Характеристики русских князей в «повести об убиении Михаила Тверского»

 

Не меньше, а может быть, даже больше тех оценок, которые книжник‑ тферитий дает ордынцам, нас интересуют характеристики русских князей.

Действия самого главного героя повествования, несомненно, представляются в самом благоприятном свете: нельзя забывать, что мы имеем дело с агиографическим произведением.

Прежде всего, обращает на себя внимание мотивация поступков Михаила. Все его решения продиктованы, по мнению автора Повести, заботой о христианах. На предложение тверских бояр выступить против Юрия Московского, перехватившего ярлык на великое княжение, Михаил отвечает:

 

«Братия, слышите, что глаголет Господь в еуангелии: Иже аще кто положить душу свою на другы своя, то велик наречется в царствии небесном. Нам же ныне не за один друг или за два положити душа своя, но за толко народа в полону суща, а инии избьени суть, а жены их и дщери осквернени суть от поганых. И ныне, аже за толко народа положим душа своя да вменится нам слово Господне в спасение»[496]

 

Точно так же, когда речь заходит о том, чтобы не ехать в Орду по приглашению хана, а отправить туда еще одного своего сына, князь, как мы помним, отвечает:

 

«…Видите чада моя, яко не требует вас царь, детей моих, ни иного которого, развее меня, но моея главы хощет. Аще бо аз суда уклонюся, то отчина моя вся в полону будет, и множество крестьян изьбъени будут. Аще ли после того умрете же ми есть, то лучше ми есть ныне положити душу свою за многыя душа».

 

Не менее показательно и то, что, согласно уже знакомому нам тексту Повести, князь имел правое (буквально!) сердце оно почему‑то оказывается расположенным у него с десной страны:

 

«…И се един ото безаконых именем Романец, и извлек великии нож, и удари и святого в десную страну, и обращая нож семо и овамо, отреза честное сердце его».

 

Эту странную деталь объясняют библейские тексты:

 

«…Соломону же, сыну моему, дай сердце правое, чтобы соблюдать заповеди Твои, откровения Твои и уставы Твои, и исполнить все это и построить здание, для которого я сделал приготовление'[497];

Щит мой в Боге, спасающем правых сердцем[498];

Ибо вот, нечестивые натянули лук, стрелу свою приложили к тетиве, чтобы во тьме стрелять в правых сердцем[499];

Веселитесь о Господе и радуйтесь, праведные; торжествуйте, все правые сердцем[500];

Продли милость Твою к знающим Тебя и правду Твою к правым сердцем[501];

А праведник возвеселится о Господе и будет уповать на Него; и похвалятся все правые сердцем[502];

Ибо суд возвратится к правде, и за ним последуют все правые сердцем[503];

Свет сияет на праведника, и на правых сердцем – веселие[504]; Благотвори, Господи, добрым и правым в сердцах своих»[505].

 

И, наконец, самая главная для нас цитата:

 

«…Сердце мудрого – на правую сторону, а сердце глупого – на левую» [506].

 

Другими словами, по мнению автора Повести, Михаил, несомненно, мудрый праведник (ср.: князь крепкым… умом исполнен смирения).

Интересно, что в поздних версиях Повести редакторы стараются всячески затушевать роль, которую сыграл в гибели Михаила Юрий Московский. Тем не менее, образная система Повести при всех купюрах и редакционных изменениях остается нетронутой. А вместе с ней сохраняются и те скрытые оценки, которые давал своим персонажам автор первоначального варианта. Одной из таких говорящих деталей мне представляется следующее упоминание: сразу же после убийства князя

 

«…вежу же блаженаго разграбиша русь и татарове, а честное тело его повергоша наго никим же не брегамо. Един же приеха в торг и рече:…Се уже повеленое вами створихом. Кавгадыи же и великий князь Юрьи приехаша вскоре над тело его, Кавгадыи видя тело наго повержено и глаголя с яростию, рка к великому князю Юрью:…Не брат ли ты стареишии как отец князь великий? Да чему тако лежит тело его наго повержено? Великий же князь Юрии повеле своим покрыти тело его котыгою[507] своею юже ношаше, и положиша его на велице дьске, и взложиша и на телегу, и увиша, и ужи крепко, и привезоша и за реку, рекомою Адж, еже зовеца Горесть»[508]

 

Сходный сюжет мы анализировали в «Повести об убиении Андрея Боголюбского». Интересно, что в данном случае роль ворога, еретика, жидовина, Анбала исполняет Юрий Московский! Он оказывается даже хуже Кавгадыя, упрекающего его в пренебрежении к брату стареишему, который для московского князя как отец князь великии. Тем самым, как считает A. Л. Юрганов,

«…автор призывал не к единству равных князей, а к восстановлению феодального правопорядка: младшие князья должны подчиняться старшим. Юрий Данилович поднял руку на…брата старейшего!»[509]

Однако этим дело не ограничивается. Бытовой, на первый взгляд, сюжет, видимо, играет в повествовании еще и дополнительную символическую роль. Он может рассматриваться как своеобразное воплощение пророчества Иезекииля, обращенное к дщери Иерусалима (т. е., скорее всего, ко второстепенному городу, зависящему от другого города; в первом случае речь могла идти о Владимире, во втором о Твери) и предсказывающее ее возрождение и великое будущее:

 

«…Так говорит Господь Бог дщери Иерусалима:…ты выброшена была на поле, по презрению к жизни твоей… И проходил Я мимо тебя, и увидел тебя, брошенную на попрание… И вот, это было время твое, время любви; и простер Я воскрилия риз Моих на тебя, и покрыл наготу твою; и поклялся тебе и вступил в союз с тобою, говорит Господь Бог, – и ты стала Моею. Омыл Я тебя ведою и смыл с тебя кровь твою и помазал тебя елеем. И надел на тебя узорчатое платье… И пронеслась по народам слава твоя ради фа‑соты твоей, потому что она была вполне совершенна при том великолепном наряде, который Я возложил на тебя, говорит Господь Бог…Я буду судить тебя судом прелюбодейц и проливающих кровь, – и предам тебя кровавой ярости и ревности; предам тебя в руки их и они разорят блудилища твои, и раскидают возвышения твои, и сорвут с тебя одежды твои, и возьмут наряды твои, и оставят тебя нагою и непокрытою…И утолю над тобою гнев Мой, и отступит от тебя негодование Мое… Я вспомню союз Мой с тобою во дни юности твоей, и восстановлю с тобою вечный союз…Я восстановлю союз Мой с тобою, и узнаешь, что Я Господь»[510].

 

Вместе с тем, нагое тело князя, прикрытое накидкой, могло ассоциироваться с юношей, который единственный! последовал за Христом, когда Того схватили и все, оставив Его, бежали:

 

«…Один юноша, завернувшись по нагому телу в покрывало, следовал за Ним; и воины схватили его»[511].

 

Таким образом, деталь о покрытии нагого тела Михаила могла рассматриваться читателями как своеобразное предвестие освобождения Русской земли, связанного с новым политическим центром, сохраняющим верность конфессиональным традициям. В качестве такового в данном случае, видимо, рассматривалась не Москва – Тверь!

 

ИВАН КАЛИТА

 

Подлинной политической, идейной и нравственной оппозицией образу Михаила Тверского выступает в отечественных источниках, однако, не Юрий Данилович, а его младший брат. Иван Данилович Калита один из самых известных ныне московских князей. Трудно, пожалуй, назвать какого‑нибудь другого правителя, который не прославил себя практически ни единым добрым делом и, в то же время, вызывает такой интерес у потомков. Не случайно именно образ Ивана Даниловича Калиты чаще всего становится средоточием споров при выяснении отношений между историками разных идейных ориентаций.

Центральным событием, вокруг которого ведутся дискуссии, несомненно, является участие Ивана Калиты в подавлении Тверского восстания 1327 г. Наиболее ранние версии рассказа об этом донесли до нас Новгородская первая летопись, Тверской летописный сборник и московская Симеоновская летопись. Каждая из них по‑своему передает происходившее в Твери и за ее пределами.

Новгородский вариант представляется самым лаконичным и неясным:

 

«…В лето 6835 [1327]… Того же лета, на Успенье святыя богородица, князь Александръ Михаиловичь изби Татаръ много во Тфери и по инымъ городом, и торговци гость хопыльскыи исече: иришелъ бо бяше посолъ силенъ изъ Орды, именемь Шевкалъ, съ множествомъ Татаръ. И присла князь Олександръ послы к новгородцемъ, хотя бечи в Новъгород, и не прияша его. Того же лета присла князь Иванъ Даниловичь наместникы своя в Новъгород, а самъ иде въ Орду. На ту же зиму приде рать татарьская множество много, и взяша Тферь и Кашинъ и Новоторжьскую волость, и просто рещи всю землю Русскую положиша пусту, толко Новъгород ублюде богь и святая Софья. А князь Олександръ вбежа въ Пльсковъ; а Костянтинъ, брат его, и Василии в Ладогу; и в Новъгород прислаша послы Татарове, и даша имъ новгородци 2000 серебра, и свои послы послаша с ними к воеводамъ съ множествомь даровъ. Убиша же тогда Татарове Ивана, князя Рязаньского»[512].

 

Впрочем, московский вариант повествования также не отличается излишней детализацией происшедшего. В нем даже не упомянута причина посылки ордынского карательного отряда. Зато четко обозначено участие в нем московского князя:

 

«…В лето 6835… Тое же осени князь Иван Данилович Московскии в орду пошел. Тое же зимы и на Русь пришел из Орды; и бысть тогда великая рать Татарская, Федорчук, Туралыг, Сюга, 5 темников воевод с ними князь Иван Данилович Московскии по повелению цареву, и шед ратью, плениша Тферь и Кашин, и прочия городы и волости, села и все княжение Тферское взяша и пусто створиша, и бысть тогда земли великая тягость и много томлениа, множества ради грех наших, кровь хрестианская проливаема бываше от поганых татар, овых в полон поведоша, а другия мечи изсекоша, а иниа стрелами истреляша и всяким оружием погубиша и смерти предаша, а князь Александр побежал с Тфери в Псков.

…Того же лета убиша князя Ивана Ярославича Рязанскаго. Великии же Спас, милостьливии человеколюбец Господь совею милостию заступил благовернаго князя нашего Ивана Даниловича и его ради Москву и всю его отчину от иноплемеников, от поганых татар.

В лето 6836 седе князь великий Иван Данилович на великом княжении всеа Русии и бысть оттоле тишина велика на 40 лет и престаша погании воевати Русскую землю и закалати христиан, и отдохнуша, и починуша христиане от великиа истомы и многыа тягости, от насилия Татарского, и бысть оттоле тишина велика по всеи земли»[513].

 

По поводу приведенного текста Н. С. Борисов вполне справедливо замечает:

«…Выражение…князя нашего свидетельствует о том, что данная фраза была написана современником Ивана Калиты, а обращение к образу Спаса указывает на московский Спасский монастырь как место летописной работы. Отталкиваясь от этой очевидности, можно сделать предположение, что и весь рассказ о…Федорчюковой рати в Симеоновской летописи древнейшая московская версия событий 1327 г., содержавшаяся в Своде 1340 г.

В обоснование этого предположения можно сказать следующее. Для московского летописца, работавшего в середине XIV в., тверской мятеж 1327 г. был в высшей степени щекотливым сюжетом. Принять тверскую версию событий с ее апологией князя Александра как защитника христианства или же невинной жертвы обстоятельств было невозможно, так как он был злейшим врагом Москвы, а князь Иван участником карательной экспедиции на Тверь. Однако летописцу трудно было и осудить восстание тверичей против…иноплеменников, так как это противоречило бы как его собственным, так и общественным настроениям. В этой ситуации…фигура умолчания представлялась наилучшим выходом из затруднительного положения. Сохранение в тексте одного лишь рассказа о…Федорчюковой рати сразу упрощало задачу, переводя повествование в накатанную колею сообщений о татарских нашествиях»[514].

Заметим: по наблюдению Н. С. Борисова, даже для московского летописца оправдание действий Ивана Калиты (как и осуждение тверского восстания) дело неблаговидное (если не богопротивное)! Вот, видимо, истоки того самого тверского влияния на московское и шире вообще северо‑восточное летописание, о котором неоднократно шла речь выше.

Естественно, наиболее подробным оказывается рассказ, сохранившийся в составе Тверского летописного сборника (так называемая «Повесть о Шевкале»). Хотя легко заметить, что он испытал определнное влияние московского летописания:

 

«…В лето 6834…за умножение грехов наших Бог попустил диаволу вложить злое в сердца безбожных татар и сказать беззаконному царю: «Если не погубишь князя Александра и всех князей русских, то не будешь иметь власти над ними». Беззаконный же, проклятый и всего зла зачинщик Шевкал, разоритель христиан, открыл скверные свои уста и начал говорить, учимый диаволом: «Господин царь, если велишь мне, пойду на Русь и разорю христианство, а князей их убью, а княгинь и детей к тебе приведу». И велел ему царь так и сделать.

Беззаконный же Шевкал, разоритель христианства, пошел на Русь со многими татарами, и пришел в Тверь, и прогнал князя великого со двора его, а сам остановился на дворе великого князя, полный гордыни. И начал великое гонение на христиан: насилие, и грабеж, и избиение, и поругание. Народ же, все время оскорбляемый гордыней поганых, много раз жаловался великому князю, прося у него защиты; он же, видя озлобление людей своих и не в силах их защитить, велел им терпеть. Тверичи же не хотели терпеть и искали удобного времени.

И было так, что в пятнадцатый день августа, рано утром, когда торг собирается, некто дьякон тверитин, по прозвищу Дудко, повел кобылу молодую и очень тучную поить на Волге водой. Татары же, увидев, отняли ее. Дьякон же пожалел и начал громко кричать: «О, мужи тверские! Не выдайте!» И был между ними бой. Татары же, надеясь на свою власть, начали сечь мечами. И тотчас сбежались люди, и взволновались, и ударили в колокол, и стали вечем, и узнал об этом весь город, и собрался народ, и было смятение, и кликнули тверичи, и начали избивать татар, где кого застали, пока не убили и самого Шевкала и всех подряд. Не оставили и вестника, кроме пастухов, пасших коней на поле, которые схватили лучших жеребцов и ускакали в Москву, а затем в Орду, и там рассказали о кончине Шевкала.

В ту же зиму преставился Петр митрополит и убит был Шевкал.

В год 6835 (1327). Узнав об этом, беззаконный царь зимой послал войско на Русскую землю, воеводу Федорчука и пять темников. И множество людей погубили, иных в плен повели, а Тверь и все города огнем пожгли.

Великий же князь Александр Михайлович, не вытерпев гонения безбожных, оставил княжение Русское и все отечество свое, и пошел в Псков с княгинею и с детьми своими, и был в Пскове.

В тот же год июля в четвертый день, в день памяти святого отца Андрея Критского, родился у князя Ивана Даниловича сын, и назван был князь Андрей.

В тот же год была освящена церковь каменная в Москве, во имя Успения Святой Богородицы; и освящал ее великим освящением священный епископ ростовский Прохор, августа в четырнадцатый день.

В тот же год убили князя Ивана Ярославича Рязанского; великий же Спас милостивый [75] человеколюбивый Бог Своею милостью защитил благоверного великого князя Ивана Даниловича, его город Москву и всю его отчину от иноплеменников, поганых татар. Князь Константин, после нашествия, с братом князем Василием, с матерью и с боярами приехали в Тверь, устав от печали, и помолились Святому Спасу и всем церквам, желая, чтобы опять была в них молитва, а кто избавился от безбожных татар, те бы опять были у себя дома, и ободрили их всех с любовью.

В год 6836 (1328). Сам князь Константин с князем Иваном Даниловичем пошли вместе в Орду.

В тот же год было землетрясение в Новгороде Великом.

В тот же год сел Иван Данилович на великом княжении всей Руси, и была тишина великая на 40 лет, и перестали поганые разорять Русскую землю и убивать христиан; и отдохнули и успокоились христиане от великого томления, и от многих опасностей, и от насилия татарского, и была с того времени тишина великая на всей земле»[515].

 

По поводу тверской Повести о Шевкале Н. С. Борисов делает довольно тонкое наблюдение. По его мнению, во

«…введении к тверской повести явственно ощутимо влияние рассказа той же тверской летописи о Батыевом нашествии. Завершая рассказ о событиях 1237–1238 гг., летописец замечает:…Грех ради наших попусти Бог найти на ны поганыя; наводит бо Бог, по гневу своему, иноплеменникы на землю; и тако скрушеном им вспомянутся к Богу; усобная же рать бывает от наваждениа диавола. Данная сентенция почти дословно воспроизводит фрагмент из…Слова о казнях Божиих, приписываемого Феодосию Печерскому и содержащегося в…Повести временных лет под 1068 г. Однако в данном случае интересно другое. В…Повести о Чолхане провиденциальный взгляд на татар как орудие Божиего гнева интерпретирован таким образом, что позволяет оправдать действия тверичей, их мятеж против установленной Богом власти…царя…Царь орудие Бога, но…треклятый Шевкал орудие дьявола. Его главная цель…разорить христианство, уничтожить самих христиан. При таком истолковании тверской мятеж вполне укладывался в традиционную для русской публицистики XIII первой половины XIV в. концепцию ига, восходящую к библейской Книге пророка Даниила. Суть ее покорность…беззаконному царю как правителю, но стойкость в защите своей веры. Органическим элементом этой концепции были козни царских придворных (…мужей халдейских), стремящихся навлечь гнев Навуходоносора на благочестивого Даниила и Трех Отроков»[516].

Итак, по сохранившимся летописным повестям о тверском восстании реальное участие князей тверского и московского в драматических событиях 1237 г. удается установить с большим трудом. Недаром Л. В. Черепнин, положивший много сил на реконструкцию того, как это все было на самом деле, вынужден был в результате

«…Конечно, далеко не все детали нарисованной мною картины тверского восстания 1237 г. безусловно достоверны. Это опыт гипотетической реконструкции на основании не всегда бесспорных интерпретаций источников. Но бесспорно, по‑моему, одно: освободительное движение против татаро‑монгольских захватчиков, поднятое самим народом вопреки указаниям тверского князя, тенденциозно превращено позднейшими летописцами в восстание, организованное якобы этим князем. Завуалирована в ряде летописных сводов и роль московского князя Ивана Калиты, подавившего с ордынской ратью тверское восстание и таким путем избавившегося от политического соперника»[517]

Действительно, только новгородский летописец полагает, что тверское восстание инициатива Александра Михайловича. Напротив, тверская летопись утверждает, что он всячески пытался воспрепятствовать разрастанию конфликта между отрядом Чолхана и тверичами. Зато московский книжник прямо заявляет об участии Ивана Даниловича Калиты в карательном ордынском походе…