И вы чувствовали это даже в 15?

Я никогда не чувствовала себя частью чего-то. Когда я была в школе.… Сперва я пошла в еврейскую школу, тогда я была еще совсем маленькой. Но когда мне исполнилось 12, меня перевели в школу с древними традициями, там были образованные люди, они говорили о Греции, Парфеноне и тому подобном. Все дети уже видели это или знали от своих родителей. А я спрашивала, «Что это, о чем вы говорите?». Это не мой мир.

 

Их семьи были богаче?

Моя семья была бедной. Когда мне исполнилось 12, мы уже не были бедняками, скорее мы принадлежали среднему классу. Мои дедушка и бабушка были очень образованными людьми, но в еврейской традиции. Они знали все о Библии. Им пришлось перебраться в Брюссель, спасаясь из Польши, так там было слишком много антисемитизма. Они потеряли все, что имели. Моему отцу пришлось начать работать в 12. Он нарезал ткань. Директор школы как-то пошел к моему деду и сказал: «У вас есть сын, и он блестящий человек, и теперь он должен стать рабочим?» На что мой дед ответил: «Другого пути нет. Мы должны выжить». То есть, стать богатыми и образованными. Все мои дяди и тети учились играть на пианино, вы понимаете, о чем я. Мой отец был рабочим. Он быстрее всех в городе нарезал ткань. В 18 он уже имел собственную фабрику, и платил людям деньги. Тогда он начал учиться играть на пианино и все в том же духе, потому что так раньше понималось образование. Но у него не было времени научиться чему-то. Он умел читать, но посмотрели бы вы, как он подписывался. Это требовало довольно много времени, он так и не освоился с письмом.

Так что я попала в еврейскую школу…. Я была хороша, первой в классе. Но потом мой дед умер, а он был очень религиозным человеком. Мой отец сказал: «Ну, хватит еврейской школы». Он отправил меня в общую школу и сказал: «Если ты первая в классе, значит, школа плохая». Такое у него было чувство юмора. Но в этой школе я была так хороша, что директор сказал моей матери: «Она очень хороша, так что она должна быть образована». Поэтому меня перевели в ту жуткую школу, где через месяц вызвали мою мать и сказали, что я невыносима. Потому что школа была очень строгой и формальной. Тогда я бросила учебу. Бросила и почувствовала, что я не являюсь частью общества, и это было классовое чувство. Но не только, вы же знаете, что если евреи имеют деньги в Европе, ну или в Бельгии, может быть, не во Франции, они не принадлежат ни к какому классу. Евреи, пришедшие из Польши и сколотившие состояние на тряпье, одежде не принадлежат к классу. Они просто изобретательные, сильные работники, и они зарабатывают деньги и хотят, чтобы их дети шли в школу.

Но мой отец был так занят работой, что даже не обращал внимание на то, что я делаю. Так что я не ходила в школу. Через какое-то время я уже страшно ненавидела школу, мой класс. Вы знаете, что в школе я написала первое unredaction. Я не знаю, как вы это называете. Эссе. Небольшая история, которую вы должны написать. Они сказали, в «свободном стиле», который так ненавидели. Им не нравилось, как мы едим, как справляемся с супом. Когда-то это должно было кончиться. Меня вызвали, я должна была встретиться с директором школы, и он сказал: «Ты плохо образована». Я ненавидела школу. Им был нужен мой скальп. В 14 я учила латынь, греческий и подобные вещи, но мне они были совершенно неинтересны. Я была поглощена литературой. Именно в этот момент я открыла для себя Годара. Они хотели, чтобы я пересдала экзамены, поскольку у меня были плохие оценки, особенно по образованности, образованности и вежливости. В общем, я больше не пошла в школу.

 

Кадр из фильма «Я, ты, он, она»

 

Вас оценивали по вежливости?

У меня было всего 20 из 80 по вежливости и образованности. Так что я не пошла в школу, а гуляла по улицам. Заходила в кафе или встречалась с подругами. Как на «Портрете девушки [в Брюсселе конца шестидесятых годов]» (Portrait Of A YoungGirl [ At The End Of The 1960s In Brussels ]), именно так. Так почему я все это рассказываю? Потому что мы говорили о классах?

 

Что в первую очередь подвигло вас снимать фильмы?

Я хотела писать и потом увидела «Пьеро» и поняла, что могу выразить себя более.… Кроме того, возможно, я почувствовала, что если стану только писать, то буду все время сидеть в одной комнате, не выходя из нее. Я почувствовала, что если буду делать фильмы, то мне понадобиться общаться с людьми, а это мне нравится.

 

Этот страх быть писателем, быть запертым в замкнутом пространстве без возможности «написать» выход из него, чувствуется в «Завтра переезжаем» (Tomorrow We Move) и «Человек с чемоданом» (The ManWith A Suitcase).

Тема тюрьмыочень сильна во всех моих работах.… Иногда она не на первом плане, например, в «Пленнице» (La Captive), в «Жанне Дильман». Она тоже находится в своей собственной тюрьме, и эта тюрьма нужна ей, чтобы выжить. Именно поэтому когда она достигла оргазма, это разрушило ее тюрьму и все ее существо, так что она убила парня. Еще тема тюрьмы идет от лагерей, поскольку моя мать была в лагере, она усвоила этот опыт и передала его мне. Спасибо. (Смеется)

 

Она говорила об этом?

Нет, никогда. Если бы она знала, что я говорю это, она посчитала бы меня сумасшедшей. Она не хотела говорить ни слова об этом. Я хотела, чтобы она рассказала, на что она ответила: «Я могу сделать для тебя многое, кроме этого. Иначе я сойду с ума». С другой стороны, так и было. Она сумасшедшая, вы же знаете.

 

Именно поэтому вы обратились к ее дневникам в композиции «Лето маньяка» (Maniac Summer)?

С этим дневником выможете представить, какой сильной была моя бабушка, написав его в 15 лет в небольшой деревне в Польше, среди религиозных людей. Вы понимаете, что она могла писать только в дневнике, ведь она – женщина двадцатых.

 

Эта идея тюрьмы, ограничивающей пространство…

Это – то же самое, что.… Не знаю, смотрели ли вы фильм «Там» (L?-bas). Вот это – то же самое.