Иисус и Иуда из Кериофа идут в Иерусалим

 

25 ноября 1946

 

Горизонт проясняется на рассвете. Оливковые рощи, покрывающие горы, светлеют очень медленно, выступая из тени, а стволы, все еще остающиеся в тени, кажутся отсутствующими, видна только их серебристая листва. Кажется, что по горам распространяется туман, но это только серость облиственных ветвей в неопределенном утреннем свете.

Иисус один под оливами. Но это не Гефсимания. Потому что Гефсимания расположена параллельно горе Мориа, тогда как здесь Мориа находится перед оливковой рощей. Итак, мы к северу от Иерусалима, за могилами царей. Иисус все еще молится и Он не остановился, даже когда первое щебетание птиц указало Ему, что наступило дневное время. Только когда первые лучи восходящего солнца загораются золотым пятном на недавно тусклом золоте куполов Храма, Он встает, снимает и отряхивает Свою мантию от следов земли и нескольких сухих листьев прилипших к тяжелой ткани. Одной рукой Он разглаживает Свою бороду и волосы, приводит в порядок тунику и пояс, проверяет ремни Своих сандалий, надевает Свою мантию и спускается с горы по крошечной тропинке едва заметной между стволами, Возможно, Он направляется к маленькому домику, на полпути вниз по склону, из трубы которого поднимается дым. Нет. Он сворачивает на другую, более широкую тропу, которая спускается к главной дороге, ведущей в город.

2. Иуда из Кериофа сбегает вниз по горе вслед за Ним. Я говорю, что он бежит, потому что он бежит как сумасшедший, чтобы присоединиться к Учителю. Оказавшись на дистанции в пределах слышимости, он окликает Его, Иисус останавливается, Иуда, тяжело дыша, настигает Его: «Учитель… к счастью, я думал, что должен буду искать Тебя! Куда Ты ушел так, без меня? Вчера вечером Ты сказал мне, чтобы я ждал Тебя в доме, потому что Ты обязательно придешь. Вместо этого…»

«Разве Я не сказал всем, что буду ждать вас у Ворот Ирода на рассвете? Сейчас рассвет, Я иду к Воротам Ирода».

«Да, но… это было для других. Ты и я были вместе».

«Вместе?» - Иисус очень серьезен.

«Конечно, Учитель. Мы ушли вместе. Ты так захотел. Затем Ты предпочел пойти и молиться в одиночестве. Но я был готов пойти с Тобой».

«В Нобе ты дал понять, что тебе не улыбается перспектива провести ночь в молитве с твоим Учителем. И Я уберег тебя от вынужденного акта добродетели. Он был бы бесполезным. Хорошие поступки должны совершаться спонтанно, чтобы они могли быть благовонными и плодоносными. В противном случае они являются всего лишь пантомимой… и иногда даже хуже, чем пантомимой».

«Но я… 3. Почему Ты так суров со мной в последнее время? Ты больше не любишь меня?»

«Даже с еще большим основанием Я мог бы спросить у тебя: ты больше не любишь Меня? Но Я не задам тебе этого вопроса. Потому что этот вопрос также был бы бесполезным, а Я никогда не делаю бесполезных вещей».

Конечно! Потому что Тебе очень хорошо известно, что я люблю Тебя!»

«Я хотел бы знать это, Иуда из Кериофа. И Я хотел бы сказать тебе: Я знаю, что ты любишь Меня. Но так как Я никогда не делаю бесполезных вещей, то никогда не говорю ложных слов. Поэтому Я не говорю тебе, что знаю, что ты любишь Меня».

Но почему, Учитель! Разве я не люблю Тебя? Разве я не работаю для Тебя? Можешь ли Ты сомневаться в этом? Это огорчает меня. Потому что как только я понимаю, что что-то огорчает Тебя, я перестаю делать это, и слежу, чтобы это больше не повторялось! Смотри: я понял, что Тебе не нравится… что я ухожу по ночам. И я больше не ухожу. Я понял, что споры с Твоими врагами чрезмерно утомляют Тебя, поэтому я пошел, - и я не жалел оскорблений, - и сказал им, чтобы они прекратили это, и Ты знаешь, что Тебя больше не беспокоят. И я надеюсь, что Тебя не будут беспокоить также и в Храме. Ты несправедлив, Учитель, к бедному Иуде.

«Ты первый среди Моих последователей упрекаешь Меня в несправедливости…»

«О! Прости меня! Но Твои слова, Твоя суровость так сильно опечаливают меня, что я больше не могу думать о чем-либо. Они сводят меня с ума, поверь мне. Хорошо, мой мир, давай заключим его между нами. Я хочу быть с Тобой как бы одним целым. Всегда вместе…»

«Когда-то мы были этим целым. Но сейчас, скажи Мне, Иуда: когда мы едины сейчас?»

«Все еще из-за той ночи? Или из-за того, что я не пошел с Тобой к Бетабаре? Но Ты знаешь, почему я не пошел. Ради Твоего собственного блага… А что касается той ночи… я молодой человек, Господь! Но исключая эти моменты, когда, я признаю это, я мог совершить ошибку, нет, я, конечно, поступал неправильно, я всегда близок к Тебе».

«Я говорю не о физической близости, а о духовной, о близости мыслей и сердец. Ты далек, Иуда, от своего Спасителя, и ты уходишь все дальше и дальше».

«Вот Ты такой! Все упреки для меня! И все же Ты можешь видеть, как смиренно я принимаю их. Я говорил Тебе: “отошли меня прочь”. Но Ты удерживаешь меня… так чего же Ты хочешь от меня?»

«Чего Я хочу! Я бы хотел, чтобы Мое Воплощение не оказалось для тебя напрасным. Вот чего бы Я хотел! Но сейчас ты принадлежишь другому отцу, другой стране, ты говоришь на ином языке… О! Чего бы Я не сделал, Отче, чтобы очистить оскверненный храм этого Твоего сына и Моего брата?» Сильно побледневший Иисус плачет, обращаясь к Своему Отцу.

Иуда тоже бледнеет, и молча отходит немного в сторону. Иисус обогнал его на несколько шагов, спускаясь с холма, с опущенной головой, погруженный в Свою печаль. Затем Иуда делает жест насмешки, у грозы, я бы сказала, подобный жестокому обету за спиной Невинного. Его лицо до сих пор носившее лицемерную маску доброты и смирения, становится костлявым, жестким, уродливым, жестоким: поистине демоническим. Всю ненависть, но не человеческую ненависть являет огонь его темных глаз, и эта огненная ненависть концентрируется на высокой фигуре Иисуса. Затем, пожав плечами и злобно топнув ногой, Иуда завершает свое внутреннее рассуждение. И он спокойно продолжает спуск, подобно человеку, принявшему непоправимое решение.

4. Стены города уже близки. Народ столпился у ворот: странники, рыночные торговцы овощами, люди из ближайших деревень. Среди них, у стен, одиннадцать апостолов, которые пошли навстречу Учителю, как только увидели Его.

«Учитель, пока мы ждали Тебя, пришел человек, ищущий Тебя. Он сказал, что Валерия умоляет Тебя пойти к синагоге римского вольноотпущенника; чтобы убедиться, что Ты пойдешь, потому что она будет там».

«Хорошо. Мы пойдем. Давайте пойдем сперва к Иосифу из Ципори, потому что Моя мантия запачкалась».

«Где Ты спал, Господь?» - спрашивает Петр.

«Нигде, Петр. Я молился на горе. Земля была влажной и грязной, как видишь».

«Зачем молиться на открытом воздухе, Господь? Это может повредить Твоему здоровью…»

«Стихии не вредят Сыну человеческому. Все сотворенное Богом – благо… Это люди ненавидят Человека».

Петр вздыхает… Они уходят к дому галилеянина в сопровождении остальных апостолов.