О подлинном народовластии и либеральной демократии.

Подлинное народовластие возможно только инициативой снизу или поддержкой снизу властных инициатив, идущих сверху, при том, что у власти находится самый совестливый и ответственный человек – монарх, который поверяет эти инициативы мотивами высшего служения Богу.

По замыслу монархическая власть есть осуществление Божией Воли и отсечение своей. Монархия строится на вере в Промысл Божий. Правитель должен обладать харизмой свыше – быть избранником Бога, а не народа, потому что народный избранник избирается для внешнего, государственного (социального) служения, а Божий избранник действует для Бога, для дела спасения.

Такой избранник мыслится, как правитель, осуществляющий в народе идеалы святости. Собственно, идеей такой демократической власти и была идея российской народной монархии, в которой демократическое местное самоуправление было поддержано властью монарха, данной ему от Бога – и участие в управлении государством осуществлялось таким совещательным органом при государе, как народное представительство. Через это представительство монарх узнавал о подлинных нуждах народа и имел возможность их удовлетворить.

Монарх, по этой идее, является единственным гарантом свободы человека, охраной его личности – и гарантия эта кроется в религиозной совести монарха, а не в законе, как это предусмотрено в демократии. Монарх – слуга Божий, и потому и слуга народа. Он не отделен от своего народа и не противопоставлен ему – он соединен с ним мистически, как в браке муж соединяется с женой, становясь единой плотью, ведь он венчается на царство, принося присягу Богу в верности своему народу.

Но именно поэтому ему дано право быть выше закона, ибо правда Божия выше закона. Юридическая норма может вступать иногда в противоречие с правдой, потому что закон не может объять и вместить безконечную жизнь духа. Монарх осуществляет именно эту высшую справедливость, которую не может, в силу своей ограниченности, вместить и осуществить закон. Если эта прерогатива (судить по совести) отнята у монарха, то монархии той, которая задумана именно как власть совести, – по-существу нет.

Богу в либеральной демократии места не предусмотрено. Демократия просто не рассчитана на Его чудесное вмешательство. Там все человеческие отношения скрупулезно описаны и жестко определены.

Основной порок демократии с точки зрения религиозной заключен в том, что отношения членов сообщества регулируются законом. Закон же не затрагивает нравственного начала, он действует лишь на уровне морали, он регулирует лишь внешние социальные отношения. Демократия как раз претендует на то, что она разрешит общечеловеческие проблемы этими внешними средствами. Но социальное по отношению к человеку, существу духовному, является лишь внешней частью, поэтому такими частными средствами нельзя решить те универсальные задачи и проблемы, которые стоят перед человеком. Они решаются только изнутри, – не законом, а нравственным изменением.

Человеку, чтобы стать человеком по истине, необходимо преодолеть себя – стать безконечно выше того представления о нем, которое формируется обществом и особенно демократическим обществом.

Личность в демократическом обществе по замыслу должна охраняться законом. Однако в таком законном охранении личности есть один существенный изъян. Человек как личность есть существо неоформившееся. Законом же человек охраняется в том самом виде, который для личностного становления ему необходимо изменить. Права и свободы человека призваны охранять его в его настоящем виде. Но, охраняя его в настоящем – закон как бы охраняет его и от будущего, в котором человек должен измениться. «Делами закона не оправдается никакая плоть» (Гал. 2, 16), – говорит апостол Павел, имея в виду эту сторону закона, исполнение которого еще не ведет к реальному изменению человека.

Охрана личности законом ведет к изоляционизму, потому что объединение человечества по истине возможно только в связи с будущим. В законных отношениях друг с другом человек отчуждается от другого человека, да и от самого себя, такого, каким ему предназначено быть в своем будущем. Основание для нравственности человек находит в образе своего будущего, мораль же заботится только об общественных отношениях в настоящем. Мораль – это секуляризированная заповедь, оторванная от контекста спасения души и направленная лишь на социализацию в обществе потребителей. Заповедь Божия о любви отсутствует в таком ее социализированном направлении – можно, соблюдая закон и мораль, быть при этом совершенно безнравственным человеком.

Основное свойство всего живого заключается в том, что оно стремится преодолеть законы. Человек, как венец всего живущего, это стремление реализует с особой силой. Он стремится к освобождению от физических законов, которые преодолеваются в нем преображением плоти. Он стремится и к освобождению от морального закона, который побеждается приобретением любви и обретением духа.

Личность не может быть охранена законом, потому что личность безконечна и неотмирна, она созидается только в перспективе безконечности и вечности – и в этой же перспективе обретается истинная нравственность, а закон определяет только внешние, конечные отношения. Поэтому законом личность может не только не охраняться, а даже очень легко подавляться.

Мораль может вырождаться, ибо ее можно понять и так, как она понимается в либеральном обществе: «все, что не запрещено, – то дозволено». В такой формулировке право отделяется от нравственности. Мораль в обществе может господствовать над нравственностью – и тем самым препятствовать личностному становлению.

Это господство нельзя ограничить законом, – и здесь гарантом такого ограничения выступает то, что становится над законом – это совесть монарха. Закон еще не дает человеку подлинной свободы – свобода является в мир только через личность. Демократия же, опираясь только на закон, способствует тому, чтобы сделать из человека социального функционера, слепо исполняющего закон, но, тем самым, она может воспрепятствовать его личностному становлению, – не освободить, а закабалить его. Свобода недемократична, потому что большинство людей бегут от бремени свободы. Поэтому и власть большинства, то есть тех, кто бежит от этого бремени, будет не охранять свободу, а подавлять ее.

В идее народной монархии отношения членов сообщества регулируются на основе нравственности. Здесь основание общества строится изнутри – гарант такого строительства в совести, а не в законе. Единственный гарант – совесть, личность монарха, обращенная к Богу – это рискованно (а вдруг монарх окажется безсовестным), но в этом состоит единственная возможность не только личные, но и общественные отношения построить на нравственности, охранить личностное (нравственное) становление человека и добиться подлинного общественного блага.

В демократическом обществе риск еще больший, потому что, если власть доступна для любого человека, то в нее проходят, как правило, безсовестные люди. Нравственность имеет личностный, а не общественный характер, поэтому и опору нравственности надо искать в личности (как это задумано в монархии), а не в общественном законе (как это предусмотрено в демократии). Христос обратился к личности и призвал к личностному совершенству – Он не создал законов, которые улучшили бы социальную жизнь.

Духовное единство общества возможно только в личности и через личность, ибо личность выше общества – она не от мира сего, а духовное общество объединяется в высшем, в том, что не от мира. Душевное же единство возможно обрести и во внешнем объединении через закон, через государство, через национальные чувства. Поэтому идея монархического устройства государства базируется на духовном фундаменте; идея демократического устройства на душевном.

Именно для того, чтобы охранять человека, как образ Божий, и для того, чтобы гарантировать его права и свободу в лице монарха, – и возникла в России идея народной монархии. Государство – это система обычаев, государь же стоит вне этих обычаев, он может установить новые обычаи, когда прежние отмирают в виду их обезсмысливания. Государь имеет власть, независимую ни от какого сословия, – и потому ему гораздо легче выражать интересы всех сословий. Монархия, по-существу, ломала рамки сословий, – и в этом смысле она была более демократична, чем демократия, потому что демократия породила олигархию, новую элиту, которая и обладает властью.

Общество было резко разделено на новые сословия. При монархии же все сословия в правах, охраняющих личность, были уравнены. Простолюдин мог судиться с дворянином, мог вызвать его даже на кулачный поединок. Дворянство было зависимым сословием и от государя, и от тех, кто был у них в подчинении. Права человека были в России тогда гораздо шире, чем в то время на Западе. Все права, которые изложены в основополагающем документе о правах человека в Европе («габеас корпус акт»), существовали в России задолго до принятия этого документа в Англии.

Отношение к человеку изменилось в России только тогда, когда дворянство потребовало себе привилегий и вольностей по образцу шляхетских. Если раньше человек принадлежал Богу – и именно поэтому его необходимо было охранять, то теперь он стал собственностью хозяина, – дворянина. Его уравняли в ценности с имуществом, с вещью, с товаром, – и его могли теперь свободно продавать, наряду с другим товаром. А тех, кто владел крестьянами, стали называть обладателями душ. Очень симптоматичным, в смысле действительной принадлежности, названием, потому что обладателем душ является только Бог. Конечно, человеку, как личности, в таком обществе не могло быть места.

Казалось бы, те, кто так боролся за свободу и требовал ее, должны были бы уважать и свободу другого человека, заботливо относиться к нему, но либертинизм, боровшийся за свободу, породил самое отвратительное рабство и деспотизм. Здесь нет возможности привести подобные примеры из истории Запада, но и там наблюдается такая же закономерность – либертинисты, придя к власти, устраивают террор. А монархи, которых все обвиняют в деспотизме, проявляют милосердие даже к тем, кто устраивает перевороты.

Священник Владимир Соколов.

https://3rm.info

И снова слово архиепископа Серафима (Соболева)

Для Церкви небезразлично, будет ли в России после советской власти государственной формой правления не царская самодержавная власть, а конституционная или республиканская, что то же – власть народа или толпы.

Православная Церковь не может предпочесть власть народа царской власти по той причине, что народоправство не есть Богоустановленная власть, ее нельзя отнести к той, о которой сказал апостол Павел: Несть бо власть, аще не от Бога; сущия же власти от Бога учинены суть (Рим. 13, 1). Говоря эти слова, апостол имел в виду форму существующей («сущей») в его время власти, т. е. царскую самодержавную, или единодержавную власть и все ее разветвления в лице отдельных начальников, подчиненных Царю. Вот почему он просит апостола Тимофея совершать молитвы, моления, благодарения прежде всего за Царя и за всех начальствующих, чтобы проводить тихую и безмятежную жизньво всяком благочестии и чистоте(см.: 1 Тим. 2, 1–2).

Только эту царскую власть имеет в виду и другой величайший апостол Петр, когда призывает христиан ей повиноваться, говоря: Повинитеся убо всякому человечу созданию(т. е. всякому, по словам митрополита Филарета, от Бога устроенному над человеками начальству)Господа ради, аще царю, яко преобладающу: аще ли же князем, яко от него посланным, во отмщение убо злодеем, в похвалу же благотворцем (1 Петр. 2, 13–14).

Совершенно напрасно под апостольскими словаминесть бо власть, аще не от Боганекоторые подразумевают, наряду с царскою единодержавною властию, власть республиканскую и конституционную. Самый текст апостольского учения о власти свидетельствует, что здесь все время говорится только о царской самодержавной власти.

За это говорит и здравый смысл: как могли апостолы разуметь под Богопоставленной ту власть, которая царскую Богопоставленную власть ниспровергает? А республика есть ниспровержение монархии, даже посредством всякого насилия, вплоть до кровавого террора.

Нельзя иначе, как ниспровержением Богоустановленной самодержавной монархической власти, назвать и конституцию. Правда, здесь личность монарха сохраняется, но власть захватывается народом, как в республике, чем фактически уничтожается Богоустановленный монархический принцип и создается неестественное и тяжелое положение Царя, при котором он «царствует», но не управляет.

Очень хорошо выявляет несостоятельность такого положения, а вместе с ним и конституционно-государственного строя, Царь Иоанн Грозный. В ответ на порицание его поступков князем Курбским, как несоответствующих, по свидетельству последнего, народному праву других стран, Иоанн Грозный писал ему: «О безбожных человецех что и глаголати! Понеже тии все царствиями своими не владеют: как им повелят подданные («работные»), так и поступают. А российские самодержавцы изначала сами владеют всеми царствами (т. е. всеми частями царской власти), а не бояре и вельможи…». «Если бы у вас, – говорит Иоанн Грозный шведскому Королю, – было совершенное королевство, то отцу твоему архиепископ и советники и вся земля в товарищах не были бы». По словам Грозного, шведский Король – «точно староста в волости». А польскому Королю Стефану Баторию чрез его послов тот же русский Государь заявил: «Мы, смиренный Иоанн, Царь и Великий Князь всея Руси, по Божиему изволению, а не по многомятежному человеческому хотению...»

Таким образом, как власть республики, так и конституционной монархии одинаково не только не является Богоустановленною властию, но самое их бытие начинается с ее отрицания. Ясно, что не Божественная воля, выраженная в Святом Писании, а человеческая многомятежная, греховная воля с открытым ниспровержением Богооткровенного и святоотеческого учения о царской самодержавной власти лежит в основе республиканского и конституционного строя.

Поэтому Святая Церковь наша не может закрыть своих глаз на отсутствие религиозной основы в демократическом образе правления. Следовательно, она не может быть безразлична к будущему политическому строю нашей страны. Иначе сказать: Святая Церковь не может желать водворения в России республиканского или конституционного строя. Она может содействовать восстановлению у нас только исконного государственного строя, каковым была всегда единоличная великокняжеская или царская самодержавная власть Помазанника Божиего, как власть самая близкая к Церкви и родственная ей, ибо она имеет своим основанием Божественное Писание и святоотеческое учение, что является источником и нашей Православной веры.

Архиепископ

Серафим (СОБОЛЕВ)

https://3rm.info

Иоанн Васильевич Грозный о

Монархической власти.

Иоанн IV известен своими глубокими суждениями о смысле царской самодержавной власти. «Он не только основал Царскую власть в России, но и явился основоположником понятия самодержавия, дав целую теорию монархического права.

В себе он видел одного из тех царей, которых помазал Бог на царство в Израиле, но также низвергал, и наказывал, и считал себя призванным ответить за каждый поступок перед Царем царей. Он поставлен для доставления другим тихого и безмятежного жития, для наказания злым, для поощрения делающих добро, для осуществления правды на земле».

Бежавшего на Запад князя Курбского, «писавшего о личных доблестях лучших людей, он поучал, что и личные качества не помогут, если нет правильного строения, если власти и управления не будут расположены в надлежащем порядке... И строение это он основывал на вере в Промысел Божий,.. действующий через помазанника Божьего».

Своей власти Царь придает религиозно-нравственное значение: «Тщусь с усердием людей на истину и на свет наставить, да познают единаго истиннаго Бога, в Троице славимаго, и от Бога данного им Государя, а от междоусобных браней и строптивого жития да отстанут, коими царства рушатся».

В своей полемике с Курбским, когда князь ссылался на другие европейские страны, где подданные имеют политические права, Царь ответил: «О безбожных человецех что и глаголати! Понеже тии все царствиями своими не владеют: как им повелят работные [подданые], так и поступают. А российские самодержавцы изначала сами владеют всеми царствами, а не бояре и вельможи».

И польскому королю Стефану Баторию (избранному по решению шляхты) Грозный передал через его послов о превосходстве своего принципа: «Государю вашему Стефану в равном братстве с нами быть не пригоже». Ибо: «Мы, смиренный Иоанн, царь и великий князь всея Руси, по Божьему изволению, а не по многомятежнаго человечества хотению».

«Все европейские соседи, по мнению Иоанна, суть представители власти безбожной, руководимой не Божественными повелениями, а человеческими страстями: все они рабы тлена и похоти». Царь Грозный осудил демократический принцип народовластия, ибо «верховная власть принадлежит не народу, а той высшей силе, которая указывает цели жизни человеческой. Власть царя - миссия, свыше данная, она - служение, подвиг, а не привилегия. Монарх лишь выразитель веры народа, а не представитель его воли...

В делах, связанных с вопросами веры, Грозный считал себя связанным правилами Церкви, а в земных делах мыслил себя лишь орудием Промыслительной Десницы, ища наставления и руководства в святительском благословении и молитвах».

 Власть царя не безгранична, она ограничена самим идеалом власти, целью ее. Ответственность же царя - перед Богом, вполне реальная, ибо Божья сила и наказание сильнее царского. «Судиться же приводиши Христа Бога между мною и тобою, и аз убо сего судилища не отметаюсь». Напротив, этот суд над царем тяготеет больше, чем над кем-либо. «Верую, - говорит Иоанн, - яко о всех своих согрешениях, вольных и невольных, суд прияти ми яко рабу, и не токмо о своих, но и о подвластных мне дать ответ, аще моим несмотрением согрешают».

Источник: «Русский календарь