Николо макиавелли. «государь».

 

Это теперь для нас Библия. Да еще слова, которые я слышал и которые принадлежали нашему давнему врагу имаму Шамилю. «Тот не мужчина, кто думает о последствиях…».

Да, именно так. Сняться с тормозов самому. Когда лязг автоматного затвора – самая лучшая музыка. Именно так, и никак иначе.

Они сделали свой ход. Наша очередь.

Костюм 6-го класса защиты. Его используют штурмовики при прорыве в помещения, где их может ждать вооруженное сопротивление. Титановый шлем с забралом, делающий человека похожим на средневекового рыцаря. Мы сняли виллу в нескольких сотнях метров отсюда, чтобы при необходимости быстро оказаться на месте событий. Потерянные телефоны проявились здесь уже три раза, а сегодня – четвертый. Они все еще здесь, все до последнего человека. Все и ответят.

Что потом? Потом… изгнание, наверное. После такого. Смешно… я два раза покидал страну на длительное время, первый раз для работы под прикрытием в Англии, другой раз – в Североамериканских Соединенных штатах. Это, можно сказать, тоже изгнание. Третий раз все будет по-настоящему.

Я написал пару писем, чтобы объяснить происходящее. Положил их на сервер и установил время отправки. Там же резервная копия всего того материала, который нам удалось собрать здесь, в Кабуле. Если завтра утром никто не остановит отправку, все это уйдет сразу нескольким адресатам. Пусть мы сейчас совершаем преступление, но все должны понимать, ради чего мы это делаем…

Араб достал два пулемета. Здесь полно всего… можно купить и на базаре, и заказать по Интернету, а если знать как, то заказать и анонимно – придет. Один старый добрый «ПКМ», на который мы установили заводской короткий ствол, и один новый штурмовой «РПК» со сменными стволами и питанием от барабанов на девяносто патронов. На него мы тоже установили самый короткий ствол, какой только возможно. Взяли и несколько килограммов готовых средств взрывания на случай, если придется пробиваться через стены.

Еще всеволновая глушилка, светошумовые гранаты и… наверное, все.

И все-таки с нами Бог.

Эти люди, одной с тобой веры, одного подданства, попирают все божьи заповеди, делают это систематически, без раскаяния, обуянные уже не жадностью, а стремлением спасти свою шкуру. Они продолжают оставаться своими – или они уже чужаки? Не так давно в одной газетенке, которую ни один нормальный человек не будет долго читать, была написана одна вызвавшая всеобщее возмущение фраза: «Сейчас от бесчестья не стреляются, сейчас от бесчестья стреляют». Это выражение возмутило многих… но разве это сейчас не так? Самое страшное, что те, кто нажился в Афганистане, кто наживался, как я подозреваю, и в Персии, они такие же, как мы. Они не побегут, не попытаются скрыться. Они ответят пулей на пулю, ударом на удар. Они не отступятся. Они будут защищать свое право совершать преступление с той же яростью, с какой мы будем пытаться их уничтожить. Одна школа.

– Пошли, что ли? – Араб заправил ленту в пулемет, взвел его и забросил себе за спину. Попытаемся пройти тихо, пока будет возможность.

– С Богом.

– С Богом, – синхронно повторил Араб, – за Малька.

– За всех… – сказал я, проверяя и свое оружие. У меня его тоже было предостаточно. Только пастушьего пыльника и «Винчестера» не хватает, а так – настоящий Дикий Запад.

Мы вышли к машине. Я полез на крышу, Араб за руль. На крыше – что-то вроде багажника, но на самом деле это штурмовые лестницы. По ним мы пройдем, по ним же и уйдем.

Я пристегнулся: афганские дороги коварны, выбоина может попасться на самом ровном месте. Постучал в крышу, тронулись.

Дорога короткая. Один поворот – и мы на месте. Стоп.

Я вскинул винтовку, которая до поры лежала в кейсе там же, на крыше внедорожника, прицелился. С крыши как раз можно будет перебросить штурмовую лестницу и оказаться внутри периметра. Как пиратский абордаж.

Двое появились в прицеле, представляющем собой красную букву «Т» вверх ногами с точкой посередине.

Спокойно. Надо дождаться, пока подойдут ближе. Пока нельзя стрелять.

Вот так…

Винтовка дернулась. Еще раз. Готово.

Все, кончились игрушки. Они, не задумываясь ни на секунду, убили людей, направили удар беспилотника в центр крупного города, им было плевать, сколько погибнет людей. Почему я должен щадить кого-то из них, пусть даже и тех, кто получает преступные приказы и исполняет их, не вникая в суть. Ведь эти двое не могли не понимать, что происходит что-то ненормальное, что эти поездки – не от добра. Но ничего не делали, никому не сообщили, мирились с этим. Значит, одни из них.

– Есть!

Водителя в машине мы оставлять не можем. Нас только двое.

Араб хлопнул меня по плечу, я спрыгнул вниз, отступил влево. Араб прыгнул и отступил вправо.

Еще два человека появляются в прицеле. Эти, возможно, что-то слышали, возможно, что-то почувствовали. Понять они уже не успевают. Я нажимаю на спуск и стреляю, пока еще двое не падают.

Ло тирцах. Не убий…

Бежим к зданию. Араб крепит к стене подготовленный заряд – тихо уже не пройти…

И не надейтесь…

Взрыв. Часть стены проваливается внутрь, я просто просовываю в дыру ствол «РПК» и открываю огонь. Не отпускаю спуск, пока в магазине хоть что-то остается. Девяносто патронов достаточно, чтобы подавить всякое сопротивление.

Меняемся. Араб с пулеметом «ПКМ» лезет внутрь. Я перезаряжаюсь и следом.

На первом этаже виллы почти ничего не видно. Пыль, дым, искрит телевизор. Араб идет вперед, а я короткими очередями прохожусь по всему, что хоть немного напоминает человеческое тело или пригодно для того, чтобы его спрятать. Но времени спрятаться мы им не дали…

Со второго этажа начинает бить пистолет-пулемет и, кажется, пистолет. Ответный огонь «ПКМ» с расстояния в несколько метров буквально сносит противника, Араб поднимается по ступенькам и не прекращает стрелять.

Поняв, что у него вот-вот кончатся патроны в ленте, поднимаюсь следом. Бегу – будет слишком громко сказано, в такой защите не побегаешь…

Видно плохо – пулемет покрошил стены, валяются панели фальшпотолка, искрит проводка. Покрошил он и тех двоих, которые пытались защититься – у одного североамериканский «Инграм», у второго табельный «Орел». Русский и афганец, сражались на одной стороне и погибли в одном бою, в одну секунду – просто не рассчитали, что «ПКМ» легко прошьет деревянную панель. Я, кажется, знаю теперь, как замирить русских и афганцев. Ничто так не сплачивает, как совместно совершенное преступление.

Араб отступает в сторону и начинает перезаряжать свое оружие. Я иду вперед.

Первая комната. Просто посылаю очередь прямо через дверь, потом бросаю гранату. Потом иду дальше. Вторая…

Гремит выстрел, просто оглушительный. По мне что-то ударяет… ощущение пренеприятное. Я поворачиваюсь, вижу закрывающуюся дверь. Из обреза, что ли? Стреляю наугад, высаживая все, что осталось в барабане. Из-за бронестекла и дыма видимость очень плохая.

Араб хлопает меня по плечу и занимает место впереди. Я хлопаю по плечу ему и объясняю, что собираюсь делать. Рискованно, но иначе никак.

Спускаюсь вниз. Слышу пулемет, затем гранату. Внизу немного улеглось, я выбираюсь наружу через тот же пролом, который мы проделали взрывом. И тут же – как по заказу – кто-то прыгает прямо со второго этажа… дело в том, что у афганцев чаще всего окна только на одной, на двух сторонах дома. Это-то и губит…

Пулемет, дальше я слышу гранату.

Дожидаюсь, пока спрыгнет второй, и нажимаю на спуск. Живыми нам сегодня никто не нужен. Не заслужили они – быть живыми.

Ло тирцах. Не убий…

Наверху взрыв гранаты, потом ослепительная вспышка, как молния на горизонте, светошумовая. Громкий выстрел ружья, дальше непрекращающийся огонь «ПК». Они просто не ожидали, что кто-то придет и начнет убивать. Без разговоров. Без попытки договориться. Точно так, как убивали они.

Ло тирцах. Не убий…

Все?

Араб появляется наверху и машет рукой. Все нормально.

Пока он спускается вниз, я успеваю найти кухню. В Кабуле – нет централизованного газоснабжения, и газовые трубы и колонки снабжаются газом из баллонов. Это большая и богатая вилла, потому баллонов здесь целых четыре. Я добавляю заранее заготовленное взрывное устройство, поставленное на десять минут. Ignis sanat. [313]

Перезаряжаемся. Открываем дверь. Улица уже перекрыта афганской полицией, но бронетранспортеров нет. Афганскую полицию мы знаем хорошо: они не будут предпринимать никаких действий, если не заставить их.

По нам открывают огонь, бестолково и бессмысленно. Араб в ответ начинает стрелять в сторону полицейских машин из «ПКМ» – разлетаются фары, мигалки, полицейские прячутся, чтобы переждать огневой налет. Я успеваю забраться в нашу машину на место водителя, открываю пассажирскую дверь.

Израсходовав ленту, Араб неуклюже забирается внутрь, я хватаю его за рукав бронезащиты и тащу. Наконец дверь захлопывается и мы трогаемся с места…

У афганской полиции есть гранатометы и пулеметы, но желания и умения их применять совсем нет: ночные патрули, советников нет, полный бардак. Прем прямо на них, в стекло летят автоматные пули, потом к ним присоединяется пулемет, но банковская бронемашина пока держит удар. Запомнив, где стык между машинами, я направляю свою машину туда. Поставленные в заграждение пикапы разлетаются – путь свободен, как в фильмах. Вслед град пуль гремит по броне, афганцы разворачиваются для начала преследования.

Все как в фильмах. Только в фильмах не показывают, что бывает потом. Потом начинают искать и ищут до конца жизни.

Араб хлопает меня по руке, показывает большой палец. Он уже избавился от шлема и части бронезащиты. Теперь самое главное – сделать все правильно.

– Вон он!

Да, точно. Вон он.

Тормоз, врубаю заднюю и задом в переулок. Он достаточно широкий, но если правильно поставить машину, она его закупорит.

Приоткрываю дверцу и сбрасываю на землю то, что мы сделали вчера. Самодельная штука – что-то вроде ловушки. Электрический запал, боевые патроны и шутихи. Если активировать, будет казаться, что перестрелка, причем огонь ведется непонятно откуда. Афганцев это на минуту-две тормознет.

В грузовом отсеке машины у нас спрятан мотоцикл. Обычный мотоцикл марки «Иж», мы его купили на рынке за четыреста рублей. Прочный, надежный и дешевый, террористы используют мотоциклы для налетов и обстрелов. Пока афганцы разблокируют дорогу, мы будем уже далеко, и нас не поймать. По крайней мере этой ночью…

Афганцы уже нашли нас. Взревывает мотор мотоцикла. Араб уже оседлал его, и за спиной – рюкзачок, которого раньше не было. Значит, успел что-то собрать в разгромленном пулеметным огнем гнезде.

Вот так вот. Ло тирцах.

 

13

 

Российская империя, Москва

Доходный дом А. П. Леве

Февраля 2017 года

 

Я закрыл крышку нетбука, который приобрел, как только прибыл в сырую зимнюю Москву, машинка выключилась автоматически. Конечно… по направленности интереса и работы в Сети меня могут вычислить… наверное, уже вычислили. Но это им ничего не даст: нетбук я сегодня выведу из Сети, вытащу из него модем и спрячу. Модем, наверное, потеряю – предоплаченный. Пусть потом ищут, удивляются изменению направленности интереса, проверяют, следят…

В нетбуке у меня расшифрованные данные с жестких дисков, которые мы взяли во время бойни в Кабуле. Как и предполагал, в этой схеме все просто так, кроме денег. Конечно же, они носили с собой нетбуки с электронными ключами, контролировали свои денежные средства. Система PGP, шифроключи на 2048 бит, одноразовые пароли. Ничего это не помогло. Нетбук – ничто против пулемета Калашникова, а у многих даже не хватило ума заблокировать доступ к счетам, когда мы пошли на штурм.

Один миллиард сто семнадцать миллионов рублей. Таков улов этой ночи. Все эти деньги я перевел на другие счета и расположил в Европе. А примерно полмиллиона снял себе наличными – на «продолжение банкета». Все-таки расходы у человека, находящегося на нелегальном положении, немалые. И ровно в десять раз больше послал на другие счета. Там их тоже получат те, кому они нужны.

Что делать с остальными, пока не знаю. Не задумывался. Наверное, надо какой-то фонд организовать. Для ветеранов. Несколько больниц построить…

Я сидел на кровати в одной из самых маленьких квартир доходного дома А. П. Леве в старой Москве. Квартиру я снял на месяц, но выеду уже завтра, как обычно, оставив и излишнюю плату, и залог домовладельцу. Денег хватает, а у бродяг есть такая пословица: «Жадность фраера сгубила».

Откуда я знаю обычаи «бродяг»? [314] На одесских улицах чего только не наберешься…

На кровати лежало мое новое платье. Белая рубашка, черные пиджак и брюки, теплое шерстяное пальто, черные носки, туфли-монки и шляпа. Шляпа черная, с довольно широкими полями, фетровая, а не американская ковбойская. Перстень с могендовидом, [315] небольшой атташе-кейс, какой носят торговцы золотом и бриллиантами, – и перед вами вылитый хасид.

Надев все это на себя, заправив брюки, которые мне были коротковаты, в носки, [316] я подошел к зеркалу, посмотрел на себя. У меня волосы светлые от природы, но теперь они темные. На Востоке лучше, если у тебя будут темные волосы, светлые могут оказаться приманкой для террориста. Борода у меня уже приличная, достаточная, чтобы тебя посчитали своим как исламисты, так и еврейские хасиды. Вот только в бороде, если ее не красить, и на голове в светлых волосах проглядывают совсем седые.

Напоследок осмотрел комнату – все. Встречусь я сегодня с Кордавой или нет, сюда я больше не вернусь…

Вышел на улицу, кивнул на ходу консьержке, сидящей в своем уголке. Окунулся в людской, текущий по тротуару поток…

 

Нетбук я, как и планировал, оставил в камере хранения на Николаевском. Нырнул в метро, сделал пару пересадок, проверился – хвоста нет. Вышел на Предтеченской…

Москва в отличие от Санкт-Петербурга была славна не ресторанами, а трактирами. Русскими, исконными, с русскими блюдами – ничего подобного в европеизированном Петербурге не было, это была чисто московская особенность. Многие трактиры превратились в сети быстрого питания, распространились по всей стране, но были и те, которые, как в начале века, имели всего один зал и на большее не претендовали. Путь мой лежал именно в такой трактир.

Трактир «Тестовский», который давно уже стал законодателем моды в русской кухне, до сих пор находился в центре Москвы, совсем недалеко от Кремля, на Воскресенской площади. Он расширился – два огромных зала и отдельные кабинеты, куда можно было попасть далеко не каждому даже при наличии денег. До сих пор им владела семья Тестовых, этот род кулинаров начинался с трактирщика И. Я. Тестова, бывшего трактирного приказчика, который уговорил в конце позапрошлого века миллионера и домовладельца Патрикеева сдать ему «Егоровский трактир». У Егорова, на тот момент самого известного трактирщика Москвы, было два трактира, один в собственности, другой – в арендованном первом этаже Патрикеевского дома. Патрикеев согласился, и Тестов в знак благодарности сперва повесил табличку «Большой Патрикеевский трактир» над своим заведением. Потом трактир стали называть «Тестовским», потом, уже в 30-е, эта семья начала развивать «Московскую» сеть забегаловок, теперь у них были рестораны и забегаловки даже за границей, но «Тестовский» оставался неизменным. И это было единственное заведение семьи Тестовых, которое до сих пор называлось трактиром.

Обычно те, кто хочет попасть в «Тестовский трактир», выходят на Воскресенской, но я вышел на Предтече, довольно далеко. Надо было пройти по улице, чтобы удостовериться, что за тобой не следят. Предстоящая встреча и так опасная, я не знаю, на чьей стороне до сих пор Кордава. Потому-то в небольшом кейсе вместо бриллиантов – два пистолета и еще один приклеен к верху шляпы. Кстати, очень удобно. Шляп я никогда не носил, а тут такие широкие поля, что любой резкий порыв ветра создает риск того, что шляпа отправится в незапланированный полет. Шестьсот лишних граммов вполне даже удовлетворительно стабилизируют шляпу на голове.

Москва была более шумной, суетной, чем Санкт-Петербург, у нее не было чеканного римского профиля столицы Империи с ее мощенными камнем тротуарами и построенными в едином имперском архитектурном стиле целыми улицами. В Москве была река, но не было каналов, улицы в центре были неширокими, вихлястыми и неуютными. Мне, жившему в Севастополе, Одессе и Санкт-Петербурге, постоянно казалось, что движущиеся машины вот-вот заденут меня. Много магазинов в первых этажах зданий, очень много припаркованных машин – по некоторым улицам не проехать совершенно. В Санкт-Петербурге торговля в центре упорядочена, открывать торговые заведения можно лишь на определенных улицах, особенно в центре, а здесь – чуть ли не в каждом доме первый этаж под торговлей. Неудобно, но в этом вся Москва, коммерческая столица Империи.

Много автомобилей. Дорогих меньше, чем в Санкт-Петербурге, а в целом – больше, и намного. Почти не видно угловатых черных седанов и лимузинов, какие привычны на питерских улицах – здесь машины в основном удобные, много универсалов, минивэнов, небольших и среднего размера «паркетных» внедорожников. Полиции почти не видно.

Люди более шумные, чем в Санкт-Петербурге, довольные. Очень много красивых дам, в том числе и за рулем, количество дам за рулем вообще превысило все разумные пределы, если раньше машина на семью была одна, то теперь две даже у не слишком состоятельных. Люди доброжелательные, хорошо одетые. Я заметил, что в отличие от Санкт-Петербурга здесь одеваются не так, чтобы подчеркнуть свой статус или положение в обществе, а просто одеваются, чтобы было удобно и красиво. В Санкт-Петербурге тон на улицах задают мундиры военной, флотской или гражданской службы, а здесь этого почти нет. Много дам, одетых весьма рискованно, хотя не лето, зима. Если не сейчас, то когда…

Погода скверная, сырая. Снега почти нет, а там, где он есть, это не снег, это каша цвета прелой селедки под ногами. На всех больших улицах ни снежинки – убирают. Ветер неприятный – холодный, порывами. Последний день зимы…

Внезапно я поймал себя на мысли, что веду себя как экскурсант на экскурсии. Как будто в чужой стране, хотя и доброжелательно ко мне настроенной. Надо сказать, что такие мысли появились не просто так. Четыре года в Великобритании и Северной Ирландии, потом несколько лет в США, год с лишним в разгромленной Персии, теперь вот Средняя Азия и Афганистан. Да к тому же в Москве я до этого был два раза, проездом, а это совсем не Петербург, не европейский столичный город. Вот и получилось так, что Россию мне приходится вспоминать заново.

Но это Россия. Страна, которая существует и развивается, в том числе и благодаря моим усилиям. Страна, которая прошла через многие бури – но стала от этого только сильнее. Даст Господь, и мои дети припадут к ней, как к источнику, и будут жить здесь, крепя могущество державы.

Прошел через Красную площадь. Куранты на Кремле, который раньше был резиденцией царей, а теперь резиденцией генерал-губернатора, отбивали четвертьчасовую мелодию.

Прошелся мимо «трактирного центра» Москвы – практически в одном месте были «Тестовский», «Егоровский», «Монетный» трактиры и ресторан Товарищества Большой Московской Гостиницы, настоящий гурманский центр Москвы, да и всех любителей русской кухни, пожалуй. Заметил нужную мне машину «Пежо», [317] длинная, низкая, серо-стального цвета акула. В отличие от германских машин здесь до сих пор сохранилось франко-итальянское направление в дизайне, и даже представительского класса машина в пять с лишним метров длиной выглядела как припавший к земле спорткар.

Машина Кордавы. Я знал номера… несколько дней потратил на то, чтобы выследить.

Нестор Пантелеймонович, Нестор Пантелеймонович… Работали ведь, честно работали. Но у каждого своя цена. У него ценой оказались не деньги… я бы сильно расстроился, если бы деньги. Ценой оказался пост директора по безопасности Русско-Азиатского банка, одного из крупнейших в стране, торгующего с Дальним Востоком и с южными, хлебными провинциями нашей страны. Этого хватило, чтобы перейти на сторону врага.

Сняв шляпу, пальто и пригладив волосы, я вошел в трактир. Ко мне кинулся обряженный по старинной моде – борода, длинные волосы, старого фасона рубаха из дорогущего голландского полотна – половой.

Шляпу я сдавать отказался – еврей ни за что не сдаст. Пальто сдал. Получив десять рублей, половой провел меня в зал, усадил за свободный столик – свободные еще были, хотя через час их уже не будет. Многие были зарезервированы – с табличками, на которых было написано имя и время.

– Что изволите-с…

Я заказал привычную для этого трактира рыбную ботвинью со льдом, затем холодную белугу с хреном… раньше обед на этом только начинался, сейчас он обычно так и заканчивался… понять не могу, как раньше люди могли столько съесть. Также заказал и черного вина… не красного, а именно черного. Единственное в своем роде черное вино производилось в Палестине, в какие-то годы оно было столь насыщенным, что напоминало почти желе. Или глицерин, когда покрутишь вино в бокале, чтобы оценить его вязкость, на стенках остаются долго не исчезающие следы. А если оставить вино в бокале на пару часов, по краю на стекле останется тоненькая, черная каемка. Отличное вино, в общем, в Царском Селе к столу подают…

Половой все запомнил. Как и век назад, половой был ярославцем и был таким профессионалом, что мог запомнить заказ на шесть-восемь персон на хороший обед с вином без записи, принести и ни разу не ошибиться.

– Э… шампанского изволите?

Шампанское было уже моветоном. Шампанское пьют по праздникам, когда отмечают какое-то важное событие, по торжественным дням. Но тут не Дворянское собрание, не Императорский яхт-клуб, обедают здесь не потомственные дворяне, а купцы и купчики. Так что шампанское здесь льется рекой и по дням будним…

– Не нужно. Принеси, что сказал…

– Сей секунд…

Половой побежал на кухню, я расправил салфетку и осмотрел зал.

Народа уже сейчас было много. Почти все в гражданском, только двое – в мундирах Инженерного корпуса, причем один – аж X класс, с правом выправлять должность прораба на крупнейших стройках. Там же двое наших и двое иностранцев… по виду немцев, немцев всегда можно отличить: в незнакомой, чуждой им среде они держатся еще более чопорно, чем англичане, сидят, словно палку проглотив. Сидят за угловым столиком, частично ширмой прикрытым, – понятное дело, представители банка, общества заказчика и строителей договариваются о строительстве какого-то крупного и важного объекта.

Много купцов – не приказчиков, не наемных работников, – а именно купцов, их можно узнать по несколько небрежной манере одеваться и властным, несколько самодуристым манерам. Если стол на восемь персон, купец закажет его и будет сидеть один. Во время еды купец никогда не будет отвечать на звонок мобильного: перезвонят, ничего не сделается. Те же, кто пытается одеваться у лучших портных и всегда выглядеть «с иголочки», – подневольный люд, не хозяева. Купцам плевать, что о них подумают…

Увидел я и Кордаву. Постарел Нестор Пантелеймонович, осунулся, выглядит намного старше, чем когда в Персии работал. А времени-то прошло…

А ведь солидно прошло. Десять с лишком лет прошло, а за это время чего только не случилось. Чего только не произошло…

Принесли ботвинью – быстро принесли, блюдо здесь все равно что дежурное, почти все заказывают. Принесли и рыбу, и вино. Правила перемены блюд на столе здесь не соблюдаются, несут все разом, чтобы стол «выглядел». Сомелье [318] тут тоже не было, но вино принесли и вскрыли по всем правилам – с дегустацией и декантированием. [319] Нормы и правила высокой кухни проникают и сюда.

– Извольте-с…

– Благодарю, – я положил на серебряный поднос десятирублевую купюру, – и еще, братец….

– Да-с…

– Видишь, вон господин сидит, второй столик в углу, противоположном от нас. Черные глаза, волосы с проседью, роста среднего и костюмчик от Шендеровича. Только не смотри туда так, просто скажи…

– Да-с… Наблюдаю-с…

Я положил на поднос визитную карточку и еще одну десятку.

– Передай ему это, будь любезен.

– А если этот господин спросит…

– Покажи ему на меня. Только чтобы кто сидел за тем столом, не поняли. Деликатно, братец, деликатно…

С этими словами на поднос легла третья купюра…

– Сей секунд…

– Да не сей секунд, братец. Дай мне немного покушать. Только если они уходить вдруг начнут, тогда…

– Слушаюсь…

Ботвинья и в самом деле была вкусной. Сидишь тут, в зимней Москве, и не веришь, что несколько часов лёта – и пятьдесят с лишком градусов по Цельсию открывают тебе свои удушающие объятья.

Я заметил, когда половой понес мою карточку. Отвлекся от трапезования и стал смотреть на Нестора Пантелеймоновича. А он со своими застольными разговаривает и не чувствует даже. Я, например, всегда чувствую, когда кто-то смотрит конкретно на меня. А Нестор Пантелеймонович Кордава, генерал безопасности в отставке… постарел, постарел…

Половой вручил карточку, деликатно показал на меня, Нестор Пантелеймонович посмотрел сначала на карточку… потом на меня, подслеповато прищурившись и…

Я даже испугался… грех на душу-то брать. Он буквально побелел… это видно было. Сначала не узнал… меня сложно узнать в таком виде, бородатого, с покрашенными волосами… чего греха таить, и постаревшего изрядно. Но все равно он побелел так, что на это обратил внимание один из его сотрапезников. Недоуменно обернулся всем телом… я уже смотрел на стол, наворачивая ложкой ботвинью.

Половой отошел. Улучив момент, я поднял глаза, поймал косящий взгляд Нестора Пантелеймоновича, показал знаком на ретираду. Минут через пять Кордава встал со своего места, извинился перед сотрапезниками, заторопился по залу, пробираясь к двери, скрытой драпировкой от лишних глаз. Выждав положенное время, ощутил потребность посетить отхожее место и я…

Отхожее место здесь соответствовало самым высоким стандартам. Купеческим стандартам – лепнина, фонтанчики. А в самих кабинках – вы не поверите – маленькие телевизоры стоят. Купцы – они и есть купцы…

А вот Нестор Пантелеймонович постарел. Сильно постарел. Пока я по краю ходил в Афганистане, он спокойной жизнью наслаждался. Потому и убить меня не смог. А может, не хотел… бес его знает.

То, что позади кто-то стоит – позади слева, дверь открывалась вправо, но место, чтобы спрятаться, было, я понял… точнее, увидел, движение краем глаза увидел. Краем глаза, боковым зрением всегда видно лучше, поэтому у всех настоящих, не синематографических профессионалов глаза бегающие, а не на одной точке сосредоточенные, противника взглядом гипнотизировать никто не пытается. Увидел – и врезал – одной рукой руку с пистолетом перехватил, второй по кадыку врезал. Потом – рукой с пистолетом по отделанной дорогим кафелем стене, пистолет выпал, я его ногой в сторону. Приготовился уже раз врезать… да не нужно уже.

Нестор Пантелеймович хватал ртом воздух, едва держась на ногах… переборщил я малость, переборщил. Во всю силу вдарил… да кто подумать-то мог…

Кто-то шумно заворочался в одной из кабинок, я отпустил Кордаву, шагнул к пистолету, пнул его как следует, загоняя за кадку с пальмой. Сейчас выйдет купчинка, облегчившийся после солидного, с выпивкой обеда, а тут двое чуть ли не дуэлянтов, пистолет на полу валяется. Крик, полиция…

Нехорошо, в общем…

– Вы что, с ума сошли? – негромко спросил я. – Что на вас нашло?

Кордава смотрел на меня глазами затравленного зверя… такие я не раз наблюдал на допросах террористов.

– Что вам еще надо? – спросил Кордава. – Я все сделал, как надо. Что вы еще от меня хотите?..

Исходя из тона заданного вопроса и словесной конструкции, можно было понять, что я что-то пропустил. Я должен был знать что-то, чего не знал, но, по мнению Кордавы, должен был знать. Торопиться в таком случае не следовало, зато следовало мгновенно перестроить схему разговора. Если кто-то целится мне в затылок из пистолета… соблюдать приличия в отношении этого человека я не считаю нужным.

– Говорите тише, – сказал я, – вы что, считаете, что, убив меня, можно что-то решить?

– Я не собираюсь…

– Говорите тише!

Скрипнула дверь. Мы подождали, пока пройдут люди. Купчинка посмотрел на нас подозрительно, но ничего не сказал.

– Что вам надо?

– Пока что поговорить. Прояснить кое-какие моменты…

– Нам больше нечего…

– Нечего? – перебил я Кордаву. – А я полагаю, что есть что. Я буду ждать вас на улице, точнее, на углу, у ресторации. Здесь не место для такого разговора.

Я подобрал пистолет.

– Не делайте глупостей. Честь имею…

 

Глупости Кордава сделать мог… возможно, не стоило оставлять его без контроля ни на минуту, выйти через кухню, на задних дворах поговорить как следует. Я ожидал от Кордавы какой угодно реакции, но только не пистолета в затылок. Это само по себе было глупость. И за ней могла последовать еще одна, например вызов полиции, якобы рядом с Тестовским трактиром ошивается сильно подозрительный господин, очень похожий на еврея-проповедника, с которыми сейчас надо держать ухо востро. Приезжает полиция… в лучшем случае я на несколько суток попадаю в каталажку, в худшем… перестрелка и хладный труп. Поэтому я не стал дожидаться на улице, а встал напротив, у сувенирной лавки. Около нее всегда толпился народ, много иностранцев… и я просто был еще одним иностранцем из многих. Шляпу я снял и перстень с могендовидом тоже, штанины выправил из носков. Чем хорош костюм ортодоксального еврея, его можно быстро переделать в обычный. Штанины, правда, коротковаты… да ничего.

Кордава вышел из трактира Тестова в одиночку, нервно огляделся. Дернулся влево, в сторону ресторации, пешком, потом вправо, к собственной припаркованной машине. Вел он себя, как только что изучивший сыскное дело полицейский филер, упустивший нырнувшего в подворотню блатного карманника. Смотреть на это было просто удивительно, я не узнавал Кордаву.

Очень многое будет зависеть от того, что он сделает сейчас. Если он достанет сейчас телефон и начнет звонить, на продолжение контакта идти нельзя – можно считать, что подход сорван, и продумывать другой и на других условиях. На каких… пока не знаю, но что-то надо придумывать… удивительно, просто удивительно…

Что случилось с Кордавой?

Звонить он никуда не стал. Сел в машину, начал выруливать – здесь всегда была толчея, как же, три популярных трактира и ресторан, машинами половина Воскресенской площади заставлена. Экскурсионные автобусы с этой стороны давно уже не подъезжают.

Я двинулся в направлении ресторана, заодно оглядывая тротуары. В тесноте, в толчее – что людской, что автомобильной – вычислить слежку или появившихся полицейских довольно легко. Машина, упорно пытающаяся припарковаться там, где места для парковки нет, высаживающиеся из фургончика прилично одетые люди, несколько человек на разных сторонах улицы, переговаривающихся по мобильным, посматривающих по сторонам, никуда не идущих, а просто ошивающихся. Несмотря на весь опыт сыскного отделения Московской полиции, сейчас банковал я, потому что позиции филерам – если они есть – придется занимать в спешке. Если бы я просто позвонил Кордаве и назначил здесь встречу, вычислить прикрывавших его профессионалов в одиночку я бы не смог при всем моем желании. И машины бы стояли на нужном месте, и вывеску бы меняла бригада именно в таких комбинезонах, в каких надо… в общем, не стоит принимать полицейских за дураков.

Движение тут было плотным, как кисель, машины двигались рывками, поэтому мне не составило никакого труда добраться до «Пежо» Кордавы и постучать в стекло со стороны пассажира. Кордава глянул на меня… на какой-то момент мелькнула мысль, что Кордава может просто выстрелить в меня через стекло. Но он просто разблокировал центральный замок, и я сел в машину…

Первым делом глянул на заднее сиденье. После Афганистана дуешь на воду.

– Куда? – спросил Кордава.

– На ваш выбор. Хотя бы на Патриаршие…

 

Патриаршие пруды в качестве места беседы я выбрал не просто так. Для любого москвича, знающего и любящего этот город, Патриаршие пруды – один из символов города, какого-то русского и домашнего, в отличие от холодного Петербурга. Второе – там в любое время, и даже ночью, немало отдыхающих… и устраивать стрельбу в таком месте мало кто осмелится. И я не собирался стрелять… мне надо было просто выяснить, что, ко всем чертям, происходит.

До Патриарших мы добрались нескоро. Припарковав машину в одном из переулков, пошли до парка пешком. Я буквально кожей чувствовал страх и неуверенность Кордавы и не мог понять, что тому причиной. Если бы он меня ненавидел, хотел убить… хотя убить-то он как раз и хотел, что есть, то есть. Но откуда страх и неуверенность, именно это сочетание? Он что, не знает, что произошло в Кабуле?

Патриаршие пруды были заложены патриархом Иоакимом как рыбные садки, для того чтобы на патриаршем столе всегда была свежая рыба. Раньше, до того, как появились пруды, здесь вообще было болото. Потом пруд остался только один, два спустили. Сейчас это было престижнейшее место в центре Москвы, всегда многолюдное. Зимой здесь был каток. Но сейчас почти что весна, и лед пошел полыньями.

Людей у Патриарших было много и сейчас. Дамы бальзаковского возраста с собачками, неодобрительно посматривающие на целующиеся парочки, солидные господа с тростями, неспешно прогуливающиеся возле пруда и обсуждающие важные для них темы. Мест на скамейках для нас… конечно же, не было, но так оно и лучше. Чем более комфортно мы расположимся, тем меньше мне удастся узнать.

Мы встроились в довольно плотный людской поток, текущий по пешеходным дорожкам. Я молчал… очень важно, чтобы первым начал противник. Это сразу дает психологическое преимущество при допросе.

– Я же говорил… – начал Кордава.

– Вы мне ничего не говорили. Вы направили на меня пистолет, милейший, – перебил Нестора Пантелеймоновича я, – извольте говорить тише, здесь люди.

Молчание. Один – ноль в мою пользу.

– Почему вы попытались меня убить? Вы понимаете, что проблему этим не решить?

– Я не хотел вас убивать, – после недолгого молчания ответил Кордава.

– Я это заметил.

– Черт, я всего лишь хотел, чтобы вы оставили меня в покое! Что вам еще нужно?! Я все сделал, все!!!

– Тише!

На нас уже оглядывались.

Проблема была вот в чем: я не мог в лоб спросить, что он сделал. Пока не мог… и возможно и не смогу. Мне приходилось выстраивать разговор таким образом, чтобы Кордава сам сказал мне, что он сделал, – по «своей инициативе». Опытный полицейский – агентурист, которому каждый день приходится защищать свои источники в уголовной среде от разоблачения и жуткой смерти – и в то же время реализовывать добытую источниками информацию – справился бы с этим куда лучше меня. Но я не был полицейским, и кроме меня распутывать этот змеиный клубок было некому.

– Подумайте, почему я пришел к вам. Все ли вы сделали правильно?

– Я сделал все, как вы сказали! Все!

Рискнуть?

– Я сказал, Нестор Пантелеймонович? А вы уверены в этом?

– А кто кроме вас?

– Много кто.

Кордава резко рассмеялся.

– Перестаньте… Всем известно про вас и Ксению Александровну.

Та-а-ак…

– Что известно?

– Слушайте, не разыгрывайте из меня идиота! – разозлился Кордава. – Всем известно, что вы состоите в партии Ксении Александровны! Что это ваша морганатическая супруга, а та, что живет в вашем поместье, – прикрытие и не более того. И у вас с Ксенией Александровной общий ребенок! По-моему, этого достаточно!

Достаточно?

– Ксения Александровна и попросила меня кое-что выяснить. Есть… пробелы, их надо заполнить. Все пошло не совсем так, как мы предполагали. Кто приходил к вам от Ксении Александровны?

– Вам нужно имя? Вы его не знаете?

– Назовите его, – потребовал я.