Судья Коварт слушает показания Кэрол Даронч на суде во Флориде.

Глава 36

 

Детектив Норм Чапман – человек, к которому невозможно не проникнуться симпатиями. Было множество свидетельств того, что Теду он – нравился. Он просто не мог не понравиться. Искренний, с неподдельной добротой. Думаю, он отчаянно хотел выяснить, что же случилось с Киберли Лич ради её же родителей. И он хотел покончить со всеми убийствами и избиениями в Таллахасси. Но также думаю, не обошлось здесь и без корыстных побуждений. Для полицейского с шестилетним стажем, зависшим на одном уровне карьерной лестницы, добиться признания от одной из самых бесславных фигур Америки, – стало бы событием, о которм потом можно рассказать внукам. Решение детективов не пропускать мой звонок, и не допускать моего присутствия во Флориде, возможно, был правильным. А с другой стороны – могло быть и фатально неверным.

В июле 1979 Норм Чапман занял свидетельское место возле судьи Эдварда Коварта в зале суда округа Дэйд. Его плечи и живот были непряжены под пиджаком, а из-под брюк были видны белые носки. Он не был хвастуном. Он был, как ему казалось, улыбчивым болтуном, который принёс плёнку, державшую в напряжении весь зал суда.

Позже вечером 16 февраля Тед запросил разговор с Нормом Чапманом и говорил без юридического консультанта. Запись того длинного разговора с Чапманом, Бодифордом и Патченом началась в 1:29 ночи.

Голос Теда был сильным и уверенным.

– Ну, хорошо. Давайте приступим. Это был длинный день, но прошлой ночью я хорошо выспался, и голова моя ясна̒. Я побывал у врача и позвонил адвокату.

Если Тед ожидал услышать грандиозные овации после называния своего настоящего имени, то его ждало разочарование. Трое детективов никогда о нём не слышали. В чём смысл быть одним из самых разыскиваемых преступников Америки, если ты называешь своё имя и получаешь такую вялую реакцию? Они поверили ему, только когда офицер Ли вошёл в комнату с копией листовки ФБР (чтобы Тед оставил не ней автограф) с самыми разыскиваемыми преступниками.

Чапман сказал:

– Слушайте, о чём бы вы не хотели с нами поговорить…

Тед засмеялся.

– Звучит как-то официально.

– …в любой момент, когда устанете от наших измотанных лиц, просто скажите об этом, – закончил Чапман.

– Я, значит, ответственный за развлечения... – сказал Тед.

– У вас достаточно сигарет?

– Да... У меня были причины не называть себя до поры.

– Теперь мы понимаем, почему вы не хотели сотрудничать. Должен признать ваше хладнокровие, когда вы стояли перед судьёй и отказывались назвать имя. Я бы так не смог.

– Вы в курсе моей истории?

– Только того, что вы сами говорили мне. Предпочитаю иметь дело с первоисточником. Так что – мы слушаем.

– Дать название делу – уже хорошее начало. Я просто знаю суть публичности: арестовали бы меня в Омахе, Небраске… вы неизбежно вышли бы на меня. Я прошёл через такие испытания во время первого побега, что в этот раз мне не хотелось сдаваться так легко.

Чапман сказал, что ему интересно узнать о побегах. А Тед только и ждал этой возможности. Это было настолько продумано, настолько изобретательно. К тому же, тогда Тед не мог никому рассказать о них.

Какая ирония: когда Тед решил заговорить, он сделал это именно перед полицейскими, перед «глупыми копами».

На плёнке часто звучал смех, когда он рассказывал о «прыжке свободы» из окна здания Суда округа Питкин и до момента прибытия в Таллахасси. Его голос дрогнул, и он сделал глубокий вдох, когда корил себя за то, что не нашёл работу. Он упомянул, что ему очень сильно нравилось играть в ракетбол и предложил подписать разрешение на обыск украденной машины. Затем его голос надломился.

– Вы пускаете слезу в определённые моменты, например, когда говорите о ракетболе, – прокомментировал Чапман.

– Просто мне было очень хорошо среди людей, нравилось быть их частью. У меня есть один пунктик, который заставляет обзаводиться разными вещами – небольшими вещами. У меня была хорошая квартира при юридической школе, и всё это отобрали. Я говорил себе, что могу жить без машин, велосипедов и вещей – достаточно быть свободным. Но я хотел их.

Тед описал свои учащающиеся кражи и опять корил себя за то, что был глупцом.

– По дурости я так и не нашёл работу. Я люблю работать, но так и не смог заставить себя куда-нибудь устроиться. Без работы – это было хреновое время.

Чапман спросил был ли Тед когда0нибудь в «Шерродс» в Таллахасси.

– Только один раз полторы недели назад. Невыносимый звук. Одним словом – диско.

– Вы когда-нибудь посещали вечеринки студенческих сообществ, дабы поживиться бесплатным пивом и едой?

– Нет. После одной из них у меня остались дурные воспоминания. Давным-давно я пошёл на такую вечеринку с другом и там мы столкнулись с агрессивыным пьяницей. Тогда я узнал, насколько быстро умею бегать.

– Вы помните «дикую неделю» в январе, когда пиво чуть ли не вытекает на газоны?

– Да, я слышал шум из некоторых домов, рядом с которыми жил.

– Чем вы занимались по вечерам? Гуляли по округе?

– Ходил в библиотеку. Но вообще старался ложится спать пораньше. Когда появился телевизор, стал оставаться дома, потому что теперь было, чем себя занять.

 Когда Теда попросили описать его субботние вечера, он увильнул от ответа. Он не помнил, чтобы крал автомобильные номера 12-го или 13-го января, но вспомнил, что один номер снял с оранжево-белого фургона через 6 дней после приезда в Таллахасси.

Ему был задан вопрос: стирал ли он отпечатки на украденных машинах, на который он с удивлением ответил:

– Я надевал перчатки, кожаные перчати, – на его глаза навернулись слёзы, а речь стала смазанной.

– Это всё, что вы можете рассказать нам о жизни в Таллахасси?

Голос Теда почти сошёл на нет, когда он описывал кражу велосипеда «Роли», говоря о нём, словно о живом существе.

– Я спрашивал вас о белом фургоне, угнанном из кампуса…

– Не могу говорить об этом.

– Почему?

– Просто не могу и всё, – Тед разревелся.

– Потому что это сделали не вы или…

Из-за слёз голос Теда звучал приглушённо.

– Просто не могу…вся эта ситуация…

Чапман быстро сменил тему, заговорив об аресте Теда в Юте. Тед объяснил, что ему дали от года до 15ти лет по обвинению в похищении.

– Мужчины или женщины?

– Ну… это всё очень сложно. Я думал к этому моменту вы уже всё обо мне знаете. С марта по октябрь 1976 я сидел в тюрьме в Юте, когда из Колорадо пришло обвинение в убийстве.

Детективы сфотографировали Теда, и кто-то спросил:

– В какой позе вы любите фотографироваться? Чёрт, на прошлой неделе вы стали первым в десятке.

– Им платят за мой арест.

– Вам не нравится ФБР?

– Переоцененные ублюдки.

Чапман спросил Теда о том, что произошло в Колорадо.

– Обычная чёрная полоса… я правда не понимаю, почему всё это свалилось на меня. Ах, да… я заправлялся в Гленвуд-Спрингс в тот же день, когда в 50-ти милях в Аспене пропала Кэрин Кэмпбелл. Если тучи сгущались раньше, то это началось ещё с обстановки в Вашингтоне. У меня было там много связей: в окружении губернатора и так далее. А с этим всегда связано большое давление.

– Какого рода преступления там произошли?

– Ну, я знаю о них только то, что мне говорили. Убийства молодых девушек. Капитану из Отделения по расследованию убийств округа Кинг дышали в затылок, но они никогда не допрашивали меня: не было никаких улик.

– Что это были за убийства?

– Никто не знает, потому что вся информация слишком разрознена.

– Что насчёт Колорадо?

– Я видел снимки аутопсии. Травмы от тупого предмета и удушение.

– А подробнее?

– Я не знаю.

Чапман снова переключился на другую тему и спросил Теда проникал ли он когда-нибудь в дома братств и сестринств с целью украсть там бумажники.

– Нет… слишком велик риск. Хорошая охрана. Я полалал у них кругом замки, запирающие устройства, сигнализации…

В этот момент Тед попросил остановить запись и не делать никаких пометок. Согласно судебным показаниям детектива Чапмана в комнате для допросов тут же был активирован «жучок»[105], но по какой-то причине запись сделать не удалось. В Вашингтоне тайная запись допроса была незаконна, но во Флориде это разрешалось.

Допрос продолжался всю ночь и Бодифорд, Патчен и Чапман настаивали на том, что Тед сделал гораздо более откровенные заявления, чем всё то, что попало на плёнку. Судья Коварт в итоге постановил, что ни одно из заявлений Теда, сделанных в ночь с 16 на 17 февраля 1978, не будет использовано на суде в Майами, хотя разговор, продолжившийся после остановки записи, как утверждалось, как раз-таки содержал самые жуткие подробности.

Трое детективов утверждали, что Тед назвал себя ночным человеком, «вампиром», «вуайеристом, подглядывающим Томом[106]». Он сказал, что никогда «ничего не делал», что фуайеризм был связан только с его фантазиями.

Он упомянул одну девушку, которая шла по улице в Сиэтле несколько лет назад, когда он учился в юридической школе в Такоме.

– Я чувствовал, что должен имень её любой ценой. Хотя, так ничего и не сделал.

Предположительно он обсуждал с ними некую «проблему», – когда он напивался и разъезжал по улицам, – связанную с его фантазиями.

– Слушайте, – сказал, он после остановки записи. – Хочу с вами поговорить, но не могу себя пересилить. Так что – вы̒ говорите со мной.

– Итак, вы хотите поговорить об убийствах в «Хи Омега»?

– У вас есть все улики. Не бросайте это дело.

– Это вы убили тех девушек?

– Не хочу лгать, но если вы будете давить, тогда я скажу «нет».

– Вы когда-нибудь воплощали свои фантазии в реальность?

– Они взяли надо мной верх…

Бодифорд снова задал тот же вопрос.

– Такой акт способен лишить настроения…

– Вы когда-нибудь были в доме «Хи Омега»? Это вы убили девушек?

– Мне бы не хотелось вам глать…

Были и другие заявления, сделанные Тедом в ту ночь и в последующуую. И тут уж каждый решает сам: верить детективам или Теду Банди.

Согласно информации ФБР и нескольким журналистам, которые оборвали все телефоны детективам Пенсаколы, они поймали человека, подозреваемого в 36-ти убийствах, – утверждение, в которе тяжело поверить.

Когда Чапман спросил Теда об этом во время незаписанного разговора, Тед якобы ответил: «Добавьте к этому числу еденицу и получите итог».

Что он имел в виду? Это был сарказм? Имел ли он в виду 37 убийств? Или, что не может быть реальностью… сотню, больше сотни?

ФБР добавило в общую картину несколько нераскрытых дел, включая некоторые из северного района Калифорнии, хотя детективы не верили, что они связаны с Тедом. Но не под запись Тед намекнул им, что есть всего 6 штатов, которые могли быть очень в нём заинтересованы. 6? Детективы утверждали, что Тед намекал о сделке: информация в обмен на жизнь. Говорил, что в его голове есть бесценные вещи, которые были бы очень полезны в психиатрических исследованиях. Но ни одно из этих заявлений не попало на плёнку и детективы сказали, что Тед просто дразнил их, так и не выдав ничего конкретного: его это просто забавляло.

Когда фраза «добавьте к этому числу еденицу и получите итог» дошла до детективов в Вашингтоне, они сразу же подумали о двух давнишних преступлениях, совершённых в их штате.

В августе 1961, когда Теду было 15, 9-летняя Энн Мари Берр навсегда пропала из её дома в Такоме, который находился всего в 10-ти кварталах от жилища семьи Банди. Энн Мари проснулась посреди ночи и сказал родителям, что её младшей сестре не здоровится. Затем, предположительно, веснушчатая светловолосая девочка вернулась в постель. На утро её не оказалось в комнате и окно было широко открыто. В момент исчезновения она была одета только в ночную сорочку.

Несмотря на обширное расследование, возглавляемое детективом полиции Такомы Тони Затковичем, следов Энн Мари обнаружить не удалось. Бывший такомский детктив запомнил, что в связи с ремонтными работами, улица перед её домом была изрыта и предположил, что её маленькое тело в спешке могло быть оставлено в одной из глубоких ям, чтобы потом его засыпали тоннами земли и покрыли асфальтом. Сейчас, находящийся на пенсии, Заткович говорит, что имя Теда Банди никогда не появлялось в бесконечном списке подозреваемых.

23 июня 1966 детективы из сиэтлского отдела по расследованию убийств столкнулись с преступлением, очень похожим на те, в которых подозревали Теда. В подвальной квартире в Куин Энн Хилл с ещё одной девушкой проживали 20-летние Лиза Уик и Лонни Трамбалл. Все они работали бортпроводниками в «Юнайтед Эйрлайнс» и были чрезвычайно привлекательными. В среду, 23-го, третьей девушки не оказалось дома, потому что она провела ночь у ещё одной стюардессы. Лонни встречалась с помощником шерифа округа Кинг, и он виделся с ней в начале вечера и потом звонил в 10. Симпатичная брюнетка, дочь лейтенанта Пожарного управления Портленда, штат Орегон, сказала своему другу, что с ней всё в порядке: она и Лиза скоро собираются спать.

Когда на следующее утро в 9:30 вернулась соседка Лонни и Лизы, она обнаружила дверь незапертой, что было очень необычно, и включила свет. Войдя в спальню своих подруг, она нашла их всё ещё лежащими в своих кроватях: они не ответили на её приветствие. Озадаченная, она включила свет.

– Я посмотрела на Лонни и не поверила своим глазам. Затем я начала будить Лизу…, и она была в таком же состоянии, – сказала девушка детективам Джону Литчу, Дику Риду и Уэйну Дорману.

Лонни Трамбалл была мертва. Лицо и голова были покрыты кровью. Череп проломлен тупым предметом. Лиза Уик впала в кому. Её тоже ударили по голове. Врачи госпиталя Харборвью предположили, что она выжила потому, что бигуди смягчили часть ударов. Ни одна из девушек не подвергалась сексуальному насилию и не сопротивлялась. На них напали во сне. Следов проникновения не было и все вещи остались на своих местах.

Джойс Джонсон просидела возле кровати Лизы несколько дней, чтобы услышать, что могла сказать тяжело травмированная девушка, когда/если вышла бы из комы. Лиза выкарабкалась, но у неё не сохранилось воспоминаний о том, что случилось: она пошла спать и потом очнулась уже в госпитале.

Сиэтлские детективы нашли орудие нападения на незанятом участке южнее места происшествия. Это был кусок деревянного бруска длинной 18 дюймов (примерно 46 см) с шириной грани в 3 дюйма (примерно 8 см), покрытый кровью и прилипшими волосами. В Департаменте полиции Сиэтла это дело до сих пор остаётся не раскрытым.

В то лето Теду Банди было 20, и он переехал в Сиэтл, чтобы посещать занятия в Университете Вашингтона. Годом позже он работал в магазите в Куин Энн Хилл.

Дела Берр и Уик–Трамбалл пришли на ум детективам только из-за схожести modus operandi.

Начальник детективов округа Леон Джек Поинтингер под присягой сказал команде защиты, что днём ранее Тед рассказал ему о своём желании причинять женщинам обширные телесные повреждения. Поинтингер спросл, почему у Теда такая склонность к угону «фольксвагенов», и он ответил, что они расходуют мало бензина.

– Ну же, Тед. Что ещё в них такого?

– Из них можно убрать переднее пассажирское сиденье.

В голосе Теда чувствовалась нерешительность и Поинтингер сказал:

– Чтобы легче было кого-нибудь перевозить.

– Мне не нравится такая терминология.

Они попытались найти подходящий термин и всплыло слово «груз».

– Чтобы легче было перевозить какой-либо груз.

– Легче почему?

– Его можно лучше контроллировать…

Согласно показаниям Поинтингера, Тед выразил желание оказаться в каком-нибудь учреждении в штате Вашингтон. Учреждении, в котором его смогли бы «изучать».

– Ичузать для чего?

Позже, отвечая на вопрос адвоката защиты Майка Минервы, Поинтингер сказал:

– Думаю, суть тогдашнего разговора была в обсуждении проблемы – его желания причинять физическую боль и травмы женщинам.

Чапман, к которому Тед, казалось, был настроен дружелюбно, сказал:

– Тед, если вы скажешь мне, где тело [Кимберли Лич], тогда я смогу пойти туда, найти его и рассказать родителям о смерти их дочери.

– Я не могу этого сделать, потому что на это место невозможно смотреть без ужаса.

Когда Тед в последсвии перевели в изолятор округа Леон в Таллахасси, процесс перевода сопровождался плотным эскортом машин охраны.

Детектив Дон Патчен снова спросил его:

– Эта маленькая девочка мертва?

– Что ж джентельмены, вы знали, что имеете дело с довольно странным созданием и знали уже несколько дней.

– Помогите нам отыскать тело Ким, чтобы её родители смогли хотя бы похоронить её и продолжить жизнь.

По словам Патчена, Тед поднядся со стула, смял пачку сигарет, бросил её на пол и сказал:

– Я самый бессердечный сукин сын из всех, с кем вам приходилось иметь дело.

Если всем заявлениям, сделанным Тедом не под запись, придать вес, то открывается его новая сторона. Сторона человека, который никогда раньше не открывался никому, кроме своих жертв, – но они уже ничего поведать не могли.

Норм Чапман поклялся, что Тед действительно всё это говорил и как-то раз, когда Чапман сопровождал его в душевую, отметил, что Тед не хотел говорить со своими государственными защитниками Терри Тарреллом и Элизабет Николас.

– Он сказал: «Норман, убери от меня этих сукиных детей, потому что они говорят мне не говорть тебе того, что я хочу тебе сказать». Он сообщил, что хочет рассказать нам о себе, о своей личности, о «проблеме», потому что фантазии подчиняли его себе. Он работал с людьми с эмоциональными проблемами, но свою проблему он никогда ни с кем обсудить не мог. Сказал, что позволяет своим фантазиям развиваться, и вынужден совершать атнисоциальные поступки. Мы полагали его «проблема» связана со смертью. Он сказал, когда войдёт в свою «адвокатскую» личность, поговорит со своими защитниками, но мы должны понимать, что сделать это ему будет очень нелегко. Он продолжал напоминать, что не хочет нам лгать, но если мы будем давить, то ему придётся это сделать. Повторял это много раз. Я сказал, что не могу приказать его защитникам уйти. Он должен сам это сделать.

Тед позвонил мне 17 февраля в 6:15 утра, сказав, что хочет выговориться, выплеснуть всё наружу. Его государственные защитники ждали снаружи допросной комнаты: им запрещено было видеться с Тедом до 10-ти утра. Они сказали, что позже нашли его в слезах и беспорядочно бормочащим.

В тот вечер Элизабет Николас снова ездила в изолятор округа Эскамбия и добивалась встречи с Тедом, говоря надзирателю, что ей нужно передать Теду рецепт на таблетки для сна. Надзиратель перегородил ей путь, и она пригрозила судьёй. Надзиратель рассвирепел и сказал, что имеет право обыскать её.

– Надеюсь для этого у вас найдётся сотрудник женского пола, – сказал она.

– Слушайте, леди, там наверху могут быть голые мужики, – сказал надзиратель.

– Я не буд на них смотреть, – парировала она.

Ей разрешили пройти на территорию изолятора, и она увидела, Теда крепко спящим. 18 месяцев спустя на досудебном слушании Тед Банди показал, что у него остались смутные воспоминания о том утре, и он непременно бы встретился со своими адвокатами, если бы знал, что они стояли за дверью.

Между защитниками и детективами шло, своего рода, перетягивание каната. Но с кем Тед действительно хотел поговорить – и хотел ли вообще – до сих пор тоже остаётся загадкой.

 

 

Глава 37

 

Я пыталась связаться с Тедом большую часть пятницы, 17 февраля, и, разумеется, постоянно натыкалась на стену. Тот вечер сулил множество впечатлений: моя первая голливудская премьера. Меня пригласил режиссёр фильма, который был и соавтором сценария. Пришло множество звёзд кино. Отличная тема для писем моим друзьям в Сиэтле, которые представляли мою жизнь в Лос-Анджелесе более экзотичной, чем она была на самом деле. Если бы не одно «но»: я продолжала слышать испуганный голос Теда: призыв о помощи звучавший с расстояния в 3000 миль.

Я знала он нуждался во мне, но он не сказал это так прямо. Он хотел вернуться домой. В тот момент он готов был во всём признаться, если бы его просто вернули в Вашингтон и пометили в психиатрическую клинику. Он позвонил мне, потому что ему больше некуда было обратиться: его сопротивление подошло к концу. В его голове больше не осталось уголков, куда он мог бы спрятаться и забыться. Он бы напуган.

Я в буквальном смысле пыталась спасти ему жизнь. Я начала звонить в разные организации Вашингтона, пытаясь добиться чего-то, что позволило бы Теду признаться мне и путём переговоров добиться его перевода в Вашингтон. Я провисела на телефоне всю субботу. Сначала позвонила домой Нику Маки и спросила может ли он вмешаться, позвонить Чапману или Поинтингеру и объяснить, что скорее всего Тед захочет поговорить со мной, – в этом же были заинтересованы и следователи из Вашингтона. Маки сказал, что позвонит старшему помощнику судьи Филу Киллиену и перезвонит мне.

А что касается оплаты самолёта до Флориды и моего там проживания, – на этот счёт он ничего не мог утверждать.

Я позвонила о Отделение уголвного розыска Сиэтла и поговорила с лейтенантом Эрни Биссетом, заместителем начальника. Эрни считал, что я должна поехать в Пенсаколу при любой доступной возможности. Он сказал у полиции Сиэтла есть некоторые фонды для расследования, и он попытается добиться оплаты билета.

Биссет перезвонил через пол часа. Ему удалось выбить для меня разрешение на оплату поездки во Флориду, но не факт, что мне разрешили бы поговорить с Тедом: полиция Сиэтла никак не могла влиять на решения флоридских детективов.

Через некоторое время позвонил Фил Киллиен. Я объяснила ему, что Тед, кажется, хотел поговорить со мной, но с вечера вторника я не могу до него дозвониться.

– Фил, под чью юрисдикцию попадает Тед? – спросила я. – Будет ли это Вашингтон, поскольку первые преступления произошли в Сиэтле? Или это будет Флорида?

– Зависит от того, кому достанется тело, – ответил он.

На секунду я задумалась: какое тело? В Вашингтоне нашли пол дюжины тел. В Юте и Колорадо – тоже. И два в самой Флориде, плюс всё ещё не была найдена Ким Лич. Так что я спросила:

– Чьё тело?

– Его, Теда банди. Сейчас он у них и это даёт им право: они могут делать всё, что захотят.

И они делали. Если во Флориде не хотели, чтобы я говорила с Тедом, значит я не смогла бы с ним поговорить. Было ясно, что детективы этого штата не желали моего присутствия и их нисколько не волновало, чего хотел Тед.

 

 

Глава 38

 

Хотя Тед был главным подозреваемым в убийствах в «Хи Омега», в нападении на Данвуди-стрит и похищении Кимберли Лич, на тот момент ему предъявили обвинения только в нескольких угонах, взломе машин, краже кредитных карт, подделке документов и подлоге. Как и в случае с обвинениями, предъявленными Теду после первого побега в Колорадо, в сумме ему грозило 75 лет заключения, что гораздо хуже пожизненного срока. Но штат хотел для него нечто большего и гарантировал, что больше не будет никаких трюков от «тюремного Гудини».

Находясь за пределами камеры, Тед всякий раз передвигался в наручниках, цепях и с ортезом на левой ноге, который заставлял его хотидь с ярко выраженной хромотой. Когда журналист спросил его на слушаниях, зачем ему надевают ортез, он усмехнулся и сказал:

– Проблемы с ногой – слишком быстро бегаю, – по крайней мере, для бахвальства у него осталась пресса.

Пока продолжалось изучение оранжевого «жука» и белого «фургона», параллельно шли и поиски Кимберли Лич. Уже никто не сомневался, что теперь им предстоит найти только разлагающееся тело. Детективы также занимались выяснением трат по всем украденным кредитным картам, найденным у Теда после ареста.

18 февраля, когда я наивно пыталась организовать сделку о признании вины в обмен на смягчение приговора, Теда забрали из его камеры в Пенсаколе и перевезли обратно в Таллахасси, город, который он планировал никогда болше не посещать. Во время всех юридических проблем постоянно находились прокуроры и правоохранители, выводившие Теда из себя: Ник Маки, Боб Кеппел, Пит Хейворд, Джерри Томпсон и Фрэнк Такер. И вот теперь Теду предстояло столкнуться с ещё одним – шерифом Кеном Катсарисом из Службы шерифа округа Леон.

Катсарис обладал загадочной привлекательностью и ему было 35. Как-то раз на собрании он в шутку сказал: «Тед Банди – мой любимый заключённый». Тед возненавидит Катсарисаа и всё больше и больше станет обращаться за помощью к Милларду Фармеру, организатору стороны защиты, оказывающему юридическую помощь малоимущим заключённым, которым грозила смертная казнь. Тед общался с ним по телефону ещё, когда находился в Колорадо и теперь хотел иметь его на своей стороне. Это не понравилось бы властям Флориды: они знали на что был способен Фармер в зале суда, ловко играя на публику.

После ареста Теда Фармер дал интервью «Таллахасси Демократ», в котором охарактеризовал Теда «личностью с расшатанной психикой. Он эмоционально нестабилен. Ему интересно, когда на него обращают внимание. Он наслаждается этой игрой. Похоже, ему нравиться наблюдать, как правоохранители вязнут в своём же невежестве».

Но Фармер сказал, что его команда будет бесплатно защищать Теда, если во Флориде ему предъявят обвинения в убийствах.

В первую неделю марта 1978 Тед дважды представал перед судьёй Джоном Раддом: выслушать все выдвинутые на данный момент обвинения и оспорить требование прокурора предоставить образцы волос, крови и слюны. Казалось, он вернулся в своё обычное состояние. Шутил, вёл себя самоуверенно, несмотря на громозткий ортез на ноге и тот факт, что ему до сих пор приходилось носить грязный свитер и помятые брюки.

В свете всех остальных неприятностей, 34 поддельных счёта и обвинения в растрате 290.82 долларов по украденной карте жены студента факультета криминологии Университета Флориды, – казались жалкими пустяками. Теда больше раздражал, перетягивающий на себя внимание, Катсарис.

Я написала Теду немедленно, узнав, что мне не разрешат поговорить с ним по телефону или встретиться во Флориде, но не получала от него вестей до 9 марта. Письмо, присланное в Лос-Анджелес было датировано 9 февраля. Он опять потерял связь со временем. Не удивительно. Это письмо было одним из самых депрессивных.

Тед начал с того, что чувствовал, будто с его звонока в феврале прошло уже несколько месяцев, но он всё ещё очень хорошо его помнил. Он написал, что в тот момент был «в плохой форме», но через день-другой нашёл в себе силы собраться. Поблагодарил меня за проявленое внимание и желание приехать во Флориду, но сожалел, что обстоятельства сделали такую поездку «как невозможной, так и ненужной».

Он писал, что каждый новый этап его существования казался ещё невыносимей, чем предыдущий и ему всё трудней выражать свои эмоции и замечания в письменной форме. После декабрьского побега из изолятора округа Гарфилд с ним действительно много всего случилось. Он написла что настолько сильно потрясён своей неудачей, что не мог и не желал обсуждать события последних двух месяцев. «Два месяца, а кажется, что намного больше».

Строки то и дело петляли по бумаге и было трудно читать. А тон повествования постоянно менялся в зависимости от перепадов настроения.

«Я пытаюсь не смотреть в будущее. Пытаюсь не думать о прежних нескольких бесценных днях, которые провёл, как свободный человек. Стараюсь жить сегодняшним днём, как раньше – будучи запертым на замок. Тогда такой подход срабатывал. Но не сейчас. Я устал и разочарован в себе. Два года я мечтал о свободе, а получив, – потерял по своей собственной глупости. Такую неудачу невозможно легко принять.

С любовью, Тед.

П. С. Спасибо за 10 долларов».

Сколько раз он писал подобный постскриптум? Сколько десятидолларовых чеков я отправила ему за последние годы? 30, может 40. И теперь он снова был взаперти в дали от французских ресторанов, игристых вин и даже пива с молоком, которые пил у себя в комнате в «Дубе». Но с десяткой на сигареты.

Тед винил в провале и поимке «непреодолимые обстоятельства» и вспоминал «несколько драгоценных дней свободы». Можно ли 42 с половиной дня назвать «несколькими» или он говорил о днях между побегом и первыми убийствами? Пытался ли он изо всех сил преодолеть эти обстоятельства, поняв в итоге, что не может их контроллировать?

Начиная с той ночи террора в «Хи Омега» был ли Тед своего рода не свободен, будучи заточённым в собственной голове и не в состоянии оттуда выбраться? Его неспособность найти работу может быть истолкована как проявление глупости, но я чувствую, что «непреодолимые обстоятельства» – вот ключевая фраза его письма.

После этого писма я не слышала о Теде на протяжении четырёх месяцев, но сама писала ему несколько раз. Он был очень занят, как белка в колесе, снова и снова отрабатывая модель поведения.

1 апреля Тед попросил разрешения самому отстаивать свои права по обвинениям в угонах и кражах кредитных карт. Как и в Колорадо, он хотел лучшего освещения в камере, печатную машинку, бумагу, канцелярские принадлежности и, чтобы персонал изолятора воздержался от цензурирования входящей и исходящей корреспонденции. А также он рассчитывыл упразднение ортеза. Слушания были назначены на 13 апреля.

7 апреля наконец-то было обнаружено то, что осталось от 12-летней Кимберли Лич. При исследовании фургона криминалисты взяли с него образцы почвы, листрьев и коры. Ботаники и почвоведы установили, что источник находится где-то неподёку от реки на севере Флориды. Не то, чтобы эта информация сильно облегчина работу следователей, но начало было положено.

Округ Колумбия на северо-западе граничит с рекой Суванни, а на юге с Санта-Фе. Река Суванни образует 3 из 4-ёх границ округа Суванни. Напротив Государственного парка Суванни-Ривер в реку Суванни впадает река Витлакучи. Берега этих рек считали наиболее вероятной местностью, где стоило сосредоточить поиски. К тому же, они обыскивались ранее.

В конце февраля вдоль Суванни возле Брэндфорда в 25-ти милях от Лэйк-Сити поисковики нашли кроссовок большого размера, некоторый мусор и пряди человеческих волос. Потенциальные улики были собраны для проведения анализов, которые не дали особых результатов.

По слухам, в марте перед входом в Государственный парк Суванни была сделана «необычная находка», но в прессе ничего об этом не говорилось и официальных заявлений сделано не было. Находкой была кучка окурков той же марки, что были найдены в «фольксвагене» Теда после его поимки: «Винстон». В парке Суванни-Ривер была как раз такая почва и растительность, что нашли в фургоне. 7 апреля поисками на местности занимался патрульный Дорожной полиции Флориды Кеннет Робинсон вместе с командой из 40-ка поисковиков, прочёсывая район парка возле федеральной трассы № 10.

В тот день было душно, как в парилке, температура поднялась до 90-та градусов (32 градуса Цельсия) и, пробираясь сквозь заросли, поисковикам приходилось отбиваться от толп комаров. Неглубокие водоёмы обыскивались с помощью жердей, а в глубокие спускались водолазы.

Утренняя работа не дала результатов, и команда приостановила поиски, чтобы быстро перекусить в тени. Они могли бы насладиться видами кизила и цветущего канадского багрянника, если бы не столь ответственная задача и осознание того, что где-то в зарослях может быть сокрыто тело давно пропавшей маленькой девочки.

После обеда команда Робинсона, разойдясь кольцом от пруда, продолжила поиски. Ранее местность обыскивалась конным отрядом, но – не пешком. Минут 15 Робинсон шёл по лесу в одиночку, пока не увидел впереди небольшой сарай из листового железа: заброшенный свинарник, с трёх сторон окружённый проволочной оградой.

Высокорослый Робинсон пригнулся и заглянул в дыру сарая с неогороженной стороны. Как только его глаза привыкли к темноте, он первым делом увидел кроссовок, и затем… что-то, очень похожее на футбольную майку с номером «83» на ней.

Из кроссовки торчала оголённая кость. Робинсон почувствовал тошноту. Они знали, что могли найти, но выворачивало уже от одной мысли, что кто-то бросил тело Ким Лич в этом отдалённом забытом свинарнике.

 Робинсон выпрямился и отошёл назад. Он вызвал к себе поисковиков, и они немедленно оцепили этот, ставший склепом, свинарник. Случилось это в 12:37 дня.

На место прибыл судмедэксперт из Джексонвиля доктор Питер Липкович и крышу свинарника осторожно удалили. Возникли некоторые вопросы по поводу того, что это действительно была Ким. Она была обнажена, за исключением кроссовки и водолазки, но длиннополое пальто с вороником из искусственного меха, джинсы, футболка, нижнее бельё и сумка лежали тут же рядом с телом, аккуратно сложенные в стопку.

Личность Ким была вскоре подтверждена с помощью стоматологической карты.

Доктор Липкович провёл вскрытие тела и отметил: «То, что и следовало ожидать после восьми недель». Февраль, март и апрель выдались аномально сухими и жаркими. Большая часть тела скорее мумифицировалась, чем разложилась. Внутренние органы находились на месте, но были высушены: в теле не осталось никаких жидкостей. Тип крови пришлось определять по образцам тканей.

По поводу причины смерти возникли вопросы, как обычно бывает, когда тело так долго остаётся необнаруженным. Официально Липкович заявил:

– К смерти привела травма в районе шеи. Была применена большая сила, разорвавшая кожный покров. Но я не знаю, было это сделано тупым или острым предметом.

Он не знал задушена ли она, но не исключал такой возможности. Переломов костей не наблюдалось, но что-то точно травмировало шею. Обычно такие ранения наносятся ножом или огнестрельным оружием, но по близости не было обнаружено ни следов от выстрелов, ни осколков пуль.

В отличие от девушек в Таллахасси, у Ким не было травм черепа и, по-видимому, кикаких ударов ей вообще не наносилось. На лицо было сексуальное насилие, но доказать это тоже не представлялось возможным ни с помощью вскрытия, ни с помощью тестов. Липкович сказал: травмированные части тела разлагаются быстрее, чем нетравмированные, имея в виду, что осталось недостаточно вагинальных тканей для проведения анализа.

В парке поисковики продолжили поиск улики. В ста футах от свинарника они нашли мужскую куртку военного образца цвета хаки со следами крови.

По всей вероятности, Ким умерла по дороге в парк. В свинарнике было очень мало крови, а след волочения, оставшийся в земле в салоне фургона, соответствовал размеру тела.

Родители Ким конечно же приняли новость с горем, но не были сильно шокированы. Они знали: она бы никогда не сбежала. У них остался только сын. «С годами легче не стало», – говорит сейчас Фреда Лич. – «И никогда не станет».

Когда Теду сказали о нахождении Ким, он вообще никак на это не отреагировал.

 

 

Глава 39

 

Фургон «додж» уже дал физические доказательства. Образцы земли и листьев привели поисковиков на берега Суванни. Одометр показал, что после угона 5 февраля и до его оставления 12-го, фургон проехал 789 миль. Теперь у Мэри Линн Хинсон и Ричарда Стивенса были образцы для сравнения.

У Кимберли Лич была группа крови В – та же, что у крови, найденной в фургоне. Однако мумифицированное состояние тела не позволяло выделить из крови ферментные характеристики – возможное, но не абсолютное физическое доказательство. Следы спермы на трусиках, найденных рядом с телом, были оставлены секретором с группой крови О. Той же, что у Теда Банди. Но, опять же, косвенное, а не прямое доказательство.

У миссис Хинсон была в распоряжении пара лоферов и пара кроссовок Теда, находившихся при нём, когда его остановил офицер Ли. Она сравнила подошвы обеих пар со следами, оставленными в земле внутри фургона: они оказались идентичны. Уже ближе, но всё ещё не прямая улика.

Анализ внутреннего покрытия фургона мог бы стать очень важным в исследованиях Хинсон сотен волокон, найденных в фургоне. Многие волокна были найдены переплетёнными. Необычные синие волокна из полиэстера со стандартной закруткой из 31-ой нити принадлежали футбольной майке Кимберли. Идентичные волокна были найдены на синем пиджаке Теда, в который он был одет во время ареста. Волокна этого пиджака были найдена на носках Кимберли. Снова и снова Хинсон выявляла негласные доказательства того, что одежда Ким находилась в плотном контакте с обивкой фургона и одеждой Теда. «Чрезвычайно вероятно», – сделала вывод эксперт.

Чрезвычайно вероятно, но не абсолютно.

По-видимому, Хинсон не пыталась сравнить другие волокна, собранные в фургоне, кроме тех, что соответствовали обивке и одежде Теда. Микроаналитик Патриция Ласко из криминальной лаборатории Департамента охраны правопорядка Флориды не нашла совпадений по волосам Ким или Теда с сотнями образцов, найденных в фургоне.

Отсутствовали отпечатки пальцев Теда. И было сложно сказать, находились ли там отпечатки Ким. Отпечатки 12-летних детей редко попадают в базу данных и тело девочки разложилось слишком сильно, чтобы можно было взять образцы.

 

Учитывая соответсвия волокон и положение тела, судмедэксперт Липкович заключил, что ребёнок был убит во время сексуального нападения. Судя по всему, именно в таком пололжении начались постмортальные изменения, после чего тело перевезли туда, где оно и было найдено.

Ценники из «Грин Эйкез Спортинг Гудс», найденные в фургоне привели в Джексонвиль. Владелец магазина Джон Фарат, вспомнил, что в начале февраля продал большой охотничий нож. «Я переделал цену с 24-ёх до 26-ти долларов». Оплата производилась наличными. Покупку сделал мужчина с коричневыми волосами возрастом около 30-ти лет. Но сначала Фарат выбрал полицейский снимок другого человека – не Теда. Когда позже он увидел фотографию Теда в газете, то позвонил следователю и сказал, что теперь точно уверен: человеком, которому он продал нож с 10-дюймовым лезвием, был Тед Банди.

В оранжевом «жуке», была найдена пара очков в тёмной оправе с чистыми нерецептурными линзами. И пара клетчаных брюк. Принадлежали ли эти вещи «Ричарду Бертону из Пожарного Управления»?

Как и раньше покупки по кредитным картам сулили Теду неприятности, особенно траты на бензин. Среди 21-ой кредитной карты, найденной при аресте были карты, украденные у Кэтлин Лоры Эванс («Галф»), Томаса И. Эванса-третьего («Мастер Чардж») и Уильяма Р. Эванса («Мастер Чардж»), карты, которые все были в сумочке миссис Эванс в Таллахасси до того, как исчезли.

Спустя годы детективы выяснили, что у Теда, похоже, была навязчивая фобия, связанная с бензином: он переживал из-за его расхода, заправляя машину по несколько раз в день малыми порциями. 7 и 8 февраля «Галф» и «Мастер Чардж» были использованы для покупки бензина в Джексонвиле. Первый раз на 9.67 долларов и второй на 4.56. Номерной знак? – 13-D-11300.

Рэнди Джонс, портье из гостинницы «Холидей» в Лэйк-Сити вспомнил мужчину, заселявшегося вечером 8 февраля, которого описал «неопрятно выглядящим, с трёхдневной щетиной». Джонс отметил, что глаза мужчины казались «стеклянными». А другой портье предположил, что этот человек находился под действием алкоголя или наркотиков. Он подписался именем «Эванс», используя одну из украденных в Таллахасси карт. В буфете он заказал еду и несколько напитков.

На следующее утро «Эванс» выписался. Но не как положено. Он просто прямым ходом покинул свой номер в 8 утра, хотя кредитная карта была краденной, и проживание ему ничего не стоило.

Меньше чем через час Кимберли Лич видели идущей под руку с «рассерженным родителем» к белому фургону «додж». Пожарник Энди Андерсон продолжал заниматься своими делами, не сказав и слова об инциденте. Как он позже скажет, его «почти пробрала дрожь, когда полицейские подняли суматоху». Но он не особенно-то верил, что виденная им девочка с «отцом» была связана с пропавшим подростком. Когда 6 месяцев спустя Андерсон пошёл в полицию, он охотно согласился подвергнуться гипнозу, чтобы восстановить в деталях сцену, виденную им утром 9 февраля, и ему удалось описать одежду Кимберли и шедшего с ней мужчину.

– Он был чисто выбрит. На вид 29-30-31, привлекательный, вес 160-165 фунтов.

Джеки Мур, жена хирурга обращалась в полицию, но не смогла идентифицировать Теда вплоть до момента, когда двумя годами позже увидела репортаж о нём в телевизионных новостях: Тед вышел из себя в зале суда в Орландо. Только тогда, увидев рассерженный профиль обвиняемого, в её голове всплыло его лицо.

Другого свидетеля, Клинча Эденфилда, регулировщика со школьного пешеходного перехода, посчитали ненадёжным: два года спустя он вспомнил, что 9 февраля 1978 был «тёплый солнечный день». На самом деле погода стояла ужасной: было очень холодно и шёл ледяной дождь.

 

 

Глава 40

 

За следующие 18 месяцев было несколько периодов, когда газеты Флориды не печатали сообщений о Теде Банди. Он хотел провести в изоляторе «пресс-конференцию», но ему не разрешили. После обнародования личности Тед хотел рассказать прессе о своём отношении по поводу того, что некоторые новостные издания выставили его подозреваемым номер 1 и в Таллахасси, и в Лэйк-Сити. Ему удалось тайно отправить несколько писем журналистам в Колорадо и Вашингтон, в которых он осуждал широкомасштабные обвинения, циркулирующие во флоридской прессе.

Штат больше интересовали образцы его волос и крови, которые в итоге были получены. Но Тед отказался предоставлять образцы почерка. Судья Чарльз Майнор сказал, если Тед продолжит упираться, ему будет отказано в предоставлении информации по делам о подделке документов.

10 апреля Теда обвинили по двум делам о подделке. Одно обвинение касалось использования краденой карты «Галф Ойл» для покупки бензина в Лэйк-Сити 9 февраля. Второе казалось использования карты «Мастер Чардж» в том же округе. Лэйк-Сити теперь тоже имел на Теда законное право. Но Лэйк-Сити был в конце очереди. Всё ещё оставались 62 обвинения в округе Леон. И, конечно, он всё ещё был нужен в Колорадо за убийство и побег.

Проблемы Теда с законом продолжали увеличиваться. 27 апреля в камере изолятора округа Леон Теду вручили ордер, согласно которому его должны были доставить к дантисту и сделать оттиски зубов, чтобы использовать их для сравнения со следами укусов на теле Лизы Леви.

 

 

Шериф Катсарис сказал: «Нет ничего невозможного в том, что в ближайшем будущем кто-то будет обвинён в убийствах в «Хи Омега» …» В то же время судья Майнор отменил назначенный на 9 мая процесс по угону и грабежу, сказав, что он будет отложен до тех пор, пока Тед не согласится предоставить образцы почерка. Внезапная поездка к стоматологу была заранее спланирована, чтобы застать Теда врасплох. Суть её сводилась к тому, что правоохранители не хотели давать ему шанса «сточить зубы» до того, как были бы сделаны оттиски.

Ходили слухи, что сразу после этого должны были быть предъявлены обвинения в убийствах, но Катсарис положил им конец, сказав:

– Скорее всего это случится в следующие пару месяцев… или не случится вообще.

Учитывая то, как медленно шло дело и отсутствие обвинений в убийствах, казалось, во Флориде всё могло завершиться также, как в Вашингтоне и Юте. Возможно, у следствия не было достаточно доказательств, чтобы идти в суд.

Тем временем, Тед, похоже, снова прошёл тюремную акклиматизацию. Четырёхэтажное здание изолятора округа Леон было не новым, но и назвать душной крысиной норой, каковыми южные тюрьмы часто представляют в художественной литературе, тоже назвать было нельзя.

Теда держали в изоляции в четырёхместной камере на втором этаже в центре здания. Он не контактировал с остальными 250-тью заключёнными и его единственными посетителями были местные государственные защитники. Кажется, Теду нравились его надзиратли, особенно Арт Голден, неповоротливый и чертовски симпатичный глава изолятора. Но в то время Тед никогда особо не критиковал надзирателей. Уничтожающий критике подвергались детективы и прокуроры.

Его камера была чистой и хорошо вентилируемой. Ему позволили иметь радио и газеты. Он знал, что по делам об убийствах Большое жюри, по-видимому, двигалось в сторону обвинительного приговора.

Учитывая прошлые побеги надзиратели были настороже. Лампа в его камере находилась достаточно высоко, чтобы до неё нельзя было дотянуться. Наружная дверь запиралась на 2 замка и ключи от обоих дверей находились у одного охранника. Как обычно Тед осуждал недостаток физических нагрузок, питание и освещение. Он не мог наблюдать за внешним миром: в камере не было окон. Даже решётчатых.

Миллард Фармер, по-прежнему неофициальный адвокат Теда, намекнул, что подаст жалобы на федеральном уровне по поводу условий содержания, ущемляющих права его клиента. Знакомая песня.

Хоть я и писала Теду несколько раз весной 1978, вестей от него не было до июля. К тому времени я избавилась от своей «коробки» 8 на 10 футов, в которой работала над сценарием в течении семи месяцев. В ней не было ни окон, ни кондиционера. Через щели в двери мог просочиться только самый густой лос-анджелеский смог, а температура внутри достигала 105-ти градусов (40,5 градусов Цельсия).

Письмо Теда от 6 июля было образчиком злого юмора, на который он часто был способен, и было далеко от депрессивного тона письма, написанного вскоре после ареста. Оно было напечатано. Наряду с тем, что тюремщики называли «легальным канцелярским складом», Теду предоставили печатную машинку для подготовки к защите.

Тед извинился, что не ответил на моё последнее письмо, посланное из Калифорнии 21 мая и снова поблагодарил за чек. На какое-то время деньги придали ему бодрости. Он бросил курить. Тед был удивлён, что в конце весны я всё ещё работала над сценарием фильма в Голливуде и предположил, что я подписала контракт по наивности и мне стоит запросить отдельной оплаты за лишних 4 месяца работы.

«По крайней мере, они могли бы дать тебе часть «распиленных денег». Ты сказала живёшь в «столике для трюков»? Извини, я не разбираюсь в лос-анджелеских диалектах или что это. Хотя, погоди-ка, может это – разговорное выражение. Означает ли оно, что там болтаются фокусники? Ну, кролики в цилиндрах и всё такое. Или ты имеешь в виду эээммм… людей, которые вступают в физический контакт за деньги? Если так и, если за это платят бо̒льше, чем за писательство, то можно и заняться, – глядишь, попадёшь в начальники. Сможешь взять кредит и открыть своё дело».

Касательно его жизни Тед писал, что с ним никаких особых изменений не происходило. Он даже не думал об этом. Он смотрел на мир глазами «наблюдателя, заложника».

В день написания письма он должен был предстать перед судом по 14 пунктам обвинения, связанных с использованием кредитных карт. Но, как он сказал мне пару лет назад: из-за таких пустяков он не переживал, имея за плечми «подушку безопасности». Он назвал кредитные карты «чёртовыми назойливыми штуками».

«Идеальное время сослаться в защите на невменяемость», – размышлял он. – «Я видел по телевизору, как они её используют, но признаться, надежды не прибавилось».

Тед знал, что происходит с другими известными заключёнными, и следил за историей Сына Сэма[107]. Он заключил: если уж Дэвида Берковитца признали нормальным, значит ни один обвиняемый убийца в стране не мог быть официально признан невменяемым.

«Поэтому я строго придерживаюсь позиции невиновности поскольку (заявляю для протокола и цензоров, читающих это письмо) это так и есть: как юридически, так и фактически. ПСЗ[108], моя дорогая.

Bon chance, bon voyage, bon appetite, свидимся позже, не заговаривай с незнакомцами, пока они сами не заговорят с тобой, выпей за меня немного «Шабли», с любовью, и всё такое… Тед».

Всё это смахивало на безнадёжно мрачную шутку. Хотя я улыбнулась, когда Тед говорил о «защите». Он украл телевизор и винил его за то, что тот промыл ему мозги, подтолкнув к краже кредитных карт. Его жизнь действительно была порочным кругом. А его предостережение не разговаривать с незнакомцами, в данных обстоятельствах выглядело чёрным юмором.

Я ответила в том же духе: «Конечно, ты можешь бросить курить… ведь на тебя не давят те же трудности, что на меня».

Я писала Теду ещё несколько раз, но это письмо от него – стало последним. Были длинные часовые звонки, но никаких больше писем.

27 июля Теда попался в ловушку, которую можно назвать «цирком» или «зоопарком». В тот жаркий вечер в Таллахасси, по словам Теда, прошёл последний эпизод «Шоу Теда и Кена».

Получив обвинительный акт, шериф Кен Катсарис созвал пресс-конференцию, намеченную на 9:30. Весь тот день Тед провёл на слушаниях в Пенсаколе и был там же, когда в 3 часа дня Большое Жюри вынесло обвинительный акт.

Пробыв в камере всего час, Теда повели вниз, где его ждал Катсарис. На шерифе был безупречный чёрный костюм, белая рубашка и галстук в диагональную полоску. Когда Теда вывели из лифта под усиленной охраной, он был одет в мешковатый зелёный тюремный комбинезон. Войдя в коридор, он был ослеплён огнями камер, и тут же понял, что происходит. Он быстро отступил назад к лифту, бормоча, что не будет учавствовать в этом «параде» в угоду Катсарису.

Выглядел Тед болезненно бледным, а черты лица придавали вид отшельника. Наконец поняв, что ему негде спрятаться, Тед вышел из лифта, сделав вид будто ничего не произошло.

Катсарис вскрыл обвинительный акт и начал читать: «Именем и властью штата Флорида…»

Теда чуть ли не выворачивало наружу.

Заключённый подошёл к своему пленителю и саркастически спросил:

– Что это тут у нас, Кен? Дайка посмотреть. Ого, обвинительный акт! Может прочитаешь его мне? Ты же собираешься переизбираться[109].

Затем Тед повернулся к нему спиной, упёрся рукой о стену и уставился прямо перед собой. Он был гонимым и собирался соответствовать этой роли. Его взгляд был направлет точно на камеры.

 

 

А все камеры были направлены на Банди, но Катсарис продолжал зачитывать обвинение: «… упомянутый Теодор Роберт Банди совершил нападение на Карен Чендлер и/или на Кэти Кляйнер…»

Тед обратился к прессе: «Он говорит, что собирается достать меня». И к шерифу: «Ладно, ты получил свой обвинительный акт, но это всё, что ты мог сделать».

Катсарис, не обращая внимания, продолжал зачитывать документ, в котором Теду Банди предъявлялись обвинения в убийстве. «В то время и в том месте Теодор Роберт Банди совершил запрещённое законом убийство человека, а именно – Лизы Леви, посредством удушения и/или избиения до смерти. В то время и в том месте совершил убийство человека, а именно – Марагарет Боуман, посредством удушения и/или избиения до смерти… и, что Теодор Роберт Банди спонтанно или преднамеренно собирался лишить жизни Шерит Томас…»

Казалось, это может растянуться на долгие часы.

Тед насмехался над этим представлением. В какой-то момент он поднял руку и сказал: «Признаю себя невиновным».

Он демонстрировал самоконтроль и широко улыбался, продолжив перебивать Катсариса: «Могу я поговорить с прессой, когда ты закончишь?»

Катсарис продолжил читать, но многие слова были заглушены голосом Теда.

– Для чего тут нужен заключённый? – насмешливо сказал Тед. – Думаю, теперь моя очередь. Слушай, меня 6 месяцев продержали в изоляции. Ты все эти 6 месяцев занимался разговорами. У меня во рту кляп… у тебя – нет.

Когда обвинительный акт подошёл к концу, Теда отвели обратно в лифт. Он взял с собой копию документа и, держа его перед камерами, медленно разорвал пополам.

Впервые Теду Банди предстояло побороться в суде за свою жизнь. Осознав это, он ни на секунду не выдал своих эмоций.

На следующий день ситуация омрачилась: судья Чарльз Макклюр отказал Милларду Фармеру в защите Банди. Штату хватало «карнивала» и без человека с репутацией Фармера, который мог устроить из суда спектакль. У Фармера не было разрешения на деятельность во Флориде, поэтому у штата были все основания для отказа.

Фармер категорически настаивал, что Теда лишали права на эффективного профессионального защитника, но сам Тед ничего по этому поводу не сказал. Он отказался отвечать на любые реплики судьи, адресованные ему, и Макклюр твёрдо заявил: «Пусть в протоколе будет отражено: подзащитный отказался отвечать».

Со стороны Теда это была явная демонстрация протеста против лишения его Фармера. По всей видимости, он ожидал обвинений в убийстве. Но, вероятно, не предполагал, что Фармера не будет рядом. Сокрушительный удар. Как и Баззи Уэр, Миллар Фармер был из тех адвокатов, кого Тед уважал. Это было важно для его чувства достоинства: быть важным подзащитным с известным адвокатом. Иметь дело с государственными защитниками было скорее ударом по эго, чем угрозой для жизни.

Петля затягивалась всё сильне. 31 июля запечатанный обвинительный акт, вынесенный в округе Колумбия в ожидании лёг на стол судьи Уолласа Джоплина в Лэйк-Сити. Снова судья Радд отверг Милларда Фармера в качестве адвоката защиты. Тед отказался от своих государственных адвокатов и, как раньше, решил защищаться самостоятельно.

Судья Джоплин вскрыл акт сразу же после окончания слушаний. Теперь Тед Банди обвинялся в убийстве первой степени и похищении Кимберли Лич.

Таллахасские дела были назначены к рассмотрению на 3 октября 1978 и ходили слухи, что пройдут они подряд друг за другом. Теда это не отпугнуло. Наоборот – он бросился в атаку.

4 августа Миллард Фармер подал в суд на шерифа округа Леон Кена Катсариса и ещё восьмерых человек (членов окружной комиссии, Арта Голдена и капитана Джека Поинтингера) по поводу лишения Теда минимальных прав заключённого. Тед требовал компенсации размере 300-от тысяч долларов.

Тед просил, чтобы ему дали минимум 1 час ежедневных упраждений на открытом воздухе (без цепей), нормального освещения в камере, прекращения изоляции и, чтобы Катсарис и остальные перестали его «изводить». А также просил разумной оплаты за работу в качестве адвоката. Дерзкий Тед Банди снова был в действии.

В ответ штат снова недопустил Фармера к защите. Фармер сказал, что судья Радд «стоит в центре толпы линчевателей» и назвал Флориду «пряжкой ремня смерти» для заключённых. В то время во флоридском блоке смертников находилось от 70-ти до 80-ти заключённых, обвинённых в убийствах первой степени.

Да уж, Тед выбрал отличное место для побега.

В прессе продолжали появляться заголовки. Тед рассказал репортёрам «Эй Би Си» из Сиэтла, что мировой судья снял все обвинения в сиэтлских делах 1974 года. Это была неправда. В штате Вашингтон мировые судьи не вправе принимать такие решения, и он всё ещё оставался основным подозреваемым по 8-ми северо-западным делам.

Тед запросил самоустранения Радда после того, как тот отказал Фармеру в его защите, назвав его манеру поведения в зале суда «подрывной». Радд ответил на это кратко: «Запрос принят, рассмотрен, отклонён. Внесите в протокол».

14 августа Тед предстал перед судьёй Джоплин в Лэйк-Сити, упрашивая его не признавать обвинений по делу Кимберли Лич: «Потому что я невиновен».

Флоридское правосудие не спешило: слишком много убийств, слишком много обвинений. Процесс по делу «Хи Омега» был отложен до октября и появились признаки того, что суд по делу Лич тоже будет отложен.

 Так и случилось. Теду не суждено было предстать в суде ни в Таллахасси, ни в Лэйк-Сити до середины 1979. Всё это время он томился в одиночестве в изоляторе округа Леон под надзором своего заклятого врага шерифа Кена Катсариса.

Тед позвонил мне 26 сентября 1978 за счёт вызываемого абонетна: я немедленно приняла звонок. Я не общалась с ним с июля, но следиила за событиями во Флориде через СМИ. Связь была нечёткой: я не была уверена, что мы одни на линии.

Он сказал, что пришло распоряжение, разрешающее ему делать зарядку на открытом воздухе.

– Впервые за 7 месяцев они вывели меня наружу не для слушаний. Двое вооружённых охранников с рациями сопровождают меня на крышу, где я хожу кругами. Внизу на земле – 3 патрульные машины и 3 собаки.

Я сказала, что даже ему не посилам спрыгнуть с четвёртого этажа.

– За кого они меня принимают? – засмеялся он. – За бионического человека?

Он описал свою камеру.

– В ней нет естественного освещения. Стальная клетка, окружённая стенами. На потолке одна лампа на 150 ват, находящаяся под пластиковым колпаком и железной решёткой: света от неё почти нет. Одна шестидесятая часть нормы, необходимой человеку. У меня есть кровать, совмещённые унитаз и раковина, портативное радио с двумя каналами. Очень приятно было сегодня побывать на свежем воздухе и даже послушать лай собак – сто лет не слышал собачьего лая.

Тед был непреклонен в том, что «они» никогда не сломят его.

– Все психологические экспертизы, проведённые здесь… После последней они сказали шерифу: если он прочитает обвинительный акт, как он это сделал, – это сломит меня, и я заговорю. Сразу же после того, как меня отвели назад в камеру, пришли 2 детектива и сказали: «Теперь ты видишь, что попался? Тебе некуда деваться: облегчи себе участь – начни говорить». Но им не удалось сломить меня.

Впервые Тед упомянул при мне Кэрол Энн Бун, сказав, что они стали «очень-очень близки». И что он слушается её советов по интресующим его темам.

Тед с негодованием рассказал об отстранении Фармера.

– Мужику 37, а выглядит на 50. Он управляется с двадцатью делами в год, загоняя себя в могилу. Теперь я готовлюсь к самостоятельной защите по обоим делам.

Тед был зол из-за того, что его «выставили напоказ» и в Таллахасси, и в Лэйк-Сити, где ему приходилось по 3 раза в неделю ездить на слушания по делу Лич. И всё-таки, в нём чувствовалось скрытое тщеславие: он снова был на виду общественности и будет ещё очень долго.

– Дело «Хи Омега» очень странное. Не буду вдаваться в подробности, но присутствие в нём имени Теда Банди – уже нечто! Я буду ещё долго в центре внимания. Всё дело полностью сфабриковано. Люди здесь полны решимости найти подтверждение своим убеждениям, даже, если потом они будут полностью опровергнуты. Всё, чего они хотят – задавить меня и представить перед жюри. Не за горами октябрьские суды.

Он сказал, что звонил из комнаты для задержаний, но, очевидно, уже столько раз озвучивал своё отношение к правоохранителям, что делал это без всяких опасений.

26 сентября была годовщина встречи с Мег. Год назад он попросил меня отправить ей одну розу. Теперь он сказал, что Мег насовсем его оставила.

– Не знаю… думаю, она говорила с некоторыми журнлистами. Не общался с ней уже очень давно. Она сказал, что больше не может это выносить, что больше не хочет ничего об этом знать. Давно ты с ней общалась?

Давно, ответила я. Уже больше года назад. Уверена, он помнил, что это был за день. Возможно, потому-то и позвонил мне – поговорить о Мег. Теперь у него была Кэрол Энн Бун, но о Мег он не забыл.

Я спросила который час во Флориде, он замялся.

– Не знаю. Время больше не имеет значения.

Голос Теда отдалился, и я подумала, что на линии случились какие-то неполадки.

– Тед? Тед…

Он вернулся и звучал неуверенно, растерянно. Он извинился.

– Иногда посреди разговора я забываю, о чём шла речь… есть некоторые проблемы с памятью.

В тот раз я впервые слышала его таким неуверенным, почти ускользающим от реальности. Но затем голос снова стал крепким. Он готов был столкнуться с судом, принять этот вызов.

– Мне нравится твой настрой, – сказала я. – Звучишь, как прежний ты.

– Обычо это и есть я, – странновато ответил он.

У него была одна просьба. Он хотел, чтобы я прислала ему рекламную секцию газеты «Сиэтл Сандей Таймс». Он не сказал, зачем ему это было нужно. Возможно, ностальгия. Может, чтение рекламных объявлений родного города помогло бы ему хот как-то выйти за рамки стальных стен без окон.

Я отослала газету, но не знаю, получил ли он её. В следующий раз я услышала о нём незадолго до судебного процесса в Майами в июле 1979.

 

 

Глава 41

 

С трудом верилось, что Тед Банди мог когда-либо получить безпрестрастный суд во Флориде. Он становился известрее «Дисней Уорлда», Эверглейдса и, до сих пор остававшегося любимчиком СМИ, «Серфера Мёрфа»[110]. Как ни парадоксально, Тед ненавидел публичность и одновременно играл на публику. Такое отношение делало его звездой заголовков.

29 октября 1978 судебный одонтолог доктор Ричард Сувирон, специалист по сверению зубных оттисков со следами укусов, провёл демонстрацию на судебно-медицинском семинаре. В лучшем случае, это было преждевременно. Сувирон показал слайды и сказал, что зубы «этого подозреваемого» соответствуют укусам на ягодице жертвы. Естественно, эта информация была распространена через СМИ штата и все узнали, что этим подозреваемым был Тед Банди.

Тед ожидаемо вскричал: «Фол![111]»

Доктор Рональд Райт, помощник главного судмедэксперта округа Дэйд, дал туманное объяснение.

– Приходится искать баланс в трудностях, – возникающих в связи с рассмотрением дела на суде, – против демонстрации наиболее лучшего метода правильной идентификации убийцы или снятия с подозреваемого обвинений в убийстве.

Возникал очевидный вопрос: почему нельзя было сделать это без широкого намёка на личность главного участника процесса?

Помимого этого существовали и другие дела, которые можно было привести в пример. 1976 год, Браттлборо, Вермонт, заключёный был признан виновным в изнасиловании и убийстве 62-летней Рут Кастенбаум. 25 следов укусов на её теле соответсвовали его зубам. У самого Сувирона было подобное дело: он подтвердил соответствие зубов 23-летнего мужчины из Колумбии, Северная Каролина, следам на теле 77-летней Маргарет Хэйзлип, проживавшей в сельской местности к югу от Майами.

Но Тед был более важной персоной, чем кочующий рабочий из Южной Каролины, поэтому зубы Теда стали достоянием общественности. Публикации результатов Сувирона, очевидно, выходили далеко за пределы стандартного досудебного освещения. И в какой-то момент даже, казалось, что из-за его заявлений с Теда могут быть сняты обвинения в убийстве.

Но этого не случилось и штат двинулся дальше, готовясь к двум процессам. Досудебные публикации – это палка о двух окнцах. Она может вселить в потенциальных присяжных предвзятое отношение к невиновному человеку, так что он не может получить справедливого судебного разбирательства, а иногда наоборот, – на свободе оказывается виновный. Такая публичность может плохо сказаться в обоих случаях.

К 1978 году с поля битвы пропали двое самых ненавистных Тедом участников: один опозорившись, а второй по состоянию здоровья. Не знаю, знал ли Тед об этом, и вообще было ли ему до них дело.

Фрэнк Такер, окружной прокурор округа Питкин, Колорадо, в июне 1978 был обвинён по двум пунктам о растрате и по двум оправдан. В декабре его признали виновным в одном эпизоде хищения и двух администранивно наказуемых проступках. Такер кричал – как и Тед о своих делах – что обвинения имеют «политические мотивы». Его отстранили от должности, дали 5 лет испытательного срока, приговорили к 90-та дням тюрьмы (что в последствии отменили) и наложили штраф в размере 1000 долларов. По словам его адвоката, Такер собирался начать новую карьер: хотел поступить в школу похоронного дела в Сан-Франциско.

Весной 1978 Ник Маки, ставший к тому времени главой Отделения полиции, занимающегося тяжкими преступления в округе Кинг, пережил почти смертельный сердечный приступ: парамедики дважды констатировали клиническую смерть. Маки выжил, но вынужден был уйти с напряжённой работы, с которой так хорошо справлялся. Потеря Маки стала ударом для департамента.

У Теда и самого всё шло не очень гладко. Приближалась рождественская пора, а он опять находился в изоляторе, разглядывая стальную дверь камеры, как и годом ранее. Только в этот раз он не строил планов на побег. Как и в декабре 1977, перед ним снова маячил судебный процесс по обвинению в убийстве. По факту – в двух убийствах.

Банди запросил отстранения судьи Джона Радда на основании предвзятости и вскоре после Рождества Верховный суд штата Флорида удовлетворил запрос. Защита утверждала, что Радд сотрудничал с Офисом прокурора штата и проявлял враждебность по отношению к стороне защиты. Нового судью собирались назначить в наступающем году. Главным обвинителем в деле «Хи Омега» должен был стать Ларри Симпсон, помощник прокурора штата. Он объявил, что готов начать процесс в любое время, но желательно не позже февраля.

Тед с неохотой принял помощь Службы общественных защитников. Сторону защиты возглавил Майк Минерва. Видимо, Тед наконец-то осознал, что ему было не по силам защищать себя самостоятельно в двух уголовных процессах.

В январе был назначен новый судья – Эдвард Д. Коварт из Окружного суда Флориды. 54-летний судья Коварт из-за свисающих щёк и умиротворяющего южного говора напоминал сенбернара. До получения степени в юридической школе университета Стетсона в Сент-Питерсберге Коварт служил помощником боцмана на флоте и полицейским. Он работал в Майами и в зале суда часто отличался остроумными замечанимями и нравоучениями. Он любил говаривать адвокатам и подзащитным: «Благословит Господь вашу душу». Если в доводах возникали неясности, он произносил: «По порядку и не так резво». В зависимости от обстоятельств он мог быть, как доброжелательным, так и воинственным. Он знал законы вдоль и поперёк и в суде часто давал консультации адвокатам.

Теду бы он точно не понравился.

22 февраля Коварт объявил, что 21-го мая Тед предстанет перед судом по обвинению в убийствах в «Хи Омега» и нападениях в Таллахасси. Он также отверг запрос Теда на участие в процессе Милларда Фармера. Судья сказал, что в апреле вынесет решение по поводу того, можно ли в Таллахасси собрать непредвзятое жюри. Он согласился с защитой, что непредвзятые процессы были практически невозможны.

Официально Тед оставался ведущим адвокатом стороны защиты. Минерва только давал ему советы по интересующим вопросам.

11 апреля подсудимый запросил, чтобы репортёрам не дали сделать фотографии, когда его доставят в зал суда в цепях и ортезом на ноге, и на предварительных слушаниях тоже. Сказал, что сам будет опрашивать свидетелей и не хотел, чтобы СМИ всё это слушали.

Судья Коварт отклонил запрос, сказав: «Исключеие прессы означает исключение публичности».

Месяц спустя Тед был сыт по горло Ковартом и запросил его отстранения, как сделал это с Раддом, заявив, что предвзятость Радда перекинулась на Коварта. Судья отклонил ходатайство с пометкой: «недостаточно юридических оснований». Любой, кто какое-то время наблюдал за работой Коварта, сказал бы, что вряд ли на мнение этого человека могло что-либо повлиять. Он всегда опирался только на самого себя.

Верховный суд Флориды одобрил съёмку и теперь на слушаниях Банди должна была использоваться одна телекамера и один фотоаппарат. Коварт продолжал отклонять просьбы Теда о запрете всех камер. «Мы проводим общественное мероприятие, господа. И оно будет проходить при свете. Всё-таки, мы во Флориде».

Коварт редко проявлял какую-либо враждебность к подзащитному, выступавшему против него, хотя по прошествии нескольких месяцев временами стал наказывать Банди за дурное поведение, как маленького ребёнка. Но особой злобы не выражал. Даже, после того, как Тед попросил его отстранения, Коварт, отметив костюм и галстук Теда, сказал: «Хорошо выглядите сегодня».

На что Тед ответил: «Сегодня я в роли адвоката».

В мае в Таллахасси начались досудебные слушания. Защита хотела отведения показаний о следах укусов, заявив, что не было достаточно оснований для ордера, обязующего Теда предоставить оттиски зубов. Они утверждали, что Тед не был истинным подозреваемым в убийствах в «Хи Омега». Коварт отложил своё постановление.

Суд по обвинению в убийстве должен был начаться 11 июня, но в последний день мая поползли безудержные слухи, что Тед собирался изменить своё решение, пойдя на сделку в менее серьёзных обвинениях, чтобы избежать встречи с маячившим призраком электрического стула.

 Электрический стул Флориды был весьма реальной и серьёзной угрозой. Всего за 5 дней до этого Флорида доказала, что намерена исполнять смертные приговоры. 25 мая был казнён Джон Спенкелинк, в 1973 году убивший бывшего заключённого в номере отеля в Таллахасси. Это была первая смертная казнь после Гэри Гилмора, который 19 января 1977 по собственному желанию предстал перед расстрельным отрядом.

 Казнь Спенкелинка была первой с 1967 года, когда осуждённый попал в камеру смерти против собственной воли.

Географически Тед Банди был близок к обоим и был хорошо осведомлён об их казнях. Он знал, что в не столь отдалённом будущем мог разлелить судьбу Спенкелинка.

В Таллахасси прилетела Луиз Банди и Джон Генри Браун. К ним присоединилась Кэрол Энн Бун, умоляя Теда признать себя виновным в менее серьёзных обвинениях. Состоялось много переговоров между Таллахасси, округом Леон, Лэйк-Сити, обвинением и защитой. Ходили слухи: если Тед признает себя виновным в убийствах второй степени[112] в двух случаях в «Хи Омега» и убийстве Лич, – он избежит электрического стула. Штат готов был заменить его тремя последовательными сроками по 25 лет.

31 мая в кабинете судьи Коварта состоялось закрытое собрание с участием Теда и его адвокатов. Тед подал тайное ходадайство, которое, как считается, было направлено на признание вины в убийстве второй степени. Это означало, что он мог никогда не выйти на свободу, но и не умер бы на электрическом стуле.

По словам помощника окружного прокурора Флориды Джерри Блэйра (который дожидался встречи с Тедом в суде по делу Лич) Тед признал свою вину по всем пунктам в обоих делах. Блэйр утверждал, что Тед фактически передал ему в руки письменное признание. Все его юридические советники, включая Майка Минерву и Милларда Фармера призвали ухватиться за этот спасательный круг. Но сделка провалилась. Тед разорвал все бумаги, сказав Коварту: «Хочу отозвать ходатайство».

Тед подал ходатайство об отстранении Минервы, заявив, что он принуждал его к признанию вины. Государственные защитники не могут принимать участние в сделках по подобным делам. После такого заявления Теда аппеляционный суд автоматически отменял любую сделку. Блэйр пообещал: «Если он хочет суда – он его получит».

Ни один из аспектов «почти» состоявшейся сделки не дошёл до прессы, но ходили стойкие слухи. Для Теда это был последний шанс. Губернатор Боб Грэхам предсказывал, что ему придётся «подписать больше смертных приговоров» и, казалось, имя Теда уже было выведено на одном из них невидимыми чернилами.

Минерва хотел выйти. Тед хотел, чтобы он вышел, назвав его «некомпетентным». Казалось, суд снова мог быть отложен. Сам Тед хотел 90-дневной отсрочки, а команда защиты хотела психиатрического обследования, чтобы установить его вменяемость или невменяемость в юридическом смысле: т. е. находился ли он в здравом уме для самостоятельной защиты. Но этот последний запрос взбесил его больше, чем всё остальное. Может Тед и шутил об этом в письме, но всерьёз не собирался пойти по этому пути, особенно, когда снова чувствовал в себе уверенность.

Судья Коварт не собирался мириться с бесконечными отсрочками. Он согласился на психиатрическую экспертизу, но распорядился провести её немедленно. Набралось 132 потенциальных присяжных и уже прошло 18 месяцев с тех пор, как в дом «Хи Омега» проник посторонний; с тех пор, как на Данвуди-стрит была избита Шерил Томас. Коварт считал – пришла пора для суда.

В первую неделю июня 1979 Теда обследовали двое психиатров: доктор Херв Клекли из Авкусты, Джорджия, и доктор Эмануэль Танай, профессор Государсвтенного университета Уэйна в Мичигане. Они сошлись в том, что Тед не был недееспособным, но отметили проявление определённого антисоциального поведения. Танай сказал, что расстройство личности Теда могло повлиять на его отношения с адвокатами и таким образом помешать возможности защищать себя.

– За его плечами длинная история человека, тяжело приспосабливаемого к окружающей среде, с саморазрушающим и антиобщественным поведением, – сказал Танай.

11 июня судья Коварт постановил: Тед Банди является дееспособным и в состоянии предстать перед судом, и добавил, что отложит решение о смене места проведения суда, пока в округе Леон не выяснится насколько сильно о деталях дела осведомлены потенциальные члены жюри. Он отклонил просьбу защиты об отсрочке и отказал Теду в отстранении его адвокатов. Временно у Банди был новый защитник – Брайан Т. Хейс, уважаемый специалист по уголовным делам из Северной Флориды, но и не без ложки дёгтя: он был адвокатом Джона Спенкелинка.

Я написала Теду, что собираюсь присутствовать на процессе и там уже будет видно, смогу ли навестить его. И предупредила, что, скорее всего, на мне будет значок прессы. Это был единственный верный способ попасть в зал суда. Зал обещал быть переполнен, с длинными очередями любителей ходить на суды. С его возрастающей ненавистью к журналистам я не хотела, чтобы Тед видел меня среди СМИ, думая, что я полностью перешла на сторону четвёртой власти[113].

 У меня была бронь до Таллахасси, но город я так и не увидела. 12 июня судья Коварт распорядился о смене места проведения суда, когда первые 5 потенциальных членов жюри сказали, что знали так много об убийствах в «Хи Омега», что не смогли бы оставаться беспрестрастными во время судебного процесса.

Коварт распорядился перенести суд в Майами и сказал, что отбор присяжных начнётся 25 июня. Майк Минерва не учавствовал в команде защиты. Отношения между ним и Банди настолько обострились, что, скорее всего, они не смогли бы скрыть своих разногласий от жюри. Из-за того, что Тед выразил столько смонений по поводу его компетентности, Минерва чувствовал, что мог бессознательно пройтись по Теду в зале суда.

Команду защиты Теда должны были составлять государственные адвокаты из округа Леон: Лин Томпсон, Эд Харви и Маргарет Гуд. Все они были молодыми, с большим желанием сделать всё возможное. И все – очень неопытные.

Добровольно вызвался помочь адвокат из Майами Роберт Хаггарт, бывший ненамного старше остальной команды. На мой взгляд, Хаггарт был наименее подхдящим из всей команды. Он казался плохо подготовленным, а его манеры и даже причёска, уже и так порядком потрепали нервы Коварту. Пегги Гуд, возможно, была самым эффективным адвокатом в команде Банди. Миссис Гуд, подбиравшаяся к 30-ти годам, производила впечатление на жюри уже только тем, что была женщиной и занималась защитой человека, обвиняемого в жестоких нападениях на женщин. Стройная блондинка в очках выбрала мешковатую одежду, которая вообще никак не подчёркивала её фигуру. Её голос оставался ровным и серьёзным. Только, когда она уставала, в её речи становились слышны интонации настоящей домашней девушки с юга. Коварту она нравилась, и она принимала его «да благословит Господь вашу душу».

Теду она тоже нравилась. Он был полон энтузиазма, когда звонил мне 28 июня из изолятора округа Дэйд в Майами. Он снова звучал возбуждённо и уверенно, но признал, что выбился из сил.

– Они доставили меня сюда на одномоторном самолёте, закинули в изолятор и на следующее утро начали отбор жюри. Из-за спешки Коварта во мне поубавилось рвения. Мы работаем до 10:30 вечера каждый день и на выходные тоже назначены встречи.

Завтрак в изоляторе округа Дэйд – одному Богу известно почему – начинался в 4:30 утра. Тед был уставшим, но находился в приподнятом состоянии из-за своей команды защиты и бюджета.

– Выше только горы: штат выделил там 100 тысяч для защиты. Рад, что Майк Минерва больше не с нами. Мне нравится моя команда, особенно тот факт, что среди них есть женщина. У меня есть эксперт, который поможет выбрать членов жюри. Он может определить, что они думают по глазам, по выражению лица, по языку тела. Например, сегодня один из потенциальных присяжных приложил руку к сердцу и это уже что-то для него значило.

Однако, даже в Майами большинство жюри – слышало о Теде Банди. Но не Эстела Суарез.

– Она читает только испаноязычные газеты, – с воодушевлением сказал Тед. – Она всё улыбается мне… не понимает, что я обвиняемый!

Была одна молодая девушка, которая Теду не понравилась. Он назвал её «отличным кандидатом в женское сообщество… милой, румяной, розовощёкой, симпатичной молодой девушкой. Я боялся, что она будет сопоставлять себя с жертвами».

Тед восхвалял преданность Кэрол Энн Бун.

– Она всё бросила ради меня, оставила работу, приехала сюда. У неё есть все мои документы, и я дал ей разрешение говорить обо мне со СМИ. Чтобы ей было на что жить, я сказал ей, чтобы брала по 100 долларов в день за интервью, плюс оплату питания и проживания.

Тед очень хотел увидеться со мной по прилёту в Майами. Он предложил, чтобы я связалась с сержантом Марти Кратцом, надзирателем на его этаже, для организации визита.

– Он вполне нормальный парень.

Тед, похоже, понимал, что мне придётся сидеть в зале суда в секции для прессы и уверил, что сделает всё возможное, чтобы я попала внутрь.

– Если буду трудности, подойди ко мне. Нынче я – «Золотой мальчик». Уверен, ты пройдёшь.

Ещё он был уверен, что мы смогли бы поговорить и во время процесса и в перерыве перед вечерней сессией. Он настоятельно просил, чтобы я приехала в изолятор, как только буду в Майами. Я тоже собиралась с ним увидеться, но не всё так просто в этом мире.

Тед чувствовал, что у него будет справедливое судебное разбирательство. Он даже хорошо отзывался о судье Коварте и сказал:

– Я никогда не подам аппеляцию, основанную на неадекватности моей команды защиты, потому что они – отличные.

– Ты высыпаешься? – спросила я.

– Сплю, как младенец.

В тот момент Теда беспокоило только одно: показания доктора Таная.

– Я согласился побеседовать с ним только потому, что всё должно было записываться на плёнку для нужд защиты. Мне посоветовал адвокат Спенкелинка, Брайан Хейс. Я был потрясён, когда Танай встал на открытом суде и сказал, что я представляю угрозу для себя и окружающих. Что я социопат, антисоциальная личность, что меня нельзя выпускать на свободу. Только тогда я понял, что это су̒д заказал экспертизу, а не защита.

– Ты всё ещё не куришь? – спросила я.

– Не курил, но купил пачку как раз перед полётом сюда на одномоторном самолёте. Только что её прикончил, хватило на несколько дней.

Он отметил, что большинство присяжных были из «синих воротничков» или темнокожими и это, казалось, шло на пользу. Я спросила не кажется ли ему, что очень образованный потенциальный присяжный – тот, кто мог бы взвесить все стороны вопроса – не может быть незаядлым читателем газет?

– Нет, не обязательно. Некоторые профессионалы настолько заняты своей карьерой, что не читают ничего, кроме специализированных журналов. Кажется, большинство из них не слышало обо мне.

– Ты вообще переживаешь за персональную безопасность?

– Нисколько. Я слишком известен – в некотором роде célèbre[114] Они не позволят, чтобы со мной что-то случилось. Хотят, чтобы я предстал в суде в полном здравии.

Звучал он абсолютно уверенно. Не было никакой неопределённости или сдавания позиций, что я отметила в разговоре девятью месяцами назад. Тед объяснил, как будет проходить процесс: на предварительных слушаниях выступят 150 свидетелей с краткими показаниями, чтобы определить будут ли они допущены к основному процессу. Он разъяснил основной этап процесса и этап наказания: сказал, что обвинение разрешит выбирать присяжных, выступающих против смертной казни. Тед точно был капитаном на своём собственном корабле.

– Что показывают по телевизору в Сиэтле? – спросил он. – Они хорошо там за меня заступаются?

– Немного. Я видела тебя в Таллахасси, когда ты представлял себя потенциальным присяжным. Ты выглядел очень убедительным.

Тед был польщён.

Я так и не узнала действительно ли Тед был уверен в себе, как демонстрировал это. Но, собираясь на суд в Майами, кажется, был убеждён, что мог и должен был выиграть. Он сказал, что наш разговор прослуживается тюремщиками и через час мы повесили трубки, пообещав встретиться: на этот раз в Майами.

Тед отказался предсказывать для газетчиков исход суда.

– Если бы я был футбольным тренером, я бы сказал: когда у вас первая игра сезона, вы не думаете о Супербоуле[115].

Доктор Эмиль Шпильман, гипнотизёр из Атланты, бывший экспертом Теда по жюри, сказал прессе, что Тед действительно выбрал своё жюри. Им пришлось рассмотреть 77 человек, прежде чем 30 июня сделать окончательный отбор. Шпильман считал, Тед отсеял 17-18 «эмоционально идеальных» человек.

Он сказал Теду: «Это твоя жизнь – не моя». Выступая перед журналистами, Шпильман пожал плечами: «Он отмёл несколько абсолютно идеальных присяжных».

Финальные 12 членов жюри были в остовном средних лет и в остновном чернокожими. Всех их Тед выбрал самолично. Это была его жизнь.

Состав жюри:

 

1. Алан Смит, дизайнер одежды, который был против смертной казни.

2. Эстела Суарез, бухгалтер. Именно миссис Суарез всё продолжала улыбаться в зале суда, не понимая, что Тед был обвиняемым.

3. Венрон Свиндл, работник почтового отдела «Майами Геральд». Он сказал, что у него нет времени читать газеты, которые он же помогал выпускать.

4. Рудольф Трембл, ведущий проектный инжерер в «Тексако». Хорошо образованный человек с научноориентированным умом, ставший старшиной присяжных. Сказал, что читает только специализированную литературу.

5. Бернест Дональд, учитель средней школы и дьякон в своей церкви.

6. Флой Митчелл, набожная домохозяйка, которая смотрела мыльные оперы чаще, чем читала газеты.

7. Рут Хэмилтон, горничная, тоже часто посещала церковь. Её племянник был полицейским в Таллахасси.

8. Роберт Корбет, пропагандист спортивного образа жизни, который редко что-то читал, кроме спортивных новостей. Он знал, что Теда обвиняли в убийсвте.

9. Мэйзи Эдж, недавно ушедший в отставку директор школы. Вскоре из-за её болезни гриппом, суд пришлось отсрочить.

10. Дэйв Браун, инженер по эксплуатации отеля в Майами.

11. Мэри Руссо, работник супермаркета, которая, казалось, испытывала трепет перед долгом присяжного и не одобряла смертную казнь.

12. Джеймс Беннет, дальнобойщик, отец пятерых детей, который «так или иначе» никогда не считал Теда виновным.

Они-то и трое запасных присяжных – все жители округа Дэйд, Флорида – должны были решить, продолжил бы свою жизнь молодой человек из Такомы, Вашингтон.

 

 

Глава 42

 

Утром 3 июля я вылетела из сиэтлского аэропорта «Си-Так» в направлении Майми. По прибытии в пункт назначения – Центр правосудия округа Дэйд – мне была обещана аккредитация в качестве представителя прессы. Там находилось уже 300 репортёров, готовых разжевать каждый клочок информации о Теде Банди и донести через телефоны и телесети всей остальной Америке.

Ещё раз я почувствовала ощущение нереальности происходящего, вкупе с фильмом, показанным на борту самолёта: «Любовь с первого укуса». Остальные пассажиры, летевшие над спящей страной громко смеялись над наигранными укусами Дракулы в исполнении Джорджа Хэмилтона, когда он вонзал зубы в шеи красивых девственниц. Но я ничего смешного в этом не видела, учитывая обстоятельства.

В следующий раз я смогла лечь спать через 42 часа. Мы пересекли Великий Раздел[116]. Слева из самолёта я видела, начинающийся рассвет, справа – стояла кромешная тьма. Вскоре внизу я увидела исторические реки, петляющие к морю через дремлющие города. Мы преземлились в Атланте в 6 утра, переждали час или около того и затем полетели на юг в самолёте размером поменьше. Обширный парк Эверглейд казался бесконечным. И затем впереди показался – Майами. Настолько равнинный, раскинувшийся на плоскости, что был само̒й противоположностью Сиэтла, возведённого на холмах.

Когда я вышла из аэропорта Майами, меня ударила оглушающая июльская жара Флориды. За недели, проведённые в Майами, я так к ней и не приспособилась. Жара была устойчивой. Даже внезапные послеполуденные грозы, обрушивающие капли тёплой воды, никак не влияли на раскалённый удушающий воздух. Передышки не давало и наступление вечера, как это происходило на Северо-Западе. Вид пальм нагнал на меня тоску, заставив вспомнить Лос-Анджелес. А также напомнил, что Тед, возможно, никогда больше не вернётся домой.

Я закинула сумки в мотель и, взяв такси, поехала в Центр правосудия округа Дэйд – роскошного нового комплекса, стоящего в тени стадиона «Орандж Боул». Войдя в приёмную Департамента общественной безопасностки округа Дэйд, в глаза сразу же бросилась усиленная охрана. В Департаменте находился изолятор, соединённый высотной галереей с Центром правосудия, на 4-ом этаже которого проходил судебный процесс над Тедом. Внутрь никого не пропускали без предварительного осмотра и вручения пропуска.

Мне нужен был этот пропуск, чтобы подняться наверх в Отдел по связям с общественностью и там получить ещё 1 пропуск, который позволил бы попасть уже на сам процесс! Они сделали всё, чтобы из Майами Тед точно не сбежал.

Отныне я была: «Новостными СМИ № 15».

Сначала я поднялась на 9-ый этаж Центра правосудия и выяснила, что весь он был отдан под прессу. Никогда не видела ничего подобного. Там было невероятное столпотворение. Дюжины телевизионных установок, передающих каждое слово из зала суда, находящегося пятью этажами ниже. Десятки телеведущих, журналистов, техперсонала – смотрящих, вещающих, правящих поток информации. Стоящий повсюду общий гул, казалось, никого не смущал. Комната была затянута сигаретным дымом и уставлена стаканчиками с кофе. Все проходы устилала сеть извивающихся проводов.

Телекамера в зале суда соединялась выведенными наружу здания кабелями центральной комнатой управления. В ней находились ряды распределительных коробок, раздающих сигнал всем трём сетям одновременно. Сегменты, выбранные сетями ретранслировались на 8-ой этаж, где «Саузерн Белл» установила «микроволновую тарелку», чтобы передавать сигналы в центр Майами, откуда по кабелю они шли в специальную ТВ-систему Флориды. Те же сигналы шли по проводам в Атланту, где «Эй Би Си» передавала их в Нью-Йорк через спутник «Теслар-I»; в Калифорнию и на западное побережье через «Теслар-II». Единственная телекамера в зале суда принадлежала «Си Би Эс», операторам других телесетей приходилось пользоваться ей попеременно. Тед назвал себя «Золотым мальчиком»: СМИ определённо его таковым и считали.

Я оглядела комнату. Телеканалы из Колорадо, Юты, Вашингтона и Флориды, заняв свою «территорию», выставили, написанные от руки, опознавательные знаки. 9-ый этаж Центра правосудия работал круглосуточно на протяжении всего процесса. Я, кто всегда сетовал из-за одиночества писательства, будучи запертой одной в подвале в домашнем рабочем кабинете – теперь уж точно че чувствовала себя одинокой. Я была поражена выдержкой своих коллег-журналистов, которым в этой кутерьме, в этой шумной и суетной душегубке, казалось, удавалось получить «итоговый продукт».

Я припрятала свой диктофон наверху: его нельзя было проносить в зал суда. Позже догадалась ставить его рядом с системой видеонаблюдения в задней комнате. Таким образом у меня были заметки и с «поля боя» и полная запись всего процесса на плёнке.

Выйдя из лифта на 4-ом этаже, я прямиком направилась в зал. Честно говоря, я была напугана, ступая вперёд на неизведанную территорию, чтобы увидеть кульминацию 4-ёх лет двойственного отношения и беспокойста.

Если судья Эдвард Коварт был сенбернаром, то судебный пристав Дэйв Уотсон был злющим будьдогом, яростно защищающим Коварта. Нас всех пробрала дрожь и уважение к авторитету Уотсона, когда он выкрикнул: «Всем занять своим места! Суд призывает к порядку!», и затем: «Всем оставаться на месте, пока судья не покинет зал суда!» И горе тому, кто решился бы пойти в уборную во время сессии. Уотсон не допустил бы праздного шатания взад и вперёд.

Слава Богу, когда я стояла в нерешительности в коридоре, ко мне подошёл судья. На 8-ом десятке лет, седоволосый, одетый в свою «униформу» из белоснежной рубашки и тёмных брюк. Я не знала, что это был страшный пристав Уотсон. Он улыбнулся, обхватил меня обеими руками и сказал: «Проходите дальше, милочка…»

Зал суда представлял собой восьмиугольную комнату со стенами, отделалнными деревянными панелями тропических пород с прямоугольными латунными вставками позади мраморного стола судьи. Из настоящего мрамора? Возможно. С потолка свисали лампы разных цветов: белого, цвета морской волны, красного и винного.

Слева от входа находилось 33 места для прессы. Напротив – места для сотрудников правоохранительных органов. За ними сотня или больше мест для зрителей. Окон не было, но работали кондиционеры.

Я всегда находила судебные процессы временными живыми микромирами. Судья – в некотором роде отец. Он обладает авторитетом и всех нас направляет. И Эдвард Коварт очень хорошо соответствовал этой роли. Остальные: жюри, защита, обвинение, зрители, пресса – собираются вместе для получения напряжённого совместного опыта. И когда всё заканчивается, охватывает некая грусть: мы никогда больше не будем так близки. Большинство из нас никогда больше не увидится.

Этот процесс был сродни тому, будто все персонажи длинно-предлинной книги наконец-то ожили. Я знала имена почти всех участников, слышала о них в течении нескольких лет, хотя персонаж Теда был единственным, с кем раньше виделась.

Я заняла место в секции для прессы среди незнакомцев, которые потом стали друзьями: Джин Миллер, дважды лауреат Пулитцеревской премии из «Майма Геральд»; Том Полк из «Роки Маунтин Ньюс», Денвер; Линда Клайндист и Джордж Макэвой из «Форт Ладердейл Ньюс» и «Сан-Сентинел»; Джордж Тёрстон из «Вашингтон Пост»; Пэт Макмахон из «Сент-Питерсберг Таймс»; Рики Бэрри из «Тампа Трибьюн»; Билл Ноулс, глава южного новостного отделения «Эй Би Си Ньюс». Все они делали пометки в блокнотах с эмблемами своих компаний.

Тед оглянулся, увидел меня, улыбнулся и подмигнул. Выглядел он едва старше, чем, когда я видела его в последний раз: идеально подогнанный костюм с галстуком и стильная причёска. Странно: будто для него время застыло на месте. В голове промелькнул Дориан Грей[117]. На тот момент я была уже дважды бабушкой, а Тед оставался всё тем же, каким был в 1971, и, может, даже приятнее на вид.

Я оглядела зал суда. Увидела лица, как те, что видела на дюжинах судов. Людей, чья жизнь постоянно вращается вокруг суда. Это их единственное увлечение, интерес и призвание: аккуратно одетые пожилые мужчины; пожилые женщины с ляпистым макияжем, с волосами, придавленными сетками и спрятанными под размашистыми картинными шляпами; домохозяйки и священник. Бесстрастные ряды правоохранителей в форме.

Первый ряд – сразу позади Теда и команды защиты – был забит красивыми молодыми девушками, – и так было каждый день. Разве они не знали, насколько были похожи на жертв? Они смотрели на него не отрывая глаз, краснея и хихикая от восторга, когда он поворачивался и одарял их улыбкой, как часто любил делать. Некоторые вне зала суда признавались, что Тед вселял в них страх, но они всё равно не могли оторваться. Это общий синдром: очарование предполагаемым массовым убийцей, будто он был для них эталоном настоящего мужчины.

По негласному соглашению этот первый ряд был каким-то образом зарезервирован «поклонницами Теда». Я не видела ни одного суда с более привлекательными девушками, будь то свидетели из «Хи Омега», дающие показания о ночи с 14 на 15 января 1978, выжившие жертвы или даже детективы, помощники и репортёры женского пола.

В тот первый день присяжные не присутствовали на процессе. Это были пока что предварительные слушания и Коварт ещё не вынес решения, кто из них должен был присутствовать в зале суда. Присяжные находились в шикарном курортном отеле на побережье залива Бискейн.

Неосведомлённому наблюдателю было бы трудно отличить Теда от любого другого молодого адвоката в зале: Линн Томпсон, Эда Харви, Боба Хаггарда, и со стороны обвинения: Ларри Симпсона и Дэнни Маккивера, – оба из Государственной адвокатской службы.

Защита хотела, чтобы многие из предполагаемых свидетелей не участвовали в процессе: Конни Хастингс и Мэри Энн Пиккано, девушки, которые видели мужчину в «Шерродс» в тот субботний вечер; Нита Нири из «Хи Омега», видевшая человека с поленом; доктор Сувирон с его показаниями о следах укусов; сержант Боб Хэйворд, арестовавший Теда в Юте; Кэрол Даронч из Солт-Лейк-Сити; детектив Норм Чапман и Дон Патчен с их показаниями о разговоре, произошедшем во время допроса в середине февраля в Пенсаколе.

Когда я вошла в зал суда, на свидетельском месте сидела Нита Джейн Нири. Сторона защиты довела её почти до слёз, но она была настроена решительно. На вопрос видит ли она мужчину в зале суда, который был в ту ночь в доме, она сказала: «Да, полагаю это он». Но ей нужно было увидеть профиль.

Судья Коварт распорядился, чтобы все мужчины в зале встали и повернулись боком.

Нита Джейн взглянула, но, кажется, не решалась смотреть прямо на Теда. Затем она механическим движением подняла руку и всё ещё с потупленным взглядом указала на подсудимого.

Тед облегчил работу стенографиста, сказав (о самом себе): «Это мистер Банди…»

Защита допросила Ниту и её мать. Да, её мать показывала ей газетные фотографии Теда Банди, сделанные после его ареста. Но Нита также опознала его среди полицейских снимков. Она была в нём уверена.

Судья Коварт впоследствии вынес постановление о допуске её показаний – возможно, худший из ударов по защите.

Ронни Энг, «любимчик» «Хи Омеги», человек, о котором сперва подумала Нита Нири, прошёл проверку на полиграфе, но тоже присутствовал на предварительном слушании. Когда он стоял рядом с Банди, – сходства между ними почти не было. Ронни был смуглее и ниже, с чёрными волосами, – застенчивый и улыбчивый свидетель.

Кэрол Энн Бун, верный союзник Теда, сидела в зале и часто переглядывалась с ним. Высокая, полноватая женщина 32 лет. Она носила очки с толстыми линзами, имела короткие тёмные волосы, не разделённые пробором по центру. Она редко улыбалась и обычно носила с собой кипы бумаг. Её связь с ответчиком, казалось, была единственным её интересом.

В тот день после окончания слушаний я подошла к ней и представилась. Она посмотрела на меня и сказала: «Да, я слышала о вас». Она резко развернулась на каблуках и пошла прочь. Смущённая, я смотрела ей вслед. Я не нравилась ей, потому что на мне был значок прессы или потому что была старым другом Теда? Этого я так и не узнала: больше мы никогда не разговаривали.

Следущая сессия началась с просьбы Теда предоставить ему возможность посещать тренажёрный зал, разрешить пользоваться юридической библиотекой и предоставить печатную машинку.

Библиотека и тренажёрный зал находились на 17 этаже здания изолятора. Тед и его надзиратель обменялись остротами.

– У вас достаточно охраны для меня?

– Лучше бы побольше.

– Сколько? Одного? Двух? Трёх?

– Не важно. Столько, сколько нужно.

Коварт спросил: «Вы можете читать и одновременно делать упражнения, мистер Банди?»

Тед, одетый в тот день в футболку «Сиэтл Маринерс»[118], слабо ухмыльнулся.

 

 

Он хотел час в день проводить в библиотеке, час упражнений и неограниченные визиты Кэрол Энн Бун, которая была «передатчиком сообщений от западных адвокатов», – с чем Коварт не согласился. И не разрешил никакой печатной машинки.

Возникла новая фигура – очередное имя из моей воображаемой книги: сержант Боб Хейворд из Дорожной полици Юты. Он прилетел в Майами, чтобы рассказать об арресте Теда в августе 1975. Когда Хейворд упомянул «колготную маску», судья Коварт возразил «адвокату» Банди, сказав: «Вы упустили это из виду, друг мой, но мы ещё к ней вернёмся».

И начался один из самых странных эпизодов, что я видела в зале суда: Тед Банди одновременно был обвиняемым, адвокатом защиты и свидетелем.

Он встал для перекрёстного допроса Хейворда. Спрашивал свидетеля об аресте в Юте, о снаряжении, найденном в машине и, что было тогда сказано, пытаясь отметить тот факт, что никогда не давал разрешения на обыск своего «фольксвагена». Хейворд, немного озадаченный тем, что его допрашивал подсудимый, грубо ответил: «Вы сказали мне: «Валяйте».

А затем Тед допросил помощника шерифа Дэррила Ондрака из Службы шерифа округа Солт-Лей, интересуясь, были ли предметы, найденные в машине – инструментами грабителя, указывая, что хоть ему и были предъявлены такие обвинения, но его никогда не пытались по ним судить.

Коварт вмешался:

– Вы можете выяснять этот вопрос на холмах Юты, были ли это орудия грабителя. Здесь – это не актуально. Не стоит заходить так далеко.

Теперь Тед сам стал свидетелем и занял свидетельское место. Он сказал, что первые слова Хейворда были: «Почему бы тебе не выйти из машины и не побежать? Я мог бы тогда снести тебе голову».

Он объяснил, что был напуган количеством присутствующих офицеров и обыск проводился незаконно. На перекрёстном допросе он признался Дэнни Маккиверу, что солгал насчёт своей поездки в уличный кинотеатр до задержания.

Тед хотел, чтобы арест в Юте не брался в расчёт, настаивая на том, что доказательства были изъяты незаконным путём. Судья удовлетворил его запрос, но не по этой причине. Он нашёл арест слишком «удалённым» от нынешнего судебного процесса.

– Хорошо, мистер Банди, но это не делает вас невиновным.

Это был удар по обвинению. Присяжным не придётся наблюдать сравнения колготной маски из Юты с маской, найденной на Данвуди-стрит.

Счёт: 1:1.

Судья Коварт редко выдавал свои чувства во время процесса, но не смог их скрыть, когда увидел рисунок, сделанный полицейским художником со слов Ниты Нири. Рисунок, который, как утверждала Пегги Гуд – был бессмысленным и ничего не значил.

– Я не слепой, – сказал Коварт. – И смотря на этот рисунок я вижу поразительное сходство... э-э-э… с одним человеком.

Заслушав записи, сделанные в Пенсаколе, и показания детективов Норма Чапмана и Дона Патчена о заявлениях, как утверждается, сделанных Тедом после выключения записи, судья Коварт вынес ещё одно постановление, которое прибило обвинителей Симпсона и Маккивера к их стульям. Ничего из этого присяжные не должны были услышать. Ничего о побеге, о кражах кредитных карт или заявлениях о «вампиризме», «вуайеризме» и «фантазиях». Коварт решил, что было слишком много непроверенных, незаписанных предположений. Он не допустил и некоторые фрагменты, которые были на плёнке. По разумению Коварта, обвинения в краже кредитных карт не были частью обвинений в убийстве.

Плёнка с фантазиями тоже была исключена.

У обвинения остались показания Ниты Нири и доктора Ричарда Сувирона. Остальное – косвенные доказательства. В прессе пошёл ропот, что «Банди может снова оказаться в игре».

 

 

Глава 43

 

Судья Коварт был готов начать фактический судебный процесс. Защита – нет.

7 июля Тед и его адвокаты заявили, что у них не было времени подготовиться к вступительному обращению.

– Нам нужно ещё время, – сказала Пегги Гуд. – Мы обессилены, спим по 5 часов. Вы превращаете этот процесс в испытание на выносливость.

– У вас 4 адвоката в Майами, 1 следователь и 2 студента-юриста в помощниках. Что касается суда, то я имею дело со всей системой. Я рад, что больше нет причин откладывать. Таким образом, не осталось ничего, что могло бы задержать нас до кона дня. Меняется тональность, то у нас тот же скрипач и та же мелодия. Вы были здесь каждую минуту. И я был здесь, но я бодр, как огурчик.

Тед попытался зайти с другой стороны:

– Я беспокоюсь о Вашей Чести, у вас хватит сил до конца дня?

– Ценю вашу, заботу, но не стоит беспокоиться.

И затем Тед вышел из себя. Это был полдень субботы, а он хотел продолжить в понедельник. Коварт – нет.

– Мои адвокаты не готовы!

– Мы всё равно начнём, мистер Банди.

– Тогда вы начнёте без меня, Ваша Честь, – вспылил Тед.

– Как угодно, – невозмутимо сказал Коварт, – Мне всё равно, кто это будет…

Но Тед остался сидеть за столом защиты, когда присяжные впервые приняли участие в процессе.

Ларри Симпсон сделал вступительное обращение от обвинения только после того, как репортёры отослали молодого юриста в заднюю комнату, чтобы поправить причёску для камер.

Он сделал отличную работу. Привёл на доске диаграмму, содержащую 4 дела «Хи Омеги» и дело Данвуди-стрит, перечислив имена жертв и обвинения: взлом (дома «Хи Омега»); убийство первой степени – Лиза Леви; убийство первой степени – Маргарет Боуман; попытка убийства первой степени – Кэти Кляйнер; попытка убийства первой степени – Карен Чэндлен; взлом, попытка убийства первой степени – Шерил Томас. Он показал всё в лучшем свете, выказав минимум эмоций, но был ясным и лаконичным.

Для вступительного обращения со стороны защиты Тед выбрал Роберта Хаггарта, 34-летнего адвоката из Майами, присоединившегося к команде защиты всего двумя неделями ранее. Судья Коварт призвал защиту дождаться своей «половины» процесса, чтобы сделать вступительное обращение, как это и должно быть, но они настояли на своём.

Хаггарт безсвязно говорил 26 минут. Обвинение возражало 29 раз – неслыханное число. Коварт поддержал 23 из этих возражений.

Наконец, Коварт поднял руки и сказал Хаггарду:

– Этого достаточно. Благослови Господь вашу душу. Садитесь на место.

Мне казалось, Тед справился бы лучше.

Для перекрёстного допроса Тед выбрал офицера Рэя Крю, распросив его о действиях по прибытии в дом «Хи Омега» в утро, когда произошли убийства. Не представляю, что творилось в головах присяжных, когда Тед выуживал информацию о состоянии комнат и тела Лизы Леви, но, кажется, для них это был перебор. Если этот невозмутимый, речистый молодой адвокат самолично был там, видел тело Лизы, причинил ей те ужасные травмы, то, допрашивая офицера, он был абсолютно бесстрастен.

– Опишите состояние комнаты Лизы Леви.

– Много одежды, стол, книги… небольшой беспорядок.

– Была ли кровь в других областях комнаты, кроме тех, что вы назвали ранее?

– Нет, сэр.

– Опишите состояние тела Маргарет Боуман.

– Она лежала лицом вниз, рот и глаза открыты. Вокруг шеи был завязан нейлоновый чулок, голова раздута и неестественного цвета.

Тед пытался показать, что полицейский оставил в комнате собственные отпечатки, неосторожно исполняя свои обязанности. Вместо этого ему удалось только создать ужасную картину в головах присяжных.

Затем в зал суда вошла вереница молодых женщин: жертв и свидетелей. Мелани Нельсон, Нэнси Дауди, Карен Чендлер, Кэти Кляйнер, Дебби Чиккарелли, Нэнси Янг и Шерил Томас. Одетые в нарядные хлопковые платья. Все они выглядели невинными и уязвимыми.

По внешнему виду Кэти и Карен нельзя было сказать, что они когда-то подверглись нападению. Синяки и сотрясения давно зажили. Челюстные фиксаторы давно сняты. Только, когда они рассказывали о случившемся, можно было представить себе всю картину ужаса.

Они так ни разу и взглянули на Теда.

У Шерил Томас дела обстояли похуже. Она хромала, подходя к свидетельскому месту и ей пришлось повернуться к прокурору правым ухом, чтобы слышать его. Левое по-прежнему оставалось полностью не функционирующим.

Её не распрашивали о трудностях, связанных с восстановлением здоровья: о всех пробежках и присиданиях. Когда она снова училась ходить, сначала завалилась на одну сторону, но потом научилась держать баланс, используя зрение и другие чувства. Она научилась подчинять равновесие силе ума. Шерил не рассказала о том, как падала, – снова и снова, – когда возобновила занятия по балету: ей всё пришлось начать с нуля. Она давала показания очень мягким голосом, часто застенчиво улыбаясь.

Защита мудро решила не подвергать жертв допросу.

Доктор Томас Вуд рассказал о проведённой им аутопсии, и затем после протеста Пегги, Вуд продемонстрировал цветные снимки тел размером 11 на 14 дюймов, указав присяжным на травмы.

Для адвокатов защиты — это обычная практика протестовать против снимков вскрытия, называя их «подстрекательскими и не имеющими фактической ценности». Признание таких снимков – также дело обычное.

Я смотрела на лица присяжных, когда эти фотографии в тишине проходили через их ряды из рук в руки. Женщины, казалось, управлялись со своими эмоциями лучше, чем мужчины, которые морщились и бледнели.

Было несколько снимков ягодицы Лизы Леви с отчётливо различимыми следами зубов. Был один крупноплановый снимок Маргарет Боуман, который судья Коварт, за неимением более подходящего термина, назвал «дырой в голове». Была там и фотография груди Лизы Леви с почти откушенным соском.

Мне не удалось увидеться и поговорить с Тедом в приватной обстановке. Ему не разрешалось говорить с присутствующими в зале суда знакомыми людьми. В каждый перерыв его в наручниках уводили в маленькую комнату через коридор от зала суда. В тот день, когда представленные рапорты и снимки жертв были причислены к уликам, я в какой-то момент оказалась в корридоре. В нескольких футах от меня возник и прошёл Тед, неся в руках с наручниками свою обычную кипу бумаг. Он повернулся ко мне, улыбнулся, пожал плечами и скрылся из вида.

Во Флориде журналистам разрешено просматривать все утверждёные улики. Я с группой журналистов ждала, когда судебный секретарь Ширли Льюис прикатит в свой офис большую тележку с вещественными доказательствами, которые потом были разложены на столе. Казалось, из груды этих беспорядочных вещей восстал невидимый дух: смешки и чёрный юмор, распространённые среди журналистов куда-то сразу испарились.

– Не будем сейчас смеяться, ладно? – тихо сказал Тони Полк из Денвера.

И мы не смеялись.

Там были все маски из колготок, включая ту, что сержант Боб Хейворд привёз из Юты, очень похожие друг на друга. Гаротта с шеи Маргарет Боуман, на которой всё ещё была её запёкшаяся кровь. И все фотографии…

 Я давно научилась контроллировать себя при работе со снимками из дел об убийствах. Они больше не влияли на меня так, как раньше. Также потому, что я приучила себя не смотреть на них подолгу. К тому моменту, как я оказалсь в офисе Ширли Льюис, я уже видела тысячи фотографий тел.

Я видела фотографии Кэти Дивайн и Бренды Бэйкер в округе Тёрстон, но это было за несколько месяцев до того, как я узнала о «Теде». Само-собой, в других вашингтонских делах из-за отсутствия тел отсутствовали и фотографии. И у меня не было доступа к делам в Колорадо и Юте. Теперь я смотрела на огромные цветные снимки увечий, причинённых этим молодым девушкам, годившимся мне в дочери. Предположительно, это сделал человек, которого я знала. Человек, который минуту назад улыбался мне в своей неизменной манере и пожимал плечами, как бы говоря: «Я к этому не причастен».

Меня ударила страшная тошнотворная волна. Я побежала в дамскую комнату, где меня вырвало.

 

 

Глава 44

 

Выматывающие жаркие дни в Майами шли один к одному. Первыми из «Ходидей-Инн» – за исключением подсудимого – в Центр правосудия, находящийся в трёх кварталах, массово перетягивались официальные лица. В «Холидей-Инн» фактически проживала вся команда защиты, команда обвинения, СМИ из других городов, Кэрол Энн Буни с сыном-подростком, телеоператоры и техники. По вечерам, когда маленький бар на первом этаже заполнялся причастными к суду людьми, закидывающими в себя холодное пиво и джин-тоники, всплывали лучшие журналистские цитаты. Здесь границы были не такими отчётливыми, как в зале суда.

СМИ не легко было добраться до Центра правосудия. «Быстрее, пока Уотсон не захлопнул дверь!» Путешествие не без опасностей. Необходимо было пересечь 6 полос движения в час пик, когда машины проносились в нескольких дюймах. «Не ходите под эстакадой: в один из вечеров какой-то репортёр из Юты был ограблен парнем на велосипеде с ножом с шестидюймовым лезвием».

Да и сама гостинница тоже не была безопасным местом. Рут Уолш, телеведущая «Эй Би Си» из Сиэтла лишилась своих денег, украшений и даже свадебных колец, пока спала. Вор проник в её номер на 6-ом этаже через балкон.

Пляжи с отдыхающими туристами были далеки от нас.

Пока я пила первую чашку кофе за день, на 9-ом этаже в коммуникационном центре, закипела работа. Были заняты все телефоны: репортёры передавали новости на другой конец провода, где ждали ежедневных обновлений. Вот здесь уже в ход шёл чёрный юмор. Двое репортёров изобразили личное интервью с миссис Банди. Один из них играл мать подсудимого, разговаривая фальцетом.

– Каким Тед был в детстве, миссис Банди?

– Ох, он был хорошим мальчиком. Хорошим и обычным американским мальчиком.

– Какие ему нравились игрушки, миссис Банди?

– Обычные, как и всем мальчикам: оружие, ножи, колготки.

– У него была работа?

– О, нет. У него всегда были кредитные карты.

Раздался смех.

Перед камерами в ожидании процесса, сочинялись стихи.

 

«Тедди прибыл в Таллахасси

На поиски своей новой пассии,

Крадясь, таясь во мгле ночной,

Выискивая след жертвы очередной.

Момни дорогая, помни без запинки

Его укус намного хуже его дубинки».

Для некоторых новостников суд над Банди был всего лишь отличной историей для освещения. Другие, казалось, были обеспокоены пустой растратой людских жизней: не только жертв, но и обвиняемого. Мы наблюдали великую трагедию, разворачивающуюся перед нами, которая уходила далеко за пределы газетных заголовков.

 Внизу на 4-ом этаже публика испытывала раздражение и злобу. Пока я ждала в очереди, чтобы пройти через металлоискатель, предъявив на обыск сумочку и бумаги, как я всегда делала перед входом в зал суда, позади себя услышал разговор двух мужчин.

– Этот Банди… он никогда не выберется из Флориды живым… он получит то, что ему грозит.

– Они должны вывести его наружу и прибить его яйца гвоздями к стене. И оставить так, пока не сдохнет. И это ещё будет слишком милосердно.

Я слегка обернулась посмотреть на них. Двое приятных мужчин средних лет. В них эхом отражались настроения, царящие у флоридской общественности.

По мере хода процесса, публики становилось всё больше, и она становилась всё агрессивней. Интересно, замечали это присяжные? Подавили они свой собственный гнев? По их виду нельзя было сказать. Когда они слушали, их лица, – лица всех членов жюри, – ничего не выражали. Пара из них регулярно клевала носом во время продолжительных послеполуденных сессий. На верху в комнате для прессы журналисты замечали это и кричали: «Проснись! Проснись! Эй, Бернест! Проснись! Флой! Проснись!»

Тед всё поглядывал в сторону секции для прессы, проверяя там ли я и слабо улыбаясь. Казалось, он потихоньку сдавал позиции; каждый день его глаза становились более пустыми, будто внутри него что-то высыхало, оставляя только истощённую оболочку, сидящую за столом защиты.

Несмотря для длинную вереницу молодых женщин и полицейских офицеров, оставался шанс на то, что Тед мог победить. Очень много всего о нём не стали доводить до ушей жюри.

Дэнни Маккивер, выглядящий измотанным, дал короткое интервью для прессы, сказав, что испытывает волнение, чего прокуроры редко себе позволяют. Журналисты принялись накидывать шансы, что этот «сукин сын [Тед] мог выкрутиться».

Мы пропустили день в суде по побезни Мэйзи Эдж. И ещё один день, когда уже сам Тед спустился в зал суда с высокой температурой и сильным кашлем. В те дни из-за нечего делать мы брали интервью друг у друга. Эти репортёрские истории были отправлены в домашние газеты: малоинтересные истории, в которых репортёры из других регионов делились своими впечатлениями от новой для них стороны журналистики.

В то время Тед выглядел бледным и уставшим.

Роберт Фулфорд, управляющий «Дуба», был допрошен о первой встрече с Крисом Хэйгеном, о съёме комнаты с двухъярусной кроватью, столом, комодом и письменным столом.

– Тогда ему нечем было платить. Он сказал, что может позвонить матери в Висконсин, и она вышлет денег. Я слышал, как он звонил и, казалось, он с кем-то разговаривал, но он так и не показался с оплатой. Когда пару дней спусят я проверил его комнату, – она уже была пуста.

Присяжные знали, что Банди был в Таллахасси, но не знали откуда он приехал и зачем.

Дэвид Ли свидельствовал о своём аресте Банди в Пенсаколе вечером 15 февраля, рассказав, что арестованный хотел смерти.

На следующий день 17 июля Тед не появился в зале суда. В 9 утра он не занял своё место за столом защиты. В зале послышался шёпот, пресса была в недоумении. Банди всегда находился на своём месте – без наручников – когда начинался суд. Теперь его не было. Что-то случилось.

Присяжные находились в уединении, когда появился надзиратель Марти Кратц. Он объяснил судье Коварту, что с Тедом в изоляторе возникли проблемы.

Около часа ночи Тед исхитрился разбить дополнительный светильник, установленный снаружи перед решёткой его камеры № 406. Тюремщикам пришлось немедлено переселить его в камеру № 405 и устроить обыск. Они нашли спрятанные в глубине камеры осколки стекла от разбитой лампочки.

Для чего? Для суицида? Для побега?

– Когда сегодня утром мы пришли забрать его для суда, – продолжал Кратц. – Мы не могли вставить ключ в замок. Он затолкал в него туалетную бумагу.

Банди напомнили, что ему предстояло появиться в суде, на что он ответил: «Буду там, когда захочу».

Коварт нерадостно воспринял эту информацию и послал адвокатов Теда к их клиенту уговорить его быстро появиться в суде. Он посчитал этот поступок неуважением к суду.

Тед появился в 9:30. Он был зол, заявляя, что в округе Дэйд с ним обращаются недопустимо. Он снова осудил отсутствие физических занятий, удержание важных документов и блокировку доступа к юридической библиотеке. Когда Тед обратился к Коварту, его голос надломился, и он почти пустил слезу.

– Наступило время, когда всё, что у меня осталось – это пассивное сопротивление… у меня есть возможность… и… и… я только что это продемонстрировал без всякой агрессии. Пришло время сказать: «Тпру…»

– Тпру, – ответил Коварт. – Если вы скажете «тпру», мне придётся воспользоваться шпорами.

Тед совершил тактическую ошибку. Он стал перечислять список обвинений против него, тыкая пальцем в Коварта.

Коварта это задело.

– Не тыкайте в меня пальцем, молодой человек… не тыкайте в меня пальцем!

Банди отвел палец в сторону стола защиты.

– Вот так, – сказал Коварт. – Указывайте на мистера Хаггарда.

– Возможно, он больше этого заслуживает. Я тут уже 3 недели, а в библиотеке был всего 3 раза.

– И в эти три раза вы сидели там и болтали с сержантом Кратцем, так и не воспользовавшись услугами библиотеки.

– Это неправда. Одно название, что библиотека. Но в ней приятнее читать, чем в допросной комнате. Нет никакого оправдания для такого обращения со мной. Меня всякий раз обыскивают после встреч с адвокатом. Это уже – перебор. Этот поез едет на полном ходу, но я сойду с него, если нужно будет продемонстрировать суду, что на меня влияют и оказывают давление.

Коварт обратился к нему, как к обиженному ребёнку.

– Этот суд продолжится по расписанию без ваших намеренных вмешательств. Больше мы этого не потерпим. Теперь я хочу, чтобы вы обсудили это со своими адвокатами. Хочу, чтобы вы знали свои права, но также хочу, чтобы вы знали, – этот суд может быть настолько же терпеливым, насколько и решительным.

– Я готов принять последствия своих действий, Ваша Честь, и чтобы я ни сделал, я знаю, как на это отреагирует суд.

– Тогда мы в одной лодке. Да благословит Господь вашу душу. И я надеюсь вы продолжите с нами. Если нет, нам будет вас не хватать.

Банди закончил желчным выпадом.

– И тогда все эти люди не станут платить свои деньги, чтобы прийти посмотреть на меня.

Настроение было подпорчено на большую часть дня.

Когда микроаналитик[119] Патриция Ласко свидетельствовала о двух волосках, найденных в колготной маске на Данвуди-стрит от «мистера Банди или кого-то, чьи волосы точно такие же по структуре», Хаггард тут же накинулся на неё.

Обсуждение микроанализа волос стало настолько для них недоступным, что присяжные явно потерялись в научных терминах. Хаггард травил миссис Ласко, пока судья не выдал ему предупреждение.

Когда Хаггарда попросил рассмотреть записи миссис Ласко, она вцепилась в них и упорно не хотела отпускать. Хаггард вырвал их из её рук. Подошёл Ларри Симпсон и у них с адвокатом защиты началась за них битва.

Судья Коварт отчитал обоих адвокатов и распорядился вывести жюри. Затем он сказал обычно безэмоциональному Симпсону: «Первый раз вижу, как вы поддались эмоциям».

И правда. В этой маленькой вспышке учавствовали обе стороны.

Дело подходило к концу. Нита Нири снова подняла руку – на этот раз уже перед пресяжными – и указал на Теда Банди, как на человека, которого она видела покидающим «Хи Омегу» сразу после убийств. Вот-вот должно было выстрелить крупнейшее орудие обвинение в виде одонтолога доктора Ричарда Сувирона.

Сувирон, приятный на вид, с тягой к театрализации, казалось, наслаждался своим пребыванием перед жюри. Держа указку в руке он показывал на зубы Теда Банди, изображённые на огромной цветной фотографии, которая была сделана после получения ордера в изоляторе округа Леон больше года назад.

 

 

 

Присяжные выглядели заинтересованными. Они явно были сконфужены во время показаний серолога о сперме и волосах, но с большим вниманием следили за показаниями о зубах.

Из-за ненадлежащего хранения оказались уничтожены мягкие ткани с ягодицы Лизы Леви и не могли быть использованы для сравнения. Остальись только масштабные снимки следов укусов. Было ли этого достаточно?

– Вот боковые резцы… коренные… центральные резцы…

Сувирон объяснил, что зубы каждого человека имеют особенные характеристики: ровность, сколы, размер, износ, – все они делают зубы неповторимыми. А зубы Теда он нашёл практически уникальными.

Он наглядно продемонстрировал перед жюри увеличенное изображение ягодицы Лизы Леви с фиолетовыми следами укусов. А затем наложил сверху оттиск зубов подсудимого.

– Они точно совпадают!

Объясняя «двойной укус», Сувирон продолжил:

– Этот человек укусил раз, потом чуть повернул голову и укусил еще раз. Верхние зубы остались в том же положении, но нижние сместились, оставив второй более отчётливый след, – сказал Сувирон, сравнивая зубы со следами.

– Доктор, – начал обвинитель Симпсон. – Основываясь на ваших анализах и сравнении этих фактических следов укусов, можете вы сказать нам с разумной долей определённости, что зубы на этой фотографии принадлежат Теодору Роберту Банди и модели зубов, что были представлены обвинением под номерами 85 и 86, оставляют такие же следы, что представлены на фотографии?

– Да, сэр.

– И какого же ваше мнение?

– Они оставляют такие же следы.

Впервые за всё время, за все годы с 1974 эта часть физических доказательств напрямую связала жертву с Тедом Банди и… в зале поднялся гул.

Защита, конечно же, хотела показать, что «стоматологическое сравнение» и судебная одонтология — это примитивные и практически ненаучные дисциплины. Для перекрёстного допроса встал Эд Харви.

Он начал:

– Анализ следов укусов – это частично искусство и частично наука, не так ли?

– Думаю, это справедливое суждение.

– И он действительно зависит от опыта и образования исследователя?

– Да.

– И ваши выводы – это просто мнение?

– Верно.

– Допустим у вас есть заданный набор зубов или модель и часть кожы с бедра или голени. Есть ли способ проверить, будут ли данные зубы оставлять одни и те же следы?

Сувирон улыбнулся:

– Да, потому что я как раз такой эксперимент и провёл. Я взял модель, пошёл в морг и приложил модель к ягодицам разных тел, сделав снимки. Да, они могут оставлять одинаковые следы.

Харви изобразил недоверие:

– Вы имеете в виду – трупы? Верно?

– Я не смог найти живых добровольцев.

Харви попытался выявить какие-нибудь нестыковки, но ему это не удалось. Сувирон принялся объяснять дальше и присяжные подались вперёд, чтобы выслушать его.

– Если наблюдаются нестыковки, ничего не поделаешь. Если не соответствует хотя бы малейшая деталь, можно скзать: «Что ж, придётся исключить этого человека, хотя размер «дуги» тот же. И клыки также заведены за боковые резцы, а ценральные резцы не выстраиваются правильно в одну лицию с боковыми». Но шансы найти идентичный набор зубов, как у мистера Банди – это как искать иголку в стоге сена. И тут – идентично всё. Износ передних зубов, скол на боковом резце – всё. Плюс к этому 3 отметины на верхних центральных резцах. В итоге: шансы на такое совпадения практически стремятся к бесконечности».

Штат закрывал дело с поднятыми знамёнами. Они вызвали доктора Лоувелла Дж. Ливайна, главного консультанта по судебно-медицинской стоматологии из Нью-Йорка.

Ливайт показал, что по его убеждению Лиза Леви – или человек, чьи ягодицы были представлена на фотографии – во время оставления следов укусов, находился в состоянии покоя.

– Практически отсутствуют признаки движения или закручивания, которые обычно бывают, когда плоть с вонзёнными в неё зубами движется в разных направлениях. Как, например, когда животное вонзает зубы в добычу и начинает её терзать. Здесь же следы были оставлены неторопливо, когда человек не двигался. Они оба были неподвижны.

– Можете дать своё мнение по поводу уникальности зубов?

– Зубы каждого человека уникальны по нескольким причинам. Одна из них – форма зубов. Прикус, расположение относительно друг друга. Повернуты ли, под углом ли, изогнуты ли, – всё это и создаёт ту уникальность. Один из ключевых показателей – присутствующие и отсутствующие зубы. Также есть и другие индивидуальные показатели, как, например, переломы зубов.

В зале суда присутствовал Майк Минерва, оставшийся в Таллахасси, когда Тед разочаровался в нём, (видимо, был прощён). Он поднялся для перекрёстного допроса доктора Ливайна.

– Когда вы сказали «с разумной долей определённости», вы говорили о некоторой доле вероятности? Не так ли?

– Да, сэр. Об очень высокой доле вероятности.

Минерва попытался бросить тень сомнения на «новую науку», чтобы она выглядела «вероятной», а не «абсолютной», но Ливайн не попался на удочку.

– … в моём понимании это фактически невозможно, чтобы все эти характеристики совпали таким образом, как они тут представлены.

– Не сказали бы вы, что одонтология, относительно недавняя судебная наука?

– Нет. Я вовсе так не сказал бы. Есть дело с идентификацией Пола Ревира[120]. Есть показания по идентификации, допущенные в коллегию адвокатов в Массачусетсе в конце 1800-ых, и вы можете найти дела в соврменной правовой системе 25-летней давности. Так, что в ней нового?

Обвинение закончило и был объявлен перерыв. Тед Банди попросил, чтобы доктора Сувирона задержали за неуважение к суду из-за громогласных заявлений на досудебном собрании в Орландо. Коварт отклонил запрос.

В пустом зале Тед принялся изучать снимки своих зубов и фотографии с отметками зубов на теле Лизы Леви.

Не представляю, какие мысли тогда крутились в его голове.

 

 

Глава 45

 

В лагере защиты не всё было спокойно. Роберт Хаггард самоустранился, намекнув, что давление, оказанное подзащитным в допросе Рэя Крю, – полицейского офицера, находившегося в комнатах смерти «Хи Омега» с 14 на 15 января, – было ошибкой. Государственные защитники больше не позволили Теду допрашивать этого свидетеля.

20 июля, в первый день, отведённый защите, Тед встал, чтобы обратиться к судье Коварту. Он заявил, что у него неадекватные адвокаты, – те же адвокаты, на которых он молился в телефонном разговоре со мной. Он обвинял Майка Минерву в оставлении команды защиты без предупреждения, хотя теперь называл его «наиболее компетентным адвокатом в этом деле». Но не упомянул, что сам же и попросил Минерву уйти.

– Мне пришлось взять Боба Хаггарта, чтобы он представлял меня здесь в Майами. Начистоту: меня вообще никогда не спрашивали, кого из государственных адвокатов я хотел бы видеть в команде защиты.

По факту Теду не нравилась вся его команда.

– Думаю, также важно отметить, что есть конкретные проблемы в общении между мной и моими адвокатами, которые занижают мою защиту. Я не чувствую, что это моя защита, я её не одобрял и не могу сказать, что согласен с ней.

Тед жаловался, что его адвокаты игнорировали его участие в деле, не позволяли принимать решения и упорно отказывались от права допрашивать свидетелей в присутствии присяжных.

Коварт был ошеломлён.

– Я не припомню ни одного дела, чтобы человек не могущий позволить себе платных адвокатов, получал столько юристов и такого качества, как вы. Здесь было 5 адвокатов, представляющих вас, – это неслыханно. Не скажу, как обстоят дела у других неимущих. Но этот суд воочую наблюдал и протокол покажет вам сотни «обождите», когда они [адвокаты Теда] совещались с вами перед выступлениями свидетелей, перед вашими выступлениями. Никогда не видел ничего подобного ни в одном деле, что я вёл. Или за 27 лет адвокатской практики, чтобы что-то такое происходило на стороне защиты, как в этом деле.

Тед был непреклонен. Он всё равно хотел отстранения своей собственной команды защиты.

Коварт сказал, что удовлетворит его запрос, но предупредил Теда, что он не выступит лучше опытного адвоката.

На что Тед ответил:

– Я всегда придерживался этой аксиомы, что кто-то, владеющий автомобилем, обязательно разбирается в ней хуже механика. Но всё зависит от того, какой объём работы вы хотите сделать самостоятельно.

Старая история. Коварт предположил, что просьба Теда относилась к «непослушанию адвокатов».

– Навязыванию, – возразил Тед.

– Нет, это именно непослушание, и этот суд достаточно в этом убедился. Если они не делают всего того, что вы им говорите – значит они некомпетентны. Благослови Господь вашу душу, если это не так… ведь я отстраню их.

Вполне вероятно, Тед просто хотел показать для протокола, что у него не было адвоката по своему выбору. Имя Милларда Фармера не упоминалось, но намёк был ясен.

Тед снова был у руля, а его адвокаты были только «советниками». Тем не менее, на данный момент свидетелей защиты собирался допрашивать Эд Харви. Вне присутствия присяжных, которые, кажется, не подозревали, что в команде защиты творилась неразбериха, Харви сказал, что и сам хотел бы выйти из дела.

Тактика защиты основывалась на предоставлении алиби Теда Банди, а на попытках отведения улик обвинения. Доктор Дуэйн Девор, профессор оральной хирургии из Университета Мэрилэнда, и помощник главного эксперта штата Мэрилэнд по судебно-медицинской стоматологии, показал, что следы укусов бывают не уникальными, хотя сами зубы – да.

– Кожа – это эластичный материал и в зависимости от системы кровеностых сосудов под кожным покровом, от объёма крови, зубы могут не оставлять уникальных следов.

Девор продемонстрировал 4 модели зубов молодых людей из Мэрилэнда, которые, как он сказал, могли оставить следы укусов на жертве, но он согласился с Ларри Симпсоном, что также эти следы могли остаться и от зубов Теда Банди.

Защита привела плёнку, записанную, когда с Нитой Нири проводился сеанс гипноза, во время которога она сказала, что Ронни Энг походил на проникшего в дом человека. Энга доставили в зал суда и поставили рядом с Тедом. Присяжные посмотрели на них и, конечно же, ничего не сказали.

Серолог Майкл Дж. Грабб из Института судебно-медицинских наук Окланда, свидетельствовал, что сперма оставленная на простыне Шерил Томас, не может принадлежать Теду Банди. Опять последовал долгий научный экскурс, который опять смутил присяжных.

Эд Харви попытался ещё раз спасти своего клиента, запросив дополнительные компетентные слушания[121].

– На кону жизнь человека. Его не должны заставлять пользоваться услугами государственных адвокатов, которым он не доверяет. Его поведение выявило последствия глубокого психологического расстройства и отражает полное отсутствие понимания этого расстройства и его последствий, показывая полную недееспособность в общении с юристами по вопросам этого дела.

Дэнни Маккивер возразил против заявления о недееспособности.

– С этим человеком очень трудно работать. То, что он периодически идёт против своих адвокатов – это уловка. Так что он вполне дееспособен.

Тед улыбнулся. Всё было лучше, чем признание недееспособности.

Коварт тоже считал Теда дееспособным и компромисс был найден к концу суда. В команде защиты оставались Харви и Линн Томпсон, а Пегги Гуд предстояло сделать финальное обращение. Позже Банди прокомментировал: «Я чувствовал себя очень, очень хорошо…»

С пребытия в Майами, мне так и не удалось встретиться с Тедом в приватной обстановке, хотя я оставляла сообщение в изоляторе с номером моего телефона. Не знаю, получили они его или, если получили, запретили ли звонить. Возможно, ему больше нечего было мне сказать. Так что я не могу судить был он дееспособным или нет. Это спорный вопрос, с его ли подачи было начато это преднамеренное раскачивание уже шаткой опоры стороны защиты, чтобы привлечь больше внимания, или это было признаком того, что он действительно больше не был рациональным человеком, находясь во власти самовлюблённости, которая подавляла саму задачу номер 1 – выжить. Я могла только наблюдать за ним в зале суда. И он казался чертовски склонным к саморазрушению.

Тед продолжал очернять своих адвокатов, всё ещё злясь, что они не давали ему большего контроля.

– Я пытался быть вежливым. Мы много говорили о проблемах, в которых адвокатам стоило поубавить рвения. Может, это профессиональная психология, когда адвокаты ревностно относятся к своему влиянию в зале суда и боятся разделить его с подзащитным. Они настолько неуверены в своих навыках и опыте, что боятся столкнуться к кем-то таким же образованным, как они. По крайней мере, с человеком, способным принять участие в планировании ведения защиты.

Коварт мягко прокомментировал, что адвокаты Теда сдали экзамены и имеют дипломы юридических школ.

– Не могу представить, чтобы я или вы доверили бы операцию на мозге кому-то, у кого полтора года мецицинскоого колледжа.

На самом деле, адвокаты Теда не были такими уж опытными. Коварт часто помогал им формулировать вопросы и большинство их перекрёстных допросов были утомительными, невнятными и никуда не ведущими. Но и Симпсон с Маккивером не были Мелвином Белли[122] и Ф. Ли Бейли.

Через весь судебный процесс над Тедом Банди проходила нить посредственности. Безукоризненно исполнял свой долг только судья. Если бы Тед пытался работать со своими адвокатами вместо того, чтобы рвать их на части, он мог бы иметь адекватную защиту. Они преуспели в запрете «записей о фантазиях», колготной маски из Юты, информации о прежних проблемах с законом и о побегах. Несмотря на промахи в других аспектах, они могли бы спасти его, если бы он им позволил.

Ближе к завершению суда, пресса всё ещё давала шансы на перевес в исходе.

И всё-таки, казалось, происходило то, чего уже нельзя было изменить и остановить. Тед говорил о «несущемся поезде» и эта фраза отложилась глубоко в моей памяти. Хотя, не обязательно, что в конце разбирательства должен был быть вынесен обвинительный приговор. Он уже давно стал чем-то, что никто из нас не в силах был предугадать. Истина затерялась где-то посреди «игры», цитат прессы и протокольных замечаний.

 Во всех начинаниях, имеющих дело с чем-то немыслемым, очень ужасным, что нельзя разрешить одним махом, мы обращаемся к тому, что знакомо и разложено по полкам, будь то похороны, утренние пробуждния или, даже, войны. В этом суде мы вышли за рамки наших сопереживаний перенесённых жертвами страданий и нашего мучительного осознания того, что личность подсудимого распалась на части. Он знал правила, он знал законы, но, кажется, не понимал, что должно было с ним произойти. Кажется, он считал своё мнение неопровержимым. И то, что должно было произойти, было жизненно необходимо для блага общества.

Я не могла этого отрицать. Это должно было случиться, но казалось, никто из нас не понимал, что его эго, наше эго, ритуалы самого процесса, шутки и нервные смешки были призваны скрыть то, с чем всем нам предстояло столкнуться.

Мы все были на этом несущемся в один конец поезде.

Я посмотрела на присяжных и поняла. Никаких шансов: они собирались убить Теда.

 

 

Глава 46

 

До финальных обращений Теду выпало одно «последнее ура». Он тщательно изучил свои зубы и с каменным лицом выслушал показания доктора Сувирона, ни секунды не сомневающегося, что Тед Банди – и только Тед Банди – был тем человеком, кто вонзил свои зубы в ягодицу Лизы Леви. В почти опустевшем зале суда Теду даже удалось немного попозировать для камер, держа модель своих зубов перед фотографией плоти мёртвой девушки. И тут он понял, насколько это оправдано вводить в дело свидетельства судебной стоматологии.

В отсутствии присяжных, для дачи показаний Банди вызвал своего следователя Джо Алои. Алои – плотный, крепкий мужчина с латинскими чертами, обычно носивший цветастые гавайские рубашки, когда не находился в суде. Уважаемый следователь, часто шутивший с прессой и адвокатами в гостинной «Холидей-Инн». Через него Тед пытался привнести вещественные доказательства, которые оспорили бы показания Сувирона. Например, о сколе на одном из передних зубов, которого, якобы, не было на момент совершения убийств в «Хи Омеге».

Алои опознал несколько фотографий, присланных ему Чаком Даудом, главным редактором «Такома Ньюс Трибьюн», газеты из родных краёв Теда. Изображения были представлены в хронологическом порядке со времени его задержания в Юте.

Тед спросил:

– Какова цель увеличения некоторых конкретных областей этих фотографий?

– Я получил информацию от мистера Джина Миллера из «Майами Геральд», касающуюся проведённого доктором Сувироном семинара. Меня очень обеспокоили приведённые им показатели.

– Какого рода показатели?

– Они касались двух передних зубов, – не знаю, как они правильно назваются. И меня заинтересовал скол на одном из них: был ли он на наших фотографиях того периода. И, разумеется, присутствовал ли он, когда доктор Сувирон брал у вас оттиски.

Тед спросил, что же показали увеличенные участки фотографий. Последовало возражение, которое было поддержано. Судья Коварт посоветовал адвокату-подзащитному:

– Вы можете спросить, разбирается ли он в зубах. Попробуйти и увидите, последуют ли возражения.

– Суд всегда прав.

– Нет, – возразил Коварт. – Не всегда.

– Вы выяснили, что хотели? – продолжил Тед.

– Нет, сэр.

– И почему же?

– СМИ на законных основаниях и, возможно, по другим причина не проявили должного сотрудничества.

Следователь объяснил, что некоторые газеты отказались предоставлять ему свои негативы, где была запечатлена фирменная искрящаяся улыбка Теда Банди. Алои не удалось заполучить фотографии Теда, сделанные до ареста в Пенсаколе, которые бы достоверно подтвердили отсутствие скола в то время.

Тед снова сменил амплуа, став свидетелем, допрошенным Пегги гуд. Он показал, что сколол зуб в середине марта 1978 – два месяца спустя после убийств в Таллахасси.

– Помню, как ужинал в своей камере изолятора округа Леон и между зубов попало что-то вроде камешка. Я вынул его и это оказался белый кусочек зуба, отколовшийся от одного из центральных резцов.

Для перекрёстного допроса вышел Дэнни Маккиви.

– Вы ведь не смотрели стоматологическую карту из Юты?

– Ни разу не держал её в руках.

– Тогда вы, должно быть, удивитесь, узнав, что в ней есть запись об этом сколе (которая действительно там была).

– Да.

Далее впервые за всё время Тед вызвал на свидетельское место свою подругу Кэрол Энн Бун. Кэрол Энн рассказала о своих визитах к Теду в изолятор округа Гарфилд в конце 1977.

– Вы навещили меня там? Сколько раз?

– У меня нет с собой записей, но полагаю, я приходила к вам 6-7 дней подряд, как утром, так и вечером. Через несколько дней мы вместе ходили в юридическую библиотеку в здании суда и затем вместе вернулись в изолятор, находящийся в половине квартала.

Миссис Бун показала, что в то время у него не было скола на переднем зубе.

Тед яростно принялся добиваться отсрочки, объясняя, что судебные ордера заставят любую газету предоставить негативы в его распоряжение.

– Думаю, вы понимаете, что мне нужно. Если этотого скола не было до марта 1978 – месяц-два спустя после убийств в «Хи Омега», – а одонтологи говорят, что расстояние между двумя линейными ссадинами могло быть оставлено только зубом со сколом или щелью между двумя передними резцами, то значит что-то не так с оценкой, данной этими одонтологами. Суть в том, Ваша Честь, что они взяли мои зубы и рассмотрели их в любом другом ключе ключе, кроме оправдательного.

Тщетная попытка. Коварт распорядился, что не будет никаких новых исследований зубов Теда и никаких судебных ордеров. Когда Тед принялся возражать, Коварт сказал:

– Мистер Банди, вы можете прыгать, болтаться на люстре, делать, всё, что угодно, – но суд вынес своё решение и дело закрыто.

Тед пробормотал себе под нос какие-то оскорбления.

– Не впечатлён, сэр… – сказал судья.

– Полагаю, это взаимно, Ваша Честь.

– Не смоневаюсь, да благословит Господь вашу душу.

Для заключительного обращения обвинения встал Ларри Симпсон. Он 40 минут говорил в своей обычной расслабленной манере.

– В штате Флорида убийство первой степени может быть совершено двумя разными способами. Его может совершить человек, который планирует и думает о том, что он собирается сделать, затем идет и делает. Доказательства в конкретном деле именно такой путь и показали: преднамеренное жестокое убийство двух молодых девушек, спящих в своих кроватях. Второй способ: при проникновении со взломом. Штат доказал и это.

– Я спрашивал Ниту Нири, находящуюся на свидетельском месте: «Нита, вы помните человека, которого видели возле двери в доме сестринства «Хи Омега» утром 15 января 1978?» Её точные слова: «Да, сэр. Я помню». Я спросил: «Нита, присутствует ли этот человек сегодня в зале суда?» «Да, сэр», – сказала она, указав на него. Уже этого достаточно для доказательства вины подсудимого и вынесения ему обвинительного приговора.

– В «Шерродс» Мэри Энн Пико видела мужчину. Он напугал её так сильно, что она не смогла потом вспомнить, как он выглядел. Он подошёл к ней и пригласил танцевать. И какие слова произдесла Мэри Энн Пико перед тем, как пойти танцевать? Она сказал: «Кажется, я сейчас буду танцевать с бывшим зэком…» Леди и джентельмены, этотого человека видели рядом с домом «Хи Омега» в утро убийств… и в нём было что-то настораживающее!

Симпсон перешёл к косвенной улике: показаниям Расти Гейджа и Генри Палумбо из «Дуба», которые видели «Криса» стоящим у входной двери сразу после нападения и смотрящим в направлении кампуса.

– Подсудимый сказал им, что по его мнению это была профессионально выполненная работа. Выполненная кем-то, кто делал это раньше и на протяжении долгого времени.

Леди и джентельмены, этот человек назвал те убийства профессиональной работой, так что не может остаться никаких сомнений: он думал, что вышел сухим из воды.

Симпсон указал на связи с номерными знаками, украденными с фургона Рэнди Рагана, с угоном «фольксвагена-жука», с побегом в Пенсаколу, с тщательно вымытой комнатой «Дуба» без каких-либо вещей.

– Он собрал всё, что у него было. Ему пришлось бросить «додж»: полиция подбиралась и нужно было замести следы.

Симпсон рассказал об аресте Банди в Пенсаколе, совершённый офицером Дэвидом Ли.

– Теодор Роберт Банди сказал ему: «Лучше бы ты прикончил меня. Если я начну убегать, не мог бы ты пристрелить меня?» Зачем бы он стал говорить такое офицеру Ли? Перед вами человек, совершивший самые ужасные и жестокие убийства за всю историю Таллахасси. Вот зачем. Он больше не может с этим жить, поэтому и попосил офицера Ли пристрелисть его на месте.

Симпсон приближался к финалу. Он привел показания свидетелей, косвенные улики, и теперь добрался до показаний Патриции Ласко, которая сказала, что два волоска, извлечённые из колготной маски, найденной у кровати Шерил Томас – принадлежали Теду Банди.

– Маску определённо оставил человек, совершивший это преступление. И волоски тоже.

Решающим доводом стали показания Сувирона.

– Какого же его заключение? С разумной долей определённости Теодор Роберт Банди оставил эти следы укусов на теле Лизы Леви. Что было сказано на перекрёстном допросе о возможности того, что кто-то другой мог их оставить? Это – как искать иголку в стоге сена. Иголку в бесконечном стоге сена.

Когда доктору Ливайну был задан вопрос о возможности оставления следов другим человеком, он ответил – это практически невозможно. Практически невозможно.

Симпсон закончил, осудив отчаянную попытку стороны защиты.

– На перекрёстном допросе доктор Девор, эксперт защиты, сказал вам, что подзащитный Теодор Роберт Банди – мог оставить следы укусов. Леди и джентельмены, защита действительно оказалась в затруднительном положении. Проблемы возникали каждый раз, когда их же свидетель утверждал, что их подзащитный мог совершить эти преступления. Это был отчаянный шаг с их стороны, – чертовски отчаянный, и он мог принести результат, – но ничего не получилось.

Заключительная часть в теории должна быть наполнена такой риторикой, которая держала бы присяжных в напряжении. Такие моменты часто показывают в кино и телевизионных драмах. Но майамский суд над Банди прошёл без пламенных речей. Их не было даже под конец процесса. Только подсудимый и судья исполняли свои роли, как то и положено центральным персонажам.

Жизнь теда висела на волоске, а присяжные буквально сидели и дремали – дремали – в своих креслах.

Пегги Гуд, последний барьер между Тедом и электрически стулом встала и приступила к финальному обращению стороны защиты. Ей практически не с чем было выступать: ни алиби, ни внезапных свидетелей, кричащих с галёрки – есть, алиби есть! Она могла только попытаться дискредитировать доводы обвинения и воззвать к совести присяжных. Против миссис Гуд выступали показания 49-ти свидетелей и сотня вещественных доказательств, предоставленных обвинением. Ей оставалось аппелировать только к «обоснованным сомнениям».

– Защита не отрицает, что 15 января в Таллахасси произошла большая и страшная трагедия. Четверым девушкам не посчастливилось подвергнуться избиению в своих собственных кроватях во время сна… получить травмы, погибнуть. Но я прошу вас не усугублять эту трагедию, осудив не того человека, когда приведённые штатом улики не доказывают с абсолютной точностью, что мистер Банди и никто другой – и есть тот человек, который совершил эти преступления. Это станет ещё одной трагедией, если жизнь человека будет отобрана потому, что 12 человек возможно считали его виновным, но не были до конца уверены. Вы должны убедить себя, что через две недели после казни не проснётесь в сомнениях, что приговорили не того человека.

Миссис Гуд бросила тень на полицейское расследование.

– Есть 2 основных способа ведения уголовных дел. Можно пойти на место преступления, собрать улики, изучить их и выйти на подозреваемого. Или можно найти подозреваемого, назначить его виновным и подогнать под него улики.

Гуд перечислила аспекты, которые считала слабыми, осудив введение кровавых простыней, кровавых фотографий, отсутствие отпечатков пальцев, неправильное толкование доказательств и, даже, – свидетельские показания.

Она сочла показания Ниты Ниры ошибочными.

– Она хотела помочь по мере сил, не принимая возможности того, что человек, виновный в этих преступлениях, до сих пор мог находиться на свободе.

Гуд предприняла вялую попытку обосновать отъезд Теда из Таллахасси.

– Есть много причин, по которым человек может бежать от полиции. Одна из них, страх быть «назначенным». Это всегда страшно, если вас хотят обвинить в том, чего вы не делали. Но мистер Банди покинул город, потому что у него не было денег. Ему не чем было платить зе жильё.

Пегги Гуд выглядела, как маленький мальчик, заткнувший пальцем дыру в плотине[123]. Но течей было слишком много, чтобы справиться с ними. При рассмотрении показаний докторов Сувирона и Ливайна, она предположила, что следователи взяли Теда Банди и подогнали его зубы под следы укусов, вместо того, чтобы найти человека, действительно оставившего их.

– Если вы хотите дать залп из самых разрушающих орудий, то возможно вам стоит принять свидетельства Сувирона и Ливайна. И тогда это будет самый печальный день в нашей правовой системе, если человек может быть обвинён судом на основании таких улик, если вы готовы рискнуть его жизнью из-за дефекта зуба без каких-либо доказательств уникальности этого дефекта и без научных доводов.

С контраргументом вышел Симпсон. Это был почти конец.

– Леди и джентельмены, человек, совершивший эти преступления – умён. Он совершил преднамеренное убийство. Он осознавал, что собирался сделать до того, как сделал это. Он планировал, подготавливал себя для этого. Если в ваших головах возникают какие-то вопросы – просто взгяните на колготную маску. Преступник заранее её подготовил. Видите, леди и джентельмены, кто-то потратил на этот инструмент своё время. Инструмент, который можно было использовать и в качестве маски, и в качестве оружия удушения.

– Тот, кто готовился к преступлению, не собирался оставлять на месте преступления отпечатки пальцев. Ни одного отпечатка не было найдено и в комнате «Дуба» под номером 12. Комната была начисто вымыта!

– Леди и джентельмены, это человек – профессионал. Как он и сказал Расти Гейджу в январе 1978. Он довольно умён, чтобы находиться в зале суда, допрашивать свидетелей на перекрёстном допросе. Он думает, умён настолько, что может справиться с любыми обвинениями, как и сказал Расти Гейджу.

Сам Тед не сказал ни слова. Он спокойно сидел за столом защиты, иногла поглядывая на свои руки, в которых не чувствовалось какой-то особенной силы: маленькие руки с тонкими шишковатыми пальцами, будто поражёнными ранним артритом.

23 июля в 2:57 присяжные удалились для обсуждения вины или невиновности подсудимого. Дверь охранял пожилой судебный пристав Дэйв Уотсон. Через час Теда вернули в его камеру изолятора округа Дэйд для ожидания вынесения вердикта.

Кажется, сама жизнь покинула зал суда. На время сцена лишилась своих действующих лиц.

Девятый же этаж был похож на кипучий улей с репортёрами, адвокатами, всеми, кто принимал участие в процессе. Ставки никуда не делись: шансы были 50 на 50, – оправдание или осуждение. Несомненно, эта будет долгая ночь. До вынесения приговора могло пройти и несколько дней. Или присяжные вообще не пришли бы к общему мнению. Луиз Банди находилась в Майами, ожидая решения вместе с Кэрол Энн Бун и её сыном: суждено ли было остаться в живых её сыну или нет. Хотя этап вынесения наказания должен был пройти отдельно, никто не сомневался: если Теда приговорят к смертной казни, он её получит. Спенкелинка казнили всего лишь за убийство другого заключённого. А в этом деле речь шла о нескольких убийствах молодых девушек.

В ожидании приговора Тед дал телефонное интервью.

– Вы просто оказались не в том месте не в то время? – спросил репортёр.

Раздался голос Теда, сильный, почти выражающий удивление по поводу своего затруднительного положения.

– Полагаю, в любом месте – это был бы Тед Банди… Всё началось в Юте и, кажется, один клубок обстоятельств нача приводить к другому, передавая ему свою энергию, и, вдруг, – к этому подключилось общественное мнение… Полицейские хотят раскрыть преступления и иногда мне кажется – делают это бездумно. Они готовы принять удобный вариант. И удобный вариант – это я.

3:50 после полудня – присяжные запросили блокноты и ручки.

В 4:15, Уотсон объявил: «Нужно сходить до начальства. Держите их внутри».

В 5:12, Уотсон сказал, что официальные лица рассосались по окрестному району Майами и уйдёт не меньше получаса, чтобы собрать их, когда присяжные вынесут вердикт.

В 6:31, Судья Коварт вернулся в зал суда. У присяжных назрел вопрос, ставший единственным уточнение с их стороны. Они хотели знать были ли волосы найдены внутри колготной маски. Им ответили, что волосы находились вместе с маской.

Присяжные приостановили обсуждение, чтобы перекусить принесёнными им сандвичами. Казалось, они собирались задержаться ещё на какое-то время и затем сделать перервыв на ночь. Им нужно было разобрать большое количество свидетельских показаний и представленных улик.

И затем – пришла будоражащая весть. 9:20 вечера: жюри вынесли свой вердикт. Когда они вошли в зал суда, на Теда взглянул только старшина присяжных Рудольф Тремл. Он молча передал судье 7 листков бумаги, который перенаправил их судебному секретарю.

Ширль Льюис прочитала их вслух. Виновен в предъявленных преступлениях… виновен в предъявленных преступлениях… виновен… виновен…виновен…виновен.

Тед не выразил никаких эмоций. Немного приподнял брови и легонько потёр подбородок правой рукой. Когда всё закончилось, – он вздохнул.

Его мать снова заплакала.

Присяжным понадобилось менее 7-ми часов, чтобы решить его судьбу. Все эти любезные женщины средних лет, набожные прихожане, люди, не читавшие газет, – были отобраны самим Тедом. Оказывается, им нетерпелось поскорее уйти на обсуждение его вины и вынести обвинительный приговор.

Тед был потерян для меня. Он был потерян с тех пор, как я увидела фотографии мёртвых девушек и почувствовала, что это сделал он. Почувствовала то, во что не хотела верить. Не было необходимости оставаться на этап вынесения наказания.

То, что должно было последовать дальше, уже и так устоялось в моём сознании.

Они собирались казнить его…, и он давно об этом знал.

 

 

Глава 47

 

Я полетела домой, оставив позади Майами, залитый тёплым дождём. Пришлось сделать пересадку в Сент-Луисе: в этом городе тоже бушевали грозы. Мы просидели на земле 2 часа, дожидаясь окна. Наконец, мы сели в последний самолёт, которому разрешили взлететь. Молния, казалось, разорвала воздух всего в футе от крыла. Самолёт раскачивался и дрожал, будто пилот не мог справиться с управлением. Нас кинуло вниз, ещё раз вниз и затем самолёт полетел вперёд. Я была напугана. Я видела, насколько хрупкой и незащищённой могла быть жизнь.

Оставив позади грозы Среднего Запада, я повернулась к пассажиру рядом со мной – инженеру «Боинга» – и спросила не боится ли он.

– Нет, я уже побывал там.

Это был странный ответ. Он объяснил, что в молодости у него случилась клиническая смерть, когда он с друзьями врезался на машине в столб.

– Откуда-то сверху я наблюдал, как патрульные вынимали кого-то из-под машины. Затем понял, что это был – я. Страха не было, и я не чувствовал никакой боли. Не чувствовал, пока не очнулся в госпитале тремя днями позже. С тех пор я знаю, что душа не умирает – только тело, так что мне не страшно.

В Майами я не видела ничего, кроме смерти, не слышала ничего, кроме смерти. Смерть, казалось, уже опустилась на плечи Теда. Слова этого незнакомца немного утешали. В своём последнем письме Тед написал: «В моей жизни нет ничего дурного, что не смогла бы исправить реинкарнация».

И кажется, кроме этого, у него больше ничего не осталось.

Я считала вердикт правильным, но задавалась вопросом: был ли он вынесен, руководствуясь правильными побуждениями? Всё случилось слишком быстро, слишком стремительно. Оставалось ли правосудие правосудием в те 7 часов, когда присяжные проводили совещание? Было ли это отсроченное правосудие, которое должно было свершиться раньше? Возможно, вообще не существовало способа сделать это быстро и чисто, как по учебнику.

Люди сказали своё слово. Тед был виновен.

 

 

Глава 48

 

В Колорадо Теда Банди считали неким милым мерзавцем, чьи выходки забавляли многих аспенцев. Там Судья Джордж Лор исключил смертную казнь из судебного процесса над Тедом по обвинениям в убийствах. Если бы он остался в своей камере изолятора округа Гарфилд в тот день перед Новым Годом, он мог бы выиграть свободу (не принимая в расчёт ещё не отбытого срока в Юте), но он распорядился своей жизнью, как считал нужным. К лету 1979 он сидел бы в одной западной тюрьме или в другой, но на него не легла бы длинная тень электрического стула.

Флорида – «пряжка ремня смерти» – была худшим из всех штатов, куда он мог отправиться. Во Флориде никто не относился по-доброму к насмешливым кривляниям Теда Банди и его «играм». Ни полиция. Ни судья. Ни определённо общественность.

Во Флориде «убийцы» сами себя убивали, причём с очень большой вероятностью смертельного исхода. В 1978 орегонский детектив, вернувшись с собрания в Луисвиле, Кентуки, сказал мне, что разговаривал с правоохранителями из Флориды, которые имели дело с Тедом.

– Они сказали, что собрались убить его. Сказали, что в изоляторе с ним должен был произойти «несчастный случай». Но они не посмели сделать это, потому что он находился под слишком пристальным вниманием общественности.

«Старые добрые ребята»[124] (полицейские и обычные граждане) не церемонились с убийцами женщин, грабителями и насильниками. Это были люди, над которыми Тед насмехался, когда звонил из изолятора округа Леон. Теперь эти люди контроллировали каждое его движение.

Он намеренно ступил в пасть смерти. Почему? Прокуроры Симпсон и Маккивер просили смертной казни, хотя, как бы парадоксально это не звучало, подчеркнули, что не будут «перегибать палку». Всё и так было понятно без того, чтобы заваливать присяжных всей имеющиейся информацией на человека, которого они обвиняли.

Второй этап процесса – вынесение наказания – был назначен на 10 утра субботы, 28 июля несмотря на запрос защиты о недельной отсрочке. Присяжные были отправлены обратно в роскошный отель «Сонеста Бич» для отдыха от напряжённых дней.

У Теда созрели новые прошения. Он снова хотел Милларда Фармера, сказав, что Фармер обладает длительным опытом в делах со смертельной казнью. Он просил судью Коварта – уже теперь, когда был признал виновным – разрешить адвокату из Атланты находиться рядом с ним.

– Я уже вынес своё решение, – кратко ответил Коварт. – Считаю повторное прошение – наглостью.

Тед хотел доставить для дачи показаний другого флоридского заключённого, чтобы тот рассказал о чрезвычайно плохо налаженной системе тюремной юридической библиотеки. Тед хотел донести до судьи, что мог сделать много полезного для библиотеки, если бы ему позволили работать в ней юридическим консультантом.

Ходатайство было отклонено, но Коварт отметил, что Тед мог бы стать адвокатом, если бы не избрал свой путь.

Ходатайство Теда о предоставлении отсрочки тоже потерпело неудачу.

– Эти уши меня не слышат, – был непреклонен Коварт.

Тед подал ходатайство о сделке задним числом, сославшись на неправомерность судов присяжных, поскольку обвинительный приговор неизменно приводил к казни.

Но было поздо. В мае Теду уже предлагали сделку: он отказался.

Судья Коварт был раздражён, когда Пегги Гуд сказала, что этап вынесения наказания лишит Теда «надлежащего процесса». Как судья Флориды, он был возмущён тем, что штат постоянно назывался адвокатами «печально известным». (На самом деле сейчас многие штаты имеют раздвоенную систему судебных процессов, включая Вашингтон с убедтельными примерами, когда подсудимого спасали от смертной казни.)

Когда субботним утром начался второй этап суда, штат был сдержан. Кэрол Даронч Свенсон, молодая мама, была вызвана на свидетельское место. Присяжные с интересом смотрели, как высокая девушка в белых сатиновых брюках и блузке молча села в свидетельское кресло. Возможно, она была самой яркой из всех девушек, виденных ими в зале суда за месяц процесса, с её женсвенными глазами и копной длинных тёмных волос.

Но Кэрол Даронч Свенсон так и не дали слова. После быстрых переговоров с адвокатами обеих сторон и парой слов, сказанных шёпотом судье, она покинула свидетельское место. В феврале 1976 защита хотела, чтобы Тед признался в похищении в рамках сделки со следствием.

Место Кэрол Дарон занял детектив из округа Солт-Лейк, Джерри Томпсон, который первым напал на след Теда. Он рассказал о случае с Кэрол и предложил заверенную копию обвинительного постановления, вынесенного в Юте.

Майкл Фишер, худощявый, напряжённый следователь из округа Питкин, Аспен, Колорадо, учавствовавший в расследовании в своём штате, был также немногословен и даже более непроницаем. Он сказал, что перевёз Теда из тюрьмы на Вершине Горы в изолятор округа Питкин. Он тоже зачитал упомянутое постановление:

– 15 января 1978 вы [Банди] были приговорены штатом Юта к тюремному заключению без права освобождения на поруки или любого другого вида освобождения.

Побег ни разу не упоминался. Присяжным предполагалось самим додумать, что невыпущенный и неосвобождённый человек вышел из изолятора по своему собственному желанию.

На процессе в Майами было много всего, что не довелось услышать присяжным. Они ничего не знали обо всех пропавших и убитых девушках из Вашингтона, ничего не знали о трёх мёртвых девушках из Юты, ни о пяти пропавших и убитых девушках в Колорадо и ничего о плёнках с фантазиями из Пенсаколы. Предположительно они не знали и того, что человек перед ними многими считался самым плодовитым серийным убийцей Америки.

Обвинение действительно избежало каких-либо «перегибаний палки».

И всё равно, в том зале суда словно завис призрак электрического стула. Тед ожидал этого, его адвокаты ожидали этого. А общественность – требовала.

Что-то вроде прощения исходило только от одной из покалеченных в ночь с 14 на 15 января девушек. Кэти Кляйнер Дешилдс сказала: «Мне жаль его. Ему нужна помощь, но нет способа искупить то, что он сделал».

Карен Чандлен считала по-другому: «Двое дорогих мне людей мертвы из-за не̒го, и я считаю, что он тоже должен быть мёртв».

Миниатюрная Элеанор Луиз Коуэлл Банди, трясущаяся от переживаний умоляла сохранить жизнь её сыну. Он был для неё идеальным. Это был ребёнок, которого она родила вне брака; маленький мальчик, за которого она боролась, чтобы оставить при себе; молодой человек, который был её великой гордостью. Она готова была прощать его за всё. Он был слишком идеальным.

Несчастная фигура, боровшаяся, как все матери боролись бы за своих детей. Коварт был обходителен с ней, сказав: «Присаживайтесь, матушка. Нам бы не хотелось потерять ещё и мать, так что возьмите себя в руки».

Луиз Банди рассказала присяжным о Теде и о других четырёх детях.

– Мы старались быть очень добросовестными родителями, которые делали всё для своих детей, давали им лучшее, что мог позволить средний класс. Но больше всего мы хотели дать им как можно больше любви.

Миссис Банди подробно рассказала о школьных годах Теда, о его подростковых подработках, об изучении азиатской культуры, о политической активности, о работе в Комиссии Сиэтла по преступности и участии в предвыборной кампании губернатора Эванса. Хвастаясь своим мальчиком она могла бы испытывать гордость за своего сына на общественных церковных мероприятиях, вместо того, чтобы сидеть перед присяжными и умолять их сохранить ему жизнь.

– У меня всегда были особенные отношения со всеми моими детьми. Мы старались воспитывать их равными, но Тед был самым старшим, можно сказать, гордостью и отрадой. Наши отношения были всегда очень особенными. Мы много беседовали друг с другом, а его братья и сёстры считали его главным человеком в их жизни, – как и все мы.

– Вы предполагали, что Тед может быть казнён? – тихо спросила Пегги Гуд.

– Да, я рассматривала такую возможность. Приходилось, потому что такая мера наказания используется в этом штате. Я считаю смертную казнь самым примитивным, варварским явлением, которому один человек может подвергнуть другого. Я всегда так считала. Это не имеет ничего общего с тем, что произошло здесь. Моё христианское воспитание говорит, что лишать жизни другого человека неправильно при любых обстоятельствах и не верю, что штат Флорида может ставить себя выше законов Божьих. Живым Тед может быть очень полезён во многих смыслах и многим людям. Забрать его будте, словно оторвать часть от всех нас.

– А, если его запрут в тюрьме до конца жизни?

– Ох, конечно… да, – ответила его мать.

Впервые за долгий процесс Тед заплакал.

Вне сомнений присяжные разделяли чувства матери Теда. Однако, они не должны были сбить их с толку. Заканчивая финальное обращение, Ларри Симпсон озвучил, не высказанные ранее в зале суда мысли.

– От 4-ёх до 5-ти недель мы провели здесь в этом зале суда по дной причине. Потому что Теодор Роберт Банди взял на себя роль судьи, присяжных, всех остальных и забрал жизни Лизы Леви и Маргарет Боуман. Вот в чём дело. А что, если бы в то утро 15 января 1978 матери Лизы Леви и Маргарет Боуман могли быть там, умоляя пощадить их дочерей?

Пегги Гуд утверждала: убить Теда – значит признать, что он не может быть «исцелён». Она привела откровенно надуманный довод против тяжести преступления.

– Одним из факторов определения тяжести преступления является: страдали жертвы или нет, подвергались ли пытками и была ли в их отношении проявлена немотивированная жестокость. Полагаю, вы помните показания доктора Вуда, в которых он прямо сказал, что обе девушки потеряли сознание от ударов по голове. Во сне. Они не чувствовали боли и даже не знали, что с ними происходило. Из-за того, что они не знали о предстоящей смерти, это не перестаёт быть отвратительным, жестоким и зверским, но они не страдали и элемент пыток – отсутствовал.

Конечно же, никто и никогда не узнает, каким страданиям – и степени этих страданий – подвергались Лиза и Маргарет.

Присяжные совещались час и 40 мину и затем вернулись с ожидаемым вердиктом: смертная казнь. Судья Коварт, который к тому времен отправил на электрический стул уже троих убийц, мог отменить это решение, если бы захотел.

 Позже присяжные признались, что в какой-то момент половина из них зашла в тупик, но после десяти минут «молитв и медитаций» тупик был преодолён.

Теду стоило жизни его собственное хладнокровие, безэмоциональное поведение в зале суда. Когда он поднялся для перекрёстного допроса офицера полиции Рэя Крю, он отвернул от себя большинство членов жюри. Один из них отметил, что это выглядело «насмешкой над нашей системой».

31 июля Тед провёл в суде – без ограничений – обращаясь к судье Коварту, пытаясь добиться не сделки на жизнь, а занимаясь тем, как он сказал мне, что ему нравилось – «быть адвокатом».

– Я не прошу о милосердии, потому что подобная просьба – абсурдна. Я не делал того, в чём меня обвинили. Можно сказать, это моё вступительное обращение. То, что мы наблюдали здесь – это только два первых раунда длинной битвы, и я пока что не сдался ни в каком смысле. Я верю: если бы я смог разработать полные доказательства, подтверждающие мою невиновность, – которые я думаю действительно внесли бы обоснованные сомнения, – имел бы компетентных представителей, уверен я был бы оправдан и в случае, если будет новый суд, – меня оправдают.

– Не легко был находиться на этом суде по нескольким причинам. Основная из них: предоставление обвинением в начале процесса образцов крови, фотографий, окровавленных простыней из дома «Хи Омега». И прошу отметить: обвинению непросто было доказать мою причастность. А мне непросто было не обращать внимание на семьи этих молодых девушек. Никого из них я не знал. И не думаю, что это было по-ханжески. Господь свидетель, я сопереживаю им из всех сил. С близкими мне людьми – ничего подобного не случалось.

– Но я говорю суду, всем, кто был близок к жертвам: я не тот, кто ответственен за действия в «Хи Омега» и Данвуди-стрит. И я говорю суду, что не приму вердикт. Он соответствует тяжести преступления – в этом я согласен, но вы ошиблись в поиске того, кто его заслуживает.

– И как следствие, я не могу принять приговор, насколько бы обоснованным он не был, потому что это не мой приговор. Он для кого-то другого, кто не стоит сегодня здесь. Меня будут терзать и причинять боль… но я не приму на себя это бремя и эту вину.

Тед продолжил с критикой прессы:

– Печально, но правда: СМИ процветают на сенсациях, на зле и вещах, выдернутых из контекста.

И как всегда, Тед видел драму в своих юридических битвах:

– Теперь бремя лежит на этом суде. И я вам не завидую. Сейчас суд похож на гидру. Его попросили не проявлять милосердия, так как того же не сделал маньяк в доме «Хи Омега». Его попросили рассмотреть дело с человеческой и судейской точки зрения. Но также вас попросили проявить благоразумие, присущее Богу. Это какая-то невероятная древнегреческая трагедия, изображающая три лика одного человека.

К концу в зале суда не осталось никого, кроме Теда Банди и судьи Эдварда Коварта. Да, они были противниками, но в глубине двое этих мужчин восхищались друг другом. В другое время и в другом месте – всё могло сложиться иначе.

Никогда раньше у Коварта не было такого грамотного, образованного и остроумного подсудимого. Он тоже способен был разглядеть растрату потенциала и, всё же, должен был сделать то, что должен.

– В порядке наказания вы будете лишены жизни по средством электрического тока, который будет пропущен через ваше тело до наступления смерти.

В тот момент стало ясно, что Коварт хотел бы, чтобы всё было по-другому. Он посмотрел на Теда и тихо произнёс:

– Берегите себя, молодой человек.

– Спасибо.

– Я говорю это искренне. Брегите себя. Для этого суда – трагедия наблюдать потерю столь достойного представителя рода человеческого. Вы блестящий молодой человек. Вы могли бы стать отличным адвокатом, и я бы с радостью наблюдал за вашей практикой в этом зале суда, но вы избрали другой путь, коллега. Берегите себя. У меня нет к вам неприязни. Хочу, чтобы вы знали об этом.

– Спасибо.

– Берегите себя.

– Спасибо.

Я следила за этой сценой не из секции для прессы, а по экрану телевизора, сидя дома в Сиэтле, и ощущала несоответствие этого также остро, будто находилась там. Судья Коварт только что приговорил Теда к казни на электрическом стуле. Не существовала способа для Теда «поберечь себя».

 

 

Глава 49

 

К концу суда в Майами Пегги Гуд отчаянно боролась за жизнь Теда.

– Это вопрос выбора, к какому наказанию прибегнуть в этом деле. Важно защитить общество, но есть менее радикальные способы защиты, кроме отбирания чужой жизни. Рекомендовать смертную казнь – значит потерять саму суть человечности. Рекомендовать смертную казнь – значит признать невозможность и нежелание исцеления.

 

Меня спрашивали сотни – тысячи – раз, что я действительно думаю о вине Теда Банди. Я до сих пор испытываю сомнения. И далее хотела бы выразить мысли по поводу того, что заставило Теда ступить на этот путь.

Может быть это самонадеенно с моей стороны, ведь я не дипломированный психиатр или криминолог. И всё же, после почти десяти лет знакомства с Тедом, после всех хороших и плохих времён, после расследований преступлений, в которых он был подозреваемым и, в которых признан виновным, после мучительных раздумий я понимаю, что знаю Теда лучше, чем кто-либо другой. С самым глубоким чувством сожаления могу заключить: он никогда не мог быть излечен.

Сомневаюсь, что Тед понял бы глубину моих чувств к нему. Для меня осознание его бесспорной виновности в этих страшных преступлениях также болезненно, как, если бы он был моим сыном, братом, которого я потеряла, человеком настолько близким мне во многих смыслах, как любой, кого я когда-либо знала. В моей жизни никогда не будет периода, чтобы я не думала о нём.

Я ощущала дружбу, любовь, уважение, беспокойство, страдания, страх, глубокий гнев и, в конце концов, смирилась с тем, что нельзя было изменить. Как Джон Генри Браун и Пегги Гуд, как его мать и женщины, которые испытывали к нему романтические чувства, я пыталась сохранить жизнь Теда… дважды. Один раз он знал об этом, второй – нет. Он получил письмо, отправленное мной в 1976, в котором я умоляла его не кончать жизнь самоубийством, но он никогда не знал, что в 1979 я пыталась выторговать сделку, по которой его поместили бы в психиатрическую лечебницу вместо процесса, прямиком ведущего к электрическому стулу.

Тед манипулировал мной, как и всеми остальными, удовлетворяя свои нужны. Но я не чувствую себя особенно смущённой или обиженной. Я была одной из многих образованных сострадательных людей, у кого не было рельного понимания его одержимостей.

Хоть и по касательной, Тед вошёл в мою жизнь в то время, когда рухнули все убеждения, которых я самодовольно придерживалась многи годы. Истинная любовь, брак, преданность, самоотверженное материнство, слепая вера – все эти чудесные вещи внезапно превратились в дымку, попавшую в непредсказуемый порыв ветра.

Но Тед, казалось, был олицетворением молодости, идеалов, чистоты, уверенности и чуткости. Казалось, ему ничего не было нужно, кроме дружбы. В 1971 он стал решающим фактором в подтверждении того, что я была сто̒ящим человеком, женщиной, которая по-прежнему могла многое дать и многое получить. Он абсолютно не был жаждущим хищником, желающим «поразить» только что разведённую женщину. Он просто был рядом, слушал, успокаивал, подбадривал в том, кем я хотела стать. От такого друга нелегко отвернуться.

Не представляю, что я значила для него, кем оставалась для него. Возможно, я возвращала ему только то, что он сам давал мне: снова и снова. Я пыталась ему помочь, но никогда не могла усмирить его боль, потому что Тед никогда не открывался, не показывал своих уязвимостей. Он был тёмной лошадкой, сражающейся за выживание в мире, которому он никогда не подходил. Это должно было стоить невероятных усилий.

Качества этой тёмной лошадки были выведены с такой тщательностью, – один неверный шаг и всё рухнуло бы.

Для мира Тед Банди был красивым, подтянутым – для отвода глаз, которые могли уловить проблески внутреннего страха. Он был блестящим примером оригинальности, остроумия, бойкости и мотивации. Он любил кататься на лыжах, ходить под парусом и в походы. Он предпочитал французскую кухню, хорошее белое вино и гурманские блюда. Ему нравился Моцарт и невразумительные иностранные фильмы. Он точно знал, когда стоит отправлять цветы с сентиментальными открытками. Его стихи о любви были наполнены нежностью и романтикой.

И всё же в реальности Тед любил вещи больше людей. Он мог найти жизнь в брошенном велосипеде или старой машине, и чувствовал некое сострадание к этим неодушевлённым предметам, больше сотрадания, чем к другим людям.

Тед мог (и делал) работать с губернатором, идти по тем тропкам, о которых большинство молодых людей могло только мечтать, но он никогда не чувствовал себя при этом хорошо. На поверхности Тед Банди был воплощением успешного человека, а внутри – всё рассыпалось прахом.

Потому что Тед прожил жизнь ужасно искалеченную, как слепой или глухой или парализованный. У него не было морального стержня.

«Совесть делает всех нас трусами», но совесть – это то, что даёт нам человечность, фактор, отделяющий нас от животных. Она позволяет нам любить, чувствовать чужую боль и расти. Каковы бы не были недостатки обладания совестью, награда – жизнь в мире с другими человеческими существами.

Индивид без совести, вообще без суперэго уже давно является объектом психиатрический и психологический исследований. Термины для описания таких людей менялись с годами, но суть оставалась прежней. Когда-то его назвали «психопатической личностью», а затем он стал «социопатом». Сегодня популярный термин – «антисоциальная личность».

Жить в нашем мире с мыслями и поступками, всегда направленными против других людей – должно быть, очень нелегко. Нет никаких врожденных рекомендаций: психопат, как пришелец с другой планеты, пытается имитировать чувства тех, с кем вступает в контакт. Почти невозможно определить, в какой момент начинают возникать антисоциальные настроения. Большинство экспертов согласны, что эмоциональное развитие нарушается в раннем детстве, возможно начиная уже с трёх лет. Обычно искажение эмоций есть результат недостатка любви и ощущения нужности, результат лишений и унижений. После начала процесса, маленький ребёнок становится большим, но никогда не вырастает эмоционально.

Он может испытывать удовольствие только на физическом уровне, получить «кайф» и чувство эйфории от игр, которыми заменяет реальные чувства.

Он знает, чего хочет и, поскольку ему не мешает чувство вины или потребности других, он обычно может достичь мгновенного удовлетворения. Но он никогда не сможет заполнить одинокую пустоту внутри, всегда оставаясь голодным.

Антисоциальная личность – психически нездорова, но не в классическом понимании или в рамках нашего законодательства. Она очень высокообразованна и давно научилась давать правильные ответы, изучила приёмы и хитрости, используя их в угоду тех, от кого хочет что-то получить. Она коварна, расчётлива, умна, опасна. И – потеряна.

Доктор Бенджамин Спок, который во время Второй Мировой Войны работал в госпитале для ветеранов, имея дело с эмоциональными расстройствами, сказал, что тогда среди психопатических личностей наблюдалась ярко выраженная межполовая проблема. Мужчины-психопаты с лёгкостью очаровывали женский персонал. Но другие мужчины им не поддавались. Так же и с женщинами-психопатами: они могут обвести вокруг пальца мужчин, но не других женщин.

Друзьями и соратниками Теда всегда по большей части были женщины. Некоторые любили его, как мужчину. Некоторые, как я, были привлечены его учтивыми манерами, его мальчишеством, его, казалось бы, искренней заботой и внимательностью. Женщины всегда были отдушиной Теда и его проклятьем.

Поскольку он мог контроллировать женщин, осторожно балансировать нами в своём тщательно выстроенном мире, – мы были важны для него. Мы заполняли мёртвые полые области внутри него. Он дёргал нас за нитки, как марионеток и, когда одна из нас не реагировала так, как он хотел, – он одновременно смущался и выходил из себя.

Думаю, мужчины были для него угрозой. Единственный мужчина, которому он мог подражать, чьи гены и хромосомы диктовали ему, кем он был – остался позади. Когда Тед впервые рассказал мне о своей незаконнорожденности, я почувствовала, что он, казалось, считал себя ребёнком-перевёртышем, потомком королевской семьи, брошенным на пороге дома семьи «синих воротничков». Он любил размышлять о деньгах и статусе и чувствовал себя неполноценным рядом с женщинама, у которых всё это было от рождения.

Тед никогда не знал, кем должен быть. Его отдалили от настоящего отца, отдалили от дедушки Коуэлла, которого он любил и уважал. Он не мог и не хотел использовать Джонни Калпеппера Банди в качестве модели для подражания.

Думаю, его чувства к матери были двойственны. Она лгала ему. Она лишила его отца, хотя с рациональной точки зрения – у неё не было выхода. Но половина Теда ушла, и он всю жизнь пытался компенсировать эту потерю.

 И тем не менее, он цеплялся за свою мать, пытался оправдать её надежды: что должен преуспеть, что был особенным ребёнком, которому всё позволено. Из всех женщин, у которых с Тедом были любовные связи, только Мег Андерс продержалась с ним дольше всего и именно Мег больше всего была похожа на Луиз Банди. Они обе были маленькими, почти хрупкими женщинами. И обе остались одни с детьми на руках. Обе уехали далеко от родных краёв, чтобы начать новую жизнь с этими детьми. Мег Андерс и Луиз Банди, я полагаю, единственные женщины, которые страдали сильнее всех, когда открылась истинная личина Теда.

Мужчины, к которым тянулся Тед, все обладали властью: либо благодаря достижениям, либо интеллекту. Либо обладавшие мужским началом, как его друг-адвокат из Сиэтла. Росс Дэвис, глава Вашингтонского отделения республиканской партии. Джон Генри Браун, энергичный государственный защитник. Джон О’Коннел, его адвокат в Солт-Лейк-Сити. Баззи Уэр, блестящий адвокат из Колорадо, которого он лишился. Миллард Фармер, отклонённый флоридским судом. У полицейских тоже была подобная власть, особенно у Норма Чапмана из Пенсаколы, который излучал силу, мужественность и, да, – способность любить.

Как маленький мальчик, стермящийся быть важным, заметным, Тед играл в извращённые игры с полицейскими. Во многих своих преступлениях он примерял на себя их поведение, их значки и на мгновение становился одним из них. Хотя он часто называл полицейских глупыми, ему необходимо было знать, что он важен для них, – пусть и со знаком минус. Если не мог понравиться им, значит нужно было рассердить их так сильно, чтобы они заметили его. Ему необходимо было стать настолько одиозным, чтобы все остальные преступники меркли по сравнению с ним.

Интересно, что именно полицейским Тед признался в побеге, хитроумных кражах кредитных карт и ужасных фантазиях. Его голос на плёнках, записанных в Пенсаколе, звучит гордо и возбуждённо. На этих плёнках он торжествует и в своей стихии делает именно то, что хочет делать, будто преподносит им дар, ожидая похвалы за проявленную находчивость. Те детективы были людьми, способными оценить его сообразительность и, как он сказал: «Я ответственный за развлечения…»

Не сомневаюсь, Тед отдал бы всё на свете, чтобы поменяться местами с крепким, но добродушным Нормом Чапманом. Потому что этот человек – неважно, с какими недостатками – знал, кем он был… чего Тед всегда был лишён.

С женщинами было легче иметь дело. Но женщины могли причинять боль и унижения.

 Первую боль причинила Стефани Брукс. Хотя в старших классах Тед очень редко ходил на свидания с девочками, он жаждал отношений с красивой и состоятельной женщиной. Стефани не делала его антисоциальной личностью. Она разожгла то, что уже тлело внутри. Когда она ушла от него после первого совместного года, он был унижен и пристыжен, и ярость, что он чувствовал, выходила за все мыслимые пределы. Он снова был маленьким мальчиком, у которого отобрали игрушку, и он хотел вернуть её назад. Правда, он разбил её, когда получил, но для этого должна была подвернуться подходящая возможность.

У него ушли годы, но Тед выполнил, кажущуюся невозможной, задачу: перестроил себя под стандарты Стефани, под её представления об идеальном муже. Затем… затем унизил её, также как поступила она. Как только она пообещала выйти за него, он тут же изменился и избавился от неё. Посадил без поцелуя на самолёт до Калифорнии, посмотрел на её недоумённое лицо и повернулся спиной.

Но этого было мало. Его месть не уменьшила внутреннюю пустоту, и осознание этого, должно быть, ужаснуло его. Он работал, планировал, замышлял, уверенно полагая, что снова почувствует себя целостным и безмятежным, и всё равно ощущал пустоту.

У него оставалась Мег, беззаветно любившая его, готовая выйти за него в любую минуту. Но Мег слишком походила на Луиз. Любовь, которую он испытывал к ним обоим, была пронизана презрением к их слабости. Но, кажется, Стефани он хотел наказать сильнее.

Всего через 3 дня после её отлёта из Сиэтла в январе 1974, лёжа в своей постели в подвальной комнате, металлическим штырём от кровати была избита и изнасилована Джони Ленц.

И поэтому ответ на столь часто задаваемый мне вопрос – «да». Да, я верю, что Тед Банди напал на Джони Ленц, также как вынуждена верить, что он ответственен за все остальные преступления, приписываемые ему. Я никогда не говорила это вслух или на страницах изданий, но я верю также сильно, как хотела бы не верить.

Все жертвы были прототипами Стефани. Те же длинные волосы, разделенные пробором по центру, те же черты. Никто из них не был случайным выбором. Думаю, за некоторыми он наблюдал долгое время, прежде чем напасть, в то время, как другие выбирались быстро, потому что были удобными мишенями в те моменты, когда Тед находился в тисках маниакальной одержимости.

Но всё они напоминали Стефани, первую женщину, которая разрушила тщательно выстроенный фасад Теда, открыв зияющую пустоту. Ущерб, нанесённый его эго, так и не был залечен. Ни одно из преступлений не заполнило пустоту. Он должен был продолжать «убивать» Стефани снова и снова, постоянно надеясь, что именно в этот раз придёт покой. Но дальше было только хуже.

Тед сказал «фантазии завладели моей жизнью» и я полагаю у него не было над ними никакого контроля. Нужда, которую Тед упомянул в своём первом письме после ареста в Пенсаколе доминировала над ним. И Тед не мог с ней справиться. Он манипулировал другими людьми, но самому себе был неподвластен.

Он также сказал, что воплощение его фантазий «вгоняло в депрессию», а глубина этой депрессии могла быть постигнута только рациональным умом. Поскольку антисоциальная личность вообще не сопереживает другим, его терзали не страдания жертв. Никакого облегчения они ему не приносили.

 Все его жертвы были настолько прелестными, настолько тщательно подобранными, что, когда они были живыми участниками в его ритуалах одержимости, он считал, что проявляет к ним заботу. Ритуалы оставляли «избранниц» обездвиженными, изуродованными, истекающими кровью. Почему всё должно было быть именно так? Он ненавидел их за смерть, за то, что они стали уродливыми, за то, что оставили его – снова – одного. И в разгар страшных последствий фантазий он не мог постичь, что это именно он приносил разрушение.

Безумие, да. И я пытаюсь понять это безумие. Обладание силой не приносило удовольствия, когда не оставалось никого, кого можно было ей подчинить.

Думаю, всё остальное было лишь дополнением в его смертельных играх. Тед убивал, ведомый яростью, местью и отчаянием. Сексуальный подтекст был не так важен для удовлетворения его одержимости, как унижение и надругательство над жертвами. Он не чувствовал истинного сексуального освобождения, – только самую чёрную депрессию.

Только после убийств Тед понял, чего стоил, став источником новостей. Он начал испытывать возбуждение от погони и это стало частью ритуала, частью даже большего удовлетворения, чем сами убийства. Его власть над девушками быстро проходила, но его власть над полицейскими следователями продолжалась долго и долго. То, что он мог делать эти вещи, получать всё больше и больше шансов, совершенствовать свою маскировку, чтобы можно было выйти в свете дня и всё ещё оставаться назамеченным, – от всего этого он получал высшую степень эйфории. Он мог делать то, что никто другой не мог, – и делать это безнаказанно.

Он часто говорил мне о нахождении в центре внимания, о «Золотом мальчике». Это стало для него образом жизни.

А игры стали более замысловатыми. Когда Тед наконец-то был арестован в Юте сержантом Бобом Хейвордом, он был в ярости. И нужно понимать: будучи антисоциальной личностью, он не чувствовал вины. Он просто брал то, что ему было нужно, чтобы чувствовать себя цельным. Он не мог понять, что нельзя было реализовать свои желания за счёт других. Не он покончил с играми, с ними покончила глупая полиция, к чему он был не готов.

На протяжении многих лет жалуясь на изоляторы, тюрьмы, суды, судей, окружных прокуроров, полицию и прессу, он не подозревал, что у всего есть обратная сторона. Он мыслил примитивными терминами, но ему они отличного подходили: то, чего Тед хотел, он должен был получить, – и это была слепая зона его превосходного интеллекта. Когда он плакал, он лил слёзы только по себе, но делал это искренне. Он был в отчаянии, боялся, злился и верил в исключительность своей правоты.

Убедить его в обратном было бы сродни объяснению теории относительности ребёнку из детского сада. В его мысленных процессах отсутствовали механизмы, необходимые для понимания нужд и прав других людей.

И по сей день я не могу испытывать к нему ненависть за это. Только глубочайшее сожаление.

Тед часто хвастался мне, что психиатры и психологи не могли найти в нём ничего ненормального. Он маскировал свои реакции, – ещё один показатель антисоциальной личности.

Доктор Херб Клекли из Августы, Джорджия, психиатр, обслеовавший Теда перед судом в Майами (Тед считал его оценку обманной), является экспертом по антисоциальным личностям, и он признаёт, что стандартные тесты редко выявляют подобное отклонение.

– Наблюдатель сталкивается с убедительной маской здравомыслия. Мы имеем дело не с абсолютным человеком, а с чем-то, что представляет из себя искусно сконструированную рефлекторную машину, которая может идеально имитировать человеческую личность.

Антисоциальная личность не проявляет легко различимых признаков метнальных расстройств. Есть несколько признаков тревоги, фобий или ложных представлений. Это, по сути, эмоциональный робот, запрограмированный самим сабой на отражение реакций общества. А, поскольку, эта программа зачастую очень изворотлива, то такой тип личности крайне тяжело диагностировать. И невозможно излечить.

Мои первые мучительные сомнения в личности Теда появились, когда он так быстро простил Мег её предательство – обращение в полицию. Правда, он любил её настолько, насколько был способен, и она никогда не унижала его. Он был доминантом в их отношениях и это он снова и снова унижал её. Но он никогда не рассматривал её предательство, как акт мести с её стороны. Думаю, она была единственной женщиной в его жизни, которая помогла заполнить хотя бы маленький уголок его пустой души. Хоть он не был честен с ней, но и не мог существовать без неё.

И потому что он нуждался в ней, он, казалось, смог уничтожить любые следы негодования. Ему необходима была её эмоциональная поддержка, поэтому он смог простить её за слабость. Но с его стороны такая реакция была жутко неразумной: просто так взять и забыть, что его поймали именно из-за Мег. Я убеждена: без вмешательства Мег личность «Теда» и по сей день оставалась бы загадкой.

Воля Теда настолько доминировала над Мег, что я поражена, что она вообще решилась на расставание, и я не знаю, насколько она свободна, хоть и вышла замуж за другого человека.

Шэрон Ауэр использовалась просто ради выгоды. Она была в Юте, когда ему нужен был кто-то, кто выполнял бы поручения и приносил в тюрьму вещи, но он оставил её позади, когда покинул Вершину Горы. Вскоре эстафетную палочку подхватила Кэрол Энн Бун. Тед, как начались его проблемы с законом, никогда не оставался без женщины на побегушках. Кэрол Энн Бун переносила всё стойко. Она относилась к нему, как к «Банни[125]» и явно боготворила его. Не знаю, какие чувства он испытывал к ней. Я много разговаривала с другими его женщинами, но Кэрол Энн Бун сказала мне всего 5 слов. Как сказал Тед: «Она без ума от меня». Но это определённо был отравленный роман.

В рамках всех механизмов существует тенденция к самоуничтожению, как будто сама машина понимает, что работает неправильно. Когда этим механизмом является человеческое существо, время от времени эти разрушительные силы пробиваются на поверхность. Где-то глубоко внутри мозга Теда находился синапс[126] клеток, который пытался уничтожить его.

Возможно первый Тед, – маленький мальчик Тед, – который мог стать кем угодно, знал, что Тед, который пытался заменить его, должен быть уничтожен. Или это слишком надуманно? Факт остаётся фактом: Тед постоянно пытался нанести удар по всем людям, которые хотели защитить его. Снова и снова он отказывался от своих адвокатов, иногда выказывая признаки победы. Он выбрал для побега самый опасный штат, зная, что смертная казнь была там реальной угрозой. Учитывая возможность сделки, он разорвал ходатайство, которое могло спасти его и фактически бросил прокурорам вызов, – вызов, который они приняли с большой охотой. Думаю, он хочет умереть, но не знаю, осознаёт ли это.

В моём понимании у Теда нет синдрома Джекилла-Хайда. Не сомневаюсь, что он помнит все убийства. Может быть нахлёст, некоторое размытие, точно также, когда мужчина может не помнить всех женщин, с которыми переспал. Сколько раз он говорил мне, что способен выкинуть из головы всё плохое, что сним случилось? Воспоминания могут быть сокрыты глубоко внутри, набухая, как гнойники. Но они не могут дольше оставаться позади, потому что ему некуда бежать, и они должны накрыть его в его камере в тюрьме Рэйфорд.

Меня накрывают мои собственные воспоминания. Меня пугает вещий сон – ночной кошмар – приснившийся в апреле 1976. Почему мне приснилось, что ребёнок, которого я пыталась спасти, укусил меня? Этот сон со следом укуса на руке приснился за 2 года до появления следа укуса на теле жертвы в «Хи Омега» – основной улики на суде в Майами.

Если бы Тед поговорил со мной во время нашей последней встречи в Сиэтле в январе 1976, всё могло бы сложиться иначе. Когда он сказал: «Есть вещи, которые я хочу рассказать тебе… но не могу», могла ли я сказать ему что-то такое, что позволило бы ему выговориться? Могла ли я изменить какие-либо события, которые должны были произойти? Хотя Тед настаивает на том, что не несёт никакой вины за эти убийства, я уверна есть много других людей, как я, кто считает себя виновным в том, что мы должны были знать больше, сделать больше, пока не стало поздно.

Тед выжил бы, если бы признался мне в Вашингтоне. В 1974 там не было смертной казни. И он выжил бы в Колорадо. Но Флорида никогда не отпустит его, даже чтобы присутствовать на суде в Колорадо по делу об убийстве Кэрин Кэмпбелл. Колорадо позволил ему дважды сбежать и власти Флориды насмехаются над его системой охраны. Тед принадлежит Флориде.

Казнь Теда не решит ровным счётом ничего. Единственное, в чём можно быть уверенным: он никогда не убьёт снова. Глядя на разбитого, растеренного мужчину в зале суда, я знала, что Тед безумен, поэтому не могу оправдать убийство безумного человека. Помещение его в психиатрическое учреждение с максимально охраной, возможно, дало бы многое для психиатрических исследований причин и нахождения лечения антисоциальной личности, чем исследование любого другого человека в истории. Это могло бы спасти потенциальных жертв других, всё ещё формирующихся антисоциальных личностей. Тед никогда не будет свободным человеком. Он опасен и всегда будет опасен, но в его голове таятся ответы на жизненноважные вопросы.

Я не хочу его смерти. Если наступит день, когда его приведут в камеру смерти в тюрьме Рэйнфорд, я буду плакать. Буду оплакивать этого давно потерянного Теда Банди, яркого молодого человека, которого я знала так много лет. Мне всё ещё трудно поверить в то, что фасад доброты и заботы, что я видела, был всего лишь тончайшей внешней оболочкой. За ней могло и должно было скрываться нечно большее.

Но если Теду суждено умереть, думаю, он найдёт в себе силы сделать это стильно, в последний раз представ перед телевизионными камерами в лучах софитов. Если его отправят в ряды заключённых – основного контингента – это будет худшее наказание. Если он не будет убит заключёнными, трубившими: «Банди должен поджариться», то его уничножит внутренняя пустота.

Я скорблю по Теду. И скорблю по всем остальным – невинным душам:

 

Кэтрин Мерри Дивайн – мертва.

Бренда Бэйкер – мертва.

Джони Ленц – выжила.

Линда Энн Хили – мертва.

Донна Мэнсон – не найдена.

Сюзан Ранкорт – мертва.

Роберта Кэтлин Паркс – мертва.

Бренда Болл – мертва.

Джорджэн Хокинс – мертва.

Дженис Отт – мертва.

Денис Насланд – мертва.

Мелисса Смит – мертва.

Лора Эйм – мертва.

Кэрол Даронч Свенсон – выжила.

Дебби Кент – не найдена.

Кэрил Кэмпбелл – мертва.

Джули Каннингэм – не найдена.

Денис Оливерсон – не найдена.

Шелли Робертсон – мертва.

Мелани Кули – мертва.

Лиза Леви – мертва.

Маргарет Боуман – мертва.

Карен Чендлер – выжила.

Кэти Кляйнер Дешилдс – выжила.

Шерил Томас – выжила.

Кимберли Лич – мертва.

 

Однажды почва и реки могу выдать больше останков молодых женщин, имена которых до сих пор не известны, женщины, о которых Тед говорил: «Добавьте к этому числу еденицу и получите итог…»

Никто из них не смог заполнить пустоту в душе Теда Банди.

 

 

Мне часто писали и спрашивали об образцах почерка Теда Банди, так что включаю в книгу этот фрагмент письма, присланного из Флориды в марте 1978 (неправильно датированное февралём). Это то письмо, в котором он винил себя за поимку из-за «нужды и глупости».

 

 

Судья Эдвард Коварт на судебном процессе по обвинению Теда банди в убийствах Лизы Леви и Маргарет Боуман, и нападении на Кэти Кляйнер, Карен Чанддлер и Шерил Томас летом 1979. Он держит колготную «маску», найденную в комнате Шерил. Внутри находилось 2 коричневых вьющихся волоска, похожих по структуре на волосы Теда Банди.

 

 

Кэрол Энн Бун работала с Тедом в Департаменте чрезвычайных ситуаций в Олимпии, Вашингтон. Она давала показания на суде в Орландо по делу об убийстве Кимберли Лич и к тому времени была уже женой Теда. Позже родила дочь – единственного его ребёнка. Она развелась с Тедом до казни.

 

 

Нита Нири пришла домой в «Хи Омега» в 3 утра 15 января 1978 и нашла заднюю дверь открытой. Она затаилась в обеденной комнате и видела постороннего человека у входной двери. На нём была чёрная шапка, натянутая на лицо и в руке он держал дубовое полено.