Повиновение, или послушание, царю и поставленным от него властям или начальствам

Что повиноваться власти должно — надобно ли это доказывать? Где есть общество человечес­кое, там необходимо есть власть, соединяющая людей в состав общества; ибо без власти можно вообразить только неустроенное множество людей, а не общест­во. Но власть действует в обществе и сохраняет его посредством повиновения. Значит, повиновение не­обходимо соединено с самим существованием обще­ства. Кто стал бы колебать или ослаблять повинове­ние, тот колебал бы или ослаблял самое основание общества.

Повиновению власти поучимся из слова Божия. Апостол Петр внушает христианам: повинитеся всякому человечу созданию (то есть всякому от Бога устроенному над человеками начальству) Господа ради, аще царю, яко преобладающу, аще ли князем, яко от него посланным, в отмщение убо злодеем, в похвалу же благотворцем (1 Петр., 2,13,14).

Какое удовлетворительное учение! Повинуясь царю и поставленному от него начальству, вы несо­мненно угождаете царю; и в то же время, повинуясь им Господа ради, вы чрез то благоугождаете Самому Господу.

Заметим, что апостол не довольствуется тем, чтоб учить повиноваться как-нибудь; но учит пови­новаться с определенным побуждением, именно — Господа ради. Здесь является предположение, что апостол имел в виду и другие роды повиновения, то есть по иным побуждениям, как-то: повиновение из личных интересов, повиновение ради общества, ради начальства... но апостол своим ученикам заповедует и внушает именно повиновение Господа ради.

Размыслим об этом.

Кто повинуется из страха наказания за непови­новение, тот повинуется ради себя, то есть чтоб охра­нить себя от неприятности наказания. Есть люди, для которых надобно и сие побуждение к повиновению; но кто захочет похвалиться, что он для себя избрал именно этот род повиновения?

Кто повинуется для достижения выгоды, награды, почести, тот также ради себя повинуется. Власть по­ступает прозорливо и благодетельно, когда употреб­ляет поощрения к повиновению; но поощрения, по су­ществу своему, могут иметь место лишь в некоторых случаях, а не могут основать и обеспечить повинове­ния всеобщего: дела повиновения наиболее общие и притом необходимые для общества, как, например, вношение податей, наименее способны к тому, чтоб соединить с ними какое-либо воздаяние или почесть,

Ум любомудрствующий похвалит так называе­мое повиновение ради общества и вместе — ради себя по следующим соображениям. Благосостояние и до­вольство человека не может быть устроено и сохране­но иначе, как посредством общества, именно: общест­во доставляет человеку безопасность личную, обра­зование способностей, случаи к употреблению их, способы к разным приобретениям и стяжаниям и опять — безопасность приобретенного. А как для со­хранения общества необходимо повиновение, то каж­дый член общества и должен повиноваться, как ради общества — из благодарности к нему за получаемые от него каждым блага, так опять и ради себя же, чтоб, сохраняя повиновением общество, сохранять для се­бя то, чем он от общества пользуется. Умозрение сие справедливо. Но много ли в обществе людей, способ­ных учреждать свое повиновение по идеям и умозре­ниям? Когда смотрим на опыты, как в наше время на подобных умозрениях хотят основать повиновение некоторые народы и государства и как там ничто не стоит твердо — зыблются и престолы и алтари, стано­вятся, по выражению пророка, людие аки жрец и раб аки господин (Ис. 24, 2), бразды правления рвутся, мятежи роятся, пороки бесстыдствуют, преступле­ния ругаются над законом; нет ни единодушия, ни взаимной доверенности, ни безопасности, каждый наступающий день угрожает; то, при виде всего этого, невольно побуждаемся заключить: видно, не на чело­веческих умозрениях основывать должно государст­венное, благоустройство.

Есть еще повиновение ради общества и ради на­чальства — не столько по умозрению, сколько по чувству сердца, то есть по любви к государю и отече­ству. Счастлив народ, одушевляемый такою любовию. Это жизненная теплота в организме государст­ва, самодвижное направление к общественному единству, крылатая колесница власти, свободная по­корность, покорная свобода. Нам, россиянам, от ма­тернего млека напоенным любовию к государю и оте­честву, известно по давним и недавним опытам, сколь крепительна была эта пища для подвигов труд­нейших, во времена труднейшие. Но чтоб естествен­ная любовь к государю и отечеству была неизменна, чиста, спасительна, для этого нужно, чтоб она ут­верждалась на незыблемом основании, а такое осно­вание может быть только в Боге.

Вот почему апостол, минуя прочие побуждения к повиновению, утверждает повиновение на единой мысли о Боге: повинитеся, говорит, Господа ради! То есть повинуйтесь по вере в Бога и из страха Божия; или повинуйтесь по вере в слово Божие и веление Божие и из страха оказаться ослушниками воли Его.

И нетрудно понять и уразуметь, каким образом вера в Бога и страх Божий составляют важнейшее по­буждение к повиновению.

Вера освящает власти земные, показывая их не­бесное происхождение, возвещая нам от лица Божия, что Вышний владеет царством человеческим и емуже восхощет даст е (Дан. 4, 29), что Им царие царству­ют и вельможи величаются (Притч. 8, 15. 16), что несть власть, аще не от Бога (Рим. 13,1), что каждый начальник есть слуга Божий, поставленный над нами для нашего же блага (4). Вера утверждает нас в той мысли, что издаваемые правительством законы начертываются под влиянием Промысла Божия. Вера повелевает нам повиноваться властям (1) не только благим и кротким, но и строптивым (1 Петр. 2, 18), угрожая гневом небесным (Еф. 5, 6) не покоряюще­муся властям как преступнику, который Божию пове­лению противляется (Рим. 13,2). Вера предписывает нам служить властям с уважением и в простоте серд­ца, как Самому Господу, а не человекам (Еф. 6, 5. 7), и не из страха только или каких-нибудь корыстных ви­дов, но по совести (Рим. 13,5), по убеждению, что, ис­полняя их веления от души, мы творим, волю Божию (Еф. 6, 6), а не человеческую. И вот именно там, где разум и воля человеческие покорны вере Евангель­ской, — подданные чтут и гражданские законы как святыню, благоговеют пред властию как пред боже­ственным учреждением; а где оскудевает это небес­ное чувство, где умы, к несчастию общества, заража­ются неверием, — там не уважаются и общественные учреждения, там покорность властям кажется тяж­ким игом, там не может быть общественного благо­денствия.

Итак, повинитеся всякому начальству человечу, всякой законной и, разумеется, преимущественно верховной власти — Господа ради! То есть: повинуй­тесь полным беспрекословным повиновением, ради Господа всемогущего и правосудного, Который не может оставить не наказанным противления Свое­му установлению; повинуйтесь искренно, ради Гос­пода Сердцеведца, Который не только всякое дело неповиновения, но и всякий жестоковыйный или ропщущий помысл видит и осуждает; повинуйтесь с надеждою, ради Господа — премудрого и всеблагого Промыслителя, Который непрестанно бдит над при­ведением Своего устроения к спасительным для нас целям и Который особенно сердце царево имеет в руце Своей (Притч., 21, 1); повинуйтесь с любовию ради Господа, Которого и славное царство на небе­сах, и благодатное царство в душах человеческих есть царство любви и Который заповедал нам всею силою души стремиться к тому, да будет воля Его, яко на небеси, и на земли, следственно, и в земном царстве.

Вот повиновение, всегда удовлетворительное для власти и всегда блаженное для повинующихся! Поставьте такое повиновение в самое сильное ис­пытание — пусть, например, надобно будет даже собою пожертвовать повиновению, то есть пострадать или умереть за государя и отечество; пусть воздвиг­нет против сего естественную борьбу естественная любовь к собственной жизни, к благам жизни, ко всему любезному в жизни, — вся брань помыслов, без сомнения, будет низложена, как скоро придет сильное благодатию слово: Господа ради! Пожерт­вуй всем повиновению Господа ради! Если сладост­но жертвовать для царя и отечества, то не гораздо ли блаженнее жертвовать для Господа? И в сем слу­чае не горько уже оставить и земную жизнь, вместо которой приемлющий сию жертву Господь обещает несравненно блаженнейшую жизнь небесную; не горько оставить и все любезное на земле, потому что оно будет оставлено на руках любви Отца Не­бесного.

Благочестивые россияне! Изъясняя вам христи­анское учение о повиновении, думаю, что этим са­мым я изъяснил и ваши собственные чувствования. Кроткий дух Господа Иисуса, послушливого даже до смерти (Флп. 2, 8), да не престанет благодатно оду­шевлять сердца и жизнь нашу чувством кроткого, со­вершенного христианского повиновения, и да будет оно нашим непрерывным благодарением благочести­вейшему государю нашему, непрестанно для блага нашего подвизающемуся, а вместе да будет благодар­ственною и благоговейною жертвою нашею Богу Спасителю и Всепромыслителю.

 

 

Глава одиннадцатая

Верность службы царю

В верноподданнической присяге нашей мы, пред всевидящим Богом, даем клятвенное обещание верности нашей благочестивейшему самодержцу на­шему. И чем более все мы дорожим верностию царю, тем более каждый из нас должен позаботиться о том, чтоб иметь это качество в полной силе и в совершен­ной чистоте.

Верность наша царю и закону должна быть пол­ная, соблюдаемая всегда и во всем, как в великом, так и в малом, простирающаяся даже до самопожертво­вания.

О ходе и развитии этой нравственной доблести мы имеем от Сердцеведца Бога следующее глубокое наблюдение и откровение: верный в моле, и во мнозе верен есть: и неправедный в моле, и во мнозе неправе­ден есть (Лк. 16, 10). Не примечают сего недально­видные. Изменить царю и отечеству на войне, расхи­тить государственное сокровище, осудить невинного на тяжкое наказание — такие и подобные вопиющие неверности против царя, отечества и закона поража­ют всякого, и потому самая тяжесть преступления входит в число средств, предохраняющих от покуше­ния на оное. Но не делать дел царской службы и пользоваться воздаянием или наградою за службу; ввести виды личной корысти в распоряжение делами и средствами общественными; принять в суде хода­тайство вместо доказательства и оправдать неправо­го — это, говорят, небольшие неточности, не препят­ствующие верности в делах важнейших. Не оболь­щайте себя! Эти небольшие неточности не очень ма­лы, особенно же потому, что они беременны больши­ми неверностями. Эта неопасная, по-видимому, не­правда в мале ведет за собою пагубную неправду во мнозе. Ибо непреложно слово Спасителя: неправед­ный в моле и во мнозе неправеден есть.

Истину сего объясним видимым примером. Обыкновенно внимательнее и тщательнее берегут одежду еще чистую, нежели получившую пятно, ко­торая потому уже легко обрекается на употребление, подвергающее умножению пятен. Так бывает и с одеждою души, и с совестию содеянного: есть внут­реннее побуждение беречь ее, когда она чиста; есть особенное удовольствие в сем хранении; есть особен­ная для сего сила, поелику к чистому близка благо­дать Божия, укрепляющая и охраняющая. Но как скоро пало на одежду вознерадевшей души хотя одно пятно неправды, душа уже не имеет такой, как преж­де, бодрости, ни так же близкой благодатной помощи к охранению себя от второго и третьего нравственно­го пятна. При повторении действий неправды чувст­во нравственное притупляется; око душевное темне­ет; глазомер различения между малою и большою не­правдою становится меньше и меньше верным; при­ходит злая привычка. Вот каким образом нравствен­ное направление, попускающее неправду в мале, име­ет прямым, свойственным себе исходом неправду во мнозе.

Еще удобнее понять другую половину изречения Христова: верный в мале и во мнозе верен есть. Ибо всякая сила, при постоянно повторяемых опытах, пе­реходящих от меньшего к большему, сама собою ес­тественно развивается, возрастает и достигает воз­можного совершенства. Так и постоянно действую­щая верность в мале, естественно, наконец, оказыва­ется верностию во мнозе, что особенно видно бывает при обстоятельствах, благоприятствующих ее прояв­лению.

Важная принадлежность истинной верности есть готовность к самопожертвованию. Кто верен только в пределах собственной безопасности, тот верен вполне только самому себе. Верность, не располо­женная к самопожертвованию, становится ничтож­ною в тех самых случаях, в которых наиболее нужна и была бы благотворна и в которых с особенною светлостию могли бы открыться ее красота и величие. Защищение царя и отечества против воюющего врага, очевидно, невозможно без решительной готовности пожертвовать жизнию за спасение защищаемых. Но и в мирных отношениях внутри отечества верность не обеспечена, если не усилена до готовности к само­пожертвованию. Надобно ли, например, в суде или в начальствовании правого, но немощного защитить от неправого, но сильного соперника или преследовате­ля, — кто может это исполнить? Без сомнения, толь­ко тот, кто решился лучше подвергнуться гонению, нежели предать гонимую невинность. Надобно ли пред лицом сильных земли высказать не согласную с их мыслями и желаниями, но спасительную для об­щества истину, — кто может сделать это? Без сомне­ния, только тот, кому приятнее пострадать за истину и общее благо, нежели сохранить себя в покое с ущер­бом блага общественного.

Доблестному подвижнику этой добродетели над­лежит всегда содержать в памяти обетование и запо­ведь Небесного Царя: буди верен до смерти, и дам ти венец живота (Апок., 2,10).

 

Глава двенадцатая

Верноподданническая присяга

Человецы большим кленутся, и всякому их прекословию кончина во извещение клятва есть (Евр., 6,16) Присяга, или клятва, есть именем Божиим ут­вержденное удостоверение о чистой истине объ­являемого, или о верном исполнении обещаемого.

О клятве апостол говорит вообще, что человецы большим кленутся, то есть клянутся обыкновенно тем, что выше или важнее человека. При этом апостол мог иметь в виду обычай своего времени клясться не только именем Божиим, но также небом и землею, храмом и алтарем. Все эти образы клятвы, по изъясне­нию Самого Христа Спасителя, имеют одно истинное значение, по которому прямо или не прямо относятся к Богу, и в Нем, в Его имени имеют свою силу и важ­ность. Иже кленется церковию, кленется ею и Живу­щим в ней: и кленыйся небесем, кленется престолом Божиим и Седящим на нем (Мф. 23, 21. 22).

Как же мы дерзаем в наших уверениях и обеща­ниях употреблять святое и страшное имя Божие? Позволительно ли такое дерзновение? И в каких слу­чаях позволительно?

Решение этих вопросов мы имеем в словах апос­тола: всякому прекословию кончина во извещение клятва есть, то есть клятва позволительна как край­нее средство удостоверения в тех случаях, когда бы­вает необходимо устранить сомнение, прекратить прекословие.

Понятно поэтому, что если прекословие или со­мнение, встречающееся в сношениях между людьми, не так важно, чтобы требовало чрезвычайных средств для устранения его; или если для этого есть простые, обыкновенные средства, находимые в свой­ствах и обстоятельствах дел и отношений, то в таких случаях и обыкновенное благоразумие не присове­тует прибегнуть к чрезвычайному средству удосто­верения, и благочестивое чувство не должно позво­лить клятвы именем Божиим. Хочешь ли, например, чтобы верили твоему слову в разговоре, твоему обе­щанию в общежитии? Во множестве случаев сего ро­да, большею частию маловажных, прибегать к клят­ве было бы сколько дерзновенно, столько же и из­лишне. Для той степени удостоверения, какая нужна в подобных случаях, есть простые ближайшие сред­ства. Именно: говори всегда правду с точностию и без уклончивости — и твоему простому слову будут верить, как клятве. Не давай обещаний, в удобоис­полнимости которых ты не уверен, а данные обеща­ния исполняй неизменно, — и твоему простому обе­щанию будут верить несомненно. К таким-то случа­ям относятся и древняя заповедь не приемли имене Господа Бога твоего всуе (Исх. 20, 7), и заповедь Христова не клятися всяко (Мф. 5, 34), и увещание апостола не кленйтеся ни небом, ни землею, ни иною коею клятвою: буди же вам еже ей, ей, и еже ни, ни: да не в лицемерие впадете (Иак. 5, 12).

Но есть другого рода случаи, в которых для уст­ранения сомнения и для достижения удостоверения обыкновенные средства недостаточны; а недостиже­ние удостоверения сопровождалось бы крайним вре­дом, не только частным, но и общественным. Отсюда происходит необходимость, а от необходимости обя­занность — с крайним усилием достигать кончины во извещение, прибегать к крайнему средству удостове­рения, какое только возможно.

Например, государь и государство требуют от подданных верности вообще и в особенных служениях, должностях и поручениях. В сей верности не­обходимо нужно твердое удостоверение, потому что без сего не был бы обеспечен общественный поря­док и даже не было бы общественной безопасности. Чем же обеспечить верность? Законами? Но чтобы законы имели полную силу и действие, для этого нужна строгая верность в их употреблении; а чем же обеспечить верность в употреблении законов? Не честностию ли, предварительно дознаваемою? Для сего удобнее находить время и способы в необшир­ном кругу частных сношений, нежели в необъятном пространстве государственных отношений. Власть употребляет ближайшие и важнейшие свои орудия, без сомнения, с предварительным испытанием и до­знанием, поколику достигает и проницает человече­ский ограниченный взор; но можно ли испытанием и дознанием решительно определить честность каж­дого из тысяч и тем людей, прежде употребления их как орудий государства? Опять возвращается вопрос: чем обеспечить верность? Не честным ли сло­вом? Но честное слово может быть принято обеспе­чением только из уст человека дознаннрй честнос­ти; а где предварительное дознание честности не­удобоисполнимо, там не обеспечивает слово, кото­рое само себя провозглашает честным. Кто не знает, что так называемое честное слово дают и те, кото­рые не обеспечили его исполнения для самих себя и даже не думают о его исполнении! Чем же обеспе­чить верность? Не страхом ли наказаний? Как не­приятно было бы, если б и было возможно, основать общее спокойствие на одном общем страхе. Но это и невозможно; потому что могут быть нарушения вер­ности такие, которых человеческая проницатель­ность открыть не может и правосудие человеческое не может преследовать. Страх наказания нужен и полезен для обуздания склонных к преступлениям; но недостаточен для образования качества верно­подданных. Таким образом, неудовлетворитель­ность более близких и обыкновенных средств к обеспечению верности приводит к чрезвычайному средству: к запечатлению обещаемой верности ве­ликим и страшным именем Божиим, дабы каждый так уважал верность, как благоговеет пред Богом; дабы тот, кто вздумал бы дерзновенно коснуться своего обещания, неизбежно встретился с именем Божиим, которое не есть только произносимый звук, но призываемая сила Божия, проницающая души, испытующая сердца, благословляющая вер­ных и карающая неверных.

Что сия кончина во извещение, сие крайнее сред­ство удостоверения между человеками не есть просто человеческое учреждение или что клятва не есть только изобретение народоправительственного ис­кусства, но что сию опору земного царства приемлет, утверждает и освящает само Небесное Царствие, сие нетрудно усмотреть из того, что клянется и Сам Бог. Мною Самом кляхся, глаголет Господь (Быт. 22. 16) Аврааму. И апостол изъясняет сие слово Господне точно как образец Божией клятвы: Аврааму обетовая Бог, понеже не единем имяше большим клятися, клятся Собою (Евр. 6, 13). А несомненно, что Бог приемлет в Свои руки (употребляет) только те из земных (человеческих) орудий, которые чисты и достойны неба.

Клятва именем Божиим в верном прохождении общественного служения, или верном исполнении общественного дела, нужна как для удостоверения власти и общества, так и для утверждения самого обещающего верность. Верность не требует ли часто не только самоотвержения, но и самопожертвова­ния? Не встречается ли с искушениями — иногда грубыми, которые, однако, не всегда столь же легко отразить, как легко приметить, иногда с тонкими, в которых можно запутаться почти неприметно? Са­монадеянный положится в сем на себя, но едва ли сделает исключение из пророческого суждения, что всяк человек ложь (Пс. 115, 2), то есть вне помощи Божией. А имеющий более самопознания не успо­коится от сомнения сам о себе, если не прибегнет к Богу и не утвердит в Нем своей надежды. Верен Гос­подь, в словесех Своих, и преподобный во всех делех Своих (Пс. 144, 13). Благослови верность моего сло­ва и преподобие моего дела! Являй мне истину и правду; даруй мне готовность к самопожертвованию за них, твердость, чтобы устоять против приражений сильной неправды, прозорливость, чтобы не за­путаться в сетях хитрости или пристрастия! Так свойственно говорить сердцу человека, искренно желающего сохранить верность в служении или деле общественном; так и предписанный законом от дней предков наших образец присяги повелевает го­ворить: Господь Бог душевно и телесно мне да помо­жет!

Внимательные наблюдатели могут видеть в со­бытиях, как поразительно иногда изреченную в зако­не Божием угрозу клятвопреступникам Провидение Божие приводит в исполнение. Вспомним одно древ­нее событие. Иисус Навин, при взятии первого по вступлении в обетованную землю города Иерихона, все драгоценности его назначил в приношение Богу, а все прочее на истребление мечом и огнем и клятвою обязал весь народ верно исполнить сие определение. Но один из народа, Ахар, не исполнил сего заклятия, усвоив себе тайно неприятельскую одежду, деньги и золотой сосуд. Что же произошло? Победоносный дотоле Израиль пред малым городом Гаем потерпел поражение. Отчего это? Сие изъяснил Сам Бог: клятва есть в вас, то есть нарушение клятвы, не мо­жете стати пред враги вашими, дондеже измете от себе самих клятву (Нав. 7, 13). И вслед за тем, по по­велению Божию, посредством жребия открыт таив­шийся клятвопреступник и побит камнями, и чрез сие дело правосудия над клятвопреступником воз­вращены Израилю Божие благоволение и победонос­ная сила. Какой страшный пример! Одно клятвопре­ступное дело, один клятвопреступник тяжко вредит целому народу, и только особенная помощь Божия прекращает вред. Суд Божий не коснит обличить и поразить клятвопреступника, против которого не бы­ло ни свидетельства, ни доказательства и которого, вероятно, никогда не нашел бы обыкновенный суд человеческий.

Да удалится от нас помысл неверности клятве! А чтоб он вернее был удален, поражайте его, как стре­лою, грозным словом Божиим: не очистит Господь приемлющаго имя Его всуе (Исх. 20, 7). Если не очис­тит Господь приемлющаго имя Его всуе, то есть на­прасно, легкомысленно, без нужды, то чего должен ожидать тот, кто, давая клятву пред Богом, употре­бил бы имя Божие неблагонамеренно, святотатствен­но, чтобы его святостию покрыть нечистоту своей не­верности? Погубиши вся глаголющая лжу (Пс. 5,7), но не прежде ли прочих погубиши, Господи, глаголющия лжу пред именем Твоим и пред лицем Твоим, лжущих, как Анания и Сапфира, не человекам, но Те­бе — Богу? Когда апостол Петр обличил Ананию си­ми точно словами: не человеком солгал ecu, но Богу; слышав Анания словеса сия, под, издше; а потом и Сап­фира после подобного обличения, паде абие пред ногама его, и издше (Деян. 5,4. 5.10). Сей пример и мно­гие примеры вне Священной истории показывают, что ложь пред именем Божиим и пред лицем Божи­им, ложь клятвопреступления, как бы в нетерпение приводит небесное Правосудие и привлекает гроз­ные и внезапные удары судьбы.

От нарушения клятвы да охраняет нас всегда сие пророческое слово: Господи, кто обитает в жи­лище Твоем? Ходяй непорочен и делаяй правду, глаголяй истину в сердив своем, кленыйся, и не отметаяйся (Пс. 14).

 

Глава тринадцатая