И производства судебных экспертиз

Длительная история существования в судопроизводстве экспертизы как формы использования специальных познаний должна была бы отработать практически идеальную систему назначения, производства и использования экспертных исследований в доказывании. Однако проблемы до сих пор существуют. Автор в целом разделяет мнение В.Н. Махова, что «на эффективность использования знаний сведущих лиц при расследовании преступлений, в основном, влияют три взаимосвязанных фактора: правовой (нарушение установленного законом порядка может привести не к положительным, а к отрицательным последствиям для расследования); тактический (соблюдение тактических рекомендаций дает возможность использовать помощь сведущего лица с должной полнотой); организационный (направленный на то, чтобы знания сведущих лиц использовались каждый раз, когда в том возникает необходимость)»[217]. Однако, по мнению автора, к организационной составляющей следует отнести и оптимизацию именно организации назначения и проведения экспертных исследований, в том числе и в экспертных учреждениях. Поэтому в данном параграфе будут рассмотрены некоторые наиболее актуальные и малоисследованные вопросы, связанные с организацией, назначением и производством судебных экспертиз.

В настоящее время роль экспертизы в доказывании достаточно велика. Часто именно информация, полученная в ходе судебного экспертного исследования, ложится в основу обвинительного заключения. Существует ряд экспертиз, без производства которых невозможно установить обстоятельства, входящие в предмет доказывания и имеющие существенное значение для правильного разрешения дела. УПК РФ (ст. 196), а также уголовно-процессуальным законодательством большинства других стран СНГ (например, ст. 241 УПК Республики Казахстан, ст. 143 УПК Республики Молдова) предполагается обязательное назначение и производство судебной экспертизы, если необходимо установить: причины смерти, характер и степень тяжести причиненного вреда здоровью; возраст подозреваемого, обвиняемого, потерпевшего, когда это имеет значение для дела, а документы о возрасте отсутствуют или вызывают сомнение; психическое или физическое состояние подозреваемого, обвиняемого, когда возникает сомнение по поводу их вменяемости или способности самостоятельно защищать свои права и законные интересы в уголовном процессе; психическое или физическое состояние потерпевшего, когда возникает сомнение в их способности правильно воспринимать обстоятельства, имеющие значение для дела, и давать показания. УПК Кыргызской Республики (ст. 200), предполагая вышеупомянутые случаи обязательного назначения и производства экспертизы, указывает только на необходимость установления психического (но не физического) состояния подозреваемого и потерпевшего, тогда как УПК Украины (ст. 76) вообще не предусматривает обязательного назначения экспертизы для проверки психического или физического состояния потерпевшего, когда возникает сомнение в его способности правильно воспринимать обстоятельства, имеющие значение для уголовного дела, и давать показания. Таким образом, несмотря на общие тенденции, частные случаи обязательного назначения экспертиз различаются даже в правовом поле стран СНГ.

Обязательность назначения экспертизы вызывает неоднозначное отношение и в научной литературе. Ряд ученых считают, что обязательное назначение судебной экспертизы приводит к появлению так называемого предустановленного доказательства, т.е. устанавливаемого законодательством как единственно допустимое доказательство известного факта[218]. Яркой иллюстрацией этой точки зрения можно считать высказывание М.С. Строговича: «Это означает, что указанные обстоятельства (причина смерти и тяжесть телесных повреждений и др.) могут устанавливаться только при помощи экспертизы и не могут устанавливаться иными доказательствами (например, свидетельскими показаниями)»[219]. По мнению автора, такая позиция недостаточно обоснована, так как УПК РФ не устанавливает безусловно обязательную силу и неопровержимость судебного экспертного заключения.

Более аргументирована позиция, сформулированная В.М. Галкиным, считающим, что «лицо, ведущее судопроизводство, для установления названных в законе обстоятельств обязано воспользоваться наряду с другими доказательствами также заключением эксперта, и не может обойтись без него. Но это ограничение не следует понимать так, что подобные обстоятельства допускают установление лишь посредством экспертизы»[220]. Действительно, анализ уголовных дел показывает, что на практике, как и предписано законодательством, доказывание осуществляется посредством собирания, проверки и оценки доказательств, одним из которых является заключение судебного эксперта[221].

Учитывая, что порядок уголовного судопроизводства на территории Российской Федерации устанавливается УПК РФ (ст. 1), представляется недостаточно обоснованным мнение Е.В. Селиной, считающей, что конкретизация случаев обязательного назначения судебных экспертиз приводит к тому, что «процессуальный закон содержит методические рекомендации»[222]. Наоборот, обязательное назначение судебной экспертизы в определенных случаях является дополнительной гарантией защиты личности от незаконного и необоснованного обвинения, осуждения, ограничения ее прав и свобод, что соответствует назначению уголовного судопроизводства (ст. 6           УПК РФ).

Можно предположить, что в дальнейшем данный список обстоятельств, для разрешения которых требуется производство судебной экспертизы, будет расширен. Уже сейчас в уголовных делах, где фигурируют оружие, боеприпасы, наркотики, культурные ценности, специальная техника, предназначенная для негласного получения информации, проведение экспертиз, связанных с установлением факта, что обнаруженный объект действительно относится к обозначенной категории, является обязательным условием расследования.

Дискуссия по поводу расширения перечня обстоятельств, для установления которых судебная экспертиза обязательна, не прекращается до сих пор. Однако, прежде всего, целесообразно выделить задачи такого расширения. Так, И.Л. Петрухин считает, что «формулируя основания, обязательные для проведения экспертизы, законодатель вносит известную устойчивость в практику применения экспертных знаний органами расследования и судом»[223]. Е.В. Селина обращает внимание на то, что научные предложения по расширению перечня случаев обязательного назначения экспертизы должны основываться не на распространенности экспертиз в практике, а на рекомендациях частных теорий судебных экспертиз, «показывающих, что, как правило, устанавливаемые такими экспертизами факты не очевидны»[224]. Однако, следует заметить, что распространенность экспертиз в практике, упоминаемая Е.В. Селиной, как фактор, сказывающийся на перечне обстоятельств, для установления которых судебная экспертиза обязательна, определяется как раз из реально существующей неочевидности фактов, которые возможно прояснить только в рамках проведения судебных экспертиз. Таким образом, по мнению автора, в основу формирования рассматриваемого перечня следует заложить рекомендации частных теорий судебных экспертиз, подкрепленные практикой. При этом, в отличие от мнения        Е.В. Селиной, высказанном при критике позиции И.Л. Петрухина, «обязательное назначение экспертизы устанавливается не для устойчивости практики»[225], а устойчивость практики является естественным следствием регламентации обязательного назначения экспертиз.

При этом остается проблема степени конкретизации в законодательстве случаев обязательного назначения экспертизы. Так,            Е.В. Селина считает, что «требование уголовно-процессуального закона об обязательном, пусть не проведении, а хотя бы назначении экспертизы должно быть конкретным»[226]. Такая позиция вряд ли правильна, поскольку нельзя детально зарегламентировать все действия участников судопроизводства в разных обстоятельствах. К тому же постоянное развитие научных знаний приводит к расширению возможностей экспертных исследований, которые нельзя заранее предвидеть в такой степени, чтобы закрепить на законодательном уровне. Поэтому более обоснованным можно считать мнение Р.С. Белкина, предложившего «сформулировать норму, в которой было бы выражено общее требование, общие условия обязательного назначения экспертизы взамен детального перечня таких случаев, имея в виду, что практика вносит коррективы в любой такой перечень»[227]. Однако, по мнению автора, наиболее целесообразен компромиссный подход: сохранение в УПК РФ перечня случаев обязательного назначения экспертиз и введение общего требования обязательного назначения экспертизы, которым может быть невозможность достоверно установить обстоятельства дела иными, помимо заключения судебной экспертизы, доказательствами. Это приведет к научно обоснованной регламентации практики обязательного назначения экспертных исследований, одновременно не сделав ее косной, мешающей внедрению новых видов экспертиз.

Такой подход реализован в уголовно-процессуальном законодательстве ряда стран СНГ: УПК Республики Казахстан (ст. 241: «Назначение и производство экспертизы обязательно, если по делу необходимо установить: … иные обстоятельства дела, которые не могут быть достоверно установлены иными доказательствами»), УПК Республики Молдова (ст. 143: «Экспертиза назначается и производится в обязательном порядке для установления: … в иных случаях, когда посредством других доказательств не может быть установлена истина по делу»).

Исходя из анализа изложенных выше точек зрения, результатов проведенного исследования уголовно-процессуального законодательства стран СНГ, автор предлагает дополнить ст. 196 УПК РФ следующим положением: «Назначение и производство судебной экспертизы обязательно, если необходимо установить: … 6) иные обстоятельства дела, которые не могут быть достоверно установлены другими доказательствами».

Отдельного рассмотрения заслуживает отсутствие указания УПК РФ на необходимость обязательного назначения и производства судебной экспертизы, если требуется установление психического или физического состояния свидетеля.

В уголовно-процессуальных законодательствах стран СНГ этот вопрос решается по-разному:

УПК Республики Казахстан (ст. 241) и УПК Республики Молдова (ст. 143) предполагают обязательное назначение и производство экспертизы, если по делу необходимо установить состояние потерпевшего, свидетеля в случаях, когда возникает сомнение в их способности правильно воспринимать обстоятельства, имеющие значение для дела, и давать о них показания;

УПК Кыргызской Республики (ст. 200) предполагает обязательное назначение и производство экспертизы, если по делу необходимо установить психическое, но не физическое состояние потерпевшего, свидетеля в случаях, если возникает сомнение в их способности правильно воспринимать обстоятельства, имеющие значение для дела, и давать о них показания;

УПК Украины (ст. 76) вообще не предполагает обязательного назначения экспертизы потерпевшего или свидетеля.

УПК РСФСР 1960 г. содержал такое положение (ст. 79), предполагая обязательное назначение экспертизы для определения психического или физического состояния свидетеля или потерпевшего в случаях, когда возникает сомнение в их способности правильно воспринимать обстоятельства, имеющие значение для дела, и давать о них правильные показания. Однако УПК РФ ограничился необходимостью проведения экспертизы лишь в отношении потерпевшего, если необходимо установить психическое или физическое его состояние, когда возникает сомнение в его способности правильно воспринимать обстоятельства, имеющие значение для уголовного дела, и давать показания (ст. 196 УПК РФ).

Этот факт вызывает некоторую настороженность. Достоверность показаний свидетеля играет существенную роль в свершении правосудия. Именно поэтому, например, когда освидетельствование необходимо для оценки достоверности его показаний, то оно проводится без согласия свидетеля, тогда как в остальных случаях – по его согласию (ст. 179). Естественно, что при необходимости следователь имеет право на общих основаниях (без ссылки на ст. 196) назначить экспертизу для установления психического или физического состояния свидетеля, но теперь только с его согласия (ст. 195). Это же подтверждает ст. 56, предполагающая, что свидетель не может быть принудительно подвергнут судебной экспертизе или освидетельствованию, за исключением случаев, предусмотренных ч. 1 ст. 179 УПК РФ.

В целом такое новшество, как проведение экспертизы в отношении свидетеля только с его согласия, вызывает двойственное отношение. С одной стороны, для расследования противоправного деяния, когда возникает сомнение в способности свидетелей правильно воспринимать обстоятельства, имеющие значение для дела, и давать о них правильные показания, крайне важно быть уверенным в его нормальном психическом или физическом состоянии, позволяющем давать достоверную информацию, за которую он несет ответственность. С другой стороны, это положение можно рассматривать и как расширение прав свидетеля, так как относительно такого участника процесса, как свидетель, в демократическом обществе вряд ли применимы действия, несущие элемент принуждения, затрагивающий его личностные права и свободы. Однако, по мнению автора, разрешение производства освидетельствования свидетеля без его согласия, когда это необходимо для оценки достоверности его показаний, и запрет на производство экспертизы в таких же ситуациях – лишено логики. Поэтому целесообразно внести изменения в ст. 56 УПК РФ, дав ее в редакции: «Свидетель не может быть принудительно подвергнут судебной экспертизе или освидетельствованию, за исключением случаев, когда их производство необходимо для оценки достоверности его показаний» и внести соответствующее изменение в      ст. 196 УПК РФ.

Достаточно много вопросов при назначении судебных экспертиз связано с выбором эксперта и организацией проведения исследования. Прежде всего, не всегда ясно, где проходит та грань, перейдя через которую количество знаний становится достаточным для признания факта обладания ими в степени, необходимой для признания лица экспертом.

Процессуальный закон не оговаривает ни то, что следует считать фактом обладания специальными знаниями, ни то, каким образом следует устанавливать квалификацию эксперта. Определение компетентности возлагается на лицо, назначившее экспертизу, и самого эксперта. Если для первого это обязанность, так как без этого невозможно оценить доказательственное значение проведенного исследования, то для последнего – скорее право. Так, согласно ст. 199       УПК РФ, эксперт вправе возвратить без исполнения постановление, если он считает, что не обладает достаточными знаниями для производства экспертизы. Определенные права в оценке квалификации эксперта имеются и у других участников процесса – подозреваемого, обвиняемого, его защитника (ст. 198 УПК РФ).

Так как о способах и критериях определения истинной квалификации эксперта в уголовно-процессуальном законодательстве не сказано, все сводится обычно к двум косвенным методам.

Первый – это оценка по формальным основаниям наличия соответствующего образования, ученых степеней, званий, времени работы и т.п. Эти сведения обязательно содержатся в заключении эксперта, поэтому вполне доступны для заинтересованных участников процесса.

Вторым, более объективным для задач судопроизводства является сам процесс оценки экспертного заключения – его полноты, достоверности, аргументированности и непротиворечивости выводов. Здесь компетентность эксперта определяется через качество решения поставленной перед ним конкретной задачи. В итоге мы получаем не общее представление о профессионализме лица в рамках его, например, специальности, а лишь в рамках, ограниченных решенной им проблемы. Для судопроизводства этого вполне достаточно, так как такая квалификация не оставляет сомнений в достоверности экспертного исследования, а следовательно и в его доказательственной состоятельности.

Своеобразным признанием неквалифицированности эксперта является назначение повторной экспертизы. Причиной этого может быть как недостаток профессиональной компетентности, так и незнание процессуальных правил оформления заключений. Наличие специального образования является скорее необходимым, но не достаточным условием компетентности. Впрочем, так же как и стаж работы, и иные показатели, которые рассматривались в работе ранее.

В Федеральном законе «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации» указываются формальные критерии оценки профессионализма и квалификации экспертов – гражданин Российской Федерации, имеющий высшее профессиональное образование (для эксперта в экспертных подразделениях федерального органа исполнительной власти в области внутренних дел допускается среднее специальное экспертное образование) и прошедший последующую подготовку по конкретной экспертной специальности в порядке, установленном нормативными правовыми актами соответствующих федеральных органов исполнительной власти. Однако они относятся только к лицам, признаваемым государственными судебными экспертами. Все остальные лица, процессуально признаваемые экспертами, но исполняющие производство экспертиз не в рамках своих должностных обязанностей, так и не имеют никаких официальных критериев их квалификации.

В этой связи представляется нелогичной позиция законодателя, касающаяся образования эксперта. Почему должность эксперта в государственных судебно-экспертных учреждениях может занимать только лицо, имеющее высшее профессиональное образование, а должность эксперта в экспертных подразделениях федерального органа исполнительной власти в области внутренних дел может занимать так же и лицо, имеющее среднее специальное экспертное образование?

По данным анкетирования[228], подавляющее большинство следователей и экспертов органов внутренних дел считают, что эксперт должен иметь только высшее образование. Такого же мнения придерживается и автор. Требования для экспертов должны быть едины вне зависимости от того, работает он в органах внутренних дел или нет. Единственным аргументом, объясняющим разрешение производства экспертиз лицам со средним образованием, можно считать только кадровый некомплект органов внутренних дел. Однако нельзя идти на уступки в плане образования эксперта из-за того, что в систему МВД России не идут высококвалифицированные специалисты. Кадровые вопросы не должны решаться за счет снижения качества правосудия. По мнению автора, соответствующие изменения следует внести в Федеральный закон «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации».

Неубедительным в настоящее время является и мнение, что судебно-экспертная деятельность должна относиться исключительно к компетенции государственных экспертных учреждений. Так, утверждение Т.В. Аверьяновой: «В своих рассуждениях мы отталкиваемся от аксиомы: эксперт должен иметь четкие представления об основе основ, как расследования преступлений, так и судебно-экспертной деятельности – его процессуальной базе[229]», является естественным следствием такой позиции. Однако деятельность негосударственных судебно-экспертных организаций за последнее десятилетие продемонстрировала существенные положительные результаты, доказав тем самым свое право на существование. В этой связи представляется, что современные потребности российского судопроизводства требуют отмены Федерального закона «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации» и принятия Федерального закона «О судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации», регламентирующего в целом деятельность экспертных учреждений и организаций, независимо от форм собственности, а также частных экспертов. Это позволит упорядочить экспертную деятельность на территории России, создав единую законодательную систему, где каждому из видов деятельности будет отведено свое место.

Отдельного обсуждения заслуживает и положение руководителя экспертного учреждения. Так, в УПК РФ утвержден сформировавшийся на практике статус руководителя экспертного учреждения (ст. 199, 200). В организации производства экспертного исследования ему отводится значительная роль. Однако анализ законодательства позволяет говорить о наличии определенных коллизий. Так, ч. 2 ст. 199 предполагает, что руководитель экспертного учреждения после получения постановления поручает производство судебной экспертизы конкретному эксперту или нескольким экспертам из числа работников данного учреждения и уведомляет об этом следователя. Учитывая, что несколько экспертов могут быть специалистами как в одной, так и в разных областях, речь идет о праве руководителя экспертного учреждения самостоятельно оценить поставленные следователем вопросы и назначить комплексную или комиссионную экспертизу. Подтверждением такого толкования служит ст. 200, где говорится, что комиссионный характер экспертизы определяется следователем либо руководителем экспертного учреждения, которому поручено производство судебной экспертизы. Однако соответствующего упоминания нет в ст. 201, посвященной регламентации комплексной судебной экспертизы. В связи с этим представляется оправданным дополнение ч. 1 ст. 201 положением: «Комплексный характер экспертизы определяется следователем либо руководителем экспертного учреждения, которому поручено производство судебной экспертизы».

Анализ экспертных заключений, проведенных сотрудниками Департамента по сохранению культурных ценностей Министерства культуры Российской Федерации, показал, что на практике уже сложилась традиция, когда руководитель экспертного учреждения самостоятельно устанавливает как комиссионный, так и комплексный характер экспертного исследования, несмотря на отмеченные выше коллизии законодательства[230]. Поэтому введение предложенных выше дополнений в ч. 1 ст. 201 УПК РФ снимет упущения законодательства и закрепит реально сложившуюся практику.

Отдельно стоит отметить тот факт, что, поручая производство экспертизы, руководитель экспертного учреждения, к сожалению, редко учитывает, кто и в каком качестве реально выступает при производстве судебной экспертизы. По мнению автора, именно здесь и должны проявляться профессиональные знания руководителя и умение проконтролировать соблюдение законодательства в документах, выполненных во вверенном ему учреждении. Например, около 20% экспертиз, произведенных Департаментом по сохранению культурных ценностей Министерства культуры Российской Федерации в период 2003 – 2005 гг., проведено с привлечением специалиста, который наравне с экспертом подписывает экспертное заключение.

Опрос экспертов этого Департамента показал, что ситуаций может быть несколько:

1) в качестве специалиста выступает лицо, имеющее специальное образование, но не состоящее еще на должности эксперта (т.е. проходящее «испытательный срок»)[231]. По сути, здесь речь идет не о специалисте, а об эксперте-стажере. Его привлечение вполне обоснованно, но необходимо правильно обозначать его статус;

2) в качестве специалиста выступает внештатный эксперт Министерства культуры, который проводит исследование сам, но отказывается от подписания заключения в качестве эксперта, оставляя право подписи штатному эксперту Министерства культуры. Примером может служить экспертное исследование от 2 июля 2003 г., проведенное экспертами Г.И. С-ко (эксперт Министерства культуры РФ) и В.М. К-вой (внештатный эксперт Министерства культуры РФ)[232]. Экспертизу провели два эксперта, подписи которых присутствуют и заверены заместителем руководителя Департамента по сохранению культурных ценностей Министерства культуры Российской Федерации В.В. П-вым. На первый взгляд – все правильно. Однако уже в первом абзаце экспертного заключения записано: «В соответствии с постановлением следователя… по распоряжению руководителя Департамента по сохранению культурных ценностей Министерства культуры Российской Федерации А.И. В-ва, экспертами Минкультуры России и специалистами Музея истории города Москвы проведена экспертиза предметов…: 2-х скульптур львов». При этом права и обязанности, предусмотренные ст. 57 УПК РФ, разъяснены только двум экспертам (Г.И. С-ко и В.М. К-вой), одновременно об уголовной ответственности по ст. 307 УК РФ предупреждены тоже только эти лица.

Сразу после «подписки» экспертов в экспертном заключении опять появляется ссылка на специалистов: «К проведению экспертизы привлекались сотрудники Музея истории города Москвы:         Д.Л. Т-тов – реставратор по металлу Отдела археологии МИГМ, образование среднее, общий стаж работы в качестве реставратора     10 лет. А.В. Г-нов – заведующий отделом МИГМ – «Музей русской усадебной скульптуры «Кузьминки», образование высшее, общий стаж работы 10 лет, стаж работы в музейных организациях – 3 года». Больше информации о роли указанных специалистов в работе над экспертным заключением нет, тогда как из смысла исследования, его, видимо, проводили именно лица, именуемые специалистами. По сути, это была комплексная экспертиза, проведенная лицами разных специальностей, и оформлена она должна быть по соответствующим правилам, предусмотренным УПК РФ;

3) в качестве специалиста выступает штатный сотрудник государственного экспертного учреждения, тогда как экспертом является внештатный эксперт. Иллюстрацией такой ситуации может служить экспертное исследование, проведенное в соответствии с определением Володарского районного суда г. Брянска по материалам дела     № 1-21, заведенного в отношении Д. Комиссионная искусствоведческая экспертиза проводилась четырьмя экспертами при участии ведущего специалиста отдела лицензирования и контроля за реализацией предметов антиквариата Департамента по сохранению культурных ценностей Минкультуры России Ю-ва[233]. При этом права и обязанности, предусмотренные ст. 57 УПК РФ, были разъяснены только экспертам, одновременно об уголовной ответственности по ст. 307 УК РФ предупреждены тоже только эти лица, что подтверждено их подписями. Какова роль участия специалиста, помимо административного представительства Министерства культуры РФ, непредусмотренного законодательством, совершенно не ясно.

Уголовно-процессуальное законодательство однозначно предполагает, что эксперт не имеет права привлекать специалиста для производства судебной экспертизы. Однако, исходя из анализа материалов уголовных дел и результатов проведенного социологического исследования, становится очевидной проблема внештатных экспертов.

По мнению автора, указанные лица не могут рассматриваться в качестве сотрудников экспертных учреждений, так как они не состоят в их штате. Соответственно, руководитель экспертного учреждения, согласно ст. 199 УПК РФ, не может поручать им производство судебной экспертизы. По сути, данные лица должны рассматриваться как «независимые эксперты». Статус внештатного эксперта дает им возможность пользоваться методиками, принятыми в экспертном учреждении, совершенствовать свое профессиональное мастерство, пользоваться материально-технической базой. Поэтому вряд ли можно согласиться с мнением В.Н. Махова, что такие эксперты чаще всего нуждаются в содействии следователя для обеспечения их необходимыми техническими средствами и средствами оргтехники, а также не располагают заранее подготовленной методикой исследования[234]. Таким образом, применительно к внештатному эксперту, его следует рассматривать как «независимого эксперта», соответственно, при назначении судебной экспертизы следователь должен вручить ему постановление и необходимые материалы, разъяснить права и ответственность, предусмотренные ст. 57 УПК РФ (ст. 199           УПК РФ). 

Особое место в использовании судебных экспертных заключений в доказывании занимает их оценка. Зачастую качество расследования прямо зависит от некритического отношения к выводам эксперта. Автор разделяет мнение Т.Н. Шамоновой, указывающей, что нельзя полагаться лишь на экспертное заключение, «не допуская возможности ошибки ввиду отступлений от рекомендуемых методик исследования, небрежности в подготовке препаратов, применении негодных реактивов и т.п.»[235]. Закон не предусматривает какого-то особого положения экспертных заключений среди других доказательств по делу. Подход к их оценке такой же, как и для других доказательств (ст. 87, 88 УПК РФ).

УПК РСФСР (ст. 80) содержал специальное упоминание о том, что заключение эксперта не является обязательным для лица, производящего дознание, следователя, прокурора и суда, однако несогласие их с заключением должно быть мотивировано. В УПК РФ такого указания уже нет. Это еще раз подчеркивает, что экспертизу рассматривают только как одно из возможных доказательств, не имеющих никаких даже косвенных преимуществ перед остальными.

К сожалению, на практике еще осталось особое отношение к экспертизе. Нередко естественное уважение к знаниям и умению профессионала перерастает в установку: «эксперт всегда прав», что иногда не соответствует действительности. Эту точку зрения нередко поддерживают и сами эксперты, пытаясь показать свое превосходство перед лицами, не имеющими специальных познаний. Однако приоритетное выделение экспертного заключения среди других доказательств по делу совершенно недопустимо и ведет к ошибкам, как в ходе предварительного следствия, так и при судебном разбирательстве. Очень убедительно иллюстрирует сказанное выше пример ошибки экспертов из материалов уголовного дела по обвинению      А. Чикатило: «Основанием невиновности Чикатило в 1984 г. явилось заключение экспертов Бюро СМЭ (в том числе и республики) о том, что изъятая с девяти мест убийств сперма относится к группе АВ (IV), а подозреваемый имел группу крови А (II). При этом другие доказательства по делу следствие должным образом не оценило. После этого вплоть до 1990 г. было совершено еще 52 убийства…»[236].

В литературе встречаются разные предложения по оценке экспертных заключений. Так, Н.А. Селиванов выделяет два метода оценки: один сводится к логическому анализу заключения, уяснению состоятельности примененных экспертом средств и методов исследования, характера выявленных признаков и их роли в обосновании сделанных выводов, а другой – к оценке заключения в юридическом, процессуальном отношении, в свете всех других материалов дела[237]. По мнению Т.Н. Шамоновой, «формальную сторону каждого заключения проверяют по общим правилам: процессуальное оформление, компетентность эксперта (образование, стаж, классность и др.), законность способа получения доказательств, соответствие хода и результатов исследования, выводы по всем вопросам, исследование всех объектов, т.е. правильность и полноту решения экспертом поставленных задач»[238]. Проведенное автором исследование сложившейся следственной и судебной практики, с учетом наиболее характерных ошибок, позволило несколько иначе выделить этапы оценки экспертного заключения: формальная оценка (соблюдение процессуальных норм); научная оценка (логический анализ заключения, уяснение состоятельности примененных экспертом средств и методов исследования, характера выявленных признаков, достоверность выводов); оценка в свете других доказательств по делу (соответствие выводов другим имеющимся по делу доказательствам).

На первый взгляд, самым простым следует считать этап формальной оценки. Но, учитывая коллизии УПК РФ, уже здесь следователь может столкнуться с теоретическим проблемами. Одной из них является вопрос обязательности подписки об ответственности за дачу заведомо ложного заключения. Так, по мнению Т.В. Аверьяновой, «авторы УПК РФ сумели отойти от традиционного представления о необходимости предупреждения эксперта, сотрудников государственного судебно-экспертного учреждения об ответственности за дачу заведомо ложного заключения (ч. 2 ст. 199), исключив немотивированную обязанность эксперта каждый раз при получении экспертного задания давать подписку об ответственности за дачу ложного заключения»[239]. Однако, положения ч. 2 ст. 199 УПК РФ полностью расходятся с п. 1 ч. 3 ст. 14 ФЗ «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации»: ст. 199 УПК РФ исключает, а ст. 14 этого Закона обязывает руководителя разъяснить эксперту или комиссии экспертов их обязанности и права; предупредить эксперта об уголовной ответственности за дачу заведомо ложного заключения, взять у него соответствующую подписку. Поэтому, поддерживая мнение Т.В. Аверьяновой относительно ст. 1 УПК РФ, которая дает основания полагать, что «законодателем УПК придается большая юридическая сила в сфере уголовного судопроизводства, чем иным федеральным законам»[240], автор считает, что формально руководитель государственного экспертного учреждения может не брать у эксперта соответствующую подписку. Однако остается непонятным, как при этом соблюсти положение ст. 204 УПК РФ, предполагающее, что в заключении эксперта указывается о предупреждении эксперта об ответственности за дачу заведомо ложного заключения.

В свете вышесказанного нельзя согласиться с мнением Е.Р. Россинской: «Это не означает, что государственный судебный эксперт не дает в каждом заключении подписки о предупреждении его об ответственности за дачу заведомо ложного заключения. Напротив,     п. 5 ч. 1 ст. 204 указывается, что эта подписка является обязательным атрибутом экспертного заключения»[241]. Вызывает сомнение и утверждение Ю.К Орлова, что «государственные эксперты дают такую подписку при вступлении в должность, поэтому брать ее каждый раз при поручении им конкретной экспертизы нет необходимости»[242], так как проведенный автором анализ показывает, что такая подписка берется не везде и не всегда[243]. Исходя из приведенных выше аргументов, автор поддерживает мнение Т.В. Аверьяновой, что вполне достаточно, чтобы в судебном экспертном заключении присутствовали сведения о факте дачи государственным экспертом соответствующей подписки[244]. Однако она не учитывает тот факт, что при этом следует рассмотреть вопрос хранения таких подписок, поскольку в случае необходимости они будут истребованы следственными или судебными органами.

Этап научной оценки экспертного заключения является наиболее специфическим, так как следователь или судья не являются специалистами в тех областях знаний, достижения которых были использованы при формировании выводов. Именно из-за этого этапа             Р.С. Белкин называл требования закона об оценке следователем экспертного заключения «процессуальной ловушкой»[245]. Но это совершенно не означает, что указанные лица не способны оценить заключение. Уголовно-процессуальное законодательство совершенствовалось столетиями и в настоящее время, если на следователей и судей возлагается обязанность оценки экспертных заключений, то существует и отработанная система ее реализации. Можно выделить следующие процессуальные возможности, помогающие следователю и суду при оценке научной составляющей экспертного заключения: возможность привлечения специалиста для разъяснения интересующих вопросов; допрос эксперта; дополнительная и повторная экспертизы.

Составление экспертного заключения регламентировано законом таким образом, чтобы дать исчерпывающую информацию о примененных методиках и методах исследования, зафиксировать результаты их использования и всю логическую схему исследования, позволившую эксперту прийти к мнению, отраженному в выводах. Если в заключении отражены все моменты, о которых упоминает законодатель, то этого вполне достаточно для его оценки не только специалистом, но и следователем. Необоснованность выводов, нарушение аргументации, «скомканность» исследовательской части – первые признаки некачественной экспертизы, которые очевидны всем.

Однако все усложняется, если речь идет о сложных экспертиз