Хрупкие и нестабильные состояния

 

Границы между хрупкостью государства, несостоявшимся и несостоятельным состоянием подвижны и нечеткие. В сегодняшнем сложном и адаптивном мире принцип нелинейности означает, что хрупкое государство внезапно может превратиться в государство-неудачник, и что, наоборот, государство-неудачник может увидеть, как его положение улучшится с такой же быстротой благодаря посредничеству международных организаций или даже настой

 

 

96

иностранный капитал. В ближайшие годы, когда пандемия вызовет лишения во всем мире, весьма вероятно, что динамика будет идти только в одном направлении для беднейших и наиболее уязвимых стран мира: от плохого к худшему. Короче говоря, многие государства, которые демонстрируют характеристики уязвимости, рискуют потерпеть неудачу.

 

Хрупкость государства остается одной из самых серьезных глобальных проблем, особенно в Африке. Его причины многочисленны и взаимосвязаны; они варьируются от экономического неравенства, социальных проблем, политической коррупции и неэффективности до внешних или внутренних конфликтов и стихийных бедствий. Сегодня, по оценкам, около 1,8–2 миллиарда человек жили в нестабильных государствах, и это число обязательно увеличится в постпандемическую эпоху, поскольку уязвимые страны особенно уязвимы для вспышки COVID-19.

 

^[101]Сама суть их хрупкости - слабый государственный потенциал и связанная с этим неспособность обеспечить фундаментальные функции основных государственных услуг и безопасности - делает их менее способными справиться с вирусом. Ситуация еще хуже в несостоятельных и несостоятельных государствах, которые почти всегда являются жертвами крайней нищеты и беспорядочного насилия и, как таковые, едва ли могут или больше не могут выполнять основные общественные функции, такие как образование, безопасность или управление. В вакууме власти беспомощные люди становятся жертвами конкурирующих группировок и преступлений, часто вынуждая ООН или соседнее государство (не всегда с благими намерениями) вмешаться, чтобы предотвратить гуманитарную катастрофу. Для многих таких государств пандемия станет экзогенным шоком, который заставит их потерпеть неудачу и еще больше упасть.

 

По всем этим причинам было почти тавтологией утверждать, что ущерб, нанесенный пандемией хрупким и терпящим бедствие государствам, будет гораздо более глубоким и долговременным, чем в более богатых и наиболее развитых странах. Это опустошит некоторые из наиболее уязвимых сообществ мира. Во многих случаях экономическая катастрофа вызовет политическую нестабильность и вспышки насилия в той или иной форме, потому что беднейшие страны мира столкнутся с двумя трудностями: во-первых, сбой в торговых цепочках и цепочках поставок, вызванный пандемией, вызовет немедленные разрушения, такие как отсутствие денежных переводов или увеличение голод; и, во-вторых, в дальнейшем они будут терпеть длительную и серьезную потерю

 

 

97

занятость и доход. Это причина, по которой глобальная вспышка имеет такой потенциал, чтобы нанести ущерб беднейшим странам мира. Именно там экономический спад окажет еще более непосредственное влияние на общества. В частности, на обширных территориях Африки к югу от Сахары, а также в некоторых частях Азии и Латинской Америки миллионы людей зависят от скудного ежедневного дохода, чтобы прокормить свои семьи. Любая изоляция или кризис со здоровьем, вызванные коронавирусом, могут быстро вызвать повсеместное отчаяние и беспорядки, потенциально вызывая массовые беспорядки с глобальными последствиями. Последствия будут особенно разрушительными для всех стран, оказавшихся в эпицентре конфликта. По их мнению, пандемия неизбежно нарушит гуманитарную помощь и потоки помощи.

 

Геополитические потрясения могут застать наблюдателей врасплох, вызывая колебания и побочные эффекты, которые создают последствия второго, третьего и более порядков, но где в настоящее время риски наиболее очевидны?

 

Все сырьевые страны подвержены риску (Норвегия и некоторые другие страны не попадают под эту категорию). На момент написания они особенно сильно пострадали от обвала цен на энергоносители и сырьевые товары, которые усугубили проблемы, вызванные пандемией, и всеми другими проблемами, с которыми они связаны (безработица, инфляция, неадекватные системы здравоохранения и, конечно,, бедность). Для богатых и относительно развитых энергозависимых стран, таких как Российская Федерация и Саудовская Аравия, обвал цен на нефть «всего лишь» представляет собой значительный экономический удар, подвергая напряженные бюджеты и валютные резервы напряжению, а также создавая серьезные среднесрочные и долгосрочные последствия. риски. Но для стран с низкими доходами, таких как Южный Судан, где нефть составляет квазиколичество экспорта (99%), удар может быть просто разрушительным. Это верно для многих других нестабильных сырьевых стран. Полный коллапс - это не диковинный сценарий для таких нефтегазовых государств, как Эквадор или Венесуэла, где вирус может очень быстро поразить немногочисленные действующие больницы страны. Между тем в Иране санкции США усугубляют проблемы, связанные с высоким уровнем заражения COVID-19.

 

 

98

Особому риску сейчас подвергаются многие страны Ближнего Востока и Магриба, где до пандемии экономическая боль становилась все более очевидной, с беспокойным молодым населением и безудержной безработицей. Тройной удар COVID-19, обвал цен на нефть (для некоторых) и замораживание туризма (жизненно важный источник занятости и поступлений в иностранной валюте) могут спровоцировать волну массовых антиправительственных демонстраций, напоминающих арабскую весну 2011 года. Зловещим знаком то, что в конце апреля 2020 года, в разгар изоляции, в Ливане произошли беспорядки из-за проблем с безработицей и резкого роста бедности.

 

Пандемия вернула проблему продовольственной безопасности с удвоенной силой и во многих странах может повлечь за собой гуманитарный и продовольственный кризис. Официальные лица Продовольственной и сельскохозяйственной организации ООН прогнозируют, что число людей, страдающих от острого отсутствия продовольственной безопасности, может удвоиться в 2020 году до 265 миллионов. Сочетание ограничений на передвижение и торговлю, вызванных пандемией, с ростом безработицы и ограниченным доступом к продовольствию или его отсутствием, может вызвать крупномасштабные социальные волнения, за которыми последуют массовые миграции и беженцы. В нестабильных и терпящих бедствие государствах пандемия усугубляет существующий дефицит продовольствия из-за торговых барьеров и сбоев в глобальных цепочках поставок продовольствия. Это происходит в такой значительной степени, что 21 апреля 2020 года Дэвид Бизли, исполнительный директор Всемирной продовольственной программы ООН,

 

В беднейших странах мира блокировки и экономический спад, происходящие в странах с высоким уровнем доходов, вызовут серьезные потери доходов у работающих бедных и всех тех, кто от них зависит. Снижение денежных переводов из-за границы, на которые приходится такая большая доля ВВП (более 30%) в некоторых странах, таких как Непал, Тонга или Сомали, является тому примером. Это нанесет разрушительный удар по их экономике с драматическими социальными последствиями. По данным Всемирного банка, влияние

 

 

99

блокировки и последовавшая за этим экономическая «спячка», которая произошла во многих странах по всему миру, вызовут сокращение денежных переводов в страны с низким и средним уровнем доходов на 20% - с 554 млрд долларов в прошлом году до 445 млрд долларов в 2020 году.^[102] В более крупных странах, таких как Египет, Индия, Пакистан, Нигерия и Филиппины, для которых денежные переводы являются важнейшим источником внешнего финансирования, это создаст много трудностей и сделает их экономическое, социальное и политическое положение еще более нестабильным, с очень реальным возможность дестабилизации. Кроме того, существует туризм, одна из наиболее пострадавших от пандемии отраслей, которая является спасательным кругом для многих бедных стран. В таких странах, как Эфиопия, где доходы от туризма составляют почти половину (47%) от общего объема экспорта, соответствующая потеря доходов и занятости нанесет значительный экономический и социальный ущерб. То же самое касается Мальдив, Камбоджи и некоторых других.

 

Кроме того, есть все зоны конфликта, где многие вооруженные группы думают о том, как использовать предлог пандемии для продвижения своей повестки дня (например, в Афганистане, где талибы просят освободить его заключенных из тюрьмы, или в Сомали, где Группа «Аш-Шабааб» представляет COVID-19 как попытку их дестабилизировать). Призыв к глобальному прекращению огня, сделанный 23 марта 2020 года генеральным секретарем ООН, остался без внимания. Из 43 стран, где в 2020 г. было зарегистрировано не менее 50 событий организованного насилия, только 10 ответили положительно (чаще всего с простыми заявлениями о поддержке, но без обязательств к действию). Среди остальной 31 страны, в которой продолжаются конфликты, действующие лица не только не предприняли шагов, чтобы удовлетворить призыв, но многие фактически повысили уровень организованного насилия.^[103] Ранние надежды на то, что опасения по поводу пандемии и последующего чрезвычайного положения в области здравоохранения могут сдержать затяжные конфликты и ускорить мирные переговоры, испарились. Это еще один пример того, как пандемия не только не смогла остановить тревожную или опасную тенденцию, но и фактически ускорила ее.

 

Более богатые страны игнорируют трагедию, разворачивающуюся в хрупких и разваливающихся странах, на свой страх и риск. Так или иначе риски будут отражаться в большей нестабильности или даже в хаосе. Один из самых очевидных побочных эффектов для более богатых частей мира

 

 

100

экономические невзгоды, недовольство и голод в самых уязвимых и беднейших государствах будут заключаться в новой волне массовой миграции в ее направлении, подобной той, что произошла в Европе в 2016 году.

 

 

101

 

Экологический сброс

 

На первый взгляд может показаться, что пандемия и окружающая среда - лишь дальние родственники; но они гораздо ближе и взаимосвязаны, чем мы думаем. Оба имеют и будут продолжать взаимодействовать непредсказуемым и самобытным образом, начиная от роли, которую играет уменьшение биоразнообразия в поведении инфекционных заболеваний, до влияния COVID-19 на изменение климата, тем самым демонстрируя опасно тонкий баланс и сложные взаимодействия между человечество и природа.

 

Более того, с точки зрения глобального риска, пандемия легче всего приравнивается к изменению климата и коллапсу экосистемы (два ключевых экологических риска). Эти три явления по своей природе и в разной степени представляют собой экзистенциальные угрозы человечеству, и мы можем утверждать, что COVID-19 уже дал нам представление или предвидение того, что полноценный климатический кризис и коллапс экосистемы могут повлечь за собой экономические последствия. Перспектива: комбинированные шоки спроса и предложения, а также сбои в торговле и цепочках поставок с волновыми и цепными эффектами, которые усиливают риски (а в некоторых случаях и возможности) в других макро-категориях: геополитика, социальные проблемы и технологии. Если изменение климата, коллапс экосистемы и пандемии выглядят так похоже, как глобальные риски, то как они на самом деле сравниваются? У них много общих атрибутов, но при этом они сильно отличаются.

 

Пятью основными общими атрибутами являются: 1) это известные (т. Е. Белый лебедь) системные риски, которые очень быстро распространяются в нашем взаимосвязанном мире и тем самым усиливают другие риски из разных категорий; 2) они нелинейны, что означает, что за пределами определенного порога или переломного момента они могут оказывать катастрофические последствия (например, «сверхраспространение» в конкретном месте с последующим превышением возможностей системы здравоохранения в случае пандемии); 3) вероятность и распределение их воздействий очень трудно, если не невозможно, измерить - они постоянно меняются и их приходится пересматривать в соответствии с пересмотренными допущениями, что, в свою очередь, делает их чрезвычайно трудными для управления с точки зрения политики; 4) они глобальны по своему характеру и

 

 

102

поэтому надлежащим образом решить эту проблему можно только глобально скоординированным образом; и 5) они непропорционально затрагивают и без того наиболее уязвимые страны и слои населения.

 

А в чем их отличия? Их несколько, большинство из которых носят концептуальный и методологический характер (например, пандемия представляет собой риск заражения, в то время как изменение климата и коллапс экосистемы - риски накопления), но наиболее важны два: 1) разница во временном горизонте (он имеет решающее значение для политики и смягчающих действий); и 2) проблема причинно-следственной связи (она затрудняет общественное признание стратегий смягчения последствий):

 

1. Пандемии представляют собой квази-мгновенный риск, неизбежность и опасность которого видны всем. Вспышка угрожает нашему выживанию - как отдельным людям, так и видам - ​​и поэтому мы немедленно и решительно реагируем, когда сталкиваемся с риском. Напротив, изменение климата и утрата природы являются постепенными и кумулятивными, с последствиями, которые заметны в основном в среднесрочной и долгосрочной перспективе (и, несмотря на все больше и больше связанных с климатом и «исключительных» стихийных бедствий, все еще остается значительное число тех, кто не убежден в непосредственность климатического кризиса). Это критическое различие между соответствующими временными горизонтами пандемии и изменения климата и утраты природы означает, что риск пандемии требует немедленных действий, за которыми последует быстрый результат, в то время как изменение климата и утрата природы также требуют немедленных действий, но результат (или «будущая награда» на жаргоне экономистов) наступит только с определенным лагом во времени. Марк Карни, бывший управляющий Банка Англии, который в настоящее время является Специальным посланником ООН по вопросам климата и финансов, заметил, что эта проблема временной асинхронности порождает «трагедию горизонта»: вопреки непосредственным и наблюдаемым рискам, риски изменения климата могут показаться далекими (с точки зрения времени и географии), и в этом случае на них не ответят с той серьезностью, которую они заслуживают и требуют. Например, материальный риск глобального потепления и повышения уровня воды для физического актива (например, заметил, что эта проблема временной асинхронности порождает «трагедию горизонта»: вопреки непосредственным и наблюдаемым рискам риски изменения климата могут казаться далекими (с точки зрения времени и географии), и в этом случае на них не будет реагировать серьезность, которую они заслуживают и требуют. Например, материальный риск глобального потепления и повышения уровня воды для физического актива (например, заметил, что эта проблема временной асинхронности порождает «трагедию горизонта»: вопреки непосредственным и наблюдаемым рискам риски изменения климата могут казаться далекими (с точки зрения времени и географии), и в этом случае на них не будет реагировать серьезность, которую они заслуживают и требуют. Например, материальный риск глобального потепления и повышения уровня воды для физического актива (например,

 

 

103

пляжный курорт) или компания (например, гостиничная группа) не обязательно будут рассматриваться инвесторами как существенные и, следовательно, не будут оцениваться рынками.

 

2. Проблема причинно-следственной связи легко понять, как и причины, которые значительно затрудняют реализацию соответствующей политики. В случае пандемии причинная связь между вирусом и заболеванием очевидна: SARS-CoV-2 вызывает COVID-19. За исключением горстки сторонников теории заговора, никто не станет с этим спорить. В случае экологических рисков гораздо сложнее приписать прямую причинную связь конкретному событию. Часто ученые не могут указать на прямую причинно-следственную связь между изменением климата и конкретным погодным явлением (например, засухой или силой урагана). Точно так же они не всегда сходятся во мнении о том, как конкретная деятельность человека влияет на конкретные виды, которым грозит исчезновение. Это значительно усложняет снижение рисков изменения климата и природных потерь. В то время как для пандемии, Большинство граждан будут склонны соглашаться с необходимостью применения принудительных мер, они будут сопротивляться политике ограничения в случае экологических рисков, когда доказательства могут быть оспорены. Существует и более фундаментальная причина: борьба с пандемией не требует существенного изменения лежащей в основе социально-экономической модели и наших привычек потребления. Решает борьба с экологическими рисками.