Понимание о чистом и действительном капиталистическом обществе.

Вышеприведенная критика представлений о коммунистическом движении представляет собой критику представлений, основанных на предположении «чистого» капиталистического общества с оконченным развитием крупной промышленности, общества на его конечном этапе. Ясно, что рассмотрение представлений К.М. и Ф.Э. о коммунистическом движении в капиталистическом обществе в его действительном состоянии не представляет собой практической ценности, так как представления о коммунистическом движении даже на чистой основе раскритикованы. Но мне кажется необходимым рассмотреть и то, как Карл Маркс объясняет коммунистическое движение в «не чистом» обществе, ибо и здесь определяются ошибки.

Прежде всего стоит определить содержание понятий «чистого» и «не чистого» капиталистического общества. Капиталистическое общество является чистым в случае, когда в нем уже полностью совершился процесс концентрирования производства товаров в производствах, основанных на частной собственности, присвоенной чужим трудом (то есть, когда полностью уничтожено производство, основанного на частной собственности, полученной собственным трудом, следовательно, завершившегося процесса обуржуазивания или пролетаризации «собственных капиталистов»^[67]: «…законом является то, …что ремесленник — или крестьянин, — производящий при помощи своих собственных средств производства, либо мало-помалу превращается в мелкого капиталиста, уже эксплуатирующего чужой труд, либо лишается своих средств производства…и превращается в наемного рабочего. Такова тенденция развития в той общественной формации, в которой преобладает капиталистический способ производства»^[135]), когда совершился процесс разложения переходных ступеней к установлению фабричного производства товаров на основе крупной промышленности («Вместе со сферами мелкого производства и работы на дому оно уничтожает последние убежища “избыточных” рабочих и, следовательно, существовавший до того времени предохранительный клапан всего общественного механизма»^[136]), когда не возможен переход из класса эксплуатируемого в класс эксплуататоров (возможность, доступная, например, переселенцам на открытые земли), когда уже совершился переход из формального подчинения пролетария капиталу в реальное подчинение капиталу (произошедшее уже в мануфактуре, где с кооперацией и разделением труда сам процесс труда требует командования и управления извне, в данном случае представителями капитала в лице управляющих и начальников, где индивидуум, вследствие разделения труда, утрачивает все остальные навыки и способности вести труда (как в бытовых условиях не может, якобы, приготовить блюда, шить одежду, так и в общественных условиях не может вследствие постоянного воплощения только одной функции на работе поменять сферу своей деятельности, видимо, потому, что память человека имеет свойство забывчивости и если долго свои способности не применять, то они утериваются), так что без включения в производство его односторонней отточенной функции он не сможет ничего производить, следовательно, без нахождения предприятия, где бы требовалась к применению его односторонняя рабочая сила, осложняемое капиталистическим накоплением и кризисами, рабочий становится на грань гибели).

Это понимание особенно интересно тем, что его не достигли проводники большевизма (Ленин и другие деятели). Большевики, в отличие от Маркса, не принимали во внимание того, что при неразвитом капиталистическом производстве существует большое количество «клапанов»^[136], убежищ, тех самых, которые препятствуют осуществлению коммунистического движения именно как действительного движения, неизбежного движения; такого движения, которое являлось бы единственно естественной возможностью для каждого пролетария, который ощущает бытие. Карлом Марксом предполагается осуществление коммунистической революции именно при развитом капиталистическом обществе, таком обществе, которое является «чистым» капиталистическом обществе и которое не представляет пролетарию ни одного другого шанса, развития событий, кроме того как осуществлять коммунистическое движение. Большевики, отходя от данного научного представления общественного движения, казалось бы, должны были идти вопротиву тому чувственному научному пониманию. Но ощущение несоответствия гипотетического коммунистического движения с практикой заставило большевиков не пытаться искать чувственно верное понимание на самом деле, которое произошло бы при критике наложения диалектических отношений на реальные отношения, а следовать простым реальным желаниям и чувствам. Именно это следование естественным человеческим порывам и делает большевизм в плане коммунистического движения более практичным. Большевизм потому на практике в плане проведения коммунистического движения оказался удачным, что большевизм не пытался ждать на деле отсутствующей неизбежности, того, пока пролетарии неизбежно не восстали бы против капитализма в плоскости борьбы против самой организации общественного производства (а таких массовых движений в Российской Империи и не было, ибо абсолютное большинство восстаний, в том числе и во время революций, ставило себе задачу лишь улучшить жизненные условия при капитализме), а сами жаждующие коммунистического общества, большевики, осуществили это движение под своим контролем и управлением.

Этот контроль и управление осуществлялось партией, но не представление партии в их понимании явилось реальной причиной их удачи. Партия представлялась ими как «авангард пролетариата»^[137] в противовес «отсталому пролетариату»^[138], но само это деление чуждо научному характеру воззрений К.М. и Ф.Э. Воззрениям К.М. и Ф.Э. чужда не партия, ибо сами К.М. и Ф.Э. придерживались того мнения, а чуждо само выведение «отсталого» пролетариата. К.М. и Ф.Э. не рассматривали части пролетариата как отдельные частицы. Если пролетариат шел на уступки капиталу, то шли на эти уступки не «отсталые» единицы пролетариата, а вся масса пролетариата, ибо только как общая единица рассматривался пролетариат. Причиной удачи большевиков явилось то, что мнимому, несуществующему на деле, «авангардному пролетариатом» на деле соответствовала та часть, которая в плоскости коммунизма как желаемого, а не действительного движения, коммунизм жаждала, а «отсталому пролетариата» соответствовали на самом деле та часть, которая коммунизма не жаждала.

И не причем здесь подобно условию наличия развитого капиталистического общества выведение условий той же природы, что раз монополия дает лучшую жизнь пролетарию, необходимость к установлению коммунизма перешла к «неразвитым»^[139] странам (что никак не могло опровергнуть неизбежность коммунистического движения только в «чистом» капиталистическом обществе, но что показалось большевикам каким-то предзнаменованием, как создание машины Карлу Марксу). Само это улучшение жизни проходило непосредственно, как называлось прямо в текстах Энгельса, Маркса, Ленина, путем повышения оплаты их труда (хотя лучшие условия жизни Карл Маркс не считал убежищами для пролетариев, ведь в настоящем марксизме речь идет об эксплуатации пролетариев машинами), так и опосредованно, что уже дает основание для действительных убежищ, которые Карл Маркс просто не смог увидеть, путем создания бирж для безработных на основе дополнительных денежных вливаний, создания искусственного спроса на рабочую силу со стороны государства посредством излишней добываемой прибавочной стоимости. К слову, эти явления стоит отличать от тех же явлений, происходящих посредством изъятия прибавочной стоимости в государствах, которые могут и не являться монополистами, путем насильственного возвращения пролетариату части их прибавочной стоимости, о чем будет ниже; это явление также показывает, что при экстраполяции логики большевизма можно было бы забыть о коммунистическом движении в современных капиталистических социальных странах, в том числе и России, но это является невозможным уже по самому нежеланию отказываться от коммунистического движения теми, которые его так жаждут.

Обстоятельства улучшения качества и увеличения количества жизненных средств, появление бирж труда и иного рода инструментов могут говорить лишь об изменении шансов на осуществление коммунистического движения, ибо все эти обстоятельства действуют в одном направлении с принципом минимума энергии, следовательно, являются лишь относительными обстоятельствами. Данные обстоятельства не являются противопоказаниями к проведению коммунизма в действительности. К слову, они и у Карла Маркса не являлись противопоказаниями, в отличие от прямого противопоказания-отсутствия машин, ибо без них начнется распространение бедности. Именно поэтому Карл Маркс не говорил о невозможности коммунизма в какой-нибудь неразвитой капиталистической стране. Главная суть излагаемого им в том, что в данных странах нет необходимости к коммунистическому движению, что нет действительного коммунистического движения.

Как уже было сказано, Карл Маркс пытался придать коммунистическому движению неизбежность, и рассматривал с этой целью ближайшее будущее в качестве развитого капитализма, которое способствовало бы неизбежному коммунистическому движению (не говоря здесь вообще о приложении диалектических отношений на реальные отношения, что уже является ошибкой), где капиталистическое общество являлось бы «чистым», таким, в которых этих обстоятельств не было бы, следовательно, именно из этого и выводилось неизбежное коммунистическое движение как необходимое к осуществлению, напротив, если же имеются те обстоятельства, то и нельзя было бы вообще говорить о какой-либо необходимости и неизбежности установления коммунизма даже в плоскости ошибочных представлений К.М и Ф.Э. об универсальном интересе для всех пролетариев, но именно как необходимым и неизбежным представляли себе большевики это коммунистическое движение.

Здесь уже проявляется другая сторона проявлений противоречий приложения марксистского алгоритма. Здесь уже не о том, что большевики необоснованно поставлен крест на коммунистическом движении в монополистических странах. Даже если принять, что улучшения жизни пролетариев и снижения влияния на них катастроф промышленности являются подобием действий убежищ, в действительности, не оказывают никакое влияние на действительно желающих коммунистического общества, а оказывают влияние лишь снижением вероятности завербовать для проведения желаемого коммунистического движения тех, кто не заинтересован в нем. Здесь уже проявляется то, что само движение в Российской Империи является не чисто неизбежным, ведь капиталистическое производство в Российской Империи само имело убежища для пролетариев, которые не исчезли в силу зачаточного состояния капиталистического общества (осталась как капиталистическая домашняя промышленность, так и крестьянские хозяйства, самозанятость и т.д.). Именно из характера неизбежности должен был вытекать так называемый «отсталый» пролетариат (которого, как уже было сказано, не могло существовать), должна была вытекать необходимость появления пролетарского сознания, однако, на самом деле, в Российской Империи такого неизбежного коммунистического движения не существовало.

Возвращаясь к причине проведения коммунистического движения в 1917, как действительное не назови, выступление именно той единицей, которая единственно могла бы это движение осуществлять, и является причиной удачи. А раз имеется эта масса жаждущих коммунистического общества, не важно где совершается революция, в «чистом» капиталистическом обществе, развитом капиталистическом обществе, или «не чистом» капиталистическом обществе, не развитом капиталистическом обществе. Подобная коммунистическая революция могла бы случиться без проблем хоть в монополистической Англии, если на лицо была бы такая же масса жаждавших коммунизма деятелей большевиков и тех, кого они смогли преклонить к осуществлению их цели.