В нобе в течение следующих дней. Скрытые одержимости

 

12 ноября 1946

 

Эти зимние дни холодные, но ясные. На вершине маленькой горы, на которой построен Ноб, ветер дует почти все время, но он умеряется солнцем, которое от рассвета до заката ласкает своими лучами огород, покрытый зеленью зимних овощей. Это небольшие огороды у домов, с маленькими грядками зелени с овощами и другие грядки цвета хорошо удобренной земли, голые грядки, готовые к посеву бобовых. Осмотревшись вокруг, можно увидеть серо-зеленую листву олив, или извилистые, скелетоподобные ряды голых лоз, или маленькие вспаханные поля, уже засеянные зерновыми, готовыми прорасти в первом тепле ранней Палестинской весны, благословенные теплым солнечным светом. Я бы даже сказала, что в эти ясные дни, подобные этому, которым я восхищаюсь, уже присутствует тепло весны, вызывающее к жизни. Действительно, почки миндальных деревьев у домов набухли на ветвях, которые только несколько дней тому назад были сухими. Темные жемчужины едва заметные на маленьких темных ветвях, но доказывающие, что жизнь пробуждается, и крепкий ствол готов вновь проснуться.

В маленьком фруктовом саду Иоанна, за домом, маленькая полоска обработанной земли, тогда как полоса вдоль дома в тени орехового дерева. В узкой полосе находится огромное миндальное дерево, которое, возможно, старше своего хозяина, которое так близко расположено к дому, что при меньшей длине ствола оно было бы вынуждено ветвиться только на трех сторонах, потому что стена дома препятствует ему простирать ветви на четвертую сторону. Но в дальнейшем его ветви образовали такое сплетение, что когда они цветут, то образуют легкое облако над бедной террасой, драгоценный навес, более прекрасный, чем царский балдахин.

Чтобы не быть праздными, Иисус и апостолы работают в радостном тепле солнечного света. Знакомые со столярным ремеслом или замками, подоткнув свои одежды, починяют или делают новые инструменты или ящики. Некоторые вскапывают землю, покрывая ее пересаженными овощами, укрепляя изгородь из сухого камыша и зеленого боярышника, ограждающую две стороны маленького огорода, или обрезывают миндальное и ореховое дерево, привязывают ветви лозы, которые сорвал ветер. Я заметила, что там, где находится Иисус, никто не празден. Он первым учит красоте ручной работы, когда другая евангельская работа прервана. Также и сейчас Иисус со Своими двоюродными братьями чинит дверь, нижняя часть которой уже сгнила, а ее защелка отвалилась. Филипп и Варфоломей, напротив, работают, обрезая ножницами и серпом старое фруктовое дерево, тогда как рыбаки занимаются веревками и старыми одеялами, некоторые чинят их очень… энергичными стежками, некоторые закрепляют кольца и шкивы, возможно, намереваясь создать над террасой навес, который будет полезен летом.

«Тебе здесь будет очень удобно, Элиза», - говорит Петр с многообещающим намерением свесившись с низкой стены террасы, чтобы поговорить со старой ученицей, прядущей шерсть, сидя напротив солнечной стены.

«Да. Летом, когда лоза распространится и миндаль распустит листья, это место действительно будет приятным», - говорит Филипп сквозь зубы, так как он держит во рту несколько камышинок, которыми он привязывает побеги лозы к ее опорам.

2. Иисус поднимает голову и смотрит, а Элиза поднимает свою, чтобы посмотреть на Иисуса и говорит: «Кто знает, будем ли мы здесь летом…»

«Почему бы нам не быть здесь, женщина?» - спрашивает Андрей.

«Ну… Я не знаю… Я больше не полагаюсь на большее с тех пор… С тех пор как я увидела, что все мои прогнозы кончаются в гробу».

«Э! Учитель должен был бы умереть, чтобы воспрепятствовать нам быть здесь! Сейчас Учитель избрал это место Своей резиденцией. Не так ли, Учитель?» - спрашивает Фома.

«Это верно. Но то, что сказала Элиза, также верно…» - отвечает Иисус, работая уровнем с косяком двери, которую Он ремонтирует.

«Но Ты молод. И, прежде всего, здоров!»

«Люди умирают не только от болезней», - вновь говорит Иисус.

«Кто говорит о смерти? Ты, Учитель? О Своей?... Враждебность действительно успокоилась на некоторое время. Видишь, никто не тревожит нас сейчас. Они знают, что мы здесь. Они встретили нас также вчера, когда мы возвращались из города с покупками, и не побеспокоили нас», - говорит Варфоломей.

«Да. То же самое было с нами, когда мы ходили в ближайшие селения чтобы сообщить людям, что Ты здесь. Никто даже не побеспокоил нас. И несмотря на то, что мы встретили Хелкию и Симона, затем Садока и Самуила, а также Наума с Дорой. Они даже приветствовали нас. Верно, Иаков?» -говорит Иоанн, обращаясь к своему брату.

«Да! Мы должны признать, что Иуда проделал хорошую работу, пока мы в своих сердцах критиковали его. С тех пор, как мы вернулись сюда, мы не знали беспокойств! Его слова были подтверждены фактами. Мы, кажется, вернулись к добрым старым дням на Чистых Водах.. К началу тех дней… О! Я хочу, чтобы это было правдой!» - говорит Иаков Зеведеев.

«Если бы это действительно было бы правдой!» - говорит Петр со вздохом.

«Не всегда стоит ясный день, когда не слышны раскаты грома», - нравоучительно говорит Элиза, вращая свое веретено.

«Что ты имеешь в виду?» - спрашивает Петр.

«Я имею в виду, что больше мира, иногда, в штормовом месте, в предзнаменованиях самых опасных потрясений. Ты должен это знать, так как ты был рыбаком».

«Э! Женщина, я знаю. Озеро иногда подобно огромной чаше полной голубого масла. Но почти каждый раз, когда паруса повисают и вода становится гладкой, буря худшего рода на подходе. Безветрие мертвого штиля на море – это ветер смерти для моряка».

«Х’м! Конечно! Итак, я бы на твоем месте не доверяла бы такому глубокому миру. Он слишком спокойный!»

«Хорошо! Если во время войны человек страдает, из-за того, что идет война, а в мирное время он страдает из-за того, что может разразиться даже еще более ужасная война, когда же он сможет возрадоваться?» - спрашивает Фома.

«В следующей жизни. В этой всегда наготове скорби и печали».

«Тьфу! Какая ты мрачная, женщина! Тогда мое время радости очень отдалено! Я один из самых молодых! Ободрись, Варфоломей, ты в ближайшее времени вкусишь ее. Ты и Зелот», - шутливо говорит Иаков Зеведеев.

«Мрачная и прозорливая женщина! Э! Пожилые женщины! Но иногда их догадки верны. И догадки моей матери, когда она говорит: “Будь осторожен! Ты собираешься сделать что-то глупое из-за того и этого” всегда оказывались верными», - говорит Фома нагнувшись и вскапывая землю.

«Женщины злобны или более хитры, чем лисы. Мы ничего не стоим в сравнении с ними, когда дело касается понимания определенных вещей, которые мы бы подобно им понять не смогли», - нравоучительно говорит Петр.

«Тебе бы следовало молчать. Тебе случилось жениться на женщине, которая поверила бы тебе, даже если бы ты сказал, что Ливан превратился в масло. То, что ты говоришь, закон для нее. Она слушает, верит и молчит», - говорит Андрей своему брату.

«Да… но ее мать возмещает за нее и другую сотню женщин. Какая змея! Все смеются, включая Элизу и старика, который помогает молодым вскапывать землю.

3. Возвращаются Зелот, Матфей и Иуда из Кериофа.

«Мы все сделали, Учитель. Мы устали! Какое долгое путешествие! Но я отдохну завтра. Завтра ваша очередь», - говорит Искариот вскапывающим землю. И он идет к ним, взяв мотыгу, чтобы работать вместе с ними.

«Если ты устал, почему же ты хочешь работать?». – спрашивает у него Фома.

«Потому что мне нужно высадить несколько маленьких растений. Это место голое как голова старика и его жалко», - говорит он поучительно, втыкая мотыгу в землю сильными ударами своей стопы.

«Так не было в добрые старые дни! Тогда… Слишком многое умерло, и к тому же я уже был неспособен работать, чтобы переделать все это. Я стар и более чем стар, я остался один», - отвечает старик.

«Но какого размера ямки ты выкапываешь? Они годятся для деревьев, а не для маленьких растений, как ты сказал», - замечает Филипп, который спустился после того как подвязал побеги лозы.

«Когда деревце молодое, оно всегда маленькое растение. Вот что мне нравится. Сейчас самое время. Меня заверил в этом человек, который дал их мне. Ты знаешь кто, Учитель? Родственник Хелкии, земледелец. Он хороший земледелец. Какой фруктовый сад! А его оливы! Он пересадил часть оливковой рощи. Я сказал ему: “Дай мне несколько этих растений”. “Для кого?” – спросил он. “Для старика из Ноба, который оказал нам гостеприимство, Они послужат тому, чтобы он простил мне все скандалы, которыми я донимал его”».

«Нет, сын. Не благодаря растениям, но только благодаря твоему хорошему поведению это может случиться. И благодаря Богу. Я.. я наблюдаю, молюсь и прощаю. Но мое прощение… Но я благодарен тебе за эти растения…. Хотя… Ты думаешь, что я буду жить достаточно долго, чтобы вкусить их плодов?»

«Почему нет? Всегда следует надеяться. Нет, нужно желать, чтобы восторжествовать. И тогда человек торжествует.

«Нет никакой победы над старостью! Я и не желаю ее».

«Не существует победы и над многими другими вещами. Если бы желания было бы достаточно, чтобы иметь что-то. Я бы имела моих сыновей», - вздыхая говорит Элиза.

4. «Учитель, слова Элизы напомнили мне о вопросе, который некоторые люди задавали мне сегодня по пути. Так как нечто произошло в селе, они спрашивали, верно ли, что чудо всегда является доказательством святости. Я сказал, что является. Но они сказали, что это не так, потому что человек в селе на границе с Самарией, творивший удивительные вещи, не был, конечно, праведным человеком. Я заставил их замолчать сказав, что человек всегда судит неправильно и что человек, которого они не считают праведником, был, возможно, святее, чем они сами. Как Ты думаешь?» - спрашивает Матфей.

«Я говорю, что вы оба правы. Каждый со своей стороны. Ты, сказав, что чудо всегда является доказательством святости. Это обычно так. А также сказав, что не следует судить, чтобы не ошибиться. Но они также были правы в своем подозрении об иных источниках чудесных вещей этого человека.

«Каких источников?» - спрашивает Искариот.

«Тех, которые от тьмы. Есть люди, которые уже являются поклонниками Сатаны и практикую культ гордости, и ради того, чтобы навязывать свою волю другим людям они продаются воплощению Тьмы, чтобы иметь его в качестве друга», – отвечает ему Иисус.

«Как это возможно? Разве это не легенда языческих стран, что человек может вступить в общение с демоном или с адскими духами? – спрашивает в высшей степени удивленный Иоанн.

«Это возможно. Не так, как говорят языческие легенды. Не посредством денег или материальных контактов. Но посредством следования Злому, благодаря решению предать себя Злому, так чтобы человек мог вкусить один час триумфа, неважно как. Я торжественно говорю тебе, что продающие себя Проклятому гораздо более многочисленны, чем можно было бы думать».

«Они достигают успеха? Достигают они того, о чем просят?» - спрашивает Андрей.

«Не всегда и не во всем. Но кое-что они получают».

«Как это может быть? Может ли демон быть настолько сильным, чтобы имитировать Бога?»

«Он… но он был бы ничтожеством если человек был свят. Дело в том, что человек часто и сам демон. Мы боремся против очевидных, шумных, агрессивных случаев одержимости. Все знают о них… Они неприятны родственникам и согражданам и, прежде всего, они протекают в материальных формах. Человек всегда впечатляется тем, что ужасно и поражает его чувства. Он не замечает того, что нематериально и может быть воспринято только тем, что нематериально – его разумом и духом, и даже если он это замечает, он не заботится об этом. Особенно если оно не губительно для него. Таким образом эти скрытые одержимости избегают власти наших экзорцистов! А ведь они самые вредоносные, потому что они действуют в самой избранной части, с самой избранной частью и воздействуют на другие избранные части: от разума к разуму, от духа к духу. Они подобны порочным, неосязаемым ядовитым испарениям, миазмам, пока личность, страдающая от них не будет предупреждена лихорадкой болезни, которой она поражается».

«И Сатана помогает ему? Действительно? Почему? И почему Бог позволяет ему? И Он всегда будет позволять ему? Даже после того, как Ты станешь царствовать?». – спрашивают все.

«Сатана помогает, чтобы завершить порабощение. Бог позволяет ему действовать подобным образом из-за ценности создания, восстающего из этой борьбы между Высоким и Низким, Добром и Злом. Возрастают как его ценность, так и его воля. Бог всегда будет позволять ему действовать. Также после того как Я буду вознесен. Но тогда Сатане придется бороться против очень великого врага, а у человека будет очень могущественный друг».

«Кто?»

«Благодать».

«О! Хорошо! Итак, живущих в наши времена и лишенных благодати, будет легче поработть, но их падение будет менее серьезным», - говорит Искариот, продолжая копать.

«Нет Иуда. Решение суда будет тем же».

«Это несправедливо, потому что если нам оказывается меньшая помощь, мы должны быть меньше осуждаемы».

«Ты не полностью ошибаешься», - говорит Фома.

«Он ошибается, Фома. Потому что нам, народу Израиля, было даровано так много веры, надежды, милости, и так много света Мудрости, что нашему невежеству нет оправдания. А вы, во всяком случае, уже имевшие Милость в качестве вашего Учителя на протяжении почти трех лет, будете судимы подобно тем, кто будет жить в новое время», - говорит Иисус, подчеркивая Свои слова и глядя на Иуду, который поднял свою голову и задумался, глядя в пространство.

5. Затем Иуда из Кериофа качает головой, как если бы он заключал внутреннее рассуждение, и, втыкая мотыгу в почву, спрашивает: «И кем станет тот, кто отдает себя таким образом демону?»

«Демоном».

«Демоном! Итак, если я, к примеру, чтобы  заявить, что контакт с Тобой дает человеку сверхъестественную силу, сделал бы что-нибудь… что Ты порицаешь, был бы я демоном?...»

«Да, был бы».

«Однако, я надеюсь, что ты не будешь делать таких вещей…» - говорит Андрей, который почти испуган.

«Я? Ах! Ах! Я сажаю маленькие деревца для нашего старика», - и он мчится в другой конец огорода и возвращается с пятью молодыми растениями, которые, конечно, тяжелы из-за комьев земли, окутывающих корни.

«Ты пришел из Бет-Хорона с этим грузом на плечах?» - спрашивает Петр.

«Ты должен был сказать из Гибеона! Вот где находятся некоторые фруктовые сады Даниила. Чудесная почва! Взгляни!...» - и он крошит пальцами землю вокруг корней. Затем он развязывает шнур, связывавший вместе пять маленьких стеблей, которые уже размером с руку. Только на двух саженцах есть несколько листьев на их вершинах. И это листья оливы. Вот и мы. Эта для Иисуса, а эта для Марии. Они - мир этого мира. Я высаживаю их первыми, потому что я – человек мира. Одну сюда… а другую туда», - и он сажает их в конце полоски земли. «А вот яблоня, такая юная и хорошая как та яблоня из Эдема, чтобы напомнить тебе, Иоанн, что ты тоже происходишь от Адама и что ты не должен удивляться… если я, возможно, грешник. Остерегайся Змея… И здесь… Нет, это не верное место. Это молодое фиговое дерево, там, перед и около стены. Как может кто-нибудь обойтись без смоковницы в саду, когда они растут здесь подобно сорнякам? И мы посадим этот саженец миндаля в ямку в центре. Оно научится у старой смоковницы добродетели плодоношения. Вот и мы! Твой маленький огород будет прекрасным в будущем… и глядя на него ты будешь помнить меня».

«Я буду помнить тебя точно так же, потому что ты был здесь с Учителем. 6. Все будет говорить со мной об этом времени. И, глядя на эти вещи, Я скажу: “Он хотел вновь привести мой дом в порядок, в точности как сын!” Но… Если бы я желал чего-то отличного от того, что, вероятно, уже написано на Небесах, я бы не хотел иметь воспоминаний о том периоде времени, таком прекрасном для меня, более прекрасном, чем когда эти деревья, ныне старые, были молодыми, и моя жена и я были молодыми, и моя маленькая дочь играла здесь… и было наслаждением заботиться о яблоне, гранате и смоковницах, и о лозах, потому что маленькие ручки моей дочери жаждали этих плодов, а моя жена, сидя в тени зеленых деревьев, ткала и пряла, глядя на нее с любовью… Позже… моя дочь ушла…позабыв нас!.. Моя жена заболела и умерла…. Почему и ради кого должен был я заботиться о том, что когда-то было прекрасным? И все умерло, за исключением двух старых деревьев, которые помнили мое детство… Я хотел бы умереть прежде, чем вновь погружаться в эти воспоминания, и пока здесь находится женщина, такая же праведная как моя Лия. Я благодарю тебя за деревья, за работу, за все. Я благодарю всех. Но я умоляю моего Господа вырвать с корнем мое старое дерево из этой земли, прежде чем наступит час мира для старого Иоанна…»

Иисус подошел к нему и положил руку на его плечо. Он говорит ласково и в то же время требовательно: «Ты смог сделать столь многое в течение своей жизни. Тебе все еще не хватает одного: принять час твоей смерти от Господа без просьб ускорить его или отсрочить на одну минуту. Ты отказался от столь многих вещей. До такой степени Бог любит тебя. Смирись с самым трудным: жить, когда ты хотел бы только умереть. А теперь войдем в дом. Солнце садится за горы и сразу похолодало. Начинается Суббота. Мы закончим наши работы после нее…» - и Он берет пилу, уровень и молоток и входит в дом, пока остальные заканчивают связывать в вязанки обрезанные ветки, поливают пересаженные растения и вновь устанавливают на петлях отремонтированную дверь.

 

Похоть Иуды из Кериофа

14 ноября 1946

Весь Ноб спит. Рассветает. Рассвет в спокойном зимнем свете изысканно окрашен в нереальные оттенки. Это не серебристо-зеленый свет летних рассветов, который так стремительно сменяется бледно золотистым и розовым и становится все ярче и ярче. Но сейчас желтовато-зеленый свет растворяется в очень слабом серо-голубом, являя его на востоке в небольшом низком полукруге над горизонтом: пятно, покрытое пеленой, почти гасящей его яркость, подобное бледному пламени серы, горящему за пеленой дыма. И оно с трудом распространяется по все еще серому небу, хотя оно ясное со своими звездами все еще глядящими на мир. С трудом отступает серость, освобождая место для драгоценной тени бледного нефрита и для чистого кобальтово-голубого цвета Палестинского неба. Он кажется нерешительным и пугливым, как если бы он страдал от холода у восточной границы. И он продолжает там медлить со своим полукругом яркой серы слегка расширяющимся и сейчас выцветающим от бледно-зеленого до белого, покрытого касанием желтого, когда он затмевается внезапным розовым оттенком, освобождающим небо от последних покровов ночи и превращает его в ясный и драгоценный купол, окрашенный в сапфирный атлас, и на отдаленном горизонте зажигается огонь, как если бы обрушилась стена и показался пылающий горн. Но огонь ли этот или рубин, освещенный скрытым огнем? Нет. Это восходящее солнце, Вот оно. Как только оно поднимается из-за дуги горизонта, оно готово окрасить белое кучерявое облако в кораллово-розовый цвет, и превратить капли росы на верхушках многолетних растений в бриллианты. Высокий дуб в конце селения покрылся вуалью алмазов на своих бронзовых листьях смотрящих на восток. Они выглядят как звезды, сверкающие среди ветвей гигантского дерева, чья вершина возносится в голубое небо.

Возможно, в течение ночи некоторые звезды сошли слишком низко над селением, чтобы шептать небесные тайны жителям Ноба, или, возможно, чтобы утешить своим чистым светом лишенного сна Человека, Который молча ходит наверху, на террасе Иоанна. Потому что только Иисус во всем уснувшем городе Нобе бодрствует и медленно ходит взад и вперед по террасе маленького дома со сложенными руками, плотно закутавшись в Свою широкую мантию, покрывающую Его голову подобно капюшону, чтобы защитить от холода. Каждый раз, достигая конца террасы, Он выглядывает над парапетом, чтобы посмотреть на улицу, проходящую через центр города. Улица еще в полутьме, пуста и молчалива. Затем Он продолжает медленно и молча ходить взад и вперед, большее время с опущенной головой, задумчивый, иногда глядя на небо, которое со смутными оттенками рассвета начинает проясняться. Или Своим взглядом следит за шумным полетом ранних воробьев, разбуженных дневным светом, покидающих гостеприимную черепицу близлежащей крыши, слетаясь вниз, чтобы поклевать что-то у подножия старой яблони Иоанна. Затем они вновь улетают, увидев Иисуса, чирикая от страха, и, таким образом, пробуждая тут и там других маленьких птичек в их гнездах.

2. Из загона слышится блеяние овцы и замирает дрожа в воздухе. С улицы слышится поспешное шарканье ног. Иисус высовывается, чтобы посмотреть. Затем Он сбегает по лестнице. Он входит в темную кухню, закрыв за Собою дверь.

Шаги приближаются, они слышны на полоске огорода у дома, их шум стихает перед дверью кухни; рука нащупывает замок, она чувствует, что ключа нет, поднимает защелку, которая может быть сдвинута как снаружи, так и изнутри, и в то же время голос произносит: «Тут уже есть кто-нибудь?» Рука осторожно открывает дверь, не позволяя ей заскрипеть. В проеме двери появляется голова Иуды из Кериофа… Он всматривается… Смоляная тьма. Холод. Молчание.

«Они забыли закрыть дверь… и все же… Я думаю, она была закрыта… Во всяком случае, это не имеет значения!... Воры не грабят бедняков. А здесь нет никого более бедного, чем мы… Э!... Но позвольте нам надеяться на то… что это не всегда будет так. Где эта проклятая трутница?... Я не могу найти ее… Если бы мне удалось зажечь огонь… потому что я опоздал, да, слишком опоздал… Но где она может быть? Слишком много людей пользуются ею. На полке для мантий? Нет… На столе? Нет… На скамьях? Нет…Эта изъеденная червями дверь скрипит, когда вы открываете ее… Изъеденное червями дерево… ржавые петли… Здесь все старое, заплесневелое, ужасное. Ах! Бедный Иуда! Ее здесь нет… Мне нужно войти в комнату старика…»

Пока говорит, он все время шарит рукой в непроницаемой тьме осторожно, как вор или ночная птица, избегающая препятствий, которые могли бы создать шум… 3. Он натыкается на тело и издает слабый крик страха.

«Не бойся, это Я. И трутница у Меня в руке. Вот она. Зажги огонь», - спокойно говорит Иисус.

«Ты, Учитель? Что Ты делаешь здесь, темноте, в таком холоде… Здесь сегодня, конечно, будет много больных людей, после Субботы и двух влажных дней, но они не придут сюда в такую рань. Они едва ли вышли сейчас из ближайших деревень, потому что только сейчас они увидят, что сегодня не будет дождя. Ветер уже высушил дороги в течение ночи».

«Я знаю. Но зажги светильник. Разговоры во тьме не для честных людей, это обычай воров, лжецов, распутников и убийц. Соучастники злых дел любят тьму. Я не соучастник никому».

«И я также, Учитель. Я хотел разжечь хороший огонь. Итак, я первым занялся этим… Что Ты сказал, Учитель? Ты бормотал сквозь губы, и я не понял».

«Так зажги его».

«Ах!... Я видел, что будет ясный день. Но холодно. Им всем будет приятно найти яркий огонь… Ты встал, потому что услышал, как я суечусь или из-за старика, который… У него до сих пор боли?... Вот и он! Наконец-то! Трут и огниво, кажется, отсырели, и не дают искры… Они промокли…»

4. Маленькое пламя поднимается от фитиля лампы. Одно только маленькое дрожащее маленькое пламя… но достаточное чтобы видеть два лица: бледное лицо Иисуса, смуглое бесстрашное лицо Иуды.

«Сейчас я разожгу огонь… Ты бледен как смерть. Те не спал! Из-за этого старика! Ты слишком добр».

«Это правда. Я слишком добр. Ко всем. Также и к тем, кто не заслуживает этого. Но старик заслуживает этого. Он честный человек с верным сердцем. Однако Я наблюдал не за ним, но за кем-то еще. Это верно, что коробка с трутом и огнивом отсырели, но не от того, что перевернулась чашка, или случайно разлилась другая жидкость, но потому что Мои слезы капали на них. Это правда. Будет ясный день, но холодный и ветер высушил дороги, а на рассвете выпадет роса. Коснись Моей мантии. Она влажная от этого… Затем настанет рассвет являя ясное небо, придет свет, чтобы явить пустое место, взойдет солнце, чтобы заставить капли росы сиять на листьях и слезы на ресницах. Действительно, сегодня здесь будет много больных людей, но Я ждал не их. Я ждал тебя. Я всю ночь бодрствовал ради тебя. И так как Я не мог оставаться здесь ожидая тебя, Я поднялся на террасу, обращая Мой зов к ветру, являя Свою печаль звездам, мои слезы утренней заре. Не старый больной человек, но беспутный молодой, ученик, который избегает Учителя, апостол Божий, который предпочитает клоаку Небесам и ложь Истине, заставил Меня стоять всю ночь, ожидая тебя. А когда Я услышал твои шаги, то сошел сюда… вновь ожидая тебя. Не ради твоей личность, которая сейчас рядом со Мной блуждает как вор по темной кухне, но ради твоих чувств… Я ожидал слова… А ты не сказал его, когда нащупал, что Я стою перед тобой. Разве тот, кому ты продал свой дух, не сообщил тебе, что Мне все известно? Нет, конечно! Он бы не предостерег тебя и не подсказал бы тебе единственное слово, которое ты мог бы, которое ты должен был сказать, если бы ты был праведным человеком. Но он внушает ложь, а не просьбу, бесполезную ложь, которая даже еще более оскорбительна, чем твое ночное бегство. Он внушает эти слова ухмыляясь, радуясь, что заставил тебя опуститься еще на одну ступень и тому, что он причинил Мне еще одну печаль. Это верно. Придут многие больные люди. Но тот, кто наиболее серьезно болен, не придет к своему Врачу. И Врач Сам заболел с горя из-за этого пациента, который не желает выздороветь. Это верно. Все верно. Также, что Я прошептал слово, которое ты не понял. После чего Я сказал тебе, можешь ли ты догадаться о нем?»

Иисус говорил вполголоса, но так резко и скорбно, и в то же самое время так сурово, что Иуда, который при первых словах улыбался, стоя прямо, нагло, очень близко к Иисусу, медленно отодвинулся и съежился, как если бы каждое слово было ударом, тогда как Иисус все более и более выпрямлялся, поистине Судья и поистине трагичный в Своем скорбном облике.

Иуда, сейчас оказавшийся зажатым между квашней и углом кухни, шепчет: «Ну… я не знаю…»

«Нет? Хорошо, Я скажу тебе, потому, что Я не боюсь говорить то, что истинно. Лжец! Вот что Я сказал. И если мы можем мириться с лгущим ребенком, потому что он еще не знает значения лжи, и мы учим его не больше лгать, то мы не можем терпеть лжи в мужчине, в апостоле, потому что в ученике самой Истины она отвратительна, абсолютно отвратительна. Вот почему Я ждал тебя всю ночь и плакал, и Мои слезы смочили стол, на котором была трутница, Я плакал пока бодрствовал и звал тебя всей Моей душой в звездной ночи, вот почему Я покрыт росой как жених в Песни Песней. Но Моя голова тщетно покрыта росой и кудри Мои каплями ночи, тщетно Я стучусь в дверь твоей души говоря: “Открой Мне дверь, потому что Я люблю тебя, хотя ты не безупречна”. Нет, это именно потому, что она запятнана, я хочу войти и очистить ее. Это потому, что она больна, Я хочу войти и исцелить ее. Будь осторожен, Иуда! Смотри, чтобы Жених не ушел навеки, и тогда ты не сможешь больше найти Его… 5. Иуда, ты не говоришь?...»

«Уже поздно сейчас говорить! Ты сказал это: я отвратителен Тебе. Отошли меня прочь…»

«Нет. Прокаженные тоже вызывают у Меня отвращение. Но Мне их жаль. И если они зовут Меня, Я спешу пойти к ним и очистить их. Ты не желаешь быть очищенным?»

«Уже поздно… и бесполезно. Я не способен быть святым. Я говорю Тебе: отошли меня прочь».

«Я не один из твоих фарисейских друзей, которые утверждают, что бесчисленные вещи нечисты, и остерегаются их или жестко гонят их, тогда как они могли бы очистить их милосердием. Я Спаситель и Я никого не прогоняю…»

Продолжительное молчание. Иуда в своем углу. Иисус прислонил Свою спину к столу и, кажется, отдыхает на нем, таким усталым и страдающим Он выглядит… Иуда поднимает свою голову Он смотрит на Него нерешительно и шепчет: «А если я покину Тебя, что бы Ты делал?»

«Ничего. Я бы уважал твою волю. Молясь о тебе. Но в свою очередь Я говорю тебе, что даже если ты покинешь Меня, сейчас уже слишком поздно».

«Для чего, Учитель?»

«Для чего? Ты знаешь так же как Я… Сейчас разожги огонь. Я слышу шаги наверху. Давай скроем постыдное событие здесь, между нами. Что касается других, то мы долго не засыпали… и желание тепла привело нас обоих сюда… Отче Мой!...»

И пока Иуда разжигает пламя около вязанок уже положенных в очаг и дует чтобы несколько легких стружек мог охватить огонь, Иисус поднимает руки над Своей головой и затем прижимает их к Своим глазам.