Рис. 121. Тетль – Камень (кодекс Борджиа)

КОАТЛИКЕ,

 

одетой в юбочку из змей… Она производит на нынешнего зрителя тяжелое впечатление. Я убедился в этом, наблюдая в Национальном музее в Мехико, с каким изумлением, беспокойством, неприязнью и даже отвращением взирают на эту скульптуру пришельцы из разных стран мира, как они пытаются понять, зачем и почему столь нравственно прекрасное – мать и богиня – представлено скопищем конвульсивно извивающихся змей, клыков, когтей, черепов; как спустя несколько мгновений, неприятно пораженные, они бредут дальше.

Да, это изображение и невозможно понять, если не проникнуться мировоззрениями древних мексиканцев, их видением явлений жизни. Более того, даже и это проникновение, как мне показалось, все равно не дает полного понимания этого произведения до тех пор, пока ты остаешься в кругу мистических представлений науатль, в сфере его философии и поэзии, доктрины военной, космической жертвы и прочего. Потому‑то в отличном толковании скульптуры Хустино Фернандеса, обширном, глубоком, заслуживающем доверия, недостает тем не менее последнего слова. Я считал, что у меня есть основания так говорить после всех, какие только я сумел обнаружить, указаний на биологическое значение змееобразных богов с их ленточным, полосчатым, информационным содержанием.

Недоразумением, казалось мне, были попытки видеть в этой фигуре, много веков назад созданной из огромного камня неведомым творческим гением, женское тело. Правда, ее общий вид был антропоморфным, но такою ее создали лишь для того, чтобы дать понять: здесь отражены те явления, крайним и наиболее сложным следствием которых является человек. Поэтому ошибались те, кто утверждал, что Коатлике якобы лишены головы, а вместо нее на плечах у богини две змеи, при этом обосновывали свою точку зрения ссылками на сообщения мифов и древний ритуал декапитации – обезглавливании. Ничего подобного! У этой Коатлике никогда не было головы, так же, как никогда не было шеи, рук, ног, груди и живота. Она собрание знаков, которые можно было сочетать и по‑иному. Ее единственной, истинной головой, о которой имело смысл говорить, были две змеиные пасти, которые благодаря тонкому искусству скульптора можно было принять за одну огромную морду, если смотреть на нее как на анфас, или две морды. Столкнувшиеся носами и пастями, – профиль.

Эти две змеи, явленные из Омейокана, Мест Двойственности, являются его генетической мудростью, записанной в их телах, а благодаря удвоению – способом передачи этой информации будущим поколениям. Ничто более, а только бивалентная хромосома с ее памятью, уходящей к истокам жизни, не заслуживает того, чтобы покоиться на том месте, где у людей голова.

Почти всю поверхность скульптуры покрывают знаки драгоценных камней – клеток, содержание которых и есть Омей‑окан, живая субстанция в ее простейшей форме, принимающей потом вид растений, животных, людей. "Материнскую" по отношению к этим формам роль змей и драгоценных камней демонстрирует пектораль (драгоценный нагрудник) в виде женской груди. Ее обрамляют два сердца и четыре ладони: ведь в Омейокане происходит удвоение тела ради сотворения другого. Ладони расположены так, что как бы одна является отражением другой, и это дает понять, что НОВОЕ ТЕЛО возникает по образцу СТАРОГО, что ЖИЗНЬ порождает такую же ЖИЗНЬ, что для ее непрерывности великое значение имеет ОБРАЗЕЦ. О том же говорят раздвоенные ленты или палочки хромосом по бокам скульптуры. Над ними – две ягуарьи лапы. Ягуар был для древних мексиканцев тем творением на Земле, которое воплощало собой все существующие и ведущие борьбу за существование организмы. В нем были Омейокан и драгоценные камни.

Череп с пустыми глазницами в самом центре скульптуры привносит в нее тему Миктлана – той сферы, которая поставляет неживую материю для развития живых организмов, отбирает у них жизнь, чтобы материю их тел снова включить в кругооборот жизни, из которого выходит и в который неизбежно возвращается любая, даже предельно сложная, наделенная сознанием, органическая структура.

Из‑под этого черепа свисают два связанных между собой змея: в Миктлане они благодаря своей способности образовывать копии передают информацию о том, что происходит с мертвой материей, прежде чем она станет живой.

Ниже – уже клубок змей вместо богининой "юбки". Их так много потому, что на Земле их несметное множество: они живут в каждом существе, от одноклеточного до самого сложного, в каждой из неисчислимых клеток, и они вечно Необходимое, скрытое от глаз, вечно копошащееся, пребывающее в неустанном повседневном труде племя, без которого невозможна жизнь.

Коатлике стоит, крепко упираясь орлиными когтями в землю, ибо составляющие процессы и образования есть не что иное, как результат достигающей планеты энергии Солнца и Вселенной, с которой связан Орел. Перед нами как бы нисхождение богов в их тождестве с космосом. Между могучими когтями великой птицы – маленькая лапка Ягуара. Он ступал только по земле и был созданием земным, слабым и смертным: таким сотворил его Орел.

И наконец, маленькое, почти незаметное добавление к Орлиной лапе: отрезок малиналли, скрученного шнура – знак биохимической подоплеки, превращения Орла в Ягуара, союза Неба и Земли,

Сколько каменных символов, и каждый оброс еще множеством значений, которые я все пытаюсь понять. О Коатлике сказано, что она являет собою "человеческую, полную драматического напряжения фигуру". Не думаю, что это так. Во всяком случае, она не для современного "потребителя" искусства. Когда‑то, возможно, она и могла быть такою для ацтеков, но и тогда, считал я, сквозь ее "человеческое" обличье проглядывало то, что сокрыто, невидимо глазу, чего не охватывает сознание; что, будучи не только человеческим, таится во всех телах, под кожей: иная реальность, лежащая в основе всего живого. Это – иная, "темная" сторона человека. Поэтому столь необычным было драматическое напряжение, эманируемое скульптурой, справедливо считающейся вершиной в наследии, оставленном человечеству ацтеками.

Я считал, что для завершения моего опыта по изучению биологического знания древних жрецов недостает совсем малого. Оставалась лишь темная, закрытая для меня зона, лежащая где‑то у основы Миктлана, связывающая человека и жизнь вообще с космосом. Ключом к ней должны были стать

 

СПИРАЛЬ И КАМЕНЬ.

 

Во время скитаний не только по Мексике, но и по Перу, Соединенным Штатам, Африке, Индии или Непалу я не раз встречал этот знак, высеченный на скалах и камнях, обыкновенно заросших высокой травой, в стороне от излюбленных туристами руин. Когда я в какой‑нибудь забытой Богом деревушке, укрывшейся в каменном ущелье, спрашивал, нет ли в округе наскальных рисунков или рельефов, меня вели сквозь душные заросли, срубали мачете одичавшую агаву или колючую ветку, и мне открывалось несколько разбросанных известняковых плит или ниша в скале. Так вот среди полустершихся от времени изображений я почти всегда находил спираль. Я знал, что этот чрезвычайно распространенный в мире знак, – его можно увидеть в горах, пустынях и по берегам морей, на самых древних стенах многих стран, от Индии до Перу – считается символом "жизненной силы". "Жизненная сила развивается по спирали" – так говорят древнейшие источники. Я не очень‑то задумывался над этими словами до тех пор, пока, корпя над миштекскими кодексами, не понял, что, не вникнув в суть этого символа, не прочту до конца всех сложных их пиктограмм.

Просматривая кодекс Борджиа, я обратил внимание на то, что именно спиралями выложено было глубочайшее дно Миктлана, Страны Мертвых. Удивительным было присутствие в столь неподходящем месте знаков "жизненной силы". И еще: к ним, похоже, имели какое‑то отношение окружающие их ярма хромосом, как будто ими порожденные.

Таким же по значению был на 29‑й странице рисунок "границы", опоясывающей Миктлан. Около этих спиралей и ярем бежала еще двойная спираль. Однако, как я уже писал, пробуя дать объяснение этой странице, никакого противоречия в такой тесной близости смерти‑жизни не было. Миктлан в его мертвом состоянии был неизбежной фазой, через которую проходит неживая материя, чтобы стать живой. Стало быть, спирали здесь говорят о существовании некоего ведущего к этой метаморфозе фактора. О том, что так оно и есть, что они находятся и действуют у истока жизни, свидетельствуют другие пиктограммы, касающиеся высших форм материи.

Так, на 54‑й странице кодекса нарисован змей – "живой зародыш воды", символ информационной ленты – но он с оторванной головой и как бы для того, чтобы показать сокрытую в его теле спираль как знак жизненной силы, оживотворения. Фон изображения желтый и испещренный черточками, Зелер определил как "сжигание" – тлачинолли Таким образом, композиция, казалось, утверждает: энергия, генетическая информация (змей), обмен веществ ("сжигание") – вот что необходимо для непрерывного движения жизни…

Теперь пришел черед омывающей эти спирали драгоценной живой воды. На 65‑й странице кодекса Борджиа (см. фото 11) она запечатлена в виде вытекающей из‑под ног Чаль‑чиутлике, богини Живой Воды, бурной реки, в потоке которой. выразительно показаны именно эти спирали. Думаю, что тут н«просто водовороты, пусть сам Зелер приписывает им особое значение и – без достаточных на то оснований – наименование атокоуа (atacohua), что в переводе с науатль: "все уносится, смывается водой" – должно говорить о бренности жизни. Трудно согласиться с этим толкованием. На таких же календарных рисунках в кодексах Бурбонском и Тональаматле из коллекции Аубин в драгоценной живой воде тоже спирали, идентичные тем, что мы видим в Миктлане

 

 

Спиралям раки сопутствует погружаемое жрицей в воду ожерелье драгоценных камней – иероглиф "ребенок", а на конце струи уже возник исполненный радости жизни человек – творение клеток Живой Воды. Не исключено, что это жрец с тремя стрелами. Так что знак спирали более связан с созидательной стороны жизни, нежели с преходящей.

Я пришел к заключению, что, стремясь понять этот символ, я невольно иду в направлении, указанном современной физикой и… Зелером. Дело в том, что спираль, по утверждению ученого, была еще обозначением Камня. Тетль (Tetl) ‑ Камень в весьма своеобразном виде – показан на 29‑й странице кодекса Борджиа.

Для объяснения этого знака особое значение имеет то место, где он помещен. А изображен он в раскрытом клюве маски Эекатля, той самой, которую носит дарующий жизнь Кецаль‑коатль. Этой маской здесь оканчивается лента, возникающая из мертвой материи Миктлана. Помеченная ярмами хромосом и "звездными глазами" "перемены", эта лента участвует в созидании наделенного сознанием человека. Коли так, то и Камень играет в антропогенезе, по кодексу, какую‑то важную роль. Глаз змееподобного Камня похож на пустые глазницы скелетов Миктлантекутли, и он, вместе со спиралью, пребывает в царстве мертвого, в сфере неживой материи. Однако спираль с ее динамикой и струйка дыма, вьющаяся из змеевидной пасти Камня, свидетельствуют о потенциально таящейся в нем жизни. Кроме того, камень окружен уицтли ‑ иглами агавы, которые не только знак покаяния (от их способности колоть, причинять боль при покаянном самоистязании), но и знак обжигающего огня. Струйка дыма и эти иглы, объединенные в рисунке, привносят в символическое значение камня представление о высокой температуре. То же выражает желтый, солнечный цвет всего Камня, кроме черной в нем спирали.

И тут я понял! "Гей! Разве люди как Солнце? Из Камня, из которого состоит Желтизна?" – подсказала мне память слова надменных ица. "Это известно, это знает каждый", – добавил поэт. Теперь я сомневался, что материя Солнца и человеческого тела для миштектов по сути своей было одно и то же.

А что это на языке науки сегодня: конечно же атом! Яростная желтизна Солнца вызвана тем, что в его недрах каждые четыре атома водорода соединяются в один атом гелия, высвобождая в целом – всем светилом – гигантское количество энергии, излучающейся вовне. Отсюда и поразительная температура солнечной поверхности и ослепительно желтый цвет его раскаленных газов.

Вот и человек весь из атомов: он "построен" из них, как из "кирпичиков". Так что если допустить, что Камень – символ атома, то его спираль означает заключенную в нем атомную энергию!

Тогда я снова подумал, а нет ли чего‑нибудь такого в современной физике, что подтверждало бы обозначение, атома спиралью. Всего пятьдесят лет назад в атоме видели микроскопическую модель планетной системы: в центре ядро, а вокруг него кружащие, как планеты вокруг Солнца, электроны. Но – сегодня! Атомы, оказывается, обширные пустые пространства. Если атом увеличить до размеров купола храма Святого Петра в Риме, то его ядро будет величиной с зернышко соли! Электроны же… ну а их вообще словно и не было! Нет, они, конечно, существуют, но совершенно не так, как их традиционно изображали: в виде былинок на периметре купола.

Вот что пишет физик Фритьоф Капра:

"Всякий раз, когда частица оказывается в малом объеме пространства, она отвечает на "заточение " круговым вращением, и чем меньше пределы узилища, тем быстрее частица вращается. В атоме сосуществуют две соперничающие силы. С одной стороны, электроны связаны с ядром электрическими узами, пытающимися удерживать их по возможности близко. С другой – они отвечают на это вращательным движением, и чем сильнее их притягивает к ядру, тем большей будет их скорость. В действительности притяжение электронов в атоме вызывает их гигантские скорости, порядка 1000 км/с. Столь огромные скорости придают атому видимость жесткой сферы"¹.

Так что совсем не абсурдна идея, представив в атоме это поразительное вращательное движение, графически показать его в виде спирали.

Далекий от того, чтобы выдавать все вышеизложенное за истину, я все же подумал, что есть во всем этом то, что вместе с другими соображениями и фактами позволяет в определенной мере обосновать вырисовывающуюся все четче картину. Одно было несомненно: если древние мексиканцы именно так воспринимали спираль, то в свете биологических данных это свидетельствует о том, что их знания о мире были в чем‑то сопоставимы со знаниями людей конца XX века.