Отношения Церкви и государства после VII Вселенского Собора.

«Михианская схизма» (К.А. Максимович)

Регенство императрицы Ирины при законном императоре Кон­стантине VI было благоприятным для Церкви, но весьма неудачным для государства. Великий арабский халиф Гарун ар-Рашид после ряда успешных сражений с византийцами принудил Константинополь к уплате дани. В 790 г. в результате армейского мятежа Ирина и Став- ракий были отстранены от власти и престол занял возмужавший Константин VI. Будучи никчёмным человеком и совершенно не­способным правителем, он вскоре вновь разделяет власть с умной и честолюбивой матерью (792 г.). Как показало время, это стало его роковой ошибкой.

Начало «михианской схизмы». В 795 г. Константин внезапно раз­вёлся со своей нелюбимой женой Марией (жениться на которой был вынужден по прямому приказу своей матери) и начал открыто жить с её горничной Феодотой, которая к тому времени давно состояла с

II.2. Церковь и христианское государство императором в любовной связи. Это событие стало величайшим со­блазном для всего государства и положило начало тяжёлому расколу в Константинопольской Церкви. Этот раскол получил характерное название «михианская схизма» (от греч. μοιχεία ‘прелюбодеяние’). Дело в том, что императорский брак в условиях «политической орто­доксии» мог быть заключён только в согласии с церковными кано­нами. Уход при живой жене к другой женщине осуждался канонами как блудное сожительство, требующее немедленного прекращения с последующим покаянием.

Однако все призывы вернуться к жене были императором отвер­гнуты. Дело оставалось только за тем, чтобы придать своему грехов­ному деянию видимость законного брака.

Согласно «Эклоге» Льва и Константина (II, 9.3), развод супругов допускался, если один из них злоумышлял против жизни другого. Пытаясь найти хоть какое-то оправдание своему поступку, Констан­тин обвинил свою жену Марию в попытке отравить его. Однако эта наивная клевета не возымела никакого действия — ведь всем было известно, что император давно изменял жене с Феодотой и делал это явно не из страха перед отравлением...

Поскольку патриарх Тарасий отказался благословить прелюбо­дейный союз Константина VI и Феодоты, для церковного венчания был призван эконом и пресвитер Великой Церкви св. Софии по име­ни Иосиф. Он охотно согласился угодить императору, пусть даже в ущерб церковным канонам. Патриарх Тарасий немедленно запретил Иосифа в служении, однако затем восстановил церковное общение с ним, уступив давлению императора (ведь тот, ни больше ни меньше, грозил возобновить иконоборчество!). С этого момента в Констан­тинопольской Церкви начинается раскол, инициированный ревни­телями благочестия, строгими сторонниками церковных канонов. В этом движении против прелюбодейного брака приняли активное участие игумен монастыря Саккудион в Вифинии Платон и его пле­мянник, насельник того же монастыря Феодор, будущий прп. Феодор Студит (759—826 гг.). За это он был отправлен в свою первую в жиз­ни (но, увы, не последнюю) ссылку в г. Фессалонику. Как мы увидим ниже, отголоски «михианской схизмы» будут омрачать церковную жизнь Константинополя ещё почти полвека.

В результате этих событий авторитет Константина VI в столице и в государстве, и без того весьма низкий, ещё более пошатнулся. Ра­стущая непопулярность императора в народе и в войсках привела к его свержению в результате дворцового заговора во главе с Ириной.

Материнские чувства не смогли пересилить государственной необхо­димости обеспечить вновь добытую власть любой ценой, и 19 августа 797 г. в возрасте 27 лет Константин по приказу матери был ослеплён и отправлен в ссылку, где через несколько лет скончался. Ирина ста­ла единодержавной правительницей, при ней вновь оказался верный советник Ставракий. Тотчас были возвращены из ссылки Платон и Феодор из Саккудиона, которые возобновили общение с Тарасием. Последний в свою очередь вновь низложил пресвитера Иосифа.

В 800 г. в римской базилике св. Петра папа Лев III (795-816 гг.) короновал Карла Великого новым императором возрождённой Рим­ской империи. Тем самым фактически на Западе была создана хри­стианская империя, альтернативная Византии, а папство показало себя как сила, если не враждебная, то во всяком случае совершенно чуждая византийским интересам. Однако византийская элита не­долго терпела у власти пусть умную и авторитетную, но женщину.

В 802 г. в результате дворцового переворота Ирина была смещена, а на её место поставлен государственный казначей (логофет геника) Никифор I (802-811 гг.). В соответствии с государственным обычаем нового императора благословил патриарх Тарасий.

Согласно римским правовым представлениям, в полной мере унаследованным Византией, женщины в силу своего «легкомыслия» (лат. Ιβνίία^ αηιηιΐ) не имели права занимать государственных должно­стей — тем более быть единодержавными императрицами. Поэтому всякий раз, когда империя оказывалась без императора при живой императрице, последняя спешила выйти замуж, чтобы дать госу­дарству легитимного правителя мужского пола. Тем не менее Ирина смогла после низложения и ослепления своего собственного сына единолично процарствовать в течение примерно пяти лет (797— 802 гг.). Не исключено, что причиной её насильственного устране­ния стал отказ честолюбивой правительницы взять себе мужа.

Ирина была сослана на о. Лесбос, где и умерла через год в полной нищете и безвестности. Так бесславно закончилась Исаврийская им­ператорская династия, имевшая столь великое и славное начало.

Новый император показал себя весьма энергичным правителем. Он навёл порядок в расстроенных государственных финансах (в том числе за счёт церковного имущества). После кончины в 806 г. свт. Та- расия патриархом (и вновь из мирян!) стал императорский секретарь (асикрит) свт. Никифор I (806—815 гг.). Уже второе подряд постав­ление патриарха из мирян вызвало яростный протест монашества. Новый патриарх, по указанию императора, вновь принял в общение пресвитера Иосифа, руководствуясь соображениями церковной ико- номиии. Этому решению воспротивились брат прп. Феодора Сту- дита архиеп. Иосиф Фессалоникийский и сам Феодор, который к тому времени перебрался в столицу и восстановил пришедший в упадок Студийский монастырь. Прошедший под руководством патриарха Никифора в январе 809 г. церковный собор утвердил допустимость церковной икономии для особ императора и патриарха, осудил всех несогласных с этим постановлением, а главу Фессалоникийской ми­трополии Иосифа низвёл до пресвитера. Непоколебимые монахи- студиты ушли в оппозицию «прелюбодейному», как они его назвали, собору и были подвергнуты различным наказаниям. «Михианская схизма» не утихала.

В811г. имп. Никифор погиб в военном походе против болгарско­го хана Крума. В том же походе его сын и наследник Ставракий по­лучил тяжёлое ранение и через несколько месяцев скончался. После Ставракия недолгое время правил его добрый и благочестивый, но совершенно безвольный зять Михаил I Рангаве (811-813 гг.).

Михаил признал за Карлом Великим титул императора, однако по отношению к своему императору византийцы с этого времени начи­нают использовать титул «император ромеев» (т.е. римлян). Тем са­мым устанавливалась иерархия империй — Византия признавалась легитимной преемницей Римской империи, тогда как Франкское государство было просто империей франков, а значит, занимало в этой иерархии более низкую ступень.

Михаил распорядился низложить пресвитера Иосифа и вос­становить общение со студитами. Авторитет несгибаемых монахов Студийского монастыря и, прежде всего, их лидера Феодора достиг своего апогея. В дальнейшем прп. Феодор Студит в полной мере ис­пользовал этот авторитет в борьбе с новым поколением иконобор­цев. Однако безоглядное доверие студитам имело и свои негативные последствия. Так, именно под влиянием прп. Феодора имп. Миха­ил I решился продолжить войну с болгарами, которая окончилась в 813 г. военной катастрофой под Адрианополем. После этого неспо­собность императора управлять страной стала всем очевидна, и на византийском престоле воцарился новый император-иконоборец Лев V Армянин.

Второй период иконоборческой ереси (813-843 гг.) (С.В. Заплат- ников). Возрождение иконоборчества в начале IX в. не связано с какими-либо новыми обстоятельствами, богословскими идеями или государственными задачами. Идейную основу так называемого «вто­рого иконоборчества» составляли верность традиции и стремление вернуться в славные времена Исавров, когда империя наводила страх на соседей, в государстве царил порядок и процветание, а власть ико­ноборческих императоров Исаврийской династии заканчивалась только с их смертью. Правление иконопочитателей, наоборот, не было стабильным, поскольку их одного за другим свергали соперни­ки в борьбе за власть.

По этой причине имп. Лев V Армянин (813—820 гг.) вскоре после своего воцарения стал позиционировать себя в качестве иконоборца и продолжателя «славных» традиций императоров Исаврийской ди­настии. Его первые шаги против икон напоминают действия Льва III, который требовал помещать низко расположенные иконы как можно выше. Различие состояло лишь в том, что Исавр не допускал покло­нения образам, тогда как Армянин утверждал, что сохраняет иконы от поругания. В эти тяжелые для Церкви времена прп. Феодор Студит и патриарх Никифор / объединились перед лицом сильного, облечён­ного властью противника и вдвоем приняли участие в богословском диспуте, устроенном при дворе императором. По официальной вер­сии, целью диспута было выяснить, почему следует поклоняться ико­нам. Главным оппонентом иконопочитателей был ученый богослов и будущий патриарх Иоанн Грамматик, который специально для дис­пута сделал подборку святоотеческих цитат против икон. В резуль­тате того ажиотажа, который стал создавать вокруг икон император Лев, был сбит камнями известный образ над Медными вратами, и именно этот случай служит точкой отчета для второго периода.

В 814 г. Лев приказал перевешивать иконы, объясняя это патри­арху Никифору ненавистью обычных людей к святым изображениям. Император предлагал Никифору убедить людей поклоняться иконам, а в случае успешного исхода обещал оставить иконы на своих местах и не препятствовать их почитанию. Никифор оказался в сложном положении — ведь Лев открыто не объявлял о своем иконоборчестве, но ставил будущее Церкви в прямую зависимость от того, сможет ли патриарх доказать необходимость и законность культа икон. Ники­фор, распознав хитро расставленную ловушку, отказался от этой со­мнительной миссии, вероятная неудача которой дала бы императору возможность преследовать иконы, свалив всю ответственность на патриарха.

В отместку 815 г. Лев потребовал от патриарха разных финансо­вых и хозяйственных отчетов, а затем вызвал его на придворный суд, состоящий из епископов-иконоборцев. Никифор, сочтя такое отно-

шение оскорбительным, отрёкся от патриаршества. А Феодор Студит решился на открытый демарш и в день Вербного воскресенья устроил с братией и прихожанами крестный ход по улицам города с иконами. Поступок Феодора был очень смелым, но лишь еще более разозлил Льва. Уже через неделю вместо Никифора на патриарший престол был возведён представитель знатного придворного рода Феодот I Мелиссин (815—821 гг.), а Никифор и прп. Феодор Студит отправлены в изгнание. Вскоре после этого Лев созвал второй иконоборческий собор, который прошел в храме св. Софии в конце 815 г.

Деяния собора отчетливо показывают, чем было иконоборческое движение во второй фазе своего развития. На соборе не было се­рьёзной богословской дискуссии, были совершены грубейшие про­цессуальные нарушения, а православные епископы и первоиерархи подверглись избиению. В результате собор постановил, что восста­навливает вероопределение Иерийского собора 754 г. и отвергает по­становления собора 787 г. При этом этом собор 754 г. не признавался Вселенским. Всех несогласных епископов силой заставили подпи­сать деяния, а самых упорных отправили в ссылку. Феодор Студит не только не подписал деяний, но и направил собору обличительное послание, за которое был арестован, наказан плетьми из воловьих жил и отправлен в тюрьму. Оттуда он, несмотря на пытки голодом, продолжал обличать испугавшихся епископов и призывать верных к стойкости.

Вероучительный орос собора 815 г. имел довольно компромисс­ный характер. Вместо полного отрицания икон, лицезрение кото­рых может привести человека к монофизитским или несторианским мыслям, как этому учил Иерийский собор, иконоборцы «новой вол­ны» видят в иконах определённую пользу и единственное, на что они налагают запрет в отношении икон — это культовое поклонение им, которое видимым образом проявляется в возжжении свечей и по­клонах перед ними. Более того, в оросе отмечается допустимость ис­пользования икон в качестве «зримого Писания», о котором говори­ли еще патриарх Герман и прп. Иоанн Дамаскин. Вдобавок ко всему, новые иконоборцы никак не развивали тему поклонения мощам.

Однако, несмотря на смягчение своих теоретических постулатов, на практике репрессивные меры поздних иконоборцев против ико- нопочитателей оказались даже более жёсткими, чем у предшествен­ников. Получив от собора церковное благословение, Лев развернул беспрецедентную травлю сторонников иконопочитания. Он создал широкую сеть агентов и доносчиков, которые должны были сооб­щать о любом высказывании или поступке против иконоборческой политики императора, переписывал те места в богослужебных кни­гах, где хоть как-то упоминалось почитание изображений, приказал изымать книги с иконопочитательскими идеями и заново составлять учебники для школ в иконоборческом духе. В это время пострадало множество мирян и монахов, которых бичевали, заключали в тем­ницы, морили голодом и ссылали в суровые места изгнания. Даже успешные действия во внешней политике не смогли смягчить впе­чатление от жестокости к собственным подданным, и на Рождество 820 г. Лев V пал жертвой заговора (был убит на молитве в церковном алтаре). Императорский трон занял стратиг Михаил — близкий друг Льва V и организатор его убийства, ставший основателем Аморийской династии византийских цезарей (по названию г. Аморий в Малой Азии).

Новый император Михаил II (820—829 гг.), по прозвищу Травл (от греч. τραυλός ‘косноязычный’), не оправдал надежд ни иконоборцев, ни иконопочитателей. Амнистия сосланных и арестованных еписко­пов, возвращение из ссылки Феодора Студита и Никифора не были подкреплены конкретными действиями против иконоборцев. По­следние же были разочарованы отсутствием активной поддержки со стороны императора, хотя он и заявлял, что никогда не поклонялся иконам, а в начале своего царствования поставил патриархом ико­ноборца Антония I (821—837 гг.). Таким образом, Михаил II следо­вал примеру Льва IV и не давал преимуществ ни одной из партий. В такой атмосфере вражда между ними потеряла свою остроту. При Михаиле мирно скончались исповедники Феодор Студит (826 г.) и бывший патриарх Никифор I (829 г.).

В начале своего царствования Михаилу II пришлось бороться с опаснейшим восстанием Фомы Славянина, охватившем Малую Азию и Балканы (821—823 гг.). Фома выдавал себя за иконопочитателя и пытался таким образом использовать в своих интересах ненависть народа против иконоборцев. Однако на стороне Льва выступили болгары во главе с ханом Омуртагом, после чего Фома был разбит и казнён. Для церковной ситуации того времени весьма характерен тот факт, что Антиохийский патриарх — вопреки всем традициям и здравому смыслу — короновал Фому императором, что не могло произойти без прямого указания арабского халифа. Таким образом, Антиохийский патриарх выступил в роли безгласного инструмента антивизантийской политики халифата. Так с уходом Рима и восточ­ных Церквей из-под власти византийских императоров окончатель­но рухнула система «пентархии» и Константинопольская Церковь фактически осталась единственным патриархатом империи.

Михаил попытался восстановить общение с Римской Церковью на основе компромиссной формулы, предложенной франкским им­ператором Людовиком Благочестивым', иконы допускается помещать в церквах, но нельзя воздавать им поклонение. Однако переговоры ни к чему не привели.

Сын Михаила, Феофил (829—842 гг.), занял императорский пре­стол после смерти отца в 829 г. Первым же своим указом он прика­зал казнить убийц Льва V Армянина, несмотря на то что преступники были сообщниками его отца. Этот поступок в полной мере характери­зует Феофила, который был очень набожным человеком и не потерпел осквернения церковного алтаря человекоубийством. С другой сторо­ны, казнь преступников показала, что он способен на решительные и жёсткие меры государственного принуждения. Учителем Феофила был уже известный нам учёный богослов-иконоборец Иоанн Грамма­тик, участвовавший в соборе 815 г. Поэтому Феофил был воспитан в строгих иконоборческих традициях. Между прочим, как и его учитель Иоанн, он весьма ценил арабское искусство и был почитателем зна­менитого халифа-мудреца Гаруна ар-Рашида (786-809 гг.).

Когда восточные патриархи прислали Феофилу приветственное послание с просьбой вернуть в Церковь почитание икон, император пришел в ярость и воспринял эту просьбу как оскорбление. Он стал воспринимать поклонение иконам как умаление и даже оскорбление святости Бога. Часто на изображениях почитаемых святых присут­ствовала надпись άγιο? (греч. ‘святой’), что, по мнению Феофила, могло относиться только к Божеству. Руководствуясь этим соображе­нием и старым иконоборческим принципом очищения веры от язы­ческих предрассудков, император начал гонения против икон, ико­нописцев и монахов. Он взял от иконоборческой традиции только самые выгодные для него параметры борьбы: уничтожал и запрещал иконы, подвергал пыткам и казням иконописцев, оставляя в живых только тех, кто соглашался бесчестить иконы, изгонял монахов из городов в пустыни и отбирал монастыри в пользу государства. При этом император благочестиво почитал мощи святых и Богородицу. Более того, он слыл знатным песнописцем. Понимая, что церков­ный народ нуждался в материальных предметах поклонения, Фео­фил избрал умеренный вариант иконоборческой политики. В 837 г. он возвел на патриарший престол своего учителя Иоанна VII Грам­матика (837—843 гг.), который немедленно собрал подобие собора,

Раздел И. Церковь в христианской империи (313-843 гг.) осудив поклонение иконам и всех прошлых и настоящих иконопо- читателей.

Во время гонений Феофила, который для изобличения иконопо- читателей даже наделял сборщиков налогов функциями дознавате­лей, пострадало большое количество иконописцев и монахов, среди которых особенно выделяются изограф (иконописец) Лазарь, на­писавший после восстановления Православия икону Спасителя над Медными вратами, и монахи-исповедники Феодор и Феофан Начер­танные, которые в ходе диспута с Феофилом уличили его в искаже­нии текстов Свящ. Писания. Посрамлённый император распорядил­ся вырезать на их лицах сочинённые им самим бранные ямбы против икон.

Однако как ни старались Феофил и Иоанн Грамматик, иконо­борчество неуклонно изживало себя, поскольку потребность Церкви в культовых образах была неодолимой. Почитание икон проникало все глубже и глубже в клерикальные и придворные круги, пока не до­стигло наконец императорской семьи. Жена императора св. Феодора и теща Феоктиста втайне от Феофила держались традиции иконо- почитания и в ней же воспитывали дочерей. До императора доходили слухи об умонастроениях супруги и её матери — он даже приказал от­странить бабушку от воспитания своих детей. В 839 г. у Феофила ро­дился долгожданный сын Михаил (будущий император Михаил III), но вскоре император серьёзно заболел и перед самой смертью про­сил супругу поддерживать иконоборчество и не прогонять патриарха Иоанна. Феофил скончался в 842 г.

Однако не прошло и полутора месяцев после его смерти, как вре­менный совет при малолетнем Михаиле под руководством Феодо­ры стал обсуждать проект восстановления иконопочитания. В этот совет входили логофет Феоктист, а также брат Феодоры патрикий Варда и дядя Феодоры Мануил. После некоторых сомнений совет единогласно решил завершить иконоборческие гонения. Однако не­обходимо было сначала сменить патриарха, поскольку Иоанн Грам­матик не хотел в силу своих иконоборческих убеждений участвовать в планах Феодоры. С другой стороны, Феодора не желала подвергать осуждению память искренне любимого ею покойного мужа, как это сделала в свое время Ирина. В итоге Иоанн был низложен после тёмной истории с покушением на него, которое в действительности оказалось подстроено самим Иоанном, после чего теперь уже быв­шего патриарха с позором удалили в его родовое имение как неудав­шегося самоубийцу. Патриаршую кафедру занял иконопочитатель-

исповедник Мефодий I (843—847 гг.), в своё время претерпевший изгнание и нашедший убежище в Риме. Что же касается покойного императора, то Феодора придумала план посмертной реабилитации Феофила, оправдание которого она поставила условием для восста­новления иконопочитания. Патриарх Мефодий с большим трудом согласился на такое незаконное действие, тем более что многие пра­вославные клирики были крайне недовольны политикой Феофила, а некоторые, как и сам патриарх, пострадали во время его гонений против икон. По инициативе Феодоры была придумана история о предсмертном покаянии Феофила и лобызании иконы, а также о чудесном исчезновении его имени из списка анафематствованных иконоборцев. В итоге Феофил был посмертно прощён, а Мефодий собрал Собор, на котором было восстановлено Православие, осуж­дены все иконоборческие соборы и Никейский Собор 787 г. признан законным и Вселенским. Кроме того, Мефодий обновил состав цер­ковной иерархии, заменив иконоборческий епископат и клир пра­вославными епископами и священниками (ср. Уйа МеШод., 1253А, 1260ϋ—1261А и ряд других источников).

11 марта 843 г., в первое воскресенье Великого поста, в Констан­тинополе прошел торжественный крестный ход с иконами, в котором участвовала императорская семья, всё столичное духовенство, мона­шество и множество простого народа, шествовавших с зажжёнными свечами. Процессия началась и завершилась в храме св. Софии, где была отслужена торжественная литургия. Этот день было установ­лено отмечать ежегодно как праздник Торжества Православия. По­читание икон было восстановлено окончательно и зафиксировано в особом тексте — Синодике в Неделю Православия, получившем затем большое распространение у православных народов.

Контрольные вопросы по теме

/. Каковы были богословские предпосылки возникновения иконоборчества в Ви­зантии? Какие цели ставил перед собой император Лев III, выступая против культового почитания икон?

2. Какие законоположения, относящиеся к Церкви, содержались в «Эклоге» Льва III? Следовал ли Лев III принципам «политической ортодоксии»?

3. В чём состояли причины «михианской схизмы»?

4. Чем отличалось «второе иконоборчество» от «первого иконоборчества» в бо­гословском отношении?

5. Каким образом произошло восстановление Православия? Какова была роль го­сударственной власти в этом важнейшем для Церкви событии?

Дополнительная литература по теме

Андреев И. Герман и Тарасий, патриархи Константинопольские. Сергиев Посад, 1907.

Асмус В., прот., Кузенков П.В., Цыпин В., прот. Вселенский VII собор // ПЭ. Т. IX. М., 2005. С. 645-660.

Афиногенов Д.Е. Герман I, свт. // ПЭ. Т. XI. 2006. С. 254-257.

Афиногенов Д.Е. Константинопольский патриархат и иконоборческий кри­зис в Византии (784-847). М., 1997.

Баранов В.А. Иконоборчество // ПЭ. Т. XXII. М., 2009. С. 31-44.

Желтов М.С., Попов И.О. Антиминс // ПЭ. Т. II. М., 2001. С. 489-492.

Кривушин И.В. ВИЗАНТИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. Эпоха иконоборческих спо­ров (717-843) Ц ПЭ. Т. VIII. М., 2004. С. 172-174.

Сидоров А.И. Послание Евсевия Кесарийского к Констанции (К вопросу об идейных истоках иконоборчества) // ВВ. Т. 51. 1990. С. 58-73.

Тяжелое А. Законы византийских императоров в отношении к Церкви после Юстиниана. М., 1876. С. 60-62, 81-84, 88, 94-96, 101-102, 104, 138-139 («Эклога», законы Льва IV и Константина VI, закон Ирины).

Чекалова А.А., Михайлов П.Б. Аркадий, имп. // ПЭ. Т. III. М., 2001. С. 264— 266.

Заключение

(КА. Максимович)

Итак, мы проследили эволюцию церковно-государственных отношений на протяжении более 500 лет церковной истории — от Константина Великого до последнего иконоборческого императо­ра Феофила. В течение этого времени происходила выработка пра­вил оптимального сосуществования и сотрудничества между двумя внешне столь непохожими друг на друга общественными институ­тами. Однако при всей своей непохожести Церковь и государство имели одно фундаментальное сходство — каждый из этих институтов возво­дил своё начало к верховной власти Единого Бога.

При этом римско-византийское государство сохранило целый ряд древних, ещё языческих по происхождению политических тра­диций — в частности, утверждение нового императора армией, сена­том и народом. Лишь некоторое время спустя после Константина в их число включается и Церковь. Однако церковная санкция импера­торской власти в этот период никогда не была решающей, посколь­ку Церковь олицетворяли патриархи важнейших имперских кафедр, над которыми император имел верховную юрисдикцию. По этой причине в Византии не было проблем с церковным признанием но­вого императора - ведь после избрания на царство народом и армией патриархам ничего не оставалось, кроме как последовать их примеру. В противном случае их просто низлагали, а на их место ставили дру­гих, более сговорчивых. В административно-правовом отношении Церковь была лишь одним из многих юридических лиц — корпора­ций (пусть и самой авторитетной в государстве) и как таковая полно­стью подчинялась государственному законодательству, и прежде все­го императору как источнику всякой законности.

В силу такой правовой ситуации, когда император фактически стоял над Церковью, являясь её верховным земным главою, отноше­ния Церкви и государства в Византии нельзя считать союзом равно­правным (см. схему на с. 201). Церковь не могла вмешиваться в дела государственного управления, тогда как император мог и обязан был контролировать Церковь в административном отношении. Импе­ратор, как страж церковного единства и правой веры, утверждал в должности высших иерархов Церкви — митрополитов, в том числе епископов главнейших кафедр (впоследствии патриархатов).

Владычество императоров над Церковью имело для самой Церк­ви весьма неоднозначные последствия. С одной стороны, борьба им­ператоров с иудейством, язычеством и гностическими сектами при­несла определённые плоды и безусловно пошла на пользу Церкви.

При этом уже во времена Феодосия I наблюдается характер­ная для всего последующего развития особенность государствен­ной церковной политики, унаследованная от языческой империи с её государственным культом. А именно, «кафолическая» Церковь пользовалась покровительством государства, тогда как все те, кто ей не принадлежал, подвергались поражению в гражданских правах. Иными словами, они не воспринимались государством как полно­ценные граждане. Таким образом, «кафолическая» Церковь уже при Феодосии начала отождествляться с государством, и наоборот.

Что же касается такого направления внутренней политики, как борьба с ересями внутри Церкви, то результат этой борьбы был не столь положительным, ибо многие императоры невольно стали проводни­ками еретических взглядов в Церкви и государстве, и даже решения Вселенских Соборов не были для них (пожалуй, кроме Константина Великого) йстиной в последней инстанции. В условиях формирую­щейся «политической ортодоксии» император ставил себя выше лю­бого церковного института, не исключая Вселенского Собора.

С другой стороны, необходимо принимать во внимание и внеш­нее положение империи в этот период. Оно всегда было чрезвычайно сложным, часто — катастрофическим. В этих условиях невозможно было ожидать от власти мягкости и толерантности к любому инако­мыслию. Сама жизнь требовала жёстких мер по сплочению государ­ства любой ценой, даже ценой репрессий. Но и готовность идти на компромисс, если не было другого выхода, также была в арсенале го­сударства. Византийские императоры, начиная с Зинона, постоянно заигрывали с монофизитами — не потому, что сами были еретика­ми, а по той причине, что монофизитский Восток нельзя было при­влечь на свою сторону другими (репрессивными) средствами из-за близости внешнего врага. Это подтверждается историей церковно­государственных разногласий в связи с ересью монофелитства.

Иными были предпосылки и теоретические основания споров об иконах. Иконоборчество как совокупность теоретических взгля­дов на проблему культа икон зародилось в лоне Церкви и первона­чально не влияло на государственную церковную политику. Однако при Льве III эта концепция усваивается императором и становится основанием для преследования икон государственной властью. Та­ким образом, в очередной раз (после Констанция II, Феодосия II, Анастасия, Ираклия и Константа II) «верные» императоры, слуги и наместники Христа на земле уклонились в ересь. Византийская си­стема «политической ортодоксии», окончательно сформировавшая­ся при Юстиниане, сыграла в этом процессе негативную роль, по­скольку в рамках данной системы Церковь не имела законного права возражать императору — ведь это значило возражать самому Христу. Те времена, когда епископ мог наложить на императора епитимию (как свт. Амвросий Медиоланский на Феодосия Великого), давно кану­ли в Лету. Давно прошли и те времена, когда императору, как ми­рянину, запрещалось прямо вмешиваться в споры о догматах веры. Этот принцип не вполне соблюдался уже на IV Вселенском Соборе 451 г., а во времена Юстиниана император становится полноправ­ным соавтором Церкви в догматических вопросах. Однако из этого развития догматических полномочий императора с необходимостью следовало, что любая ересь, которую разделяет император, также должна волей-неволей стать законом для Церкви. Неподчинение этому закону должно было караться всей мощью государственной власти. Надо ли говорить, что упорствующие в своих заблуждени­ях императоры, преследуя непокорную часть Церкви, были свято убеждены в своей неизменной правоте, искренне стремились к благу империи, но в действительности лишь ослабляли и Церковь, и соб­ственное государство. Поэтому в VIII и IX вв. особенно отчётливыми

стали раздающиеся из церковной среды требования к императорам воздерживаться от вмешательства в догматические споры. Однако в условиях «политической ортодоксии» эти требования были совер­шенно невыполнимы.

Таким образом, главным недостатком византийской системы «по­литической ортодоксии» в VI — первой половине IX в. было полное исчезновение церковного противовеса всеподавляющему авторите­ту императорской власти. Идея «симфонии» священства и царства, бывшая составной частью концепции «политической ортодоксии», могла эффективно работать только при условии безупречного право­славия царствующей персоны. Но стоило императору допустить от­ход от церковной традиции, эта система начинала давать сбои, раз­рушая сложное, противоречивое единство Церкви и государства.

Единственным патриархатом, силою обстоятельств освобождён­ным из-под бдительной опеки византийских императоров, был Рим­ский папский престол. В течение всей рассматриваемой более чем 500-летней эпохи, с начала IV по середину IX в. Рим лишь при папе Гонории /на короткое время поддался имперскому натиску и признал монофелитство. В целом же престол св. Петра устоял против всех ересей, жертвой которых пал Константинополь - арианства, несто­рианства, монофизитства, монофелитства, иконоборчества. Проис­текающий из этой невосприимчивости к ересям огромный авторитет Римской кафедры в полной мере проявился на IV и VII Вселенских Соборах.

В заключение следует отметить, что в течение этого сложного и противоречивого периода Церковь и государство приобрели огром­ный опыт как сотрудничества, так и конфликтов. В результате глу­бокого анализа произошедших событий усилиями обеих сторон к середине IX в. была налажена система конструктивного взаимодей­ствия государства и Церкви. Вследствие проведённой мыслительной и административной работы византийские императоры, как прави­ло, уже не уклонялись в ересь (несколько исключений, связанных с признанием католического РШоцие, было в поздней Византии), а Церковь уже не уходила в оппозицию императорской власти. Мож­но сказать, что лишь с этого времени юстинианова «симфония» наконец-то начала находить своё применение в практике церковно­государственных отношений.

ΙΙ.3. История институтов и богослужения

II.3.а. Эволюция церковных институтов в ΙΥ-ΙΧ вв.

Общая характеристика церковной организации (К.А. Максимович). В 1У-1Х вв. продолжала развиваться и усложняться иерархическая структура Церкви. Выше (1.3.а) уже говорилось, что к началу II в. христианские парикии окончательно формируют трёхступенную иерархию (священноначалие) в составе епископов, пресвитеров и ди­аконов. Однако постоянное развитие и усложнение богослужебных и социальных функций Церкви, а также появление в IV в. монаше­ства способствовали появлению в этой иерархии дополнительных, вспомогательных подразделений. Уже в ранний период помимо свя­щеннослужителей Церковь располагала штатом низших клириков, не имевших священного сана — сюда относились чтецы, певцы, ако- луфы, привратники, диаконисы, иподиаконы, экзорцисты. Тогда же в чине диаконства появляется почётная должность архидиакона — наи­более авторитетного и уважаемого помощника епископа, имевшего право от имени епископа даже отправлять суд. В епископате появи­лась должность хорепископа (для сельских приходов).

Начиная с IV в. происходит дальнейшая дифференциация в цер­ковных чинах — в диаконстве архидиаконов начинают именовать также протодиаконами, в пресвитерстве появляется почётное звание протопресвитера (оба названия впервые отмечены в начале V в.), а епископы крупных церковных центров получают почётные наимено­вания митрополита, архиепископа, экзарха диоцеза, папы, патриарха. В принципе епископский сан в это время вполне мог совмещаться с монашеским званием (ср. Нов. Юст. VI и СХХШ), однако епископы- монахи на деле были редкостью. Для епископов как Запада, так и Востока скорее был характерен целибат — т.е. воздержание от брака без пострижения в монашество (ср. лат. сае1еЬз, АЫз 'холостой’).

Должность архидиакона претерпела различную эволюцию на Вос­токе и на Западе. На Востоке архидиаконы к VI в. теряют свои ад­министративные и судебные полномочия, сохранив за собой лишь богослужебные функции, тогда как на Западе, наоборот, институт ар­хидиаконства постепенно укреплялся и достиг наивысшего развития в эпоху Карла Великого (конец VIII — начало IX в.) и последующие века.

Функции хорепископа на Востоке и Западе, по-видимому, также различались. Если на Востоке сельские епископы обладали относи­тельной самостоятельностью в руководстве своими общинами, то на Западе к VIII в. хорепископы утратили связь с деревенской парикией и стали помощниками городских епископов, к<