Мы поможем в написании ваших работ!



ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?

Коринф - Эфес - Иерусалим - Антиохия, 51-54 годы

Поиск

Послания св. Павла

Еще у ветхозаветных общин, разбросанных по миру, вошло в обычай обмениваться посланиями. Поскольку в римскую эпоху регулярная почта служила лишь государственным нуждам, письма развозили нарочные. У Павла в таких людях недостатка не было: Тимофей, Тит и другие его помощники в любой момент готовы были отправиться с драгоценным свитком туда, где его ждали с надеждой и нетерпением.

Письма Павла составляли как бы часть его миссионерской проповеди, хотя в основном они преследовали пастырские цели: с их помощью апостол на расстоянии продолжал руководить жизнью новообращенных. Он взял себе за правило адресоваться не к старейшинам церквей, а ко всем верующим, чем подчеркивал их общую ответственность за дело Божие.

Разумеется, Тарсянин не мог знать, что продиктованные им страницы войдут в Священное Писание, однако он не смотрел на них как на обычную корреспонденцию. Убежденный, что через него с братьями говорит Сам Господь, апостол просил, чтобы его письма зачитывали вслух на молитвенных собраниях и распространяли[1]. Он сохранил веру своих прежних учителей, фарисеев, в то, что Слово Божие живет и действует не только заключенное в канонический текст[2].

Наши Евангелия сложились уже на исходе апостольского века, поэтому Павлово наследие есть самый ранний из известных нам письменных документов Церкви. Письмо в Фессалонику было получено христианами, жившими всего через двадцать лет после земной жизни Спасителя.

x x x

В посланиях звучит голос не только пастыря, но и первого новозаветного богослова. На долю св. Павла выпало осмыслить и выразить тот сокровенный опыт жизни во Христе, который пережил сам миссионер и который есть подлинный корень бытия Церкви.

Надо, впрочем, оговориться: Павел не оставил после себя разработанной богословской системы. И хотя потом сотни теологов пытались вычленить из Павлова провозвестия логически законченную доктрину - все эти конструкции явно проигрывают, если сравнить их с живым потоком мысли апостола. Между ней и ее толкователями такая же разница, как между цветущим растением и гербарием, где цветы засушены и разнесены по рубрикам.

Неисчерпаемое богатство посланий вот уже двадцать веков питает Церковь, но жемчужины его заключены в твердую раковину и нельзя сказать, что чтение Павла - дело простое и легкое. Евангелие Тарсянина озадачивало и смущало уже многих его современников. Подчас оно было для них соблазном и загадкой.

Стоит задуматься над тем, что вокруг личности Павла не возник народный культ, в котором нередко ощущается языческий привкус. Места, где проповедовал апостол, редко отмечены посвященными ему древними храмами (единственный такой храм мы находим в Риме). В Афинах верующие чтили Дионисия Ареопагита, на Кипре - Варнаву, на Крите - Тимофея, в Эфесе апостола Иоанна[3]. Смелый универсализм, антизаконнический дух, "благовестие свободы" - словом, все, что составляет главные черты Евангелия Павла, намного превосходило средний уровень христианского сознания.

Человек, который вместе с другими ожидал скорого конца истории, сам не ведая того, трудился для будущего. И поистине только чудом Духа можно объяснить тот поразительный факт, что именно писания Павла, чей авторитет постоянно ставили под сомнение, оказались в Новом Завете рядом с Евангелиями. Ведь при жизни апостол так и не добился общецерковного признания и нередко чувствовал себя в настоящей изоляции. В этом судьба Павла сходна с судьбой его великих предшественников - пророков. Как и Павла, их плохо понимали, почти все они встречали глухую вражду и недоверие, и, однако, они ждали своего часа не напрасно: всегда и везде находились души, которые обретали в их слове Слово Божие...

x x x

Сто лет назад Фредерик Фаррар, церковный писатель, друг Дарвина, начал свой труд об апостоле цитатой из Златоуста: "Хотя он был Павел, но все же он был человек". Это изречение может быть поставлено эпиграфом ко всем Павловым посланиям. В самом деле, неся миру Откровение, послания одновременно представляют собой волнующий человеческий документ, исповедь души, наиболее личное из всего Нового Завета. Перед нами не бесстрастное поучение и не риторика, а строки, словно написанные собственной кровью, а иной раз - в порыве бурных, глубоких переживаний. Павел предельно искренен, у него нет ни искусственности, ни нарочитости. Созданное им мало напоминает литературные и философские послания, которые тогда уже входили в моду[4]. Он заботился не о форме, а о том, чтобы донести до людей Благую Весть и свои заветные думы.

С детства владея греческим, Тарсянин избежал подчинения античной эпистолярной традиции. Дух Библии и собственный вулканический характер ломали привычный лексикон и строй языка. Признано, что к Павлу в высшей степени подходят известные слова: "стиль - это человек". Послания, точно в зеркале, отражают внутренний портрет их автора. "С удивительным жаром души, - замечает Ренан, - Павел соединял необычайную бедность выражения. Его преследует какое-нибудь слово, и он повторяет его при каждом удобном случае по нескольку раз на одной странице. Это не бесплодность, а сосредоточенность ума и полное равнодушие к стилю"[5].

При всем том Тарсянин обладал несомненным художественным даром. Многие его выражения, такие, например, как "жало в плоть", "безумие Креста", "нет ни эллина, ни иудея", "буква убивает, Дух животворит", "что посеет человек, то и пожнет", - стали крылатыми. Иудейские наставники, зная, что их слова не записывают, а запоминают наизусть, любили лапидарную, похожую на стихи, форму проповеди. Мы находим эту форму в евангельских изречениях Христа. Чаще всего ее придерживался и апостол Павел.

Свои письма он предпочитал диктовать. Мы словно видим, как Павел шагает взад-вперед по комнате, размышляя вслух, беседуя со своей далекой паствой. Мысли обгоняют слова; при неровном свете глиняной лампы Тимофей едва успевает заносить их на листок папируса или дощечку. Временами высшее вдохновение высекает искры огня из тяжелых, нагроможденных, как камни, фраз. Длинные периоды сменяются афоризмами, метко бьющими в цель; ритмичные строфы, навеянные поэзией Библии, подобные молитве или гимну, переходят в теплые и простые выражения дружеских чувств. Порой нить рассуждения внезапно прерывается взрывами негодования, возгласами, вопросами. Это сочетание косноязычия и гениальности, вязкой монотонности и экспрессии придает письмам св. Павла неповторимое своеобразие.

Еще одна их особенность - глубокая печаль и тревога, которые сквозят почти в каждом. Появление посланий вызвано напряженнейшей борьбой за души. Отец своих церквей, апостол редко бывал спокоен за них. Он пишет в обстановке споров и волнений, вынужден защищаться, вести полемику на несколько фронтов. Он воюет, с одной стороны, против язычества, с другой против ортодоксов-законников, парируя удары своих оппонентов, а с третьей против внутренних недугов, поражавших общины.

x x x

Сегодня многие христиане ностальгически вздыхают по ранней Церкви: "То было иное, лучшее время, иные люди". Между тем из Павловых писаний очевидно, что подобная идеализация едва ли оправдана. Хотя первохристианство и было нравственным оазисом среди потрясенного в своих основах мира, Церковь тех дней, как и во все времена, включала живых людей с их слабостями, заблуждениями и грехами. Апостол яснее, чем кто-либо, сознавал это. Когда он писал письмо, у него, чаще всего, был какой-нибудь тревожный повод. Так, в Коринфе после его ухода верующие раскололись на группировки; были случаи недостойного поведения во время братских трапез; один коринфский христианин взял в жены свою мачеху, нарушив все божеские и человеческие законы; в Галатии неофитам внушили, что они не будут спасены, если не примут обрезания; в Фессалонике многие побросали работу, ожидая немедленного светопреставления. Словом, было от чего опустить руки. Временами в тоне апостола проскальзывает почти отчаяние.

Но он не сдался: молил, грозил, увещевал. Ни на секунду не усомнился в пути Христовом и своем призвании. Не переставал верить, что свет одолеет тьму.

Послания Павла с их драматической накаленностью актуальны всегда, а не только для тех далеких от нас поколений. Они показывают, как на фоне неудач и крушений еще ярче сияет Крест Иисусов - знамя страдания и победы.

x x x

Итак, апостол пишет к фессалоникийцам. Из всех посланий оно самое светлое. Его можно сравнить лишь с письмом в Филиппы, к его первой македонской церкви. Продиктовано оно человеком, полным сил, которому едва минуло сорок и который еще не познал усталости от лет и трудов. Суровое сердце Павла полно нежности, которую он нисколько не скрывает. Он признается, что без македонцев чувствует себя осиротелым.

Теперь, когда от вас к нам пришел Тимофей

и принес добрую весть о вашей вере и любви

и о том, что всегда добром вспоминаете нас,

горя желанием нас видеть (как и мы вас),

мы были утешены вами, братья,

при всей нужде и скорби нашей,

вашей верой. Ибо теперь мы живы,

раз вы стоите в Господе...

А Господь да подаст вам возрастание и обогащение

в любви друг к другу и ко всем,

как и мы имеем ее к вам,

чтобы утвердить ваши сердца безупречными

в святости перед Богом, Отцом нашим,

в пришествие Господа нашего Иисуса

со всеми святыми Его[6]

С самого начала Павел говорил македонцам о скором пришествии Христовом, но сейчас именно в этом пункте неожиданно обнаружились подводные камни, опасные для корабля Церкви.

"Когда придет конец?"

Этот вопрос постоянно вставал в душной предгрозовой атмосфере, которой был отмечен рубеж новой эпохи. Его задавали апостолы самому Христу, но прямого ответа не получили. Им лишь дано было знать, что Суд уже начался и что беспечных Судия может застигнуть врасплох, как "тать в нощи"[7]. Это побуждало миссионеров христианства к удвоенной активности. В общинах Павла продолжал грозно и радостно звучать арамейский возглас, принесенный им с Востока: Марана-та! Господь грядет!

Однако апостол не хотел приносить требования сегодняшнего дня в жертву эсхатологическим чаяниям. Реальность духовного общения с Господом, счастье знать, что Он здесь, с тобой, - вот что было главным. Павла огорчало, что умы фессалоникийцев слишком заняты вычислением "времен и сроков" - того, что от людей не зависит.

Тимофей честно обрисовал учителю положение дел, рассказал о настроениях в общине, наэлектризованной разговорами о конце. Многих беспокоила участь умерших братьев: неужели они лишились возможности узреть Иисуса во славе?

В послании Павел постарался рассеять это недоумение. "Если мы верим, писал он, - что Иисус умер и воскрес, то таким же образом и усопших Бог приведет через Иисуса с Ним". Он ссылался на "слово Господне", согласно которому пробудившиеся от смерти первыми встретят Мессию, а затем все живущие, которые сохранили верность, будут вознесены в неземные обители и "всегда с Господом будут"[8]. Значит, смерть того или иного христианина не должна быть причиной утраты надежд.

Что же касается сроков, то Павел, строго следуя завету Христову, решительно отклоняет все попытки проникнуть в скрытую от мира тайну. Он напоминает призыв Учителя - быть готовым всегда.

Любящие Господа не должны страшиться великого Дня. Только для упорствующих в духовной слепоте он будет абсолютно неожиданным.

Вы, братья, - не во тьме,

чтобы День захватил вас, как вор,

ибо все вы - сыны света и сыны Дня.

Мы не сыны ночи и тьмы.

Итак, не будем спать, подобно прочим,

а будем бодрствовать и пребывать в трезвости.

Здесь Павел употребил ходячее ессейское выражение "сыны света", которое слышал в Иудее[9]. Он стремился рассеять ужас и тревогу своих учеников, показывая, что для них День Божий должен быть не страшным, а радостным.

Но что значит жить трезво? Как готовить себя к встрече со Христом?

На эти вопросы Павел дает совершенно ясный пастырский ответ. Огонь веры должен гореть, как и прежде, но не превращаться в губительный пожар. Христианам надо "преуспевать еще больше и стараться жить мирно, делать свое дело, работать своими руками"[10]. Павел сознательно охлаждает жар нездоровой мечтательности, призывая заботиться о достойной жизни сегодня, вместо того чтобы постоянно заглядывать в будущее.

Призываю же вас, братья,

вразумляйте бесчинных,

ободряйте малодушных,

поддерживайте слабых,

будьте терпеливы ко всем.

Смотрите, чтобы кто кому не воздал злом за зло,

но всегда стремитесь к добру

друг для друга и для всех.

Всегда радуйтесь,

непрестанно молитесь,

за все благодарите,

ибо такова есть воля Божия во Христе Иисусе о вас.

Духа не угашайте,

пророчества не уничижайте,

все проверяйте,

доброго держитесь,

сторонитесь всякого зла[11].

Послание было написано не только от лица Павла, но также от Сильвана и Тимофея, хотя продиктовал его апостол. Быть может, этим он стремился подчеркнуть, что выражает не одно лишь собственное учение.

x x x

Тимофей, не медля, отвез письмо в Македонию. Но едва он возвратился оттуда, Павел вынужден был снова писать фессалоникийцам. От своего верного ученика он узнал, что брожение не утихло, а наоборот, скорее усилилось. Виной тому был текст пророчества, который кто-то распространил в общине. Из него следовало, что конец мира уже наступает. Пророчество приписывали самому Павлу. Нужно было как можно скорее пресечь соблазн, успокоить людей, дать необходимые разъяснения.

Диктуя второе письмо, апостол опять же не думал отрекаться от своих прежних слов; он лишь предостерегал от легковерия, напоминал, что именно было им сказано, когда он находился в Фессалонике.

Не давайте слишком быстро колебать

ваш здравый смысл и пугать вас:

ни словом, ни посланием, якобы от нас исходящим,

будто бы настал День Господень.

Пусть никто не обманывает вас никаким образом,

ибо раньше придет отступление,

и откроется человек беззакония,

сын погибели, противник,

превозносящийся над всем,

именуемым Богом и святыней,

так, что в Храме Божием сядет он,

выдавая себя за Бога.

Разве вы не помните, что я, еще находясь у вас,

говорил это вам?[12].

В данном случае апостол, несомненно, имел в виду как ветхозаветные предсказания, так и слова Иисусовы. В них говорилось о временном торжестве врагов Божиих, которые будут попирать удел Его[13]. Выражаясь современным языком, эти пророчества указывали на рост демонического полюса истории по мере приближения Суда. Напоминая это библейское учение о царстве лжемессии, Антихриста, Павел сдерживал нетерпение тех, кому казалось, будто плод уже созрел.

С наступлением эры Мессии "тайна беззакония", восстающего против божественных замыслов, - "уже в действии". Зло набирает силу и концентрируется, чтобы в последний раз обрушиться на верных. Но осталась некая преграда, которая "удерживает" до времени разгул антихристовой стихии[14].

Трудно сказать, связывал ли апостол эту преграду с политическими событиями своего времени. Быть может, он имел в виду участь Храма, гибель которого должна предварить закат старого мира. Но некоторые толкователи видят здесь намек на общее положение дел в империи. В те дни, когда писал Павел, Рим действительно переживал кризис. Порядок и законность, казалось, висели на волоске. Властелин полумира Клавдий ненамного отличался от своего безумного предшественника Калигулы - того самого, что требовал поставить свою статую в иерусалимском Храме. "Природная его свирепость, - пишет о Клавдии Тацит, - обнаруживалась как в большом, так и в малом... Не было доноса, не было доносчика столь ничтожного, чтобы он по малейшему подозрению не бросался защищаться и мстить"[15]. Однако еще более зловещих последствий можно было ждать от его брака с сестрой Калигулы, Агриппиной. Женщина, буквально одержимая жаждой власти, сумела полностью завладеть цезарем, отстранить наследника и выдвинуть на его место своего сына от первого брака, Нерона. Не пройдет и двух лет, как Агриппина отравит Клавдия и возведет на трон своего будущего убийцу, гонителя христиан, злого гения страны.

Правда, Нерон не сразу покажет свое подлинное лицо. По словам Тацита, "наглость, похоть, распущенность, жестокость его поначалу проявлялись постепенно"[16]. Но апостол, получавший вести из Рима, вполне мог прозреть в этом человеке воплощение духа Антихриста. Лишь короткий срок "удерживал" Рим от оргии деспотизма и преступлений, которая повлечет за собой расправу над многими верными и среди них над самим Павлом.

Однако сомнительно, что пророчество апостола имело столь конкретный характер. Не случайно Господь, а за Ним и евангелист Иоанн говорят о многих лжемессиях и антихристах[17]. В каждую эпоху противники Духа Христова идут к своему торжеству, преодолевая какие-то препятствия, которые "удерживают" их. Так, вероятно, будет протекать история вплоть до последнего и наиболее мощного всплеска мирового зла.

x x x

Так или иначе, Павел дал ясно понять, что время Антихриста еще впереди.

Отвергая бесплодные гадания фессалоникийцев, он настоятельно просил их не отходить от того, что им было проповедовано. Он даже не побоялся ради этого употребить фарисейский термин. "Стойте и держитесь предания, - писал он, - которым вы были научены через наше слово или послание"[18]. Верность изначальному благовестию должна служить для них ориентиром, лекарством от иллюзий.

Особенно подчеркивал Павел оздоровляющую роль трудовой жизни, поскольку хорошо знал презрительное отношение к труду в греко-римской среде: на него смотрели как на унизительную повинность, не достойную благородных людей[19]. Апостол категорически отверг попытки оправдать этот взгляд наступлением последних времен. Он сам всегда трудился, не покладая рук, и к этому же звал своих учеников:

Когда мы были с вами,

мы предписывали вам следующее:

если кто не работает, пусть и не ест.

А слышали мы, что некоторые из вас

поступают бесчинно, не делая никакой работы,

а делая много пустого.

Мы предписываем им, чтобы ели хлеб,

работая спокойно[20].

Решив раз и навсегда отделить свое слово от ложных предсказаний, апостол в конце листа приписал: "Приветствие моей, Павловой рукой, что является знаком в каждом послании. Я пишу так: Благодать Господа нашего Иисуса Христа со всеми вами". Это благословение должно было служить своего рода паролем, указывающим на подлинность письма.

Слова "в каждом послании" наводят на мысль, что и прежде Павел уже писал к общинам, и вообще то, чем мы располагаем, есть, вероятно, "только часть целого", как подчеркнул один историк. Но и этой части вполне достаточно, чтобы услышать Евангелие Павла и увидеть его самого.

Для тех, кто верит в промыслительность истории библейского текста, бесспорно, что самое необходимое для Церкви уцелело.

В Иерусалим через Эфес

Прошло уже восемнадцать месяцев с тех пор, как Павел поселился в суетливом шумном Коринфе. Христиан здесь было теперь больше, чем в любом другом городе, где апостол проповедовал прежде. После стычки с синагогальным начальством он все теснее сближался с неиудеями. Далеким сном казались теперь страны Сирии и древний Иерусалим. Однако в намерение Тарсянина не входило создавать изолированную "эллинскую" церковь. Он не забывал о долге сохранять единство всех верных. Этот долг и заставил его разлучиться с коринфянами, среди которых он трудился столь успешно, и снова вернуться на Восток.

Летом 52 года, когда навигация была уже в разгаре, он отправился в Кенхреи, порт Коринфа, захватив с собой Акилу и Приску. Сильвана и Тимофея он оставил в городе продолжать дело евангелизации.

Готовясь в порту к дальней дороге, апостол совершил старинный благодарственный обряд. "У иудеев, - как поясняет Иосиф Флавий, - существует обычай, что те, кто перенес болезнь или какое другое несчастье, должны за тридцать дней до принесения жертвы посвятить себя благочестию: воздерживаться от вина и остричь волосы"[21]. Очевидно и Павел, оглядывая пройденный путь, вспоминая о происках врагов, тюрьме, приступах болезни, словом, о всех испытаниях, имевших счастливый исход, захотел выразить благодарность Богу так, как это было принято у его предков. Хотя он отрицал спасающую силу Закона, но ему казалось, что в данном случае традиционные знаки набожности уместны и вполне допустимы. В Иерусалим он отправился наверняка не с пустыми руками, а вез вспомоществования для бедных. Кроме того, принесение жертвы в дни праздника должно было показать церкви-матери, что он не презирает отеческих обычаев.

Прежде чем плыть в Иудею, апостол, однако, захотел хоть ненадолго побывать в городе своей мечты, Эфесе.

x x x

Целую неделю плыл парусник, лавируя среди островов Архипелага, пока не приблизился к берегам Малой Азии. Из гавани Павел и его спутники, идя пешком вверх по течению реки, добрались до Эфеса.

После прохладного морского ветра жара и духота города казались особенно гнетущими. Повсюду стояли тучи пыли, поднимаемые вереницами повозок, которые тянулись от ворот и к воротам. Эфес поражал всех, кто впервые оказывался на его улицах среди леса колонн, пышных памятников и статуй. Утонченность Афин, коммерческий дух Коринфа, размах многоязыкой Азии - все соединялось здесь подле гигантского святилища Артемиды, одного из семи чудес света. Толпы паломников, купцов, погонщиков мулов, моряков теснились вокруг лавок. Праздник в честь Артемиды уже миновал, и город жил кипучей деловой жизнью.

Еврейский квартал Эфеса находился под непосредственным покровительством Рима; он был обширным и процветающим. Вопреки ожиданиям, миссионеров здесь встретили очень радушно; Павел уже отвык от столь почтительного отношения со стороны соплеменников. Его беседа в синагоге произвела хорошее впечатление (наветы врагов сюда еще не достигли). Павла даже просили остаться в Эфесе подольше. Но он объяснил, что связан обетом посетить Иерусалим на праздник Пятидесятницы и принести там жертву; только после этого он снова может сюда приехать.

Оставив вместо себя Акилу с женой, чтобы те исподволь готовили почву для проповеди, Павел на лодке вернулся в гавань и отплыл оттуда в Иудею.

x x x

Лука говорит о дальнейшем его путешествии очень кратко. По словам евангелиста, Павел, "высадившись в Кесарии, поднялся в Иерусалим и, приветствовав братьев, спустился в Антиохию"[22]. Такое нежелание вдаваться в подробности кажется странным: ведь встреча с Иаковом и иерусалимскими христианами была важным событием в жизни Тарсянина. Видимо, Лука, избегавший останавливаться на конфликтах, умолчал о прохладном приеме, который его учитель нашел в церкви Иакова. Это объяснение - не просто догадка; как справедливо отметил Луи Дюшен, в Иерусалиме "смелые новшества Павла были скорее терпимы, чем признаны". Сам Брат Господень не мог отказаться от общения с Павлом, хотя тот уже прослыл хулителем Закона. Многие же другие радовались результатам "языческой" миссии; но нашлись, наверно, и такие, особенно среди эбионитов, что усмотрели в его приезде открытый вызов древнему благочестию. Не пора ли поставить на место этого вольнодумца, а не мирно беседовать с ним, как делает Иаков? По какому праву он, не знавший Иисуса, осмеливается идти против вековых устоев? Почему он не стал смиренным учеником истинных апостолов, да еще внушает иноплеменникам безумную мысль, будто Тора Господня больше не нужна?.. Тарсянин утверждает, что Сам Иисус являлся ему, но разве этого достаточно? Может ли он равняться с теми, кто жил рядом с Мессией? Скорее всего этот лжефарисей и лжеапостол замаскированный враг Церкви. Настоящие апостолы - добрые евреи, ревнители Закона, а про Савла говорят, что он - друг римлян, прозелит или того хуже самарянин, проникший в Церковь с целью подорвать ее изнутри[23].

Перешептываниями за спиной Павла христиане-законники не ограничились, а задумали принять против него серьезные контрмеры. Едва только Павел, удрученный и опечаленный, отбыл в Антиохию, они начали действовать. Иаков, памятуя о "соборе", вряд ли одобрял фанатиков, но старец был уже не в состоянии удержать их. Они поспешно отправились по городам, где проповедовал Павел, начиная с Галатии, и всюду убеждали новокрещенных эллинов, что Тарсянин обманул их, что для спасения недостаточно только креститься, а надо принять и Закон Моисеев.

 

Благовестник свободы

Ничего не подозревавший апостол уже почти год жил в Сирии, окруженный друзьями, когда, точно гром среди ясного неба, на него обрушилось известие из Галатии: верные ему люди сообщали, что все его дело - на грани развала. Простодушные галаты поддались увещаниям противников Павла, отреклись от своего учителя и поспешили принять обрезание.

Новость эта больно ранила Тарсянина. Что было делать? Отменить обещанную поездку в Эфес и вместо этого торопиться в Галатию? Но прежде следует написать послание своим первенцам, которые, увы, оказались такими нестойкими. Потрясенный горем, обидой, гневом, он садится диктовать. Послание он начинает торжественными словами, в которых четко и недвусмысленно объявляет о своих правах.

Павел, апостол - не от людей и не через человека,

а через Иисуса Христа и Бога Отца,

воскресившего Его из мертвых,

и все братья, находящиеся со мной,

церквам Галатийским: благодать вам и мир...

Дивлюсь, что вы так скоро отпадаете в иное Евангелие

от Призвавшего вас благодатью Христовой.

(Впрочем, иного Евангелия нет,

а есть лишь некоторые, смущающие вас

и желающие исказить Евангелие Христово)[24].

По началу может даже показаться, что задето самолюбие проповедника. Но дело совсем не в этом. Он вынужден был отстаивать свой авторитет не ради себя, а ради открытой ему Истины. Несмотря на охватившие его чувства, он не отрицает, что его соперники проповедуют Благую Весть; апостол лишь указывает, что в их устах она получает превратный смысл. Наиболее резкий отпор дает Павел методам "лжебратий", которые в его отсутствие говорят о нем неправду, желая очернить его. Ведь он трудился не для себя, а для Бога. Его послали не люди, а Сам Христос, служителем Которого он избран от утробы матери. Учение, которое возвещал Павел галатам, - не человеческая доктрина. Апостол напоминает, как прежде, будучи ревнителем Закона, он противился Церкви и как Бог открыл ему Своего Сына. Поэтому ему не было нужды учиться у других. Его научил Воскресший, кода он жил в Дамаске и Набатее. Правда, в Иерусалиме он познакомился с Петром, Иоанном и Иаковом, но несет людям не их слова, а благовестие Христа Спасителя. Галатов пытаются уверить, что Тарсянин не имел одобрения "столпов", но это - ложь. Хотя для него "совсем неважно, за кого их почитают", но они сами согласились "подать ему и Варнаве руку общения", чтобы им идти с проповедью к язычникам, причем ничем их не связывая. Разве может Павел отвергать Закон Божий? Никогда бы он не дерзнул. Просто время Закона пришло к своему завершению. Он говорит это, будучи евреем, сыном народа, которому дан Закон.

Мы по природе иудеи, а не из язычников грешники,

однако, познав, что не делами Закона

человек получает оправдание,

а только через веру в Иисуса Христа,

и мы во Иисуса Христа уверовали,

чтобы быть оправданными верой во Христа,

а не делами Закона,

ибо делами Закона не будет оправдана

никакая плоть[25].

"Дела Закона" - это система, охватывающая все стороны жизни, определяющая каждый шаг человека. Любая мелочь повседневного быта предусмотрена. Жить по-иудейски, как и позднее жить по-мусульмански, значит целиком быть погруженным в такую систему. Но это лишь азбука, начальная школа, воспитательное средство. Во Христе человек получает высшую свободу.

Пытаясь объяснить смысл этой новой фазы духовной истории, апостол использует слово оправдание, которое века спустя в период Реформации вызовет споры и бури.

Само по себе оно кажется юридическим термином, но у Павла оно значит нечто гораздо большее. В еврейском языке оно происходит от того же корня, что и слово "праведность", а праведным, то есть свободным от зла, можно считать лишь Творца. Человеческая, земная праведность, или "оправдание перед Богом", всегда относительна и условна. В сущности, никто не может претендовать на абсолютную праведность.

Грех и несовершенство отделяют людей от Безгрешного и Совершенного. Это знали уже в Ветхом Завете. "Не оправдается пред Тобой ни один из живущих", говорил псалмопевец, чьи слова Павел перефразирует, чтобы показать бессилие Закона[26].

Пророки верили в возможность чуда, когда Служитель-Мессия сокрушит преграду между Чистым и нечистыми и "оправдает" их в очах Божиих[27]. Но поскольку это уже совершилось и наступила "полнота времени", ап. Павел больше не считает возможным говорить о спасении и оправдании лишь как о чем-то ожидаемом.

До прихода Спасителя праведным условно мог считаться человек, который в меру своих возможностей "жил под Законом", однако подлинно оправданных все равно не существовало. Оправдание совершают не наши усилия, а искупительная, спасающая сила Творца. Это Он, а никто другой, приближает к Себе человека и через Мессию дарует грешным прощение. Они оправданы и поэтому отныне уповают не на систему Закона, а на высшую небесную Любовь, которая открывает перед человеком возможность соединиться с Богом во Христе Иисусе. Входя в Новый Завет Господа, верующий идет путем Христовым. Закон повелевал "извне", тайна же спасения преображает дух изнутри.

Я распят со Христом,

и живу теперь не я, но живет во мне Христос.

А что я живу во плоти,

то живу в вере в Сына Божия, возлюбившего меня.

Не отвергаю я благодати Божией;

ибо если через Закон оправдание,

значит Христос напрасно умер[28].

Так силится апостол передать скудными человеческими словами невыразимую реальность сопричастности Христу. Задача его куда трудней, чем у приверженцев старых канонов, которые просто указывали: делайте то-то и так-то. Да и бедным галатам нелегко было равняться со св. Павлом, понять глубину его мысли, проникнуться его высоким духом. Он сам не мог не чувствовать этого. "Детки мои, которых я снова в муках рождаю!.." - почти со слезами восклицает он. Чем тронуть эти простые сердца? Павел всеми силами пытается достучаться до них, напоминает, как хорошо им было вместе, как они трогательно заботились о нем, когда болезнь сделала его беспомощным. Разве не ощущали они силу Духа, которая являла себя в немощи? Неужто забыли они, как потянулась их душа к Спасителю мира? Разве не переносили они за Него гонения и скорби? Ведь были и пророчества, и знаки свыше, были свет и радость. Неужели этого мало, чтобы понять: это Бог подарил им чудо единения с Ним. Благодать нельзя заработать.

Что прибавило им обрезание? Ни обряды, ни "соблюдение месяцев, времен и годов" ветхозаветного календаря ни на шаг не приблизило их ко Христу. Когда они были язычниками, они обоготворяли тварь, находились в рабстве "стихий". Теперь, подчинившись формальным уставам "подзаконной жизни", они только сменили одно рабство на другое и тем самым отреклись не от Павла, своего учителя, а от Христа.

О несмысленные галаты! Кто околдовал вас?

Вас, у которых перед глазами Иисус Христос

изображен как распятый?

Разве делами Закона вы получили Духа

или проповедь веры?

Неужто вы так неразумны?

Начав Духом, вы кончаете теперь плотью![29]

Павел был уверен, что ортодоксы, толкуя галатам о необходимости обрядов Торы, читали им из Библии, доказывали "на строке" свою правоту. Пусть так! Он, Павел, и по Писанию покажет, что такое сила божественного оправдания!

Взгляните на Авраама, отца народа Божия, говорит он. Авраам не знал Закона. Что же "вменилось ему в праведность"? В ту относительную праведность, которая только и была доступна старому миру? Патриарх был возвеличен за то, что поверил Богу, вручил себя Его покрову. Закон же был дан после Авраама, чтобы приучить людей всегда помнить о Боге и показать, насколько мало они способны достигнуть идеала даже условной праведности. "Мы были заключены под стражу Закона в ожидании будущего откровения веры, так, что Закон стал для нас детоводителем ко Христу, чтобы нам быть оправданными верою"[30]. Сегодня это откровение веры дано, дано в лице Иисуса с божественной щедростью - уже не только сынам Авраама по крови, как раньше, а всем его духовным детям по вере: иудеям и эллинам, рабам и свободным, мужчинам и женщинам.

x x x

Порицатели Павла напоминали, что и Сам Христос соблюдал Тору. Да, отвечает апостол, Он подчинился Закону, но одновременно возвысился над ним. Как Человек он прошел человеческий путь "подзаконной жизни", но не ради порабощения букве, а ради любящей сыновней покорности Отцу. Он единственный Избранник, истинный Сын: посланный, уничиженный, отдавший Себя служению Отцу. Поэтому Он дарует всем верящим Ему радость усыновления Богу.

А так как вы - сыны,

то послал Бог Духа Сына Своего в сердца наши,

Духа, взывающего: Авва Отче!

Так, что ты уже не раб, а сын;

кто же сын, то и наследник через Бога...

Для свободы Христос освободил нас.

Итак стойте и не подпадайте под иго рабства[31].

Рабством апостол называет сведение веры к системе, канону, формальному правилу, то есть к тому, что было всего доступнее людям. Но этот несовершенный вид веры отжил свой век. Бог заложил начало новому миру. Он здесь, сейчас...

x x x

Остановимся на мгновение и спросим себя: что хотел сказать всем этим апостол? Не провозглашал ли он религию, лишенную всех внешних форм? Не тождественна ли его мысль с мыслью Руссо: "Культ, которого требует Бог, есть культ сердца"? Не противоречит ли это словам и поступкам Христа? Да и сам Павел разве всегда чуждался обряда?

Легко может показаться, что св. Павел, как и пророки, был протестантом задолго до Лютера. Действительно, Лютер нашел в словах апостола выход из тупиков магического извращения христианства. Именно Павел вернул его после горьких блужданий ко Христу и Евангелию. Однако благовестие Павла нельзя свести к одному этому протестантскому аспекту Церкви. Напомним, что апостол высоко ставил церковный порядок, таинства и целостность народа Божия, "нового Израиля". Он был слишком трезвым и реалистичным, чтобы отвергнуть внешние формы благочестия. К самой теме Церкви он вернется позже, в других посланиях. Пока же он страстно желал привлечь внимание галатов к главному, к сути всего: человек, умерший во Христе для греха и воскрешенный с Ним, становится новым творением, обретает жизнь в Боге, возносится на ту безмерную высоту, откуда многое, что казалось важным, становится малым и второстепенным. Дело не в том, что человек соблюдает правила Закона или же отказывается от обрезания, а в том, куда направлены его воля, его дух.

Ибо во Христе Иисусе не имеет никакой силы

ни обрезание, ни необрезание,

а вера, действующая любовью[32].

Последними двумя словами мгновенно отметается всякая возможность считать себя верным Христу без верности Его нравственным заветам. Это вполне понимал и Лютер, когда говорил: "Вера без добродетели не имеет права даже называться верой". Высшая свобода, к которой зовет ап. Павел, не есть отказ от нравственных норм; это свобода Христова, свобода от рабства греху. Именно эта свобода рождает перед лицом благодати встречные волевые усилия человека. Вот почему Павел, не боясь впасть в противоречие, говорит, что нравственные предписания Закона имеют вечную ценность.

Ибо вся полнота Закона в одном слове, а именно:

возлюби ближнего своего, как самого себя[33].

Мысль эта не произвольная, она не изобретена Павлом. Уже Господь Иисус говорил, что весь Ветхий Завет покоится на двух основаниях: любви к Богу и любви к людям. И даже лучшие представители фарисейства, такие как Гиллель, ставили во главу заповедей этику, считая прочее "комментарием".

<



Поделиться:


Последнее изменение этой страницы: 2021-07-19; просмотров: 106; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы!

infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 18.119.123.10 (0.015 с.)