нет никого из квоты? Куда они делись? » По крайней мере, я могу сказать иерархии: « Вот человек, который их убедил; они сбежали. И поскольку такого никогда раньше не бывало — чтобы кто-нибудь сбежал из рая в ад