О   н а з в а н и я Х   у м н о г о   д е л а н и я .

Многосторонность умного делания повела к тому, что древние авторы дают ему различные названия. Уже простой перечень этих названий представляет интерес, так как открывает различные стороны древнецерковной аскезы:

1) Хранение ума, трезвение, затвор ума и сердца (Исихий и Филофен),

2) Иисусова молитва (Исихий и Марк Подвижник),

3) Призывание имени Иисуса Христа (Исихий),

4) Непрестанное поклонение Иисусу, монотонная молитва (Иоанн Лист),

5) Сокровенное делание сердца (Филимон),

6) Сердечная молитва (Каллист и Игнатий),

7) Тайная молитва (Климент Александрийский),

8) Умная молитва (Григорий Синайский, Дионисий Ареопагит),

9) Священная молитва,

10) Наука и естественный метод (Никифор Монах, Каллист и Игнатий),

11) Умное делание,

12) Память Бога.

В этой многогранности, в неисчислимом богатстве внутреннего содержания и силе внутреннего действия, в глубине проникновения до недр ипостасной Божественности в человеке — абсолютное значение умного делания. Если само христианство в мире сем есть перманентное чудо, то умное делание есть чудо в чуде.

 

 

 

М И С Т И К А.

С Е Р Д Ц Е   И   У М.

Местом и органом ума является голова, но и сердце в мистике Логоса является органом ума. Признание интеллекта сердца — одна из главных особенностей древнецерковной антропологии и вопрос об отношении ума к сердцу детально разбирается в аскетической литературе. Древнецерковные писатели исходят из положения, что в противоестественном состоянии человека существует расхождение между умом и сердцем и задачей аскезы является соединение их. Автономный и гордый ум, обратившись к мирскому и чувственному, рассеивается и расхищается. Он становится чувственным, эмпа-тическим, легко отпечатлевается чувствами и фантазией, грубеет, теряет свои высшие функции. Вместо созерцания он мыслит и исследует, начинает с сомнения и отрицания, и признает только то, что приходит к нему от чувств. После великих созерцателей средневековья: Бернарда Клервосского, Альберта Великого, Фомы Аквинского, Гуго и Ричарда С. Виктор, мы имеем в лице Декарта классический пример упадка и снижения созерцания до степени голого логизирования,— так возникла новая философия. Ум, в лице Канта, кончает тем, что ставит самому себе мнимые границы, не соответствующие духовной природе ума, и признается в своем бессилии. Критицизм Канта, если исключить его предшественников, Локка и Юма, является в истории человеческого ума самым глубоким его падением, так как здесь ум отказывается от своего духовного богатства, накопленного на протяжении многих тысячелетий духовной культуры человечества.

Ум должен перейти в сердце и пребывать в нем. Он должен отрешиться от блуждания мирского, собраться в сердце, и со смирением молиться в нем, что и составляет сущность древнецерковной аскезы и носит название умной молитвы. Молитва ума обращена к Логосу-Христу, имеющему пребывание в сердце.

«Ум, очистившийся от всего внешнего, и чувства всецело подчинивший себе деятельною добродетелью, неподвижным пребывает внутрь сердца, как в центре водружая взор свой» (Добр. 5,458).

В молитве сердце привлекает к себе ум и удерживает его в себе, будучи духовным отечеством ума.

«Ум во время трезвенной молитвы углубляется в сердце и никому уже внимать не может, кроме Бога» (там же, 457).

Каллист Тиликуда говорит о смирении ума:

«Ум твой да имеет дерзновение к Богу в смирении своем. Смирение пусть держит по причине бедности твоей (катастатической бедности ума) и твоего ничтожества, а дерзновение — по причине всепревосхо-дящей любви Божьей» (О безмолвной жизни. Добр., 5,464).

Ум в сердце должен отказаться от своей обычной деятельности и должен только молиться, должен быть, по Нилу Синайскому, глухим и немым. Во время пребывания ума в сердце совершается мистический акт взаимодействия обоих этих интеллектов, составляющий одно из чудес аскезы Логоса. Ум просветляет сердце своим естественным светом и сам просветляется от действия пробуждающегося божественного света сердца.

«Ум хранит сердце и изгоняет из бездны сердца все помыслы врага, в нем посеянные... Духи страстей исчезают от взывания имени Иисуса, как воск тает от огня». (Сименон Новый Богослов, Добр., 5).

Ум освещает все темные уголки сердечного подсознания и принимает, по Каллисту патриарху, озарения и собирает «божественные разумения» (Добр., 5, 458). Молитва ума в сердце есть его высшее состояние и составляет одну из особенностей умной аскезы Логоса. В своей сердечной молитве ум сначала отказывается от созерцания, ища прежде единения с Богом, так как созерцание удаляет ум от этого единения. Созерцание приходит, уже как готовый плод совершенной молитвы, и умная аскеза ограничивается вначале духовным упражнением ума в молитве. В следующих словах Марка Подвижника дан ключ к древнецерковной аскезе:

«Ум, действуя в благодати, может увеличить и уменьшить действие ее» (Добр., 1,570).

Спекулятивно окрашенный ум уменьшает действие благодати и мистическое созерцание отличается неуверенностью, сбивчивостью и неясностью; в нем нет созерцания ипостасного света Божества, а есть созерцание субстанциального света, как интеллигибельной природы вещей и сущностей. Чем совершеннее безмолвие ума, чем глубже молитвенное состояние, тем сильнее действие благодати и тем глубже проникает ум в сердце. Поэтому мистика Исаака, Макария, Максима, Диадоха, Григория Синайского, Симеона, Каллиста и других, коренным образом отличается от мистики Эригены, Эккарта, Якова Беме и др. У последних доминирует созерцание интеллигибельной природы, отсюда рефлексия о «природе» Божества, об Urgnind-Ungrund, и догмат натуралистического пантеизма: Deus sivenatura.

Голова и сердце оба — обители ума. В сердце протекает духовная деятельность ума, незаметно и бессознательно, и только аскеза делает эту деятельность сознательной. Автономизированный в голове ум расточается во внешней чувственной деятельности. Экстравертированный в голове ум становится интровертированным в сердце. Но здесь, в сердце, как и в голове, деятельному аскетическому уму расставлены сети в виде фантазии, которая может проглотить всю силу интровертированного, деятельного ума. Жнан-Иог использует интровертированный ум для целей познания, гнозиса, жнана, для проникновения в мир идей и вещей в себе, но здесь ум действует вместе с фантазией и находится в поводу у нее. Максим Исповедник говорит, что в молитве ум соединяется с Богом и проникается любовью, а соединившись с фантазией, он прелюбодействует, и весь древний «гноз» есть продукт незаконной связи ума с фантазией. В умной аскезе (умном делании) ум идет в сердце на поиски «сердечного входа», входит в «сердечное место», чтобы встретиться там с внутренним Логосом. Умная аскеза рассчитана на таинственную, мистическую деятельность обоих центров ума, головы и сердца, но и раскрывает сущность их таинственных взаимоотношений. Мы уже говорили, что в сердце сосредоточена интеллектуальная сила, а в голове — интеллектуальная энергия. По закону духа энергия должна вернуться к своему источнику — силе, чтобы реализовать свою силу. Головной ум, вернувшись в сердце, обретает всю полноту своей силы и проницательности. Поэтому в умной аскезе ум посылается в сердце и задерживается там по мере сил и способностей аскета.

Усиленный в сердечной молитвенной интроверзии ум совершает в сердце двоякую работу: 1) пробуждает латентное духовное добро сердца, замкнувшееся в себе от нашествия, от инвазии чужеродной, злой змеиной силы, ведет к пробуждению сердца, 2) изгоняет из сердца явное и латентное зло, Radikalbose, сокрушает зло сердца, борется со страстями, останавливает и прекращает паразитическую деятельность внутрисердечного интеллигибельного зла, от которого, по Антонию Великому, «рождаются страсти душевные» (Добр. 1, 50), стирает злые энграммы сердца — продукт тысячелетних катастатичес-ких наслоений, не давая им экфорировать в индивидуальной жизни человека. Задерживаясь в сердце в молитвенной концентрации, ум проявляет психоаналитическое и катартическое действие, освещает всю мрачную глубину камеры сердца, темную бездну его, сжигая все нечистое, или изгоняя его вон.

Ум не только действует в сердце, но и сам испытывает нечто в сердце.

«Пребывание ума в сердце согревает и радует ум», говорит Григорий Синайский (Patr. N1. 15О, 1308). Ум, пребывая в сердце, согревается той теплотой, которую он сам вызывает в сердце своем пребыванием в нем.

Приученный задерживаться в сердце ум — «влечется в сердце через огонь радостей и связывается там этим огнем радости для призывания имени Господа Иисуса» (Григорий С., там же, 1313).

«Ум просветляется в сердце» (Каллист, Добр. 5, 450) и сердце просветляется действием ума. Сердце и ум, имея скрытый свет, взаимно просветляют друг друга.

При непрестанном призывании имени Иисуса, «огонь святой благодати распространяется и на внешние чувствилища сердца», говорит Диадох (Из статьи К. Попова о Диадохе, Тр. Киевской Дух. Академии, 1902, т. 3).

Исаак говорит:

«От напряженного делания (умного) рождается безмерная горячность, распаляемая в сердце горячими помышлениями, вновь появляющимися в уме. А сие делание и хранение утончают ум своею горячностью и сообщают ему видение. И сие видение порождает созерцание... душа приемлет усмотрение помыслов (лукавых), возвышается до чистоты ума, а при чистоте ума" человек приходит в видение тайн Божиих» (Сл. 59,317).

Из этой мистической горячности ума и сердца в умном делании рождается вся цепь мистических переживаний, включая и духовный гностический дар.

«Ум, очистившийся от всего внешнего и чувства всецело покоривший себе деятельною добродетелью, неподвижным пребывает внутрь сердца, как в центре водружая взор свой. Там приемля мысленные озарения, как блистания молнийные, собирает он божественные разумения» (Каллист патриарх. Добр., 5, 458).

Холодный голодной ум слишком отягощен материальными вещами и такой ум, по Иосифу Бриенскому, «не принимает нематериального Логоса» (Соч., 1,333).

Ум пробуждает в сердце латентные силы недифференцированного духа: умное (духовное) чувство, внутреннее (духовное) слово, логос эндиатетос, осуществляя впервые триадизацию духа и триадизацию человека вообще. Соединение с умным чувством равносильно, по Диадоху, соединению со Св. Духом и с внутренним Логосом. Пробуждается энергия Духа Св., полученная при крещении, а затем пробуждается и внутренний Логос-Христос. Поэтому и говорят древнецерковные аскеты умного делания, что вначале умное делание совершается действием Св. Духа в сердце, при наличии божественного тепла и только дойдя до «дома Христова», проникнув «во внутренние клети сердца», соединяется с Самим Логосом (Никодим Агиорит, стр. 177).

Достигается единство молитвы и созерцания. Созерцая, ум молится, и, молясь, он созерцает (Никодим Аг., там же, 125 — 126). Он созерцает и самого себя, имея вид сапфира (Нил Синайский Евагрий).

Происходит утончение материи мозга, метаморфоз сознания, имеющего отныне все божественное сверхсознание, происходит утончение, одухотворение и просветление души. Увенчаем мистических усилий ума в сердце является водворение «Памяти Божьей» в душе, как силы, интегрирующей всю тримерию (Диадох, там же, 40).

Умная аскеза преодолевает главную основу дезинтеграции человека — диссоциацию головы и сердца: начинается спасительное взаимодействие и взаимопроникновение обоих умов, и оба выходят из этого взаимодействия измененными, обновленными, очищенными и метамор-фированными. Взаимная духовно-душевная индукция обоих центров тримерии лежит в основе реинтеграции. Ум возжигает свет и огонь в сердце, давая выход потенциальному духовному огню сердца, который греет уже не только сердце, но и все существо человека. Тогда растет и усиливается свет и огонь Христа и Духа Св., живущих скрытой жизнью в сердце христианина, и эта божественная жизнь двух ипостасных Параклитов (Утешителей) дает человеку такую полноту бытия, которую он сам по себе иметь не может.

Появление сердечной теплоты настолько характерно для сердечной молитвы, что этот факт отмечается многими аскетическими писателями. Каллист Тиликуда говорит:

«Она (сердечная молитва) творится непринужденно сама собою. Ее сопровождает теплота некая, которая зачинается с самого начала углубления ума в сердце и содействует ему в отсечении сторонних мыслей и чувств, и сама вместе с сим очищением ума от всего стороннего возрастает, усиливается и устанавливается. Когда сердце пополнится сею духовною теплотою, которая отлична от всех других теплот, тогда сидит ум неисходно в сердце и непрестанно ко Господу взывает с теплотою, чисто и беспримесно. В сей молитвенной теплоте порождается в сердце любовь к приснопоминаемому Господу Иисусу, а из ней слезы сладостные источаются, от вожделения поминаемого Иисуса» (Добр., 5,467—468).

Каллист и Игнатий говорят:

«Та есть и именуется сердечною молитвою, чистою и непарительною, из которых рождается в сердце некая теплота, как поется в псалмах: «согреется сердце мое и в поучении моем возгорится огнь» (Пс. 38,14) — огнь, который Господь Иисус Христос пришел вовре-щи на землю сердец наших. И св. Исаак пишет, что от напряженного делания рождается безмерная горячность. Сие деяние утончает ум своею горячностью и сообщает ему видение. От сей горячности, производимой благостью созерцания, рождается слезный ток. От непрестанных слез душа приемлет умирение помыслов и возвышается до чистоты ума, а при чистоте ума человек приходит в созерцание тайн Божьих» (Добр., 5,406-407).

В другом месте Каллист и Игнатий говорят:

«Когда душа, упразднившись от всего внешнего, соеднится с молитвой, тогда молитва, как пламя некое, окружив ее, как огнь железо, делает ее всю огненною. И тогда душа бывает неприкоснительною для всего внешнего, подобно раскаленному железу» (там же, 477).

В разговоре с Григорием Синайским Максим Капсока-ливит рассказал о своей молитве Богородице:

«Когда потом с любовью целовал икону ея, вдруг ощутил в груди моей и в сердце моем некую особенную теплоту и пламя, исшедшее из св. иконы, которое не жгло меня, а орошало и услаждало и вносило в душу великое умиление. С того момента сердце мое начало изнутри себя говорить молитву и с того времени молитва не пресекалась в сердце моем» (Добр., 5, 513).

Различна природа огня, высекаемого в сердце, и огонь сердечной молитвы отличается от других. Об этом говорят Каллист и Игнатий:

«Ведай, что теплота таковая различное и многообразное имеет в нас свое порождение и пребывание. Из них наиподлиннейшая теплота есть та, которая приходит от чистой сердечной молитвы, с нею всегда порождается, возростает и существенно просвещенным делает человека» (там же, 405).

Сердечная теплота еще больше укрепляет сердечную молитву:

«Сия теплота непосредственно отгоняет все, что препятствует совершенным образом совершаться первейшей чистой молитве» (там же, 405).

Этот мистический невидимый огонь лежит в основе всех мистических процессов в сердце.