Образованность как отчуждение природного бытия

 

Таким образом, то, благодаря чему индивид здесь обладает значимостью и действительностью, есть образованность. Его истинная первоначальная натура и субстанция есть дух отчуждения природного бытия. Вот почему это отрешение в такой же мере есть его цель, как и наличное бытие его; в то же время оно есть средство или переход как мысленной субстанции в действительность, так и наоборот — переход определенной индивидуальности в существенность. Эта индивидуальность образованием подготовляет себя к тому, что есть она в себе, и лишь благодаря этому она есть в себе и обладает действительным наличным бытием; насколько она образованна, настолько она действительна и располагает силой. Хотя самость знает, что она здесь действительна как «эта» самость, тем не менее ее действительность состоит единственно в снятии природной самости; первоначально определенная натура сводится поэтому к несущественному различию величин, к большей или меньшей энергии воли. Цель же и содержание ее принадлежат единственно самой всеобщей субстанции и могут быть только некоторым «всеобщим»; особенность какой-нибудь натуры, становясь целью и содержанием, есть нечто бессильное и недействительное; она есть вид, который тщетно и комично старается осуществить себя; она есть противоречие, состоящее в том, что особенному сообщается действительность, которая непосредственно есть всеобщее. Если поэтому индивидуальность ложно полагается в особенности натуры и характера, то в реальном мире нет индивидуальностей и характеров, а индивиды обладают друг для друга равным наличным бытием; такая мнимая (vermeintliche) индивидуальность есть именно наличное бытие, которое только мнится (das Gemeinte) и которое не имеет постоянства в том мире, где только то обретает действительность, что отрешается от самого себя и в силу этого есть лишь всеобщее. — То, что мнится, считается поэтому тем, что есть оно, некоторым видом. Вид (Art) — не совсем то же самое, что espèce — «из всех кличек — самая ужасная, ибо обозначает посредственность и выражает высшую степень презрения» [31]. «Art und in seiner Art gut sein» — это, однако, немецкое выражение, которое придает этому значению благопристойный вид, — словно мнится нечто не столь уж плохое, или выражение, которое и в самом деле еще не содержит в себе сознания того, что такое вид и что такое образованность и действительность.

То, что по отношению к отдельному индивиду представляется как его образование, есть существенный момент самой субстанции, а именно непосредственный переход ее мысленной всеобщности в действительность, или ее простая душа, благодаря которой в-себе[-бытие] есть «признанное» и наличное бытие. Движение индивидуальности, осуществляющей свое образование, есть поэтому непосредственно становление ее как всеобщей предметной сущности, т. е. становление действительного мира. Последний, хотя и возник благодаря индивидуальности, для самосознания есть нечто непосредственно отчужденное и имеет для него форму непоколебимой действительности. Но, будучи в то же время уверенным, что этот мир есть его субстанция, самосознание старается овладеть им; оно достигает этой власти над миром благодаря образованности, которая с этой стороны проявляется таким образом, что оно соответствует действительности и притом в такой степени, в какой ему позволяет энергия первоначального характера и таланта. То, что здесь кажется проявлением силы индивида, под, которую подпадает субстанция и тем самым снимается, есть то же самое, что претворение субстанции в действительность. Ибо, сила индивида состоит в том, что он сообразовывается с ней, т. е. что он отрешается от своей самости, стало быть, полагает себя как предметную сущую субстанцию. Его образованность и его собственная действительность есть поэтому претворение самой субстанции в действительность.

 

(α) Хорошее и дурное, государственная власть и богатство

 

Самость для себя действительна только, будучи снята. Она поэтому для себя не составляет единства сознания себя самой и предмета; этот последний для нее есть негативное ее. — Благодаря самости как душе субстанция, следовательно, так развивается в своих моментах, что противоположное одушевляет «другое», каждый момент своим отчуждением сообщает другому устойчивое существование и равным образом получает его от него. В то же время каждый момент имеет свою определенность как некоторую неодолимую значимость, а также некоторую устойчивую действительность по отношению к другому. Наиболее всеобщим образом мышление фиксирует это различие посредством абсолютного противоположения хорошего и дурного, кои, избегая друг друга, никак не могут стать одним и тем же. Но непосредственный переход в противоположное — душа этого устойчивого бытия; наличное бытие, напротив, есть превращение всякой определенности в противоположную ей, и лишь это отчуждение есть сущность и сохранение целого Рассмотрим теперь это претворяющее в действительность движение и одушевление моментов; отчуждение будет отчуждаться от самого себя, и целое благодаря ему вернет себя обратно в свое понятие.

Прежде всего рассмотрим самое простую субстанцию в непосредственной организации ее налично сущих, [но] еще не одушевленных моментов. — Подобно тому как природа раскладывается на всеобщие стихии, из коих воздух есть сохраняющаяся чисто всеобщая прозрачная сущность, вода — сущность, которая всегда приносится в жертву, огонь — их оживотворяющее единство, которое точно так же всегда растворяет их противоположность, как и раздваивает их простоту на противоположности; земля, наконец, есть крепкий узел этого расчленения и субъект этих сущностей, равно как и их процесса, их исход и их возвращение; — так же точно на такие же всеобщие, но духовные массы раскладывается внутренняя сущность или простой дух как некий мир обладающей самосознанием действительности — на первую массу, в себе всеобщую, себе самой равную духовную сущность, — на другую массу, для-себя-сущую сущность, внутри себя ставшую неравной, собою жертвующую и себя отдающую, — и на третью сущность, которая, как самосознание, есть субъект и которой самой непосредственно присуща сила огня; — в первой сущности она сознает себя как в-себе-бытие, во второй она благодаря пожертвованию всеобщим становится для-себя-бытием. Сам же дух есть в-себе — и для-себя-бытие целого, которое раздваивается на субстанцию как постоянную и на субстанцию как собою жертвующую и которое точно так же берет их обратно в свое единство и притом как вспыхивающее и их поглощающее пламя и как сохраняющаяся форма их. — Мы видим, что эти сущности соответствуют общественности и семье нравственного мира, но лишены того домашнего духа, которым обладают последние; напротив того, если судьба чужда этому духу, то самосознание здесь есть действительная власть этих сущностей и чувствует себя таковой.

Рассмотрим эти члены, как они представляются прежде всего внутри чистого сознания в качестве мыслей или в-себе-сущих [членов], и равным образом как представляются они в действительном сознании в качестве предметных сущностей. — В форме простоты первая сущность как себе самой равная непосредственная и неизменная сущность всякого сознания есть хорошее — независимая духовная мощь в-себе[-бытия], при которой движение для-себя-сущего сознания играет только роль примера. Другая, напротив того, есть пассивная духовная сущность или всеобщее, поскольку оно обрекает себя на жертву и позволяет индивидам заимствовать у него сознание их единичности; оно есть ничтожная сущность, дурное. — Эта абсолютная растворимость сущности сама постоянна; как первая сущность есть основа, исходный пункт и результат индивидов, которые в ней совершенно всеобщи, так и вторая, напротив того, есть, с одной стороны, жертвующее собою бытие для другого, с другой стороны, именно поэтому — их постоянное возвращение к самим себе как единичному, и их перманентное для-себя-становление.

Но эти простые мысли о хорошем и дурном столь же непосредственно отчуждаются; они — действительны и в действительном сознании [существуют] как предметные моменты. Так, первая сущность есть государственная власть, вторая — богатство. — Государственная власть в такой же мере есть простая субстанция, как и всеобщее произведение, само абсолютное дело, в котором для индивидов выражена их сущность и в котором их единичность есть просто лишь сознание их всеобщности; точно так же государственная власть есть произведение и простой результат, из которого исчезает то обстоятельство, что произведение это проистекает из их действования; произведение остается абсолютной основой и опорой всего их действования. — Эта простая эфирная субстанция их жизни в силу этого определения своего неизменного равенства себе самой есть бытие и тем самым лишь бытие для другого. Она, следовательно, в себе есть непосредственно то, что противоположно ей самой, [т. е.] богатство. Хотя богатство есть то, что пассивно или ничтожно, оно есть равным образом всеобщая духовная сущность, столь же постоянно получающийся результат труда и действования всех, как он снова растворяется в потреблении всех. В потреблении, правда, индивидуальность становится для себя или единичной индивидуальностью, но само это потребление есть результат всеобщего действования, точно так же это богатство с своей стороны порождает всеобщий труд и потребление всех. Действительное имеет лишь духовное значение непосредственного всеобщего бытия. Предполагается, конечно, что в этом моменте каждое отдельное лицо поступает своекорыстно, ибо это есть момент, в котором оно сообщает себе сознание того, что оно есть для себя, и в силу этого оно не считает этот момент чем-то духовным; но даже при одном только внешнем рассмотрении оказывается, что в своем потреблении каждый дает потреблять всем, в своем труде он работает точно так же для всех, как и для себя, и все — для него. Его для-себя-бытие поэтому в себе всеобще, и своекорыстие есть нечто такое, что только мнится, что не может добиться того, чтобы сделать действительным то, что оно мнит, а именно, совершить нечто такое, что не послужило бы ко благу всех.

 

(β) Суждение самосознания, благородное и низменное сознание

 

Таким образом, в обеих этих духовных силах самосознание узнает свою субстанцию, содержание и цель: оно созерцает в них свою двойную сущность, в одной — свое в-себе-бытие, в другой — свое для-себя-бытие. — Но вместе с тем оно в качестве духа есть негативное единство их устойчивого существования и разъединения индивидуальности и всеобщего, или действительности и самости. Господство и богатство поэтому имеются налицо для индивида как предметы, т. е. как такие, от которых он чувствует себя свободным и мнит, будто может выбирать между ними и даже отказаться от обоих. В качестве этого свободного и чистого сознания он противостоит сущности как такой, которая есть только для него. Он обладает в таком случае сущностью как сущностью внутри себя. — В этом чистом сознании моменты субстанции для него суть не государственная власть и богатство, а мысли о хорошем и дурном. — Но самосознание, далее, есть отношение чистого сознания индивида к его действительному сознанию, мысленного — к предметной сущности, оно по существу есть суждение. — Правда, для обеих сторон действительной сущности уже из их непосредственных определений явствовало, какая сторона — хорошее и какая — дурное: хорошее — государственная власть, дурное — богатство. Но это первое суждение нельзя рассматривать как духовное суждение, ибо в нем одна сторона была определена только как в-себе-сущее или положительное, а другая — только как для-себя-сущее и негативное. Но как духовные сущности, поскольку каждая из них есть взаимопроникновение обоих моментов, они, следовательно, не исчерпываются указанными определениями; и самосознание, которое относится к ним, есть в себе и для себя; оно должно поэтому относиться к каждому двояко, благодаря чему обнаружится их природа, которая состоит в том, что они суть отчужденные от самих себя определения. —

Для самосознания, далее, тот предмет хорош и в себе, в котором оно находит себя само, а тот, в котором он находит противное себе, — плох; хорошее есть равенство предметной реальности с ним, дурное же — их неравенство. В то же время то, что для него хорошо и дурно, хорошо и дурно в себе, ибо самосознание есть именно то, в чем оба эти момента в-себе-бытия и для-него -бытия суть одно и то же; оно есть действительный дух предметных сущностей, и суждение есть доказательство его мощи (Macht) в них, которая делает (macht) их тем, что они суть в себе. Не то, как они непосредственно в себе самих суть равное или неравное, т. е. не абстрактное в-себе- или для-себя-бытие, есть их критерий и их истина, а то, что суть они в соотношении духа с ним, их равенство или неравенство с ним. Его отношение к ним, которые полагаются прежде всего как предметы, [т. е.] превращаются благодаря ему во в-себе [-бытие], становится в то же время их рефлексией в себя самих, в силу чего они обретают действительное духовное бытие и выступает то, что составляет их дух. Но так же как их первое непосредственное определение отличается от отношения духа к ним, так и это третье, [т. е.] их собственный дух, будет отличаться от второго. — Их второе «в себе», которое выступает благодаря отношению духа к ним, прежде всего уже должно давать другой результат, нежели непосредственное «в себе», ибо это опосредствование духа, напротив, вызывает движение непосредственной определенности и делает ее чем-то иным.

Вследствие этого сущее в себе и для себя сознание находит, конечно, в государственной власти свою простую сущность и устойчивое существование вообще, но не свою индивидуальность как таковую; оно находит, конечно, свое в-себе-бытие, но не свое для-себя-бытие, оно находит, напротив, что действование как единичное действование в нем отвергнуто и принуждено к повиновению. Индивид перед этой властью рефлектируется в себя самого; она для него — угнетающая сущность и дурное (das Schlechte);^{5} ибо вместо того, чтобы быть «равным», она попросту (schlechthin) «неравное» индивидуальности. — Напротив, богатство есть «хорошее»; оно стремится ко всеобщему потреблению, приносит себя в жертву и доставляет всем сознание их самости. Оно в себе есть всеобщее благо; если оно отказывает в каком-нибудь благодеянии и не всякой потребности идет навстречу, то это — случайность, которая не причиняет никакого ущерба его всеобщей необходимой сущности, состоящей в том, чтобы распределяться между всеми индивидами и быть тысячеруким подателем.

Оба эти суждения сообщают мыслям о хорошем и дурном содержание, противоположное тому, которое у них было для нас. — Но самосознание вступило лишь в неполное соотношение со своими предметами, а именно — только согласно критерию для-себя-бытия. Но сознание есть точно так же в-себе-сущая сущность и должно в такой же мере сделать критерием эту сторону, чем только и завершается духовное суждение. С этой стороны сущность его выражает ему государственная власть; она есть, с одной стороны, покоящийся закон, а с другой стороны, государственное управление и повеление, которые вносят порядок в единичные движения всеобщего действования; одно есть сама простая субстанция, другое — ее действование, оживотворяющее и сохраняющее ее самое и всех. Индивид, таким образом, находит, что тут выражены, организованы и приведены в действие его основа и сущность. — Напротив того, в наслаждении богатством он не узнает своей всеобщей сущности, а обретает только преходящее сознание и наслаждение самим собою как для-себя-сущей единичностью, а также неравенством со своей сущностью. — Понятия хорошего и дурного получают здесь, стало быть, содержание, противоположное прежнему.

Каждый из этих двух способов составления суждений находит некоторое равенство и некоторое неравенство; первое составляющее суждения сознание находит государственную власть неравной ему, а наслаждение богатством — равным ему, тогда как, напротив, второе находит государственную власть равной ему, а богатство — неравным ему. Налицо имеется двоякое нахождение равенства и двоякое нахождение неравенства, противоположное отношение к обеим реальным существенностям. — Мы должны обсудить само это разное составление суждений, к чему нам следует применить предложенный критерий. Согласно этому отношение сознания, находящее равенство, есть «хорошее», а находящее неравенство — «дурное»; и оба эти способа отношения теперь сами должны быть установлены как различные формообразования сознания. Сознание, благодаря тому что оно ведет себя по-разному, само подходит под определение различия хорошего или дурного, вне зависимости от того, имеет ли оно принципом для-себя-бытие или чистое в-себе-бытие, ибо оба — одинаково существенные моменты; двоякое составление суждений, которое было рассмотрено, представляло принципы разделенными и содержит поэтому только абстрактные способы составления суждении. Действительному сознанию присущи оба принципа, и различие приходится только на его сущность, а именно на отношение его самого к тому, что реально.

Способы этого отношения противоположные: один — это отношение к государственной власти и богатству как некоторому равному, другой — как к неравному. — Сознание отношения, находящего равенство, есть благородное сознание. В общественной власти оно рассматривает равное с ним в том смысле, что оно имеет в ней свою простую сущность и претворение в действие этой сущности, и служит ей с действительным повиновением, равно как и с внутренним уважением. Точно так же в богатстве оно видит равным себе то, что богатство дает ему сознание его другой существенной стороны — для-себя-бытия; поэтому оно рассматривает богатство также как сущность по отношению к себе, а того, от которого оно получает наслаждение, оно признает благодетелем и считает себя весьма ему обязанным.

Сознание другого отношения, напротив того, есть низменное сознание, которое отстаивает неравенство с обеими существенностями, видит в верховной власти, следовательно, оковы и подавление для-себя-бытия, а потому ненавидит властителя, повинуется с затаенной злобой и всегда готово к мятежу; в богатстве, благодаря которому оно достигает наслаждения своим для-себя-бытием, оно точно так же видит только неравенство, а именно неравенство с постоянной сущностью; так как благодаря богатству оно приходит лишь к сознанию единичности и преходящего потребления, оно его любит, но презирает, и с исчезновением потребления, в себе исчезающего, оно и свое отношение к богатому считает исчезнувшим.

Эти отношения выражают лишь только суждение, определение того, что составляют обе сущности как предметы для сознания, но еще не то, что [суть они] в себе и для себя. Рефлексия, которая представлена в суждении, есть, с одной стороны, лишь для нас полагание как одного, так и другого определения, а потому некоторое равное снятие обоих, но еще не рефлексия их для самого сознания. С другой стороны, они лишь непосредственно суть сущность, а не стали ею и им не присуще быть самосознанием; то, для чего они суть, еще не есть их оживотворение; они суть предикаты, которые сами еще не субъект. Вследствие этого разъединения «целое» духовных суждений также распадается еще на два сознания, из коих каждое подходит под одностороннее определение. — Подобно тому как равнодушие обеих сторон отчуждения — одной, в-себе [-бытия] чистого сознания, а именно определенных мыслей о хорошем и дурном, и другой, их наличного бытия в качестве государственной власти и богатства — возвысилось прежде всего до соотношения обеих, до суждения, так это внешнее соотношение должно возвыситься до внутреннего единства, т. е. в качестве отношения мышления к действительности, а также должен выступить дух обеих форм суждения. Это происходит, когда суждение превращается в умозаключение, в опосредствующее движение, в котором выступают необходимость и средний термин обеих сторон суждения.

 

(γ) Служение и совет

 

Итак, благородное сознание находит себя в суждении в таком отношении к государственной власти, что хотя она не есть еще некоторая самость, а есть лишь всеобщая субстанция, но субстанция, которую оно сознает как свою сущность, как цель и абсолютное содержание. Относясь к ней столь положительно, оно ведет себя негативно по отношению к своим собственным целям, своему особенному содержанию и наличному бытию и позволяет им исчезнуть. Оно есть героизм служения — добродетель, которая жертвует единичным бытием для всеобщего и тем самым вводит последнее в наличное бытие; оно есть лицо, которое отказывается от владения и наслаждения собой и совершает поступки и действительно в пользу существующей власти.

Этим движением всеобщее смыкается с наличным бытием вообще, подобно тому как налично сущее сознание этим отрешением образовывает себя к существенности. То, от чего оно отчуждается в служении, есть его сознание, погруженное в наличное бытие; но отчужденное от себя бытие есть в-себе [-бытие]; таким образом, оно приобретает благодаря этому образованию уважение к себе самому и со стороны других. — Но государственная власть, которая была сперва лишь мысленным всеобщим, в-себе [-бытием], превращается благодаря именно этому движению в сущее всеобщее, в действительную власть. Она такова лишь при наличии действительного повиновения, которого она добивается благодаря суждению самосознания, что она есть сущность, и благодаря его свободному пожертвованию. Это действование, которое тесно связывает сущность с самостью, создает двойную действительность — себя как то, что обладает истинной действительностью, и государственную власть как истинное, которое признано.

Но этим отчуждением государственная власть не есть еще самосознание, знающее себя как таковую; только ее закон или ее «в себе» имеет силу; она еще не обладает особенной волей; ибо служащее самосознание еще не отрешилось от своей чистой самости и оживотворило государственную власть не этим, а только своим бытием; оно пожертвовало для нее только своим наличным бытием, но не своим в-себе-бытием. — Это самосознание считается таким самосознанием, которое соответствует сущности, оно признано из-за его в-себе-бытия. Другие находят в нем претворенной в действие свою сущность, но не свое для-себя-бытие, находят осуществленным свое мышление или чистое сознание, но не свою индивидуальность. Оно поэтому обладает значимостью в их мыслях и пользуется почетом. Оно — гордый вассал, который действует в интересах государственной власти, поскольку она воля не собственная, а существенная, и который для себя имеет вес только в этом почете, только в существенном представлении общего мнения, а не в благодарном представлении индивидуальности, ибо последней он не помог добиться ее для-себя-бытия. Его язык, если бы дело касалось собственной воли государственной власти, воли, которая еще не возникла, представлял бы собой совет, который он давал бы для общего блага.

Государственная власть поэтому еще безвольна перед советом и колеблется между разными мнениями относительно общего блага, Она еще не есть правительство и тем самым не есть еще поистине действительная государственная власть. — Для-себя-бытие, воля, которая как воля еще не принесена в жертву, есть внутренний отошедший дух сословий, который вопреки своим разговорам об общем благе сохраняет за собой свое особое благо и склонен эту болтовню об общем благе превратить в суррогат практической деятельности. Пожертвование наличным бытием, совершаемое при служении, есть, правда, полное пожертвование, когда оно не останавливается и перед смертью; но постоянная опасность самой смерти, которую переживают, оставляет некоторое определенное наличное бытие и тем самым некоторое особенное «для себя», которое делает двусмысленным и подозрительным совет для общего блага и на деле сохраняет за собой собственное мнение и особую волю по отношению к государственной власти. Поэтому сознание находится еще в неравном отношении к ней и подпадает под определение низменного сознания — всегда быть готовым к бунту.

Это противоречие, которое оно должно снять, в этой форме неравенства для-себя-бытия  по отношению к всеобщности государственной власти содержит в то же время форму, состоящую в том, что указанное отрешение от наличного бытия, завершаясь, а именно в смерти, само есть сущее, не возвращающееся в сознание отрешение, — что это сознание не переживает его и не есть в себе и для себя, а только переходит в непримиренную противоположность. Истинное пожертвование для-себя-бытием есть поэтому лишь то пожертвование, в котором оно отдает себя так же полно, как в смерти, но в этом отрешении в равной мере и сохраняется; тем самым оно становится действительным как то, что есть оно в себе, как тождественное единство себя самого и себя как противоположного. В силу того, что отошедший внутренний дух, самость как таковая, выступает и отчуждается, государственная власть возвышается до собственной самости, точно так же как без этого отчуждения поступки чести, благородного сознания, а также и его благоразумные советы оставались бы двусмысленностью, в которой еще содержалась бы указанная отброшенная задняя мысль особенного намерения и своеволия.