Мы поможем в написании ваших работ!
ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?
|
Некрасов Н. А. – Балет (отрывки)
Свирепеет мороз ненавистный. Нет, на улице трудно дышать. Муза! нынче спектакль бенефисный, Нам в театре пора побывать.
Мы вошли среди криков и плеска. Сядем здесь. Я боюсь первых мест, Что за радость ослепнуть от блеска Генеральских, сенаторских звезд. Накрахмаленный денди и щеголь (То есть купчик — кутила и мот) И мышиный жеребчик (так Гоголь Молодящихся старцев зовет), Записной поставщик фельетонов, Офицеры гвардейских полков И безличная сволочь салонов — Всех молчаньем прейти я готов! До балета особенно страстны Армянин, персиянин и грек, Посмотрите, как лица их красны (Не в балете ли весь человек?). В маскарадной и в оперной зале, За игрой у зеленых столов, В клубе, в думе, в манеже, на бале, Словом: в обществе всяких родов, В наслажденьи, в труде и в покое, В блудном сыне, в почтенном отце, — Есть одно — угадайте, какое? — Выраженье на русском лице?.. Впрочем, может быть, вам недосужно. Муза! дай — если можешь — ответ! Спору нет: мы различны наружно, Тот чиновник, а этот корнет, Тот помешан на тонком приличьи, Тот играет, тот любит поесть, Но вглядись: при наружном различьи В нас единство глубокое есть: Нас безденежье всех уравняло — И великих и малых людей — И на каждом челе начертало Надпись: «Где бы занять поскорей?» Что, не так ли?.. История та же, Та же дума на каждом лице, Я на днях прочитал ее даже На почтенном одном мертвеце. Если старец игрив чрезвычайно, Если юноша вешает нос — Оба, верьте мне, думают тайно: Где бы денег занять? вот вопрос!
Разорило чиновников чванство, Прожилась за границею знать; Отчего оголело дворянство, Неприятно и речь затевать! На цветы, на подарки актрисам, Правда, деньги еще достаем, Но зато пред иным бенефисом Рубль на рубль за неделю даем. Как же быть? Не дешевая школа Поощрение граций и муз… Вянет юность обоего пола, Терпит даже семейный союз: Тщетно юноши рыщут по балам, Тщетно барышни рядятся в пух — Вовсе нет стариков с капиталом, Вовсе нет с капиталом старух! Не развозят картонок нарядных Изомбар, Андрие и Мошра, А звонят у подъездов парадных С неоплаченным счетом с утра. Что модистки! Злосчастные прачки Ходят месяц за каждым рублем! Опустели рысистые скачки, Жизни нет за зеленым столом. Кто, бывало, дурея с азарту, Кряду игрывал по сту ночей, Пообедав, поставит на карту Злополучных пятнадцать рублей И уходит походкой печальной В думу, в земство и даже в семью Отводить болтовней либеральной Удрученную душу свою. Купишь что-нибудь — дерзкий приказчик Ассигнацию щупать начнет И потом, опустив ее в ящик, Долгим взором тебя обведет, — Так и треснул бы!..
Есть в России еще миллионы, Стоит только на ложи взглянуть, Где уселись банкирские жены, — Сотня тысяч рублей, что ни грудь! В жемчуге лебединые шеи, Бриллиант по ореху в ушах! В этих ложах — мужчины евреи, Или греки, да немцы в крестах. Нет купечества русского (стужа Напугала их, что ли?). Одна Откупщица, втянувшая мужа В модный свет, в бельэтаже видна. Весела ты, но в этом веселье Можно тот же вопрос прочитать. И на шее твоей ожерелье — Погодила б ты им щеголять!
Пусть оно красоты идеальной, Пусть ты в нем восхитительна, но — Не затих еще шепот скандальный, Будто было в закладе оно: Говорят, чтобы в нем показаться На каком-то парадном балу, Перед гнусным менялой валяться Ты решилась на грязном полу, И когда возвращалась ты с бала, Ростовщик тебя встретил — и снял Эти перлы… Не так ли достала Ты опять их?.. Кредит твой упал, С горя запил супруг сокрушенный, Бог бы с ним! Расставаться тошней С этой чопорной жизнью салонной И с разгулом интимных ночей; С этим золотом, бархатом, шелком, С этим счастьем послов принимать. Ты готова бы с бешеным волком Покумиться, чтоб снова блистать, Но свершились пути провиденья, Всё погибло — и деньги, и честь! Нисходи же ты в область забвенья И супругу дай дух перевесть! Слаще пить ему водку с дворецким, «Не белы-то снеги» распевать, Чем возиться с посольством турецким И в ответ ему глупо мычать…
Тешить жен — богачам не забота, Им простительна всякая блажь. Но прискорбно душе патриота, Что чиновницы рвутся туда ж. Марья Савишна! вы бы надели Платье проще! — Ведь как ни рядись, Не оденетесь лучше камелий И богаче французских актрис! Рассчитайтесь, сударыня, с прачкой Да в хозяйство прикиньте хоть грош, А то с дочерью, с мужем, с собачкой За полтину обед не хорош!
Марья Савишна глаз не спускала Между тем с старика со звездой. Вообще в бельэтаже сияло Много дам и девиц красотой. Очи чудные так и сверкали, Но кому же сверкали они? Доблесть, молодость, сила — пленяли Сердце женское в древние дни. Наши девы практичней, умнее, Идеал их — телец золотой, Воплощенный в седом иудее, Потрясающем грязной рукой Груды золота…
Время антракта Наконец-то прошло как-нибудь. (Мы зевали два первые акта, Как бы в третьем совсем не заснуть.) Утомились мы, вальс африканский Тоже вышел топорен и вял, Но явилась в рубахе крестьянской Петипа — и театр застонал! Всё — до ластовиц белых в рубахе — Было верно: на шляпе цветы, Удаль русская в каждом размахе… Не артистка — волшебница ты! Ничего не видали вовеки Мы сходней: настоящий мужик! Даже немцы, евреи и греки, Русофильствуя, подняли крик. Всё слилось в оглушительном «браво», Дань народному чувству платя. Только ты, моя Муза! лукаво Улыбаешься… Полно, дитя! И ты думаешь: «Гурия рая! Ты мила, ты воздушно легка, Так танцуй же ты „Деву Дуная“, Но в покое оставь мужика! В мерзлых лапотках, в шубе нагольной, Весь заиндевев, сам за себя В эту пору он пляшет довольно, Зиму дома сидеть не любя. Подстрекаемый лютым морозом, Совершая дневной переход, Пляшет он за скрипучим обозом, Пляшет он — даже песни поет!..»
Некрасов Н. А. - Так говорила актриса отставная…
Так говорила (…) актриса отставная, Простую речь невольно украшая Остатками когда-то милых ей, А ныне смутно памятных ролей, — Но не дошли до каменного слуха Ее проклятья, — бедная старуха Ушла домой с Наташею своей И по пути всё повторяла ей Свои проклятья черному злодею.
Но (не) сбылись ее проклятья… Ни разу сон его спокойный не встревожил Ни черт, ни шабаш ведьм: до старости он дожил Спокойно и счастливо, денег тьму Оставивши в наследство своему Троюродному дяде… А старуха Скончалась в нищете — безвестно, глухо, И, чтоб купить на гроб ей три доски, Дочь продала последние чулки.
|