Исцеляющие швейные машинки оказались надувательством

 

Человек, недели две назад продававший в нашем городе так называемые исцеляющие швейные машинки, которые вроде бы должны лечить вас во время шитья, был арестован в Бирмингеме. Оказалось, машинки эти вовсе не французские, а сделаны под Чатганугой, в штате Теннеси, и никакие они не исцеляющие. Бидди Луис Отис очень огорчилась: она надеялась, что машинка, которую она купила, поможет ей избавиться от артрита.

Бойскауты Полустанка Дуэйн Гласс и Вернон Хэдли получили значки «Настоящий мужчина», а Бобби Ли Скроггинс перешел в скауты — орлы. Предводитель скаутов Джулиан Тредгуд в качестве награды повез их на экскурсию к чугунной статуе Вулкана в Бирмингем, на вершину Красной горы…

Джулиан потом рассказывал, что статуя Вулкана такая огромная, что у него в ухе можно стоять в полный рост.

Вопрос на засыпку: у кого, скажите на милость, может возникнуть желание постоять в человеческом ухе?

Веста Эдкок устроила в «Восточной звезде» обед для дам и приготовила птифуры.

Кстати, Опал убедительно просит соседей не кормить её кошку Бутс, даже если она станет попрошайничать и вести себя так, будто умирает с голоду. У неё дома полно еды, к тому же ей нужно соблюдать диету, поскольку доктор говорит, что она слишком разжирела.

Дат Уимс

Р. S. Никто не находил декабрьский выпуск «Нэшнл джиографик», который моя дражайшая половина Уилбур где-то посеял? Он никак не может смириться с этой потерей, так как не успел дочитать журнал.

 

ТРУТВИЛЛЬ, ШТАТ АЛАБАМА

 

8 января 1938 г.

 

С тех пор как Иджи повесила в кафе фотографию слонихи мисс Фэнси, Озорная Птичка, младшая дочка Онзеллы и Большого Джорджа, буквально ею бредила. Она умоляла отца свозить её в парк Эйвондейл посмотреть на эту слониху, и больше ни о чем не могла думать.

Озорная Птичка уже месяц как болела. Доктор Хэдли поставил диагноз: пневмония, и сказал, что если не заставить её поесть, он не берется утверждать, что девочка проживет до конца следующей недели.

Большой Джордж стоял над кроваткой дочери с нетронутой тарелкой овсянки. «Ну, пожалуйста, съешь ложечку за папу, а! Одну малюсенькую ложечку за своего папу, детка! Ну чего ты хочешь? Хочешь, папа принесет тебе сахарного котика?»

Озорная Птичка, которая в свои шесть лет весила всего тридцать фунтов, лежала безразличная ко всему на свете, с погасшими глазами и качала головой.

— Хочешь, мама сделает тебе печенье? — спрашивала её Онзелла. — Хочешь печенье с медом, деточка?

— Нет.

— Миз Иджи пришла к тебе, и миз Руфь. Смотри, какую вкуснятину принесли. Ну съешь кусочек.

Девочка отвернулась к стене, на которой висели фотографии из журналов, и что-то буркнула.

— Что, деточка? — наклонилась к ней Онзелла. — Ты говоришь, что хочешь печенье?

Озорная Птичка еле слышно сказала:

— Я хочу миз Фэнси.

Онзелла отвернулась, пряча слезы.

— Ну вот, видите, миз Руфь? Она вбила себе в голову, что хочет поехать посмотреть эту слониху, и больше ничего не желает. Говорит, что не станет кушать, пока не увидит её.

Иджи с Большим Джорджем вышли на крыльцо и сели на потрепанные зеленые раскладные стулья. Большой Джордж смотрел в сад невидящим взглядом.

— Миз Иджи, я не могу допустить, чтобы моя девочка умерла, не увидав эту слониху.

— Джордж, ты же знаешь, нельзя тебе сейчас в парк Эйвондейл. Там только на прошлой неделе ку-клукс-клан устроил очередное сборище. Они тебе башку снесут, как только ты ступишь за ворота.

Большой Джордж помолчал немного и сказал:

— Ну что ж, тогда им придется снести мою башку, потому что я лучше буду мертвый в земле лежать, лишь бы не видеть, как моя девочка мучается.

Иджи знала, что это не пустые слова. Этот огромный мужчина, который мог поднять и унести здоровенную свинью, так нежно и трогательно любил свою дочку, что, если Онзелле случалось шлепать её, не выдерживал и убегал из дому. А когда он под вечер возвращался с работы, Озорная Птичка бросалась к нему, карабкалась, словно по дереву, и обнимала за шею. Она могла обмотать его вокруг своего мизинца, словно ленту новогоднего серпантина.

В этом году он мотался на трамвае в Бирмингем только ради того, чтобы купить ей пасхальное белоснежное платье и туфельки. Утром на Пасху Онзелла заплела кучеряшки Озорной Птички в маленькие косички и повязала белые банты. Сипси, увидев девочку в этом наряде, расхохоталась и сказала, что она похожа на муху, попавшую в кувшин молока. Но Большого Джорджа совсем не беспокоило, что дочка у него черная, как полуночное небо, и что у неё курчавые волосы. Он взял её с собой в церковь и посадил на колени, будто она — принцесса Маргарет Роуз[23].

Поэтому чем хуже становилось Озорной Птичке, тем больше Иджи волновалась за Большого Джорджа: он мог Бог знает что натворить ради своей крошки.

Прошло два дня. После ливня было холодно и сыро. Культяшка возвращался из школы по рельсам, вдыхая дым сырых сосновых дров, валивший из труб ближайших домов. На нем были коричневые вельветовые брюки и видавшая виды кожаная куртка. И все же он продрог до костей.

Добравшись наконец до кафе, он уселся на кухне перед печкой. Уши, отогреваясь, горели огнем.

— Милый, ну почему ты не надел шапку? — укоряла его Руфь.

— Забыл.

— Ты же не хочешь заболеть, правда?

— Нет.

Он обрадовался, увидев Иджи. Она подошла к шкафу и, надевая пальто, спросила, не хочет ли он прокатиться с ней и Смоки до Бирмингема, им надо попасть в парк Эйвондейл. Он подскочил как ужаленный.

— Еще как хочу!

— Тогда пошли.

Руфь возмутилась:

— Минуточку! А уроки?

— Нам совсем немного задали.

— Если я тебя отпущу, ты обещаешь мне все сделать, когда вернешься?

— Да, мама.

— Иджи, вы ведь только туда и обратно?

— Конечно. Мне надо всего лишь поговорить там с одним человеком.

— Ну ладно. А шапку-то, Культяшка!

Но он уже выбегал из дверей.

— Пока, мам!

Руфь сунула его шапку Иджи.

— Постарайтесь вернуться до темноты.

— Обязательно вернемся. Не скучай.

Они сели в машину и поехали в Бирмингем. В двенадцать ночи Руфь уже места себе не находила, как вдруг раздался телефонный звонок. Руфь схватила трубку: это был Смоки. Он выпалил:

«Не волнуйтесь, мисс Руфь, с нами все в порядке», — и повесил трубку прежде, чем Руфь успела хоть слово сказать.

В пять сорок пять утра Руфь помогала Сипси готовить завтрак для первых посетителей. Онзеллы не было, она осталась дома с Озорной Птичкой, которой стало хуже. Руфь вся изнервничалась: Культяшка, Иджи и Смоки до сих пор не вернулись.

— Да приедет она, — успокаивала её Сипси. — Она же вечно так, удерет, и нету её. Она не допустит, чтобы с мальчиком что-то случилось.

Через час Грэди Килгор с друзьями, которые зашли выпить кофе, услышали звук трубы. Затем вдалеке все громче и громче затренькали рождественские колокольчики. Все бросились к окну и застыли, не веря своим глазам.

По соседству, в салоне красоты, Опал, которая только что вылила чашку зеленого шампуня на голову клиентки, выглянула в окно и завизжала, чуть не до смерти напугав бедную Бидди Луис Отис.

Мисс Фэнси, вся разряженная, в кожаных браслетах на щиколотках, со всеми своими колокольчиками, с ярко-красным плюмажем, прошествовала мимо кафе, покачивая хоботом. Она направлялась в Трутвилль.

Сипси, выйдя из кухни и увидев в окне огромное животное, мгновенно спряталась в ванной и заперла за собой дверь.

Через секунду в кафе ворвался Культяшка.

— Мам! Ма-ма-а! Выходи! — И выскочил обратно, таща за руку Руфь.

Пока мисс Фэнси шла по Трутвиллю, поднимая красную пыль, двери всех домов распахивались, а воздух наполнялся восторженными воплями ребятишек. Изумленные родители, кое-кто ещё в ночной рубашке или пижаме, а то и с бигуди в волосах, стояли в дверях, потеряв дар речи.

Дж. У. Молдуотер, хозяин мисс Фэнси, шел рядом со слонихой. Весь прошлый вечер он сражался с бутылкой виски и, судя но всему, потерпел поражение. Сейчас ему хотелось только одного: чтобы дети, которые носились вокруг него и прыгали, словно мексиканская фасоль на сковородке, вели себя чуть-чуть потише. Он повернул голову к Иджи, которая шла рядом, и спросил:

— Ну где она живет-то?

— Я покажу.

Онзелла как была, в фартуке, выбежала из дома и завопила, зовя Большого Джорджа. Он вышел с заднего двора, где колол дрова, с топором в руках и остолбенел. Потом взглянул на Иджи и сказал ласково:

— Спасибо, миз Иджи. Спасибо вам.

Положив топор, он вошел в дом и осторожно закутал девочку в лоскутное одеяло.

— Тебя там ждут. Кто-то очень долго шел пешком от самого Бирмингема, чтобы увидеть тебя, детка. — И вынес её на крыльцо.

Когда они появились на крыльце, Дж.У. Молдуотер подтолкнул тросточкой свою морщинистую подружку, и старая цирковая артистка села на задние ноги и громко затрубила, приветствуя Озорную Птичку. Глаза девочки вспыхнули и от изумления стали круглыми.

— Ой, это же миз Фэнси, пап? Это ведь сама миз Фэнси!

Руфь, взяв Онзеллу за руку, смотрела, как дрессировщик, мрачный с похмелья, подвел слониху к ступеням крыльца. Он протянул Озорной Птичке пакетик с орешками и сказал:

— Можешь покормить её, если хочешь.

Самое большое, на что отважился Билли, это высунуть нос в окошко. Остальные дети держались на почтительном расстоянии, не решаясь приблизиться к этому громадному серому животному размером с дом. Но Озорная Птичка совсем не боялась и скормила слонихе все орешки, один за другим. Она разговаривала с мисс Фэнси как с подружкой и рассказала, сколько ей лет и в каком она учится классе.

Мисс Фэнси мигала глазками и, казалось, внимательно слушала. Она по одному брала орешки из руки девочки и делала это куда осторожнее, чем элегантная дама в перчатках взяла бы с прилавка монетку в десять центов.

Минут через двадцать Озорная Птичка помахала на прощание слонихе, и Дж.У. Молдуотер отправился в бесконечно длинный обратный путь. Он дал себе клятву больше не брать в рот спиртного и никогда, никогда не садиться играть в покер с незнакомыми людьми.

Озорная Птичка вернулась в дом и съела три печенья с медом.

 

ВАЛДОСТА, ШТАТ ДЖОРДЖИЯ

 

15 сентября 1924 г.

 

Спустя две недели после того, как Руфь Джемисон вернулась домой, чтобы выйти замуж, Иджи приехала в Валдосту и остановила машину на главной улице перед редакцией газеты, рядом с парикмахерской. Примерно через час она вышла из машины и отправилась в бакалейный магазин на углу, который мало чем отличался от лавки её отца, разве что был немного больше, с дощатым полом и высокими потолками.

Иджи походила по магазину, оглядела товары, стоявшие на полках. Лысый человек в белом фартуке спросил:

— Чем могу быть полезен, мисс? Вы что-нибудь хотите?

Иджи ответила, что купила бы немного подсоленных крекеров и пару ломтиков сыра, выставленного на витрине. Пока он нарезал сыр, Иджи сказала:

— А вы случайно не в курсе, Фрэнк Беннет сегодня в городе?

— Кто?

— Фрэнк Беннет.

— А-а, Фрэнк. Нет, он обычно по средам сюда приезжает, в банк, а иногда в парикмахерскую, вон ту, через дорогу. Вы хотите его повидать?

— Да нет, я его и не знаю. Просто интересно, как он выглядит.

— Кто?

— Фрэнк Беннет.

Хозяин протянул Иджи крекеры и сыр.

— Не хотите купить чего-нибудь запить крекеры?

— Да нет, пожалуй.

Он взял у неё деньги.

— Как он выглядит, говорите? Я даже не знаю, что вам сказать. Как все, наверно. Большой такой, черные волосы, голубые глаза… И ещё один глаз у него стеклянный.

— Стеклянный?

— Да, он потерял глаз во время войны. Если бы не это, наверно, был бы симпатичным малым.

— А сколько ему лет?

— Думаю, года тридцать четыре — тридцать пять, где-то так примерно. Папаша оставил ему около восьмисот акров земли неподалеку от города, так что он теперь редко тут показывается.

— А он хороший человек? В смысле, его вообще любят?

— Фрэнка-то? Наверно. А почему вы спрашиваете?

— Да так просто. Моя двоюродная сестра обручена с ним, вот я и интересуюсь.

— Значит, Руфь ваша двоюродная сестра? Вот кто человек замечательный. Вот кого все любят. Я знаю её с тех пор, когда она ещё под стол пешком ходила. Такая всегда вежливая. Она учит мою внучку в воскресной школе. Стало быть, вы к ней приехали?

Иджи сменила тему.

— Думаю, мне все-таки надо что-нибудь купить запить эти крекеры.

— Непременно. Молока, может?

— Нет, молоко я не люблю.

— Холодненького чего-нибудь?

— А клубничная газировка у вас есть?

— Конечно.

— Тогда дайте стаканчик.

Он пошел к бару и принес ей воду.

— Мы тут все радуемся, что Руфь собралась-таки за Фрэнка выйти. Им с матерью тяжело приходится после смерти отца. В прошлом году прихожане нашей церкви пытались предложить ей помощь, но она не взяла ни цента. Гордая. Но мне не хочется сплетничать о Руфи. Значит, вы остановились у них?

— Нет, я их ещё не видела.

— А вы знаете, где их дом-то? Это всего в двух кварталах отсюда, могу проводить, если пожелаете. Она в курсе, что вы должны приехать?

— Нет, не беспокойтесь. Честно говоря, мистер, было бы лучше, если бы они вообще не знали, что я тут была. Я просто мимо проезжала по делам, продаю кое-что для компании «Роузбад парфюм».

— Да ну?

— Ага. Мне ещё кой-куда надо заехать, так что я, пожалуй, пойду. Я просто хотела убедиться, что этот Фрэнк нормальный парень. Думаю, ей лучше не знать, что родственники за неё беспокоятся. Расстроится еще. Скажу её тетке с дядей, это родичи мои, что у Руфи все в порядке. Мы прямо на свадьбу приедем, а то ей может не понравиться, что мы тут ходим да выспрашиваем. В общем, поеду я, спасибо,

И странная девушка, одетая в комбинезон железнодорожного рабочего, выскочила из магазина.

Хозяин крикнул ей вслед:

— Эй! Вы же воду не допили!

 

«ВАЛДОСТА-КУРЬЕР»

 

2 ноября 1924 г.