Атлантический океан, западнее азорских островов

Ударный авианосец «Цесаревич Николай»

Июль 2005 года

 

Встреча была организована довольно быстро и должна была состояться на ударном авианосце «Цесаревич Николай», несшем службу в Атлантическом океане, близ экватора. Государь должен был прибыть туда инкогнито, переместившись сначала на базу русского флота в Ницце, затем – самолетом снабжения из Ниццы прямиком на авианосец.

Мы с вице-президентом САСШ Мисли погрузились в «Боинг» и перелетели на Азорские острова. Эти острова, расположенные в Атлантическом океане, лет пятьдесят-шестьдесят назад были одним из самых оживленных воздушных перекрестков мира. Тогда еще не было надежных трансатлантических лайнеров, и все самолеты, выполняющие рейсы между Старым и Новым Светом, приземлялись здесь на дозаправку. Сейчас трансатлантических лайнеров полно – и Азорские острова стали частично военной базой, сданной в аренду Священной Римской Империи, частично раем для яхтсменов. Боевые корабли Кригсмарине и роскошные двух– трехпалубные яхты стояли рядом…

На Азорских островах мы сменили вид транспорта. В качестве вертолетного транспорта на этом аэродроме использовались большие русские «Сикорские», потому что только они могли летать на материк и обратно, обеспечивая достойную надежность и низкий расход топлива. Вертолет арендовал уже я – один огромный вертолет для нас двоих, и с переплатой за срочный случай. Испанка, работавшая в прокате, посмотрела на меня с подозрением – у меня были германские документы, я говорил по-немецки и был похож на немца, а немцы никогда не стали бы сорить деньгами, лишний пфеннинг не потратят. Но вертолет мне оформила – деньги есть деньги. Поблагодарив fröulein за помощь, я вышел обратно на летное поле VIP-терминала, и электрокар отвез меня и вице-президента к вертолету…

Проблема возникла, когда я объявил, куда мы должны лететь. Первый пилот самолета, немец по национальности, изумленно вытаращился на меня:

– Русский авианосец?

– Именно, герр… – я посмотрел на табличку с именем на груди, – герр Браушенбах. Именно туда я хочу попасть.

– Nein! Nein! Unmöglich! Verboten! [200]

Я достал из бумажника несколько купюр в тысячу рейхсмарок, положил на приборную доску рядом с ним.

– Nein! Wir abgeschossen! Nein! [201]

Понимая, что все немцы тупые и упертые ослы, и я так могу уговаривать его до второго пришествия, я сменил тактику.

– Герр Браушенбах. Это очень важно. – Я достал дипломатический паспорт, который у меня был, показал его немцу. – Это жизненно важно. Никто нас не собьет, наоборот, встретят со всем уважением…

Немец взял паспорт, посмотрел на него с сомнением. У немцев в подкорке сидит любовь к различным документам и понимание того, что если надо – то оно и в самом деле надо. Очень дисциплинированная нация.

– Spion? – осведомился немец.

– Diplomat, – обиделся я.

– Gut… – наконец-то решился немец, возвращая мне паспорт, – das verrückt… [202]

 

Истребители нашли нас, как только мы преодолели километров десять и вышли из зоны ограниченных полетов – она была над островом, это были сектора снижения военных и гражданских самолетов. Мы направлялись в сторону авианосной группы, вертолет был гражданским – но все равно, это было достаточным основанием для проверки.

Вертолет, несмотря на весь его немалый вес, шатнуло – реактивный самолет не мог поддерживать такую же скорость, как вертолет, – и истребитель прошел над нами, описывая круг…

Я протиснулся в кабину, показал на наушники:

– Lassen? [203]

Немец, уже смирившийся с тем, что везет сумасшедших, знаком приказал дать мне наушники.

Аппаратура связи была германской, «Telefunken», но все рации мира похожи одна на другую, чтобы квалифицированный радист мог работать на любой из них. Я надел гарнитуру рации, поставил на передачу, нашел частоту палубной авиации – три четыреста сорок килогерц, не забыл еще…

– …вертолет, направляющийся курсом норд-вест, немедленно назовите себя. Вы направляетесь к запретной для полетов зоне, ваш курс ведет к опасности, немедленно назовите себя, немедленно!

– На связи гражданский вертолет, курс норд-вест, позывной «Эпсилон-браво», повторяю – «Эпсилон-браво».

– Гражданский вертолет, этих позывных нет в таблице связи, назовите себя.

– ВВС, передайте этот позывной старшему летному офицеру на вашей посудине, немедленно, – я говорил по-русски, и то, что я говорил, показывало, что я знаю, кто на авианосце имеет право принимать решение и руководить летными операциями. – Повторяю, «Эпсилон-браво» для старшего летного офицера, немедленно.

– Гражданский вертолет «Эпсилон-браво», по фронту от вас запретная зона, не приближайтесь к ней, оставайтесь на месте.

Немец вопросительно посмотрел на меня.

– Продолжаем движение. Не торопитесь, баки полные.

Ответ пришел ровно через минуту.

– Гражданский вертолет «Эпсилон-браво», можете следовать своим курсом, запросите вышку три для обеспечения посадки. Удачи.

– Спасибо, и вам того же…

Я снял наушники.

– Erlaubt. [204]

 

Ударный авианосец «Цесаревич Николай» находился примерно пятьюдесятью милями западнее, даже северо-западнее Азорских островов, он стоял по ветру, готовый выпускать самолеты. На палубе возились техники, стояла дежурная авиагруппа – я заметил четверку тяжелых самолетов дальнего рубежа и несколько, семь или восемь, легких. Чуть в стороне, у самой кормы стоял вертолет поисково-спасательной службы в полной боевой. Нас приняли на самую корму, там был нарисован большой белый квадрат, и два летных техника помогали нам с посадкой. Сели удачно – волнения почти не было, да и не страшны такому гиганту волны. Под сотню тысяч тонн водоизмещения – не шутки…

На летной палубе, пахнущей, как и на всех авианосцах, реактивным топливом и горелой резиной, нас встретили несколько человек, одетых как летные техники, в коричневых легких ветровках и радиофицированных шлемах – здесь, на палубе, у каждого члена палубной команды была форма своего цвета, указывающая на его специальность. Коричневая форма означала, что перед вами технический специалист, механик по самолетной части.

Среди них был собеседник для Мисли – Его Императорское Величество, Николай Третий, и для меня – действительный тайный советник Путилов. Вероятно, господин Путилов выживет и при ядерном взрыве…

Мисли повели в адмиральскую каюту, она была здесь совсем недалеко, на корме. Мы с Путиловым отошли в сторону, к стенду, где летные техники возились с отремонтированным двигателем, гоняя его на режимах. Из-за шума тут можно было говорить в полный голос, не рискуя быть подслушанными.

Путилов был ниже меня больше чем на голову. За то время, пока мы не виделись, он постарел, в жидких волосах появилась седина, глаза были усталыми и строгими.

– Рад видеть вас в добром здравии, князь… – сказал Путилов с неискренней, вымученной улыбкой, – рад, что у вас все в порядке.

Я пожал плечами:

– А что может быть не в порядке?

Путилов, когда все это только затевалось, был категорически против, и не только он. Вообще, по моему скромному мнению, внешнюю разведку надо перетряхивать и сильно, иногда я жалею, что не приял пост министра без портфеля, тогда бы меня не сунули в персидское пекло, сидел бы в Петербурге, делами бы занимался по той же разведке. Разведка – это люди, с которых очень давно жестко не спрашивали за результат.

В чем может быть результат разведки? Для чего она существует? Почему-то считается, что дорогостоящие, рассчитанные на годы операции по внедрению агентов под чужим именем и под легендой что-то дают. Открою вам маленький секрет – нигде, кроме сцены синематографа, они ничего не дают. Ровным счетом ничего. При малейшем проявлении сколь-либо серьезного интереса к чему бы то ни было важному этот интерес отслеживается контрразведкой страны пребывания и деятельность агента, на подготовку и внедрение которого ушли миллионы, либо ставится под контроль, либо безжалостно пресекается.

А вот что делать с «Роял Датч Шелл»? Сэр Генри Детеринг создал громадную нефтяную компанию, занимается добычей на шельфе Северного моря, она лезет в Южную Америку, в Африку. У этой компании есть дочерняя компания, занимающаяся рисками, в персонале – бывшие сотрудники SAS и разведки. Лезут во все щели, вынюхивают, и ответ на все один – коммерческий интерес. Ищут возможности для вложения капитала.

А «Бритиш Американ Аэроспейс»? Это уже не «аэроспейс», это крупнейшая в мире компания, производящая оружие. У немцев таких две: «Рейнметалл» с дочками, принадлежащий Круппам, и «Краус Маффей Вегманн», принадлежащий неизвестным акционерам (вполне возможно, что нынешнему рейхсканцлеру в том числе), в Российской Империи есть казенные заводы и несколько частных. Но «Бритиш Американ Аэроспейс» по аудированному обороту крупнейшая, она производит все, от пулеметов и до космических ракет, она может вооружить современную армию от и до. Эти тоже присутствуют везде, в Африке, Латинской Америке, Японии, даже у нас, ведут какие-то переговоры, что-то поставляют, принимают плату всеми валютами мира, содержат гигантскую службу безопасности, целый корпус инструкторов и военных инженеров – дошло до того, что они сдают какую-то технику армии в лизинг и обеспечивают ее обслуживание силами гражданских специалистов. И везде, куда бы они ни совались, ответ один – коммерческий интерес.

А теперь возьмем меня. Я занимаюсь бизнесом в новом свете, бизнесом в кризисных регионах. Я знаю обстановку там не понаслышке, у меня есть специалисты, способные и готовые выполнять любые задачи, и этих специалистов не один и не десять – их сотни, а если надо – то и тысячи. Вероятно, обстановкой в Новом свете я владею едва ли хуже любой из русских разведывательных служб, а то и лучше. И все легально, а самое главное – почти бесплатно, если не доходит до необходимости вмешательства. Система не только существует на зарабатываемые ей деньги – но и приносит прибыль. Никого из нас нельзя арестовать просто за то, что я въехал в САСШ по чужим документам.

Скажите, можно ли было бы даже гениальному разведчику завербовать… ну, скажем, Марианну. Может быть, можно, только на это потребовалось бы не менее года. И гарантий никаких. А остальных, кто работает на меня? А как быть с тем, что происходит сейчас? У меня – прямые выходы на самый верх властной иерархии, на разведслужбы, возможность получать и передавать информацию. Возможность влиять на события. Сколько бы времени потребовалось для того, чтобы дать разведчику, действующему под прикрытием, такие возможности?

А у меня они есть. И прикрытие гениальное. Догадались какое? Правильно – коммерческий интерес.

Потому-то на меня и смотрит так исподлобья Путилов. Чувствует опасность…

– Я слышал, у вас были проблемы в Тегеране.

– Были, – подтвердил я, – как на это смотрит Служба?

Путилов отвернулся, стал смотреть на океан.

– Как на это смотрит служба? – надавил я.

– Нам до этого нет дела, – буркнул Путилов.

Врет. Почти наверняка врет. Но убедительно врет.

– Это не влияет ни на что.

– Вот как?

Конечно, Путилов знал, чем я занимаюсь. Не знал – подозревал. После того как на Запад бежал Котовский, – в сильную опалу попало МВД и возвысилось СЕИВК, третье отделение. Но это было незаслуженно – рано или поздно подонок найдется в любом ведомстве, в любой конторе. Помимо оргвыводов – под недоверие попали все существующие спецслужбы, началась организация параллельным систем… даже не разведки, а внешнего воздействия, так будет точнее. Это могло означать только одно – сокращение финансирования и влияния. Ни один бюрократ этого просто так не оставит.

– Вы можете оказать нам некоторую помощь… – сказал Путилов, смотря куда-то вдаль, в сторону Африки. – С вашими возможностями по легализации людей, получению информации, доставке грузов.

– Сударь, я просто занимаюсь коммерцией. Не более того.

Путилов пожал плечами:

– Как знаете. Честь имею.

Да уж, имеешь…

– Честь имею.

 

Мисли разговаривал с Николаем больше часа, все это время я находился на палубе, в кормовой части, рядом с вертолетом. Мой дед часто говорил мне – какого черта ты потерял в королевстве кривых зеркал, без него бы уже первый твой корабль обмывали. Может быть, даже бы этот…

Да, этот. Ударный авианосец, дальние походы, контркурсы с британцами и невидимые дуэли, больше тысячи человек в подчинении. Все это я променял на жизнь изгоя, своего в чужой стране – ни семьи, ни своего дома, только номера отелей, съемные виллы и постоянное чувство опасности. Иногда меня посещает чувство, что меня можно сравнить со сжатой пружиной – она сжата уже так давно, что если ее разжать…

– Господин Воронцов?

Я обернулся – на меня смотрел фон Пален, флигель-адъютант Его Величества. Ни титула, ни звания… ах, да, я же предатель.

– Его Императорское Величество изволят пригласить вас на разговор. Тет-а-тет и незамедлительно.

– Руки держать за спиной?

Фон Пален никак не отреагировал… вышколен как надо.

– Извольте… князь.

 

По традиции Государь Император при восшествии на престол получал звание адмирала флота, но Николай даже не пошил себе мундира. На нем была форма Гатчинской дивизии без знаков различия и только одна награда – Георгиевский крест.

Взглядом Николай повелел фон Палену удалиться, что он и сделал, аккуратно задраив за собой люк. Мисли в каюте уже не было, но я заметил на столе папку – в подобной хранится сов. секретная информация. Эти папки используются СРС, каждая из них имеет соответствующий цвет и вверху в углу – есть место для того, чтобы написать кодовое название операции. Такой белый прямоугольник – на этой папке он заполнен не был.

Интересно, что за папка.

Николай прошелся по каюте, было видно, что он раздражен и не знает, как поступить. Я молча ждал.

– Ich glaube nicht, – внезапно сказал он по-немецки. – Я им не верю. – Немецкий язык для всех офицеров русской армии был обязательным к изучению, его учили на случай совместных действий с рейхсвером против… понятно кого. Дворяне учили французский, а те, кто готовился действовать против главного противника, еще и английский. Знать несколько языков – очень удобно…

– Ich glaube nicht, dass sie, – я тоже перешел на немецкий, – но это не значит, что с ними нельзя иметь дело. Ты уверен, например, в наших союзнических отношениях со Священной Римской Империей?

– Нет. Все давно забыто.

– Североамериканцы думают только о своей выгоде, но это скорее плюс. Они предсказуемы. На их политику можно влиять. Гораздо сложнее и опаснее иметь дело с теми, кто тебя ненавидит и хочет любой ценой уничтожить.

Николай кивнул – оба мы понимали, о ком идет речь. Нельзя забывать о том, кто твой враг – напомнят.

– Мы никогда не станем союзниками.

– А когда у нас были другие союзники, кроме армии и флота?

Николай снова утвердительно кивнул. Психология осажденной крепости – есть люди, которые смеются над этим. Но смешного тут мало, достаточно посмотреть на историю России… как, например, мы подавили восстание в Австрии, предотвратив распад страны, – а через несколько лет вся Европа выступила против нас в Крыму.

– Они хотят, чтобы мы приняли участие в миротворческих операциях в Мексике и Бразилии, – сказал Николай, – прислали свои контингенты. Что ты думаешь об этом?

Несмотря на то что Мисли юридически был только вице-президентом – никому из нас и в голову не пришло задумываться над тем, насколько он правомочен предлагать такое. В Северо-Американских Соединенных Штатах нет наследственной монархии, но есть элита, которая выступает под флагами двух разных партий, меняет друг друга у власти, но никогда не теряет саму власть. За последние сто лет на президентских выборах в САСШ ни разу не победил независимый кандидат. Не было ни одной серьезной попытки создать политическую партию – конкурента республиканской и демократической партиям. Демократы, придя к власти, не только не прекратили бразильскую и мексиканскую кампанию – но и продолжили их, не сменив на посту даже министра обороны. Так что Мисли был вполне в своем праве, если бы он стал изгоем, – я бы это знал и все бы это знали.

– Ничего хорошего.

– Но разве ты не занимаешься этим же самым?

– Занимаюсь. Но тут дело в другом. Я зарабатываю деньги. Россия если туда придет – будет их тратить. Много.

Николай задумался, продолжая нервно вышагивать по каюте. Потом спросил:

– Что там вообще происходит?

– Ничего хорошего. У людей нет ощущения власти. Нет ощущения государственности. Их государственность не выходит за пределы барриос, они так долго живут без власти, что воспримут любую власть как угнетение. И у них есть на то основания – за последнее время у них сменилось восемь президентов и три Конституции, и ни от одного из них они не видели ничего хорошего. Власть приходит и уходит – остается только наркомафия.

– А что там делают североамериканцы? Нефть?

– Нет там никакой нефти. Верней, она есть, но она в офшорной зоне, в Мексиканском заливе. Есть еще какие-то месторождения в Баха Калифорния – но совсем небольшие, они почти не окупают себя. Там нет ни нефти, ни леса, ни плодородной земли, ни угля, ни руды, ни газа – там нет ничего.

– Но они там воюют.

– Они воюют там, чтобы не воевать потом на своей земле.

– А Бразилия?

– Там сложнее. Никакого повода вторгаться туда не было. Но сейчас – североамериканцы открыли там огромные месторождения нефти, правда, на очень большой глубине. Себестоимость… все это обойдется в копеечку, но это едва ли не Персидский залив на глубине от двух до четырех километров.

– Это обойдется им в копеечку.

– Как и нам – наши работы в Арктике, настанет время, когда любой нефти – не будет цены. Они стремятся застолбить за собой участки.

– И для этого ввязались в войну?

Я пожал плечами:

– Мир полон идиотов. Или, наоборот, – слишком умных людей. Война стоит почти два миллиарда в день – в чьих карманах они оседают?

Николай отмахнул рукой.

– Я решил. Мы будем присутствовать, но в самой минимальной форме, какую только позволит обстановка. Военные советники… поставки оборудования… не более того. У североамериканцев есть право закупать чужое оборудование?

– Нет. По закону – армия САСШ не имеет права тратить бюджетные ассигнования на закупку иностранного военного оборудования и снаряжения. Отдельные факты еще возможны, но не более.

Я улыбнулся.

– Но это легко обойти. Заключаешь договор с одной из контор, у которой громкое имя и большие возможности по лоббизму, открываешь фабрику… скажем, сборочную – и проблем нет. Вот с ним, – я показал на дверь, – проблем вообще никаких не будет. Немного денег на смазку шестерней – и деньги потекут рекой.

– А как же казенные предприятия?

– Казенные… Это тоже можно обойти… конечно, Министерство обороны включает в контракт пункт, согласно которому после конкурса на изделие проводится еще и конкурс на изготовителя изделия, [205] но это тоже при желании обходится.

– Хорошо. Ты этим всем и займешься… у тебя это получится лучше, чем у любого другого.

– Слушаюсь.

– Второе. Ты что-то нашел?

– Да.

Николай показал на дверь. Я молча кивнул – информация получена, время действовать. Собственно говоря – изначально, когда я готовился уходить за границу, это и было основной целью. Узнать, что и куда вывезли из Екатеринбурга-1000. Графит? Отработанные ТВЭЛы? [206] Готовые ядерные устройства? Когда и что рванет?

А ведь за это отвечаем мы. Берлинский мирный договор, Вашингтонские декларации – везде прописан принцип ответственности. Это у нас под боком все было создано…

– Серьезно?

– Не знаю. Скорее всего, да.

– Конкретно.

– Конкретно… в те дни над Атлантикой патруль дальнего рубежа с авианосной группировки засек неопознанный самолет. Погода была нелетной, самолет был поврежден… в конечном итоге – весь патруль сбили «Молнии», посланные с острова Вознесения.

– Это за пределами их досягаемости.

– Подвесные топливные баки, заправщик. У Британии здесь не так-то много подходящих аэродромов.

– То есть они прикрывали этот рейс.

– Да.

– И следы теряются.

– Точно. В Амазонке. Самая огромная из неизученных областей планеты, а после того, как североамериканцы наделали там дел – изучать ее желающих почти нет. В этих джунглях можно спрятать все что угодно – унесенный тайфуном авианосец, инопланетный космодром, город на несколько десятков тысяч жителей. Там двухъярусные джунгли, если самолет упал в них – его можно искать вечно.

– А если на самолете везли радиоактивные материалы, то место посадки зарастет очень быстро.

– И это так.

– Англичане знают?

– Теперь они знают то же самое, что и мы. В конце концов, они сбили американские самолеты и знали почему.

– Что предлагаешь?

– Без североамериканцев нам не обойтись. Никак. Нужно создавать совместную поисковую команду и немедленно.

– Проще сообщить во всех газетах.

– Не проще. Североамериканцам все это тоже ни к чему, не хватало только им проблем с ядерными материалами в зоне локального конфликта. Неважно, кто это уберет, главное – убрать, пока это не попало не в те руки.

– Как ты себе это видишь?

– Просто. Судно в офшорной зоне. Достаточно большое, чтобы вместить пару тяжелых вертолетов, поисковую команду человек… сорок. Оно же – стартовая площадка для беспилотников. Сначала работают они… у нас же есть машины для дистанционного контроля радиационного фона. Затем – группа обеспечения ядерной безопасности эвакуирует груз и, скажем… хоронит его на большой глубине. Концы – в воду…

Николай немного подумал, потом утвердительно кивнул. В конце концов, хороший командир просто подбирает хороший личный состав и дает ему свободу действий, а квалификацию Николая подтверждал Георгиевский крест – единственная награда, которую он носил в память о солдатах, погибших под его командованием. Он помнил, где, при каких обстоятельствах это произошло, и не хотел, чтобы атомный джинн вырвался на свободу…

 

 

5

 

Картинки из прошлого

Бейрут

Августа 2005 года

 

Как думаете, бывают ли на свете частные авианосцы?

Вы не правы – бывают.

Операция, которую нам предстояло провести, первая совместная американо-российская операция с начала 80-х годов, была крайне уязвимой в политическом отношении. Обоим странам грозила серьезная опасность. Российская Империя допустила грубейшие нарушения как Берлинского мирного договора, так и Вашингтонской конвенции о нераспространении ядерного оружия. Мы допустили, что под нашим крылом в Персии было организовано подпольное производство ядерных взрывных устройств, допустили, чтобы эти ядерные устройства вышли из-под контроля и попали в третью страну. Теперь любая пострадавшая страна имела право ставить вопрос о санкциях в отношении Российской Империи и возмещении ущерба в Гаагском международном трибунале. [207] Северо-Американские Соединенные Штаты не были заинтересованы в том, чтобы всплыла информация о нахождении в джунглях Амазонии потерпевшего катастрофу самолета с ядерными взрывными устройствами на борту, и о том, что уже потеряна целая группа боевых пловцов, действовавшая в этом районе. Тянуть было нельзя – информация просочилась, наличие крупного лагеря, разгромленного североамериканцами, говорила, что ищем устройства не одни мы. Откуда информация ушла? А кто сбил североамериканские самолеты, чтобы дать дорогу самолету из Персии, перевозящему смертельно опасный груз?

В результате переговоров был дан ход международной специальной операции. Основной риск брали на себя не Россия, не САСШ – основной риск брал на себя я как частный, но пользующийся доверием обеих сторон игрок. Россия и Северо-Американские Соединенные Штаты вкладывали деньги в проект и немалые деньги, я рисковал своей репутацией и вообще возможностью дальнейшей работы на рынке – но в случае удачи я получал очень приличную материально-техническую базу для бизнеса по безопасности и совершенно бесплатно.

Начнем с того, что я посетил Гамбург и через агентов находящейся там Гамбургской страховой компании судоходства приобрел судно. Контейнеровоз класса «Феедер» вместимостью две с половиной тысячи TEU, то есть две с половиной тысячи стандартных грузовых контейнеров. Этот контейнеровоз был не новым, но в хорошем состоянии. Спущен на воду в 82-м году, капитальный ремонт в пятом с заменой двигателя – теперь там стояли морские дизели «МАН» последнего поколения, а система управления с поворотными гондолами винтов и компьютерной системой контроля движения судном позволяла маневрировать с поразительной точностью, разворачиваясь чуть ли не на месте. Сторговать контейнеровоз мне удалось за довольно скромные деньги – пятьдесят шесть миллионов германских рейхсмарок с выплатой немедленно. Если бы я покупал в рассрочку, как обычно делается, то мне пришлось бы заплатить не менее семидесяти миллионов марок. Но я мог тратить деньги – это были не мои деньги. Деньги на покупку шли из российской и североамериканской казны.

Портом приписки судна был Вильгельмштадт, [208] но нанятая мною команда, все русские, с Одессы – перегнали контейнеровоз в Средиземное море и поставили на судоремонтную верфь в порту Бейрута. Там судно капитально переоборудовали по чертежам, которые были разработаны военно-морским министерством как базовые для переоборудования судов на время особого периода.

Особый период – это предвоенное состояние. На Российскую Империю произвело большое впечатление то, как германские подводные лодки во время Мировой войны парализовали не только военное, но и коммерческое судоходство в Атлантике. Хоть мы и не критически зависим от состояния морской торговли – был разработан проект быстрого увеличения тоннажа авианосного флота за счет переоборудования в десантные корабли-вертолетоносцы гражданских судов – сухогрузов и контейнеровозов. Но борьба с подводными лодками – таким было только официальное объяснение разработке переделанных контейнеровозов. На самом деле этот проект нужен был на случай, если мы вынуждены будем вторгнуться в державу, находящуюся за пределами европейского континента и обладающую очень мощным флотом. Нам нужно будет в критически малый промежуток времени нарастить мощь своего авианосного и вертолетоносного флота для того, чтобы быстро перебросить по морю очень крупные соединения пехоты со средствами поддержки и даже бронетехникой. Гражданские суда под нашим флагом, которые можно за срок менее месяца переоборудовать в вертолетоносец, способный принять три-четыре поисковых или десантных вертолета и батальон пехоты с какой-то техникой и припасами на первое время – нужны нам были именно на время особого периода. По этой же самой причине строительство некоторых типовых серий контейнеровозов и сухогрузов субсидировалось из казны.

Кстати, вопрос на сообразительность: зачем стране, у которой в настоящее время есть одиннадцать полноценных авианосцев с катапультами, тратить немалые деньги на разработку истребителей-бомбардировщиков реактивного взлета-посадки?

Ага, для поддержки отечественной инженерной школы, точно.

Переделка была замечательна тем, что по внешнему виду контейнеровоз остался контейнеровозом. Зато изнутри…

Из контейнеров, загруженных на контейнеровоз, сделали что-то вроде казарм как минимум на усиленную роту, склады для хранения припасов, саму палубу подняли. Укрепили корпус судна и даже сделали что-то вроде сотовых водонепроницаемых переборок для повышения живучести судна. В надстройке изнутри поставили дополнительное бронирование, чтобы судно могло выдерживать обстрел… скажем, с вертолета. В нескольких контейнерах находился разведывательный штаб с полным комплектом аппаратуры. Сама аппаратура связи и разведки была частично замаскирована под обычную аппаратуру, частично находилась на выдвижных вышках.

Поверх этого всего поставили жаропрочную палубу, пригодную для того, чтобы с нее могли взлетать даже истребители вертикального взлета-посадки, и поставили довольно сложную конструкцию для обеспечения скрытности. Трудно описать этот механизм, можно сказать только то, что в транспортном положении судно выглядит как контейнеровоз, доверху набитый контейнерами, а в боевом положении все это раскрывается, и перед вами возникает площадка на три посадочных места для средних вертолетов и два – для тяжелых.

Кроме того, на этом судне был полный комплект аппаратуры для управления беспилотниками, хранились два беспилотника самолетного типа и один вертолетного со всем необходимым для запуска. Хранилось здесь и все необходимое для устройства плавучего причала, а также несколько лодок RHIB среднего и тяжелого класса.

Короче, за казенный счет я оказался владельцем крупного судна для поддержки специальных операций. С ним я мог оперативно действовать в пределах до пятисот километров от береговой полосы: проводить разведку, высаживать и эвакуировать разведгруппы, проводить гуманитарные операции. А если мне по сходной цене продадут пару истребителей вертикального взлета-посадки, то я могу даже вести маленькую частную войну.

Вот что значит детская дружба с Его Величеством! Шучу…

Затем я приобрел вертолеты. Компания Сикорского под видом гражданских продала мне два своих гиганта 89-й модели в варианте для поддержки специальных операций, то есть с радарной системой от истребителя, штангой для дозаправки в воздухе, комплектом оборудования для обеспечения возможности полета в кромешной тьме, аппаратурой РЭБ. Не было только оружия и турелей под него – но это дело легко поправимое. Покупали, покупаем и будем покупать…

Стрелковое вооружение, включая легкие и тяжелые пулеметы, мне, только что ставшему дилером бельгийской «FN» и богемской «Заводы Шкодовы», и вовсе проблем не составило.

Зачем мне такая махина? А вы знаете, что происходит в Мексиканском заливе? Там нефтяные вышки, а боевики стараются напасть на них. Таскают наркотики. С западного побережья Мексики рекой течет амфетамин и синтетические наркотики с Гонконга, попадается даже героин. В Мексике особо ширяться некому, денег нет, поэтому вся наркота идет в Штаты. Поговорить с нужными людьми, пара презентаций, пара счетов на Багамах, где их не достанет Служба внутренних доходов САСШ, немного пообщаться со службами безопасности нефтяных компаний – и вот тебе контракт на обеспечение безопасности в зоне Залива. Или несколько. Такие тяжелые вертолеты мне не нужны, куплю несколько легких, поставлю пулеметы, несколько снайперов с тяжелыми винтовками, легкие пулеметные и артиллерийские катера – вот тебе и дело. Дел вообще полно, только успевай поворачивайся.

Но сначала надо сделать то, ради чего все это сделано.

 

В Бейрут, город, где я не был почти тринадцать лет, я прибыл рейсом авиакомпании «Пан-Американ» из Майами. Когда огромный, двухпалубный «Мак-ДонеллДуглас» начал разворачиваться над заливом, чтобы занять место на посадку – к глазам подступили слезы. Но я сдержал себя.

Офицеры не плачут. Это память сочится из глаз.

Аэропорт восстановили полностью. Тогда – в 92-м – за него шли тяжелые бои, аэропорт был нужен как плацдарм для высадки. Сейчас был построен дополнительный, третий терминал, сверкающий на солнце причудливыми гранями огромного стеклянного кристалла. И лишь большой, рубленный из русской березы крест у самой длинной полосы, встречающий и провожающий самолеты, напоминал здесь о крови, которая была пролита.

Со своим дипломатическим паспортом я прошел таможню по «зеленому коридору». Работал кондиционер, в самом здании аэропорта, в посттаможенной зоне шла бойкая торговля – Бейрут. Глядя на веселых, уверенных в себе людей, трудно себе представить обгорелые развалины и страшный трупный запах, который висел над городом подобно смогу.

Диспетчер на автостоянке махнул жезлом, очередное такси ловко остановилось рядом со мной.

Я посмотрел на часы – время еще было.

– На бульвар Кайзера Вильгельма. И можете не спешить, сударь.

Шофер тронул машину с места.

 

Наверное, это судьба. Ее злая насмешка. Такси застряло в пробке как раз на Аль-Рашидин. У того места, где я не хотел бы оказаться никогда. У того места, которое я просто не мог пропустить, посетив Бейрут. Я сам не хотел идти туда – меня просто понесли бы туда ноги.

– Получите, сударь. – Я хлопнул шофера по плечу, протянул стодолларовую купюру. Поездка стоила не более тридцати, если перевести на рубли.

– Премного благодарен, сударь, сейчас…

Не слушая шофера, я вылез из машины, сильно хлопнув дверью. Пошел по тротуару – точнее, не пошел, ноги меня понесли. Это не отговорка – мол, я не хотел, ноги сами принесли. Хотите верьте, хотите нет, но это так и есть.

Аль-Рашидин, 19. Высотка, выделяющаяся даже на фоне высотной застройки побережья.

Начало пути…

Я не ошибался, не врал себе – это начало пути, оно здесь. Оно не в Санкт-Петербурге, не в Кронштадте, не в Севастополе и даже не в той крепости крестоносцев Бофор, в которой я встретился с советником Бергеном и согласился шагнуть за грань. Из офицера русского флота – стать офицером разведки и убить ублюдка, десять раз заслужившего смерть. Оно здесь, на Аль-Рашидин, 19, где я предал сам себя, предал женщину, которую любил, предал свое будущее. Ничего уже не изменить. Все, что произошло с тех дней 92-го года, это мой путь. А Юлия – моя плата.

За все надо платить. За все.

Но если ничего не изменить – почему же так больно? Почему же до сих пор так больно?

 

Если хочешь идти – иди…

Если хочешь забыть – забудь…

Только знай, что в конце пути…

Ничего уже не вернуть.

 

Эту песенку в последнее время часто крутили на разных радиочастотах. В отличие от обычной танцевальной музыки она поражала какой-то глубиной…

 

Не дает до утра спать

Снег растаявший, он – вода

Ты одно лишь должна знать.

Я люблю тебя – навсегда…

Если хочешь идти – иди…

Если хочешь забыть – забудь…

Только знай, что в конце пути…

Ничего уже не вернуть.

 

Да, точно. Ничего – не вернуть. Слишком поздно.

Совсем рядом, это уже местный колорит, такая экзотика считается нормой в самых богатых кварталах – с тележки торговал торговец. Бейрут оставался многонациональным городом – и торговец был армянином. Смуглый, горбоносый, он заворачивал в тончайший армянский лаваш свежеизжаренную на жиру баранину, щедрой рукой добавлял зелени и предлагал это прохожим. Опасно для здоровья: море холестерина, подозрительное, не прошедшее ветеринарный контроль и… удивительно вкусно.

Я купил большой лаваш с мясом, умял его прямо здесь, у тележки, только так поняв, как я голоден. Это у меня бывает с тех пор – могу двое суток вообще ничего не есть, потом как начну… Тут же заплатил за еще один лаваш с мясом. Армянский торговец смотрел на меня добрыми черными глазами.

– Вкусно, ара?

– Вкусно, сударь. Спасибо вам…

Простые слова, на которые можно дать простой ответ, но торговец пристально всмотрелся мне в глаза – и лишь молча кивнул. Протянул мне вторую лепешку.

Почему я не пытался найти Юлию? А зачем? Чтобы было, еще больнее? Я отрекся от всего, что было – вот и все.

 

До порта я добрался пешком, пройдя по бульвару Корниш. Добраться до него иным способом вышло бы медленнее, бульвар, ярмарка тщеславия – всегда забит машинами, особенно сейчас, днем. От блеска зеркальных панелей на небоскребах режет глаз.