Торговец верблюдами из вавилона

Чем голоднее человек, тем яснее работает его мысль и тем явственнее ощущает он запахи пищи.

Таркад, сын Азура, думал именно так. За двое суток он съел лишь две ягодки инжира, ухватив их с ветки, свисавшей над забором чужого сада. Схватить еще ему не удалось, поскольку разгневанная хозяйка ринулась на него с бранью и прогнала с улицы. Ее истошные крики еще долго стояли у него в ушах, пока он бесцельно бродил по базару. И именно они удерживали от соблазна украсть аппетитные фрукты из корзин торговок.

Никогда раньше не задумывался он о том, как много еды на вавилонских базарах и как вкусно она пахнет. Покинув рыночную площадь, он подошел к гостинице и стал ходить взад-вперед перед харчевней. Он надеялся, что ему повезет, и он встретит кого-нибудь из знакомых, у кого можно будет одолжить медяк, что-бы заслужить улыбку хмурого владельца гостиницы и вместе с ней радушный прием. Без денег на это рассчитывать не приходилось.

Погруженный в собственные мысли, он и не заметил, как оказался лицом к лицу с человеком, встречи с которым желал меньше всего на свете. Итак, перед ним возникла высокая костлявая фигура Дабазира, торговца верблюдами. Из всех кредиторов, у которых он время от времени занимал скромные суммы, Дабазир вызывал в нем особый страх, поскольку Таркад частенько нарушал свои обещания вовремя расплатиться.

Дабазир просиял, увидев его.

— Ага! Вот и Таркад! Именно тебя-то я и ищу, чтобы ты вернул мне два медяка, которые я дал тебе в долг месяц назад, и еще одну серебряную монету, которую дал еще раньше. Хорошо, что мы встретились. Мне как раз нужны деньги сегодня. Что скажешь, мальчик? А?

Таркад замер, а лицо его вспыхнуло. На пустой желудок ему меньше всего хотелось объясняться с Дабазиром.

— Мне очень жаль, очень, — промямлил он, — но сегодня у меня нет не то что серебряной, но даже и медной монеты, чтобы расплатиться.

— Тогда достань их, — настаивал Дабазир. — Ты ведь наверняка можешь достать несколько монет, чтобы заплатить за щедрость старого друга твоего отца, который помог тебе в трудную минуту?

— Мне не везет, поэтому я и не могу вернуть долг.

— Не везет! Не вини богов в своей слабости. Невезение преследует любого, кто больше думает о том, чтобы взять в долг, а не о том, чтобы отдать его. Пойдем со мной, мальчик, поговорим, пока я буду есть. Я голоден. А тебе я расскажу одну историю.

Таркаду меньше всего хотелось слушать откровения Дабазира, но, по крайней мере, речь шла о приглашении к столу.

Дабазир подтолкнул его в дальний угол харчевни, где они оба устроились на маленьких ковриках.

Когда хозяин заведения Коскор, улыбаясь, подошел к ним, Дабазир вальяжно обратился к нему:

— Жирную ящерицу на десерт, козлиную ногу, хорошо зажаренную и обильно политую соусом, хлеб и много овощей, потому что я голоден и хочу насытиться. И не забудь о моем друге. Принеси ему кувшин с водой. Да только охлади ее, сегодня жарко.

У Таркада защемило в груди. Неужели он должен будет сидеть здесь и пить воду, наблюдая за тем, как этот человек уминает целую ногу козла? Он промолчал. Он не нашелся, что сказать.

Однако Дабазир понятия не имел о том, что такое молчание. Улыбаясь и шумно приветствуя всех знакомых посетителей, он продолжал говорить:

— Я недавно слышал рассказ странника, вернувшегося из Урфы, об одном богатее, у которого есть такой тонкий камень, что через него можно все видеть. Он вставил его в окно своего дома, чтобы защититься от дождей. Камень желтого цвета, как рассказывает этот странник, и ему разрешили посмотреть сквозь него, так что окружающий мир выглядит совсем иначе. Что скажешь, Таркад? Может ли мир предстать человеку в другом цвете?

— Боюсь что-либо предположить, — ответил юноша, которого сейчас больше занимала жирная козлятина, дымящаяся перед Дабазиром.

— Я-то знаю, что может, потому что сам видел мир другим, и об этом я и собираюсь рассказать тебе.

— Дабазир будет рассказывать, — шепнул обедавший по соседству своему приятелю и придвинулся ближе.

Остальные посетители харчевни тоже взяли свою еду и расселись полукругом, чтобы слушать Дабазира. Таркад слышал их возбужденные голоса, видел зажатые в их руках куски мяса. Он один был без еды. Дабазир не предложил ему разделить с ним трапезу, не поделился даже куском хлеба, который упал с тарелки и так и остался на полу.

— История, которую я собираюсь рассказать, — начал Дабазир, сделав паузу, чтобы откусить от козьей ноги, — случилась еще в годы моей молодости. Собственно, она и объясняет, почему я стал торговать верблюдами. Кто-нибудь из вас знает, что когда-то я был рабом в Сирии?

Удивленный возглас пробежал среди слушателей, и Дабазир остался доволен произведенным эффектом.

— В молодости, — продолжал Дабазир, вновь откусывая мясо, — я учился ремеслу моего отца, который был мастером по изготовлению седел. Я работал вместе с отцом в его мастерской, содержал себя и молодую жену. Будучи молодым и недостаточно опытным, я мог зарабатывать совсем немного — денег едва хватало, чтобы удовлетворять нужды свои и красавицы-жены. Я мечтал о красивых вещах, которые не мог себе позволить. Вскоре я обнаружил, что владельцы магазинов доверяют мне, разрешая платить по счетам позже.

По молодости и в силу беспечности я еще не знал, что тот, кто тратит больше, чем зарабатывает, приобретает опасную привычку потворствовать своим желаниям и тем самым навлекает на себя будущие беды и неприятности. Так что я не стеснял себя в тратах, покупая роскошные вещи для своей жены и нашего дома.

Поначалу все складывалось удачно. Но со временем я обнаружил, что моего заработка не хватает на жизнь и оплату долгов. Кредиторы начали преследовать меня, заставляя платить за мои экстравагантные покупки, и жизнь моя стала просто невыносимой. Я занимал деньги у своих друзей, но и им не мог возвращать долги. Дела шли все хуже и хуже. Жена моя вернулась в родительский дом, а я решил покинуть Вавилон и искать счастья в другом городе.

Последовали два года беспокойных и безуспешных скитаний. Я бродил вместе с торговыми караванами, обслуживая торговцев. Вскоре я попал в шайку разбойников, которые грабили невооруженные караваны. Конечно, это было занятие, недостойное сына моего отца, но я смотрел на мир сквозь цветной камень и не понимал, как низко пал.

Нам повезло уже при первом разбое, когда мы захватили богатый караван, перевозивший золото, шелка и прочие дорогие товары. Награбленное мы очень скоро промотали в Гинире.

Во второй раз нам уже не так повезло. Сразу после налета мы подверглись атаке воинов из местной крепости, которым владельцы караванов платили за охрану. Двое наших предводителей были убиты, а остальных членов шайки отправили в Дамаск, где раздели догола и продали в рабство.

Меня купил за две серебряные монеты сирийский богатей. Молодой и привлекательный, я выгодно отличался от остальных рабов. Происходящее казалось мне забавным приключением до тех пор, пока новый хозяин не привел меня к своим четырем женам, которым разрешил использовать меня как евнуха.

Вот тогда-то я и понял всю безнадежность ситуации. Эти жители пустынь были суровыми и агрессивными. А я был совершенно бесправным перед ними, к тому же безоружным и лишенным возможности сбежать.

Испуганный, стоял я перед четырьмя женщинами, беззастенчиво разглядывавшими меня. Я задавался вопросом, стоит ли мне рассчитывать на жалость с их стороны. Сира, первая жена, была старше остальных. Лицо ее оставалось бесстрастным, пока она рассматривала меня. Слегка разочарованный, я отвел от нее взгляд. Вторая жена была соблазнительной красоткой, но тоже смотрела на меня равнодушно, как на истукана. Две самые молоденькие женщины хихикали, словно их забавляло происходящее.

Мне казалось, что прошла вечность, пока я стоял перед ними в ожидании приговора. Каждая из женщин, похоже, ждала, что решение примет другая. Наконец Сира холодно произнесла: «Евнухов у нас много, а вот погонщиков верблюдов не хватает. Сегодня я как раз собираюсь навестить свою больную мать, а у меня нет раба, которому я могла бы доверить своего верблюда. Спроси этого раба, умеет ли он обращаться с верблюдами».

Мой хозяин обратился ко мне: «Что-нибудь знаешь о верблюдах?» С трудом скрывая радость, я ответил: «Могу заставить верблюда встать на колени, могу нагружать поклажей, могу водить их в дальние походы. Если нужно, могу починить сбрую». «Раб держится вполне уверенно, — заметил мой хозяин. — Если ты так хочешь. Сира, возьми его к себе погонщиком».

Так я был отдан в подчинение Сире и в тот же день повел ее верблюда в долгое путешествие к больной матери.

При первой же возможности я поблагодарил ее за вмешательство и рассказал, что не рожден в рабстве, что я сын свободного человека, уважаемого мастера из Вавилона. Я многое рассказал ей о себе. Ее комментарии приводили меня в замешательство, и я потом подолгу раздумывал над ее словами. «Как же ты можешь называть себя свободным, если твоя слабость довела тебя до такого позора? Если у человека — душа раба, он станет рабом независимо от своего происхождения. Если же у него душа свободного человека, он обязательно станет уважаемым гражданином, пусть даже и несчастья обрушатся на него».

Более года я был рабом и жил среди рабов, но так и не стал похожим на них. Однажды Сира спросила меня: «Почему по вечерам, когда другие рабы общаются друг с другом, отдыхают, ты сидишь один в своей палатке?» На это я ей ответил: «Я думаю над тем, что вы сказали мне. Задаю себе вопрос, рабская ли у меня душа. Я не могу быть таким, как они, поэтому должен держаться особняком». «Я тоже должна держаться особняком, — призналась она. — У меня было большое приданое, поэтому мой муж и женился на мне. Но он не хочет меня. А для женщины самое главное — чтобы ее хотели. Я не любима, к тому же бездетна, поэтому я одна. Будь я мужчиной — я бы предпочла смерть такому рабству, но наше общество так устроено, что рабами становятся и женщины». «А что вы теперь обо мне думаете? — неожиданно спросил я. — У меня душа раба или свободного человека?» — «У тебя есть желание расплатиться с долгами, которые ждут тебя в Вавилоне?» — «Да, желание есть, но я не вижу возможности сделать это». — «Если ты и дальше будешь сидеть сложа руки и не предпринимать никаких попыток расплатиться, тогда можно будет твердо сказать, что у тебя душа раба. Никто не может считать себя уважаемым человеком, если он не платит по своим долгам». — «Но что могу сделать я, раб, да к тому же находящийся здесь, в Сирии?» — «Оставайся рабом в Сирии, если ты такой трус». — «Я не трус», — горячо возразил я. «Тогда докажи это». — «Как?» — «Разве твой царь не бьется с врагом, всеми силами отражая его натиск? Так вот твои долги — твои враги. Они изгнали тебя из Вавилона. Ты струсил перед ними, а они еще больше окрепли. Если бы ты сражался с ними как подобает мужчине, ты бы победил их и добился уважения среди своего народа. Но у тебя не хватило духу противостоять им, ты зажал свою гордость и превратился в раба».

Я много думал над ее жесткими обвинениями, мысленно спорил с ней, но мне так и не удалось донести до нее свои возражения. Спустя три дня служанка Сиры отвела меня к своей хозяйке. «Моя мать опять тяжело больна, — сказала она. — Оседлай двух лучших верблюдов из стада моего мужа. Привяжи мешки с водой и едой, приготовившись к долгому путешествию. Еду возьми у служанки на кухне».

Я запряг верблюдов, удивляясь тому количеству провизии, что выдали мне на кухне, ведь до дома матери было не больше суток пути. Служанка села на второго верблюда, а я повел верблюда хозяйки. Когда мы пришли к дому ее матери, было совсем темно. Сира отпустила служанку и сказала мне: «Дабазир, у тебя душа раба или свободного человека?» «Свободного человека», — твердо сказал я. «Пришел твой час доказать это. Твой хозяин сейчас в глубоком запое, а его стража бездействует. Бери этих верблюдов и беги. В этом мешке ты найдешь одежду своего хозяина, чтобы тебя не узнали. Я скажу, что ты украл верблюдов и сбежал, пока я навещала свою мать». — «У вас душа королевы, — сказал я. — Как бы мне хотелось сделать вас счастливой».

В ответ она сказала: «Счастье невозможно для женщины, сбежавшей от мужа. Иди своей дорогой, и пусть боги охраняют тебя во время твоего странствия по пустыне».

Меня не нужно было уговаривать. Я тепло поблагодарил ее и скрылся в ночи. Я совсем не знал этой чужой страны и не имел ни малейшего представления о том, в какой стороне находится Вавилон, но тем не менее упрямо двинулся вперед по пескам. На одном верблюде я ехал верхом, другого вел за собой. Всю ночь я шел по пустыне и весь следующий день, подстегиваемый страхом быть пойманным, как беглый раб, укравший хозяйское добро.

К вечеру второго дня я достиг каменистой пустыни. Острые камни ранили копыта моих верных верблюдов, и вскоре они едва плелись от усталости и боли. На всем пути мне не встретилось ни живой души, и я даже не мог понять, как далеко простирается эта необитаемая земля.

Такого мучительного путешествия не пожелал бы я и недругу. День за днем мы шли по пустыне. Еда и вода давно кончились. Солнце палило нещадно. К концу девятого дня пути я еле сполз с верблюда, чувствуя, что совсем ослаб и вряд ли смогу вновь оседлать его. Мне казалось, что я так и умру в этой заброшенной стране.

Я вытянулся на земле и уснул, проснувшись лишь с первым лучом солнца.

Я сел и огляделся по сторонам. Утренний воздух был свеж. Мои верблюды лежали неподалеку от меня. А вокруг раскинулась необъятная земля, покрытая камнями, песком и колючей растительностью, без признаков воды, пищи и жизни.

Неужели мне был уготован такой конец? Мысль моя работала ясно и четко, как никогда. Тело как будто существовало отдельно от нее и уже не имело большого значения для меня. Мои потрескавшиеся и кровоточащие губы, сухой вспухший язык, голодный желудок — все осталось в агонии последних дней.

Я вновь оглядел неприветливую местность и опять ко мне вернулся прежний вопрос: «У меня душа раба или свободного человека?» И тут же со всей ясностью осознал, что, будь у меня душа раба, я бы сдался, лег в пустыне и умер — вполне подходящий конец для беглого раба.

Но если у меня душа свободного человека... Что тогда? Разумеется, нужно заставить себя двигаться в Вавилон, вернуть долги людям, которые доверяли мне, принести счастье любящей жене, покой и радость родителям.

«Твои долги — твои враги, которые изгнали тебя из Вавилона», — говорила Сира. Да, она права. Почему я бежал от трудностей? Почему позволил своей жене уйти к отцу?

И тут произошло нечто странное. Мир вдруг предстал передо мною в совершенно ином свете — как будто убрали тот цветной камень, сквозь который я до этого взирал на происходящее. Мне открылись истинные ценности.

Умереть в пустыне!- Нет, только не это! По-новому взглянув на мир, я понял, что должен делать. Прежде всего мне нужно было вернуться в Вавилон и предстать перед каждым, кто давал мне в долг. Я скажу им, что через боль и страдание я пришел вернуть долги — так скоро, как это позволят мне боги. Потом я верну свою жену и стану человеком, достойным уважения своих родителей.

Мои долги — мои враги, но мои кредиторы — мои друзья, потому что верили мне и доверяли свои сбережения.

С трудом поднялся я с земли. Что значил голод? Что значила жажда? Всего лишь мелкие неприятности на пути в Вавилон. Во мне проснулась душа свободного человека, полного решимости вернуться и сразиться со своими врагами. Я весь дрожал от радостного возбуждения.

Мутные глаза моих верблюдов просветлели — стоило им заслышать новые нотки, зазвучавшие в моем хриплом голосе. С большим трудом, после многочисленных попыток они все-таки встали на ноги. Превозмогая боль и усталость, они повели меня на север — туда, где, как мне подсказывал внутренний голос, должен был находиться Вавилон.

Мы нашли воду. Мы дошли до земли, где были трава и фрукты. Мы отыскали дорогу на Вавилон, потому что душа свободного человека стремится найти выход из любого положения, в то время как душа раба лишь жалобно скулит:

«Что делать мне, несчастному рабу?»

Ну а что ты скажешь, Таркад? Пустой желудок заставил твою мысль работать? Ты готов встать на путь, который ведет к самоуважению? Предстал ли тебе мир в истинном свете? Желаешь ли ты вернуть долги и вновь стать уважаемым в Вавилоне человеком?

Глаза юноши увлажнились. Он с готовностью поднялся с колен.

— Ты открыл мне глаза. Я уже чувствую, как во мне просыпается свободный человек.

— Но как ты повел себя, вернувшись в Вавилон? — спросил заинтересованный слушатель.

— Если есть решимость, всегда достигнешь цели. — ответил Дабазир. — В первую очередь я навестил каждого, кому был должен, и попросил прощения, твердо пообещав расплатиться при первой же возможности. Большинство моих кредиторов встретили меня радушно. Правда, были и те, кто принял меня в штыки, но многие все-таки предлагали помощь. Среди них был Матон, ростовщик. Узнав, что я был погонщиком верблюдов в Сирии, он послал меня к старику Небатуру торговцу верблюдами, которому царь приказал купить большие стада породистых верблюдов для великой экспедиции. Работая с Небатуром, я мог применить свои знания. Постепенно я вернул все свои долги до последней монеты. И наконец мог гордо смотреть людям в глаза и чувствовать себя уважаемым человеком.

И вновь Дабазир вернулся к своей еде.

— Коскор, ты змей, — громко крикнул он, так чтобы услышали на кухне, — еда совсем холодная. Принеси-ка мне еще мяса, да прямо с огня. И приготовь большую порцию для Таркада, сына моего старого друга. Он голоден и будет есть со мной.

Так закончилась история Дабазира, торговца верблюдами из старого Вавилона. Он нашел себя, открыв великую правду — правду, которая была известна мудрым людям с незапамятных времен.

Эта правда помогала людям выходить из трудностей и вела их к успеху. Она продолжает служить и тем, кто понимает ее магическую силу.

 

ЕСЛИ ЕСТЬ РЕШИМОСТЬ, ВСЕГДА ДОСТИГНЕШЬ ЦЕЛИ