Окончательное решение еврейского вопроса

Т ематика нашего небольшого исследования — отклики Л. Н. Толстого не на всю мировую ложь и всё зло, даже не на всякое насилие, а именно на убийство государством беззащитных, системное, холодное и расчётливое, казни юридически оформленные и казни фактические (как медленное убивание «доброй» тётей родиной учителя Дрожжина). Мы показали в книге, как отношение Толстого к институту смертной казни менялось, эволюционируя к высшему религиозному, христианскому её отвержению.

Теперь вернёмся к тому, с чего начали во введении, к тому, что ниасилил пониманием Александр Мотелевич Мейлахс, он же А. Мелихов, писатель «Литературной газеты»: к различию религиозного понимания жизни, то есть, одном словом, веры.

Мы не случайно заканчиваем анализом этого концепта, то есть темой, которой Толстой, как ключевой, открывает каждый месяц в своём сборнике мудрых мыслей «На каждый день» (1909) и делает содержанием Первого Отдела в финальном своём философском труде «Путь жизни» (1910). Вера, и необходимость, как путь к всеединству — единения всех людей человечества в общей вере, в одном актуальном жизнепонимании: в учении Христа.

«Наш Христос — не ваш Христос». Так, словами Победоносцева, можем ответить и мы, современные единомышленники Льва Николаевича Толстого. Представления церковных о Христе и о своей церкви или секте — обличают в них примат еврейского, низшего, чем Христово, жизнепонимания, с его идеями народного (национального) избранничества, особости, «копроративной» гордыни… В этом смысле интересна переписка Льва Николаевича, состоявшаяся в 1890 году, с педагогом и публицистом Файвелем Меер-Бенцеловичем Гецем (1853 - 1931). Толстой, сперва сбитый с толку красотами изложения в присланной Гецем книге «Еврейская этика», вскоре “раскусил” всю ограниченность этой этики и в письме от 30 июня 1890 г. решительно писал следующее:

«…Для меня равенство всех людей — аксиома, без которой я не мог бы мыслить. То, что заложено в сердце одного человека, лежит и в сознании всякого другого, и то, что лежит в сознании одного народа, то лежит и в сознании всякого другого. Смотрят только люди и народы с разных сторон. Высота же их или низость — уровень их один и тот же. И потому я теоретически признавал всегда то, что вся высота христианского учения доступна всякому народу, тем более еврейскому, из которого оно вышло.

Мешает этому, я думаю, преимущественно та исключительность, та особенная миссия, которую приписывают себе евреи. Знать свою миссию народу, как человеку своё призвание, не только не нужно, но вредно. Человек и народ должен всеми силами делать то, что составляет его призвание, а не определять его, так как определить его и нельзя до самой смерти. […] кроме того, рассуждения о миссии еврейства, обособляя еврейство, делают его отталкивающим, для меня по крайней мере. Как противно, отвратительно англо-саксонство, германство, славянство (в особенности мне славянство), так противно еврейство, как какое-то сознанное, обособленное начало, возведшее себя самозванно в какую-то должность и чин.

Есть люди более или менее разумные (и потому свободные) и добрые — и чем они разумнее и добрее, тем они теснее, органичнее сливаются друг с другом воедино, будь они германцы, англосаксонцы, евреи или славяне, тем они дороже друг другу; чем они менее разумны и добры, тем более они распадаются и становятся ненавистными друг другу. И потому кажется, что и еврею, и зулу, и германцу, и русскому больше нечего и делать и не к чему иному стремиться, как к тому, чтобы быть как можно разумнее и добрее, забывая о своём славянстве или еврействе, что и давайте с вами делать» (65, 117 – 118).

Удивителен тот «барьер невосприятия», который толстовская проповедь единой веры встречает в сознании людей даже не всегда глупых, а просто — следующих низшему, нежели всемирное, христианское, религиозному жизнепониманию. Процитированные нами выше строки могут навести их на подозрения в антисемитизме Толстого… а, к примеру, много более позднее по времени написания письмо Толстого от 13 – 16 марта 1909 г. в адрес некоей Елены Ефимовны Векиловой подозревается в кругах поклонников ислама как свидетельство едва ли не «тайной принадлежности» Л. Н. Толстого к этой вере.

Векилова была русской, вышедшей замуж за мусульманина. В своём письме Толстому от 2 марта 1909 г. она сообщала, что её два сына, учащиеся в Петербурге и Москве, просят у неё разрешения перейти из православной веры в магометанскую. «Причина, побудившая их, — поясняет Векилова, — не имеет жизненной подкладки … а только одно желание прийти на помощь этому тёмному татарскому народу толкает их на этот шаг; а слиться с ним, войти в его среду мешает религия» (79, 120).

И далее Векилова просит мнения и совета Льва Николаевича. Вот выдержки из его ответного письма:

«Не могу не одобрить желания ваших сыновей содействовать просвещению татарского народа.

Что касается до самого предпочтения магометанства православию и в особенности по тем благородным мотивам, которые выставляют ваши сыновья, я могу только всей душой сочувствовать такому переходу. Как ни странно это сказать, для меня, ставящего выше всего христианские идеалы и христианское учение в его истинном смысле, для меня не может быть никакого сомнения в том, что магометанство по своим внешним формам стоит выше церковного православия. Так что если человеку поставлено только два выбора: держаться церковного православия или магометанства, то для всякого разумного человека не может быть сомнения в выборе и всякий предпочтёт магометанство с признанием одного догмата единого Бога и его пророка, вместо того сложного и непонятного богословия – троицы, искупления, таинств, богородицы, святых и их изображений и сложных богослужений. Оно и не могло быть иначе, […] уже по одному тому, что магометанство возникло на 600 лет позднее христианства.

…Извращения истины, чем дольше исповедовались религии, тем всё больше и больше нарастали на открытую основателями истину и затемняли её. И потому в самых древних религиях больше всего чудесного и всякого рода суеверий, скрывающих истину […].

И потому магометанство находится в самых выгодных в этом отношении условиях. Ему стоит только откинуть всё неестественное, внешнее в своём вероучении и в основу поставить основное религиозно-нравственное учение Магомета, и оно естественно сольётся с основами всех больших религий и в особенности с христианским учением, которое оно признаёт истиной.

Пишу вам так длинно потому, что думаю, что вы сообщите мои мысли вашим сыновьям и что мысли эти могут им пригодиться в исполнении их прекрасного намерения» (79, № 131).

Как видим, по существу перед нами — всё та же идея пути к всеединству человечества через обретение единого актуального религиозного руководства жизни, через преодоления антерелигий: суеверий человеческой фантазии, различных у разных народов и эпох и служащих разделению, а не единству людей и оправданию зла, а не победе над ним.

Христианство для Льва Николаевича не равнозначно церковному православию, и, отринув, как известно, на рубеже 1870 – 1880-х гг. именно церковное православие, Толстой выбрал для себя отнюдь не переход в ислам или иную, отличную от православной, религию, а тяжёлый, напряжённый труд самостоятельного постижения по евангелиям – учения Христа в его истинном, не перетолкованном богословием, значении, а по другим книгам – мудрости других вероисповеданий, которые, как верил и понимал Лев Николаевич, в своих основах все сходятся с христианством и друг с другом, ибо все имеют источником – открытое от Бога людям учение о доброй и разумной жизни. И так как высшее, всемирно-божеское, жизнепонимание имеет лучшим своим выражением учение Христа в его настоящем, евангельском, без церковных перетолкований, виде (см. концепцию "трёх жизнепониманий" в статье Льва Николаевича «Религия и нравственность»), то верным направлением очищения ислама от того, что сделало его тем, что он есть, является, по мнению Толстого, его самоуничтожение как самобытной религии, слияние с христианством и «с основами всех больших религий», которые (как полагает Толстой) выражены в «религиозно-нравственном учении Магомета».

Как и евреи, познавшие по евангелиям учение Христа и отринувшие ветхое еврейство, сыновья Векиловой, считает Лев Николаевич, могут, как просветители и русские, соприкоснувшиеся с христианством, люди, — послужить этому созидательному делу уничтожения «исторического» ислама во имя религиозного христианского единения человечества как сынов общего всем Отца – Бога.

О том же, о всеединстве в Боге, которое внешне должно выразиться Единой Религией и одной Церковью для всего человечества, Толстой делает многочисленные записи в Дневнике 1900-х гг., пытаясь раскрыть хотя бы для себя не только этический, но и метафизический смысл Всеединства. Это уже не тема нашего теперешнего исследования, но, для примера, приведём в заключение запись из 13 февраля 1907 г.:

«Сейчас ходил и думал: Основа жизни нашей — беспредельное стремление к благу. Но, как отдельные, ограниченные существа, мы никогда не получаем всего того блага, которого желаем. Полное благо можем мы получить только как участники жизни не только всего человечества, но всего существующего. И эту возможность участия в жизни Всего мы имеем, когда сознаём себя тем духовным началом, которое даёт нам жизнь. Сознание это проявляется в нас любовью.

Ничто лучше этого сознания не подтверждает той истины, что жизнь наша — в любви не к себе одному, но ко Всему, и не кончается или, скорее, не ограничивается мирской, телесной жизнью от рождения до смерти».

Осознание нашего Всеединства в Боге и единение в общей вере и в любви — единый истинный путь не только к разрешению «дилеммы» о смертных казнях, но и путь спасения и совершенствования для всех.

 

3 - 18 ноября 2019 г.

Ясная Поляна.

 

КОНЕЦ

 

_________________

Прибавление для немногих.

 

Прибавление Первое.

КОНЦЕПТУАРИЙ

 

Д абы у читателя, из-за узости тематики основного нашего исследования, не возникло впечатление того, что Толстой вместо привычной, уютной «веры дедов и отцов» предлагал в качестве единой религии нечто или слишком умозрительное и абстрактное, или не актуальное (напр., с точки зрения светских гуманистов и атеистов), рассмотрим и сколь возможно подробно охарактеризуем в Прибавлении к нашему очерку основные концепты, формирующие то, что мы, продолжатели дела Льва Николаевича, полагаем Актуальным Жизнепониманием для человечества в XXI столетии.

 

(1) ВЕРА (религия).

К ак сам Лев Николаевич в книгах «На каждый день» и «Путь жизни» начинает изложение христианских истин с главнейшего концепта веры (религии), так и мы начнём с того же.

Это тоже тема на отдельную статью – как минимум. По счастью, Толстым она уже написана, и имеет «говорящее» заглавие: «Что такое религия и в чём сущность её?» Завершается она вот таким определением того, что не есть и что есть религия:

«Религия не есть раз навсегда установленная вера в совершившиеся будто бы когда-то сверхъестественные события и в необходимость известных молитв и обрядов; не есть также, как думают учёные, остаток суеверий древнего невежества, который не имеет в наше время значения и применения в жизни; религия есть устанавливаемое, согласное с разумом и современными знаниями отношение человека к вечной жизни и к Богу, которое одно движет человечество вперёд к предназначенной ему цели» (35, 197 – 198; Выделение наше).

Иначе говоря, религия христианина не есть и не может быть бездумным и слепым последованием тому, что вдолблено о Боге в детские головы родителями и попами или в малодумающие взрослые – какими-нибудь «миссионерами», агитаторами, размазывающими по умам свой религиозный спам. Это не вера доверия. Это вера понимающего дискурса человека с природой и другими людьми, с Высшими Законами жизни всех разумных существ всех Божьих миров. Основа же понимания и мудрого, любовного отношения к другим – применённое к себе самому знание: как проверенная тысячами лет мудрость, выражение Откровения Бога, так и более молодое и даже современное знание научное, как специальные, так и общенаучная картина мира. Такой союз истинной науки и истинной религии долженствует разрушить человеческую ложь и подтвердить истину древнего Откровения о применении в мире людей всеобщих Высших Законов бытия.

 

(2) БОГ

 

К ак справедливо заключал Толстой, разум человека не может не теряться при подступах к определению того, чтó есть Бог. Это и закономерно: с древности разум большинства людей настроен на субъективную перцепцию окружающей их социальной реальности, практически всякого сообщества людей, как выстроенного, в соответствии с атавизмами психики человека как социального животного: по принципу иерархии господства / подчинения, неотделимой от преклонения перед силой и собственными суеверными фантазированиями простеца о том или ином общественном (светском или сакральном) лидере. Нечто подобное разум детей и простецов по-прежнему помещает и на Небо: вымышленного Бога-личность с теми-то и такими-то качествами, кажущимися необходимыми нехристианскому сознанию, «положительными и полезными» в животной грызне людей с людьми. Карающего — посредством судей, мечей и палачей. Милующего — так же по типу земных «хозяев жизни». Но всегда и непременно – внемлющего, милосердного и т. д.… Торжество среди древних христиан такого понимания Бога, угодного язычникам и евреям, было погибелью христианства как нового понимания жизни: понимания Бога человеком как того, что с ним, в нём и что он сам – пусть и в далёком будущем, в перспективе эволюции всего человечества, единения в Истине (знании) и в любви.

 

За несколько дней до смерти, 31 октября 1910 г., Толстой внёс в записную книжку такое многоёмкое определение Бога:

«Бог есть неограниченное всё, человек есть только ограниченное проявление Бога» (58, 234).

В записи в Дневнике на этот же день, продиктованной с одра смерти умирающим Львом, спасителем Христа для человечества XX, XXI и последующих веков, это христианское (хотя и не церковное, не ортодоксально-догматическое), определение расписано так:

«Бог есть то неограниченное Всё, чего человек сознаёт себя ограниченной частью. <Т.е. проявлением Бога как личности в материальном теле, в пространстве и времени. – Р. А.>

Истинно существует только Бог. Человек есть проявление Его в веществе, времени и пространстве. Чем больше проявление Бога в человеке (жизнь) соединяется в проявлениях (жизнями) других существ, тем больше он существует. Соединение этой своей жизни с жизнями других существ совершается любовью.

Бог не есть любовь, но чем больше любви, тем больше человек проявляет Бога, тем больше истинно существует» (Там же. С. 143).

И далее – последние записанные Толстым в «Дневнике для одного себя» слова, «конечный вывод мудрости земной», уничтожающий саму идею каких-либо богословий, катехизисов или церковных посредничеств “человека с Богом”:

«Бог, если мы хотим этим понятием уяснить явления жизни, то в таком понимании Бога и жизни не может быть ничего основательного и твёрдого. Это одни праздные, ни к чему не приводящие рассуждения. Бога мы познаём только через сознание Его проявления в нас. Все выводы из этого сознания и руководство жизни, основанное на нём, всегда вполне удовлетворяют человека и в познании самого Бога, и в руководстве своей жизни, основанной на этом сознании» (Там же. С. 143 – 144).

Эта, а так же ряд предшествующих записей в его Дневнике (на которых, к сожалению, мы не можем здесь подробно задерживаться) свидетельствует о верном направлении мысли писателя и проповедника Божьего закона любви и единения людей. Этот закон, следование ему, долженствует привести человечество в то состояние многих как Единого Сущего и дать такие возможности, которые и в наши дни, в XXI веке, суеверы лжехристианских церквей приписывают исключительно вымышленному ими «небесному Отцу» в его «ипостасях». Бог – это те Многие Как Едино, благодаря Которым и по их (Его!) воле стал наш мир, и сами мы сперва явились в животности, позднее, по промыслу этого Высшего Разума – выделились из предковых животных форм… а из теперешних полуфабрикатов эволюции – когда-нибудь, в лице отдалённых наших потомков, станем, как они (Он!) – Высшим Сушим вне известных нам по опыту родной планеты и доступных теперь для нашего понимания условий материи, времени и пространства.

 

 

(3) ЦАРСТВО БОЖИЕ

 

В свете вышесказанного наивно и глупо противопоставление Небесного Царства, как якобы единого возможного Царства Бога – Земному, якобы заведомо «утопическому».

«Утопия» (подробнее о ней ниже) – это заблуждение опять же приученного к теперешней полузвериной жизни разума человека. Она проявляет себя отнюдь не в помещении Царства на Землю, а в самом слове «Царство» в сочетании с любыми представлениями о Высшем Сущем, о Боге. Прежде, чем человечество далёкого будущего сможет как-то созидательно распорядиться другими мирами Божьими (заготовками под Творение жизни и разума) – надо бы суметь свою теперешнюю планету Земля не обратить… назад в безжизненную, уже непригодную, испорченную заготовку. Природа – не храм, а мастерская, в которой человек в идеале – разумный, знающий хозяин, мастер и профессионал, а отнюдь не влезшая в окошко и мало что соображающая, но много портящая и гадящая обезьяна… А существование на планете разделённых границами царств, империй и подобных им (любых разбойничьих гнёзд с традиционным именованием «царства», «государства» и под.) – это едва ли не самый контрпродуктивный и чреватый деструктивными последствиями способ управления ещё сравнительно простой системой систем, Планетой Людей, родной их планетой Земля. Но люди пока не умеют управить и малой территорией, и самими собой… Их фантазии о всяком «едином» царстве-государстве, планетарном или – упаси, Боже! – Галактической Империи (у писателей-фантастов XX века) – не более, чем выражение на уровне геополитики и даже Космоса неизжитого зоологического (зверюшкина), грубо-атавистического и унизительного состояния мышления и психики, своего рода «зооимперства». Отсюда – и все рационализации этого, пока не побеждённого, состояния: оправдания доминирования силой в социумах, принуждения человека человеком, деонтической (силовой) власти, силовых расправ (от уровня семьи до международного), войн… и, конечно же, смертной казни. И не только оправдания, но даже сакрализация, надуманная “привязка” к вымышленному личному Богу, якобы к Его воле… ложь, в которой по сей день участвует и «православие», и все прочие церкви паразитарного, ложного и лгущего, христианства.

«Царство Божие на Земле» грядёт, но не как царство, ибо подразумевает преодоление людьми суеверий разделения на царства, преклонения перед мирской властью, сакральными авторитетами во плоти. И это не «высший идеал» разумной жизни: потому что это только торжество высшей нашей природы в процессе преображения животного существа в разумное («ангел, рождающийся из зверя» — в системе образов Л. Н. Толстого). Человек только «дозреет» для какой-то высшей, чем ныне порученная ему, работы Богу.

Но надо в свою очередь сказать и о теперешнем и грядущем человеке.

(4). ЧЕЛОВЕК, его жизнь и смысл ея.

 

М етафора личного Бога-Отца особенно удобна в осмыслении антропологии Толстого – напрямую восходящей к метафорам и притчам Евангелий. Человек – сын Бога. Не по плоти, а по духу и разумению – возросших в нём эволюционно, по замыслу Бога, и могущих быть продолженными в развитии, росте, уже в ходе направленной эволюции (самосовершенствования) под управлением самого человека.

Вопреки Толстому здесь можно и дóлжно поддержать подозрительную ему, человеку XIX столетия, теорию эволюции. Творение Высшим Сущим человека как человека было не мифическое «вылепление» тела (скажем, из глины), а — именно направленная и контролируемая эволюция. Кем? Да вот не дедом с бородой, глядящим из-за облаков!.. Теми, кто знает и может то, что будет знать и мочь (и делать во Вселенной) человечество дальнего будущего — Многие Как Едино Суть.

Но можно и не заходить так далеко, а сосредоточиться на Земле. Здесь актуальные образы из писаний Толстого и Евангелий — Поле, Работник (сеятель) и Постоялый двор.

Постоялый двор, собственно, говоря — весь мир. Люди, его временные (смертные) обитатели, хозяйничают на нём. Если бездумно — будет зло. Если памятуя Бога — то себе и миру на благо.

Вот притча, достойно завершающая книгу мудрости Л. Н. Толстого «На каждый день»:

«Был такой благодетель, что хотел как можно больше добра сделать людям, и стал думать, как бы так сделать, чтобы никого не обидеть и чтобы всем было на пользу. Если раздавать добро прямо по рукам, то не сообразишь, кому давать, кто больше того стоит; а потом всех не уравняешь, те, кому не достанется, скажут: “Зачем тем дал, а не нам”.

И выдумал благодетель в таком месте, где много народа, устроить постоялый двор и собрать в этом дворе всё, что только может быть на пользу и на удовольствие человеку. И устроил благодетель во дворе тёплые горницы, и печи хорошие, и дрова, и освещение, и амбары, полные хлеба всякого, и подвалы с овощами, и чай, и сахар, и квас, и яблоки, и закуски всякие, и кровати, и постели, и всякую одёжу, и бельё, и обувь всякую, и всего столько, что на сто людей и больше достанет. Сделал так благодетель, а сам ушёл и стал дожидаться, что будет.

И вот стали заходить добрые люди, поедят, попьют, переночуют, а то и переднюют и день, и два, и неделю. Другой раз и возьмут что-нибудь из обуви и одёжи, кому нужда, уберут всё, как было до прихода, чтобы другим прохожим можно было также попользоваться, и уйдут и только знают, благодарят неизвестного благодетеля.

Но вот раз зашли во двор люди смелые, дерзкие и недобрые. Сейчас расхватали всё, что было, по себе, и поднялась у них из-за добра ссора. Дошло до драки, стали друг у дружки отнимать, стали на зло портить добро только, чтобы другому не доставалось. И когда довели дело до того, что перепортили всё, что было, и стали сами и зябнуть, и голодать, и терпеть друг от дружки обиды, стали одни бранить хозяина, зачем он плохо устроил, не приставил караульщиков, мало добра заготовил, и зачем всяких плохих людей пускает. Другие же говорили, что и нет никакого хозяина, а постоялый двор сам устроился.

И ушли эти люди из постоялого двора голодные, холодные, сердитые и только и делали, что всячески ругали друг друга и постоялый двор и того, кто его устроил.

То же самое делают в мире люди, когда не живут по-Божьи: губят свою жизнь и жизнь других людей, а осуждают не себя, а друг друга или Бога за то, что Он так дурно мир устроил, или самый мир, который, по-ихнему, сам без Бога устроился.

Только понимай люди, что мир не сам устроился, а устроил его их благодетель — Бог для их добра, и не делай только того, что губит и портит их жизнь, и будет у них такое добро, какого больше не бывает и не может быть» (44, 389 – 390).

Толстой останавливается на этом — оставляя его критикам простор для спекуляций об утилитарной «низости» такого понимания христианства, исходящих из буквального понимания образного строя притчи. Но будем помнить, что альтернативой в учениях церковников — только грызня отягощённых злом, «первородным грехом», полуживотных. Неостановимая. Вплоть до Апокалипсиса. 

Это вероятный исход «исторического» этапа бытия человечества на планете Земля. Но надо ли нам до него доводить вверенный нам Божий мир – как сейчас: не только не управляя мудро (в любовном единении друг с другом и с полноценным и системным знаниевым обеспечением) этим миром и своей дальнейшей эволюцией, но и Д еградируя себя из состояния, заданного прошедшей эволюцией (управлявшейся Высшим Разумом), и разоряя материальный ресурс вверенного нам Божьего мира?

Жизнь человека — не «способ существования материального тела», как трактовали в XIX – XX столетиях опростоволосившиеся безбожники. Жизнь разумного существа в известном нам мире – путь к Богу, на котором и весь материальный мир, и временное материальное тело каждого человека — лишь необходимый и достойный уважения, заботы мастера, человека, инструментарий для сознательной работы Богу. Который может совершенствоваться вместе со знаниями, опытом и возможностями работников (человечества).

То же и с метафорой хлебного поля. Смысл жизни человека — исполнить то, для чего он послан в мир, как отец посылает с инструментами сына работать в поле. Поле — не только мир, но и он сам, каким рождается: спонтанно-чувственный, стайно-территориальный своими атавистическими инстинктами, слабый, испуганный и от страху агрессивный зверёк. Обработать поле — окультурить — значит, прежде всего, совершенствовать себя в Истине (просвещение) и любви (воспитание сердца). Приумножать, а не разорять, блага мира, родной планеты. И, конечно, не разрушать и держать в здравии, исправности свой инструмент, своё временное материальное тело.

От нашего читателя, конечно, не укроется, что, апеллируя к значимости человеческой телесности (здоровья и работоспособности тела) мы как будто отступаем от «канонических» выкладок Льва Николаевича… Читатель наш будет прав. Крайний спиритуализм Толстого, одна из несомненных его ошибок, «выводит за скобки» неизбежность ряда наших выводов, логически исходящих из самой его концепции Посланничества, Сотворчества Богу как смысла жизни даже теперешнего, ограниченно-телесного, человека. Позволим себе всё-таки довести логику рассуждений Толстого и здесь до конца: жизнь земного человека не «в одной душе», важно и тело.

Замечательный друг, единомышленник и личный секретарь Л.Н. Толстого Валентин Булгаков в своём сочинении, писанном уже в зрелые годы («В споре с Толстым. На весах жизни»), противополагает крайнему спиритуализму Л.Н. Толстого, дурному наследию его церковно-православного воспитания, концепцию психофизического монизма, куда более близкую к истине. Он пишет: «При всём уважении к духовной стороне человеческой природы и к духовным запросам человека, и при наличии религиозного взгляда на жизнь, мы не можем всё же не понимать и не видеть, как тесно психология человека и все явления духовной жизни связаны с материальной, телесной стороной его существования» (Булгаков В.Ф. В споре с Толстым. На весах жизни. М., 2014. С. 32).

К сожалению, в своей книге В. Ф. Булгаков фактически предаёт, как Иуда, Л. Н. Толстого – человека, которого продолжает и в этом тексте 1950-х гг. называть «учителем», признавать авторитетом, но… на равных с создателями «советской» системы Лениным, Сталиным (местами подразумеваемым, хотя фамилия его не названа) и их «партией». На «фундаменте» монопсихофизической парадигмы он в последующих главах книги строит свою концепцию культуры и искусства, взаимоотношений полов, общественно-государственной жизни — по сути, системно ниспровергающую все построения Л. Н. Толстого в десятках его публицистических выступлений, трактатов и художественных сочинений. Старый идиот на казённой службе в СССР (в музее-усадьбе «Ясная Поляна», где и в наши дни таких сволочей и дряней большинство) спешит имманентной в земном бытии человеку телесностью оправдать всё, включая половую похоть и государственное насилие – всё во имя человеческой культуры, которую он очевидно не отделяет от понятия цивилизации.

Между тем культуры нет там, где нет самосовершенствования человека и человечества, «возделывания плоти» — как пахарь возделывает поле (и тут термин сближается со своими древними этимологическими истоками).

Человеку в принципе свойственно измышлять произвольные дуальные конструкты, находящиеся между собой в отношениях либо взаимодополненности, либо – несовместимости, даже «враждующего» противостояния. Таков и древний религиозный бред человеческого разума о «высоком духе» и «низкой», «пошлой» материи — всей материи! Быть может, здесь сказывается недостаток опыта человечества, выходящего за пределы «колыбели» — планеты Земля — где люди могли бы почерпнуть знания и опыт о таких формах бытия материальных и, в частности, живых телесных субстанций, которые обличили бы для них ненужность и вред противопоставления «презренной плоти» — «Божественному Духу». Ибо «дух» этот, по поверке, окажется тоже формой бытия Единой Прекрасной Материи во Вселенной. Как окажутся эманациями материальных сущностей и пресловутые «Высокие Энергии», традиционно связываемые людьми с Космосом — и внеземным, и собственным их, внутренним, духовным.

Человек — сын Бога по «разумению», дару мышления (материальная основа которого наукой уже доказана) и по духу — то есть, в зачатке, по тому состоянию своей материальности, которая не тождественна известной ему теперь, по жизни на родной планете, ограниченной и временной телесности.

«Психофизический монизм», постулируемый одним из лучших учеников Льва Николаевича — на деле только диалектически закономерный шаг религиозных идеалистов, борцов с примитивными построениями материализма Нового времени, к иному, неизмеримо глубочайшему по своим осмыслениям, материализму. В. Ф. Булгаков «застрял» на этом пути на этапе психофизическом — точно так же, как критикуемый им толстовец П. П. Николаев «застрял» в 1-й четверти XX столетия на низшей, чем психофизический монизм, мировоззренческой ступени — т.н. «духовного монизма», или спиритуализма. А Лев Николаевич, как человек XIX века — увы! «застрял» ещё на низшей ступени: успешной борьбы с полуневежественным и дерзким, нигилистическим материализмом своей эпохи, и менее успешной борьбы — с пережитками церковной догматики в собственном сознании.

 

 

(5) ЦИВИЛИЗАЦИЯ и КУЛЬТУРА

 

О культуре мы уже сказали немало выше. Это концепт, служащий задаче описания содержательных характеристик человеческой деятельности в движении к Царству Божию на Земле. По существу же: самостроение Бога в условиях известного нам мира, пребывающего в Нём.

Если человек с его разумом, душой и телом суть строитель Храма Божьего Царства, то цивилизация, какой она должна быть – это и стройплощадка со всеми разумно заготовленными инструментами, и строительные леса в помощь тем, кому в мастерской Природы предстоит возводить Храм Царства Божия на Земле.

Но Толстой писал много и о теперешней, лжехристианской цивилизации. Это когда не Бог грядёт, а зверь. Когда люди инструментами распоряжаются, как несмышлёные дети — не по назначению. Ломают… Нарушают дисциплину в Мастерской, т.е. на производстве. Когда, главное, леса принимают за сам Храм (отчего, кстати, и путают в науке, часто смешивают понятия цивилизации и культуры!) Когда культурными достижениями почитают истинный пэтчуорк (по этимологии этого английского слова, ставшего в наши дни термином эстетики и культурологии): когда городскими, досужими, на народной шее живущими дармоедами навязано на гниющие уже доски лесов (а Храма нет…) много-много разноцветных лоскутьев, тряпиц, лент… для «красоты» и развлеченья, а в «массовой культуре» буржуазного мира – часто для отупления мозгов, всяческой деградации!

Но это описание не одной европейской культуры последних полутора веков. По существу, российское церковное лжехристианство «православия» точно так же дистрактирует внимание, восприятие людей от этики к эстетике: от послушания Богу — к любованию и поклонению якобы изображающим Высшую Сущность красивым идолам (иконы и пр.). По отношению к истинным культурным задачам человечества и к первоначальному учению Христа именно «историческое», церковное христианство – истинно поп-культурный эрзац и истинный пёстро-лоскутный пэтчуорк, мешанина, в которой «вылавливается» всеми всё, что похочется — включая сакральное оправдание и осв я щение смертной казни!

(6 - 8) ОМОНИМЫ ЛЖИ: