Юдхиштхира и кей-хосров у великих гор

 

Индийские и иранские представления о священных северных горах очень древние. Они засвидетельствованы в ранних текстах «Авесты» и в ведийской литературе. Еще далее в глубь веков дает возможность заглянуть сравнительно-исторический метод. Сопоставление сходных сюжетов об этих горах позволяет сделать предположение, что такие представления существовали у арийских племен уже на заре их истории, в эпоху совместного обитания их предков.

Новые возможности открывают ученым сравнение индийского и иранского эпоса. Эпическая традиция древних иранцев была, видимо, столь же обширна и содержательна, как и индийская. Уже в древних гимнах «Авесты» упоминаются многие легендарные герои, приводятся сведения об их благих деяниях и ратных подвигах. В религиозных текстах эти сюжеты не излагаются подробно, о них говорится в гимнах, посвященных богам, которым приносили жертвы эпические герои. О богатстве древнеиранской эпической традиции свидетельствуют данные античных авторов, которые нередко пересказывают различные предания, легенды и народные рассказы древних иранцев.

Оригинальные собрания эпоса древнего Ирана до нас, к сожалению, почти не дошли. Но в нашем распоряжении имеется богатейшая переводная литература: после распространения в Иране и Средней Азии ислама многие эпические сочинения переводились на арабский и на новоперсидский языки. В произведениях арабской и персидско-таджикской литературы содержатся целые циклы эпических рассказов и легенд о древнеиранских царях и героях; некоторые из наиболее популярных сюжетов легли в основу отдельных сочинений раннесредневековых поэтов и писателей. Они использовали, в частности, переводы древней «Книги владык», или «Книги царей» («Хватайнамак»), — эпического свода, который был составлен до арабского завоевания.

Особое место занимает «Шахнамэ» — грандиозный труд Фирдоуси (934 или 941—1020 гг.), классика персидской и таджикской литературы. Это сочинение фактически представляет собой монументальный свод эпической истории Ирана и дает подробное изложение древнеиранских эпических сказаний.

Конечно, индийское «Великое сказание о потомках Бхараты» («Махабхарата») и иранская «Книга царей» («Шахнамэ») в очень многом отличны друг от друга по характеру, методу изложения, по отраженному в обеих эпопеях мировоззрению. Они создавались в разных странах, в различных исторических и культурных условиях. «Махабхарата» начинается с изложения истории Пандавов и Кауравов, с возникновения непримиримой вражды между этими родственными семьями, а завершается описанием событий, последовавших за окончанием кровопролитной войны между Пандавами и Кауравами, многими народами и племенами Индии. Многочисленные экскурсы в более древнюю историю индийцев, трогательные рассказы о любви, легенды о богах и сотворении мира, религиозно-философские разделы представляют собой обширные отступления от главной темы.

В «Шахнамэ» повествование ведется в иной «хронологической» последовательности; оно начинается от правления на земле первого царя, далее рассказывается о жизни многих правителей и героев, их подвигах и трагической судьбе. От легендарных мотивов Фирдоуси переходит затем к описанию исторических персонажей и политических событий эпохи Сасанидов (III–VII вв. н. э.). В эпическом же цикле центральное место занимает изложение длительной борьбы между правителями Ирана и соседнего Турана (по традиции они являлись кровными родственниками, потомками эпического героя Феридуна).

 

Гибель в снегах славных витязей — спутников Кей-Хосрова. Миниатюра к «Шахнамэ»

 

Ученые уже давно обратили внимание на совпадение ряда существенных деталей в сюжетах «Махабхараты» и «Шахнамэ». Эти соответствия касаются судьбы основных персонажей и расположенных в одинаковой последовательности характерных событий, что указывает на единую сюжетную основу главного ядра индийской и иранской эпопей. Исходя из этого, некоторые ученые (например, французский иранист Ж. Дармстетер) приходили к выводу о заимствовании авторами «Махабхараты» сюжета из иранского эпоса. С этой точки зрения нельзя согласиться: она противоречит всем данным о развитии эпической традиции Индии. Шведский ученый С. Викандер доказал, что эти общие черты восходят к единому индоиранскому эпическому наследию. Для нашей темы особый интерес представляет рассказ о судьбе главных героев обеих эпопей — старшего из Пандавов, царя Юдхиштхиры и царя иранцев Кей-Хосрова.

Кровопролитная война между Пандавами и Кауравами закончилась победой Пандавов, но она привела к истреблению целых племен, гибели многих героев. Все опустело кругом, тихо струилась могучая Ганга, «но вид тех великих вод безрадостным был, унылым». Пришло время горестных сомнений, глубоких разочарований в плодах бесцельной вражды. «Томимый кручиной», праведный царь Юдхиштхира скорбел о погибших. Он решил отречься от престола, передал трон другому правителю «и странствие стал обдумывать свое, своих братьев». «Драгоценности сбросил в доме, запястья, оделся в рогожу. Бхима, Арджуна, Близнецы (Накула и Сахадева), преславная Драупади — все также надели рогожи… и тронулись в дорогу». Путь странников лежал на север…

Долгие годы шла война «иранцев» и «туранцев», много славных витязей она унесла. Одержали верх иранцы. Но победа не принесла радости Кей-Хосрову:

 

И стал размышлять повелитель владык

Над тем, что свершилось, чего он достиг:

«…и горные все и степные края,

Над сушей и водами властвую я…

…Но страхом невольным душа смущена…»

И царские знаки у всех на виду

Он сбросил, рыдая, и скрылся в саду.

 

Несмотря на уговоры придворных, Кей-Хосров тверд в своем решении:

 

Державным трудам и заботам конец —

Престол покидаю, слагаю венец.

 

Он двинулся в дальний путь к подножиям высоких гор. Долго за ним следовали вельможи, войско, народ. Наконец Кей-Хосров приказал сопровождавшим вернуться назад:

 

Пустынный мучительный путь впереди,

Ни трав, ни воды, сколько вдаль ни гляди.

С песками такими дано совладать

Лишь тем, кого божья ведет благодать.

 

С повелителем иранцев, как и с Юдхиштхирой, осталось лишь пять его спутников. Это были сподвижники Кей-Хосрова, славные герои Фериборз, Гив, Бижен, Гостехем, Тус. «Шли вслед неотступно весь день и всю ночь». В горной местности сделали они привал, а

 

Когда пробудились при свете зари,

Царя не увидели богатыри,

Пустились на поиски, долго в песках

Блуждали, все ждали — появится шах;

Но тщетно — исчез Кей-Хосров без следа…

Всю ночь исходив и царя не сыскав,

Сгорая от жажды, вернулись они…

Вдруг мраком покрылась небес синева,

И вихрь заревел с дикой яростью льва.

Снег пал пеленою, уж скрылись под ней

И копья взнесенные богатырей.

Наружу пробиться пытались они,

Но тщетно под снегом метались они.

Простершись недвижно, оставшись без сил,

И с милой душою их бог разлучил.

И только воронка над каждым бойцом

Осталась как память о бедствии том.

 

Остался один Юдхиштхира, погибли все его спутники. Иллюстрация к изданию «Махабхараты»

 

…Страшные трудности и испытания выпали и на долю Юдхиштхиры и его пяти спутников. Двигаясь на север, прошли они горные массивы и, наконец, увидели впереди песчаное море и «лучшую из вершин — великую гору Меру». Они направились к этой горе, но вскоре силы оставили Драупади. Даже не взглянул на нее Юдхиштхира, лучший из Бхаратов, и продолжал безмолвно свой путь. Затем один за другим пали на землю мужественные, сильные витязи, праведники и мудрецы. Наконец, свалился «тигр-человек» — могучий Бхима.

Один остался Юдхиштхира, «ушел, не взглянув, палимый горем». И тут предстал перед ним бог Индра, он вознес героя в горную обитель, в царство блаженства, туда, где «боги, гандхарвы, Адитьи, апсары… тебя, Юдхиштхира, поджидают в блистающих одеждах», туда, где «туры-люди, богатыри, отрешенные от гнева, пребывают». Так рассказывают последние книги «Махабхараты» — «Великий исход» и «Вознесение на небо».

Иранская традиция также содержит указание на чудесное вознесение Кей-Хосрова на небо. Согласно «Шахнамэ», ему предвещали еще живым попасть в райскую обитель. Веря в это, он и направился к великим горам; его «проводником» был Соруш, соответствующий авестийскому богу Сраоша, который, по зороастрийским верованиям, обитал на горах Харайти.

Итак, упомянутые соответствия и в деталях, и в главной сюжетной линии индийских и иранских сказаний свидетельствуют, что в своей основе обе эпические традиции восходят к общеарийскому периоду. Можно сделать и другой важный вывод: уже в эпоху индоиранского единства певцы арийского эпоса «знали» о великих северных горах, которые представлялись недосягаемыми для смертных; даже прославленные и самые могучие герои гибли у подножий этих гор при попытке пойти дальше. И лишь некоторые из них, как повествуют сказания о судьбе Юдхиштхиры и Кей-Хосрова, могли — не обычным путем, а с божественной помощью — совершить этот запретный «путь». Там, согласно индийскому эпосу, им открывалась страна богов и вечного счастья.

 

«БЛАЖЕННАЯ ОБИТЕЛЬ» В ИРАНСКОЙ МИФОЛОГИИ

 

«На светящейся Высокой Харе нет ни ночи, ни тьмы, ни холодного ветра, ни знойного, ни губительных болезней, ни созданной дайвами[11] скверны, и не поднимается туман от Высокой Хары» — так рассказывается в авестийских гимнах богам Митре и Рашну, так рисует великие горы иранская традиция. В этой сказочной обители, где находятся дворцы богов, куда прибывают небожители и величайшие из героев, на поднебесной высоте живут чудесные птицы и растут священные растения. Как и в стране счастья у Меру, здесь также нет ни болезней, ни холодных и знойных ветров, ни туманов. Как и Меру, вечно сияет Высокая Хара.

По представлениям авторов индийского эпоса, именно в областях у Меру полгода продолжается день, а полгода — ночь. Вместе с тем Меру рисуется как обитель постоянного света (то же самое «наблюдалось» и у Рипейских гор, но и там шестимесячный день сменялся такой же длинной ночью). Авторы индийских сказаний, быть может имея в виду как раз это «противоречие», утверждали, что на самой Меру всегда светло из-за исходящего от нее постоянного сияния, «из-за собственной огненной силы самой превосходнейшей горы». Не связана ли с подобными представлениями и иранская традиция, в которой Хара описывается как сияющая и светящаяся?

В индийском эпосе говорится, что у Меру находится Великий океан (о нем упоминалось и в рассказах о Рипейских горах). Сходные сообщения сохранила и авестийская традиция: у подножий Высокой Хары лежит огромное водное пространство — «море» («зрайа») по имени Воурукаша, т. е. «имеющее широкие заливы». Оно больше всех вод мира, «могучее, прекрасных очертаний, глубокое, с далеко простирающимися водами»; волнуются его берега и вздымается море Воурукаша от стремительно несущихся в него вод могучего потока Ардви, ниспадающих с великих золотых вершин Хары. Посреди «моря» Воурукаша — чудесный остров, где живут священные животные и растут необыкновенно удивительные растения (такие же, как и на вершинах Хары), с великих гор слетают на остров чудесные птицы.

Из отрывочных сведений древнеиранской религиозной традиции неизвестно, были ли на этом острове священные жители (индийский эпос рассказывал о божественных обитателях Белого острова на Северном океане). Но с Харой, как и с Меру, определенно связывалось понятие о райской обители. Вход в нее лежал у склонов Высокой Хары, и добраться в «обитель Вознаграждения» удавалось лишь душам подлинных праведников. Судьями умерших, определявшими их дальнейшую судьбу, были Митра, Сраоша и Рашну — боги, обитавшие на Высокой Харе.

На Харе, как и на Меру, помещали благую страну небожителей. Туда могли попасть живыми лишь самые выдающиеся и справедливые герои. Лишь с помощью божественной силы достигали Меру земные герои индийского эпоса. На этом, однако, не завершаются индоиранские совпадения о «стране блаженных».

В иранской, как и в индийской, традиции сохранились рассказы об особом «блаженном народе». Древним иранцам были известны предания о его происхождении и о происхождении страны, где он обитал.

Давным-давно это было — на заре легендарной истории человечества, когда всей землей правили праведные повелители из династии первоцарей Парадата.[12] К ним принадлежал и Йима, сын солнечного героя, подобный солнцу, разделявший с ним его постоянное прозвище «хшайта» — «сияющий», «властвующий».

 

Священная птица и богиня плодородия. Серебряная чаша. Иран. VI–VII вв. н. э.

 

Когда Йима приносил жертвы на высочайшей вершине Хары Березайти — золотой Хукайрье, он просил богов не только о высшей власти над всеми странами, людьми и богами — дайвами, но и о счастливой жизни для людей. Йима молил о том, чтобы не было в его царстве «ни холода, ни зноя», «ни жаркого ветра, ни холодного», «ни холода, ни жажды», чтобы не иссякала пища, не умирали растения и люди, чтобы не было «ни старости, ни смерти», чтобы всегда «пятнадцатилетними по облику ходили отец и сын, каждый из обоих», чтобы не было «созданной дайвами зависти».

Тысячу лет правил на земле блистающий Йима. Незадолго перед смертью по повелению и с помощью бога-творца Ахурамазды создал Йима прекрасную обитель, «огороженную» от остального мира. Находилась она недалеко от Высокой Хары и «моря» Воурукаша. Прекрасную жизнь ведут там люди, там «много собак и птиц и прекрасных пламенеющих огней», там текут чистые воды и произрастают золотистые луга. Там «мужчины и женщины самые лучшие и прекраснейшие… животные самые большие и прекраснейшие… растения самые высокие и самые благоухающие…».

У жителей «благой обители» не бывает ни телесных уродств, ни безумия и проказы, ни иных болезней, которые наслал на людей глава злых богов Анхра-Майнью. Особый срок жизни определен обитателям этой страны. «И живут эти люди прекраснейшей жизнью» — так заканчивается рассказ о «блаженной обители» во второй главе «Видевдата», единственной целиком сохранившейся (из двадцати одной) книги старой «Авесты».

Сведения дошедших авестийских текстов о конкретной «географии» стран у Высокой Хары крайне скудны. Древние иранцы считали, что эти горы находились на севере и протянулись по всей земле, с востока на запад. Вместе с тем Высокая Хара и «море» Воурукаша «располагались» далеко от областей, действительно известных авторам авестийских гимнов, и даже далеко за пределами всех семи частей мира, на которые, согласно традиции, делилась обитаемая земля. Примечательно, что авестийские тексты упоминают о Большой Медведице, стоящей над Харой и «морем» Воурукаша (так и над великой северной горой Меру восходят «Семеро Риши» — Большая Медведица).

 

Грифы, нападающие на горного козла. Серебряный сосуд из скифского кургана в Крыму. IV в. до н. э.

 

С Высокой Хары берут начало многие земные реки, и в том числе великая Раха — полумифическая река, о местонахождении которой составители гимнов «Авесты» уже не имели реального представления. Но они передавали традицию о суровых зимах у ее истоков.

Судя по поэме Фирдоуси, следовавшего древней традиции иранского эпоса, некогда у иранцев бытовало представление о недоступности великих северных гор и о снежной преграде на подступах к ним. О том же говорят и более древние свидетельства «Авесты»: именно в той стране, где Йима создал обитель «блаженного народа», властвует «суровая, гибельная зимняя стужа», а от высочайших гор Хары идут облака снега, несущие зло и гибель людям и всему живому. В той же стране, как повествует другой текст «Авесты», господствует зима, там десять зимних месяцев и лишь два летних, но также «холодных для воды, холодных для земли, холодных для растений». «Эта страна — сердце зимы». Но в той же суровой стране — священная обитель, где постоянно текут прекрасные воды, цветут вечнозеленые луга и благоухают высокие растения. И наконец, еще одно интереснейшее свидетельство — удивительная параллель индийской традиции: в «блаженной обители» люди лишь раз в год видят «заходящее и восходящее» солнце, и у них «один день — это то, что является годом». По существу здесь прямое соответствие сообщениям индийских источников: «Законов Ману» («у богов день и ночь — год, разделенный надвое: день — период движения солнца к северу, ночь — период движения к югу»), «Махабхараты» (для героев на Меру «были день и ночь равны году») и еще более ранней «Тайтирии Брахманы» («одни сутки богов являются годом»).

В несколько иной форме те же представления о «полярных» дне и ночи выражены в рассказах античных авторов о «стране блаженных» за Скифией: за далекими северными горами живут «люди, которые спят по шесть месяцев» (Геродот), «они по утрам сеют, в полдень жнут, вечером собирают древесные плоды» (Плиний).

 

ЭПОС СКИФОВ И АНТИЧНАЯ ЛИТЕРАТУРА

 

Таким образом, существовавшие и в древнем Иране, и в древней Индии представления о достигающих неба великих северных горах, вокруг которых вращаются светила, не могли быть заимствованы из античного мира. В этих странах они бытовали гораздо раньше того времени, когда возможно говорить о каком-либо влиянии античной традиции. Более того, не только представления о великих северных горах, но и весь цикл связанных с ними сюжетов (непреодолимые препятствия на пути к ним, океан у гор, «страна блаженных», «полярные» явления) определенно принадлежат к наследию общеарийской эпохи, т. е. восходят к единой мифологической и — шире — культурной традиции, которая существовала у предков индийцев и иранцев в период их совместного обитания.

 

Гриф нападает на горного барана. Войлок. Пазырыкские курганы

 

Вместе с тем подобные представления, известные по религиозным и эпическим сочинениям Индии и Ирана, аналогичны соответствующим сообщениям античной литературы и должны рассматриваться как генетически связанные с ними. Отсюда вполне закономерен вывод: сведения античных источников о далеком Севере за Скифией в своей основе восходят к скифской традиции, традиции, которая в свою очередь принадлежит к общеарийскому культурному кругу. Это заключение подтверждается и анализом данных о северных странах за Скифией, историей возникновения и бытования в античной литературе сюжетов, связанных с рассматриваемым «северным циклом».

Представления о великих горах на севере Европы возникли у греков не под влиянием географических идей древних египтян, а основаны на сведениях, полученных из скифского мира. Эти горы упоминаются в греческой литературе с VII в. до н. э., но лишь у тех авторов (Алкман, Аристей и др.), которые уже располагали информацией из Скифии, в том числе сведениями о таких народах, как аргиппеи и исседоны (за ними и помещали северные горы). Сообщения об этих народах у авторов VII–V вв. до н. э. восходят к различным рассказам путешественников и скифских торговцев, на что указывают и разные формы названий исседонов (эсседоны, исседы) и аргиппеев (оргемпеи и др.), засвидетельствованные в греческих источниках того времени.

О великих горах на севере упоминалось во всех версиях скифских рассказов и восходящих к ним описаний античных авторов. Обычно они именуются Рипами, Рипейскими. Лишь Геродот не упоминает это название, но и он, ссылаясь на рассказы скифов и аргиппеев, сообщает, что к северу от последних находятся «высокие недоступные горы, через которые никто не переходит»; Геродот помещает их в широтном направлении. В этой характеристике легко заметить уже знакомые черты как Рипейских гор, так и мифических северных гор эпоса древнего Ирана и Индии.

На подступах к северным горам античные авторы, писавшие о Скифии, помещали аримаспов, грифов и другие фантастические существа. Такие сведения эллины определенно заимствовали из скифского мира. Геродот прямо заявляет, что об одноглазых аримаспах и стерегущих золото грифах рассказывают сами скифы. Образ грифов был очень популярен в скифском искусстве, хотя по своей иконографии и стилистической интерпретации он обнаруживает много общего с сюжетами искусства Передней Азии и Греции; там представления о подобных фантастических существах бытовали ранее, еще в доскифский период. В формировании образа грифа слились воедино черты мифических и реальных животных (в частности, орла и льва).

Эти же черты обычно придаются грифам, изображаемым на художественных изделиях скифского мира. Сходным образом описываются и в античной литературе стерегущие золото грифы скифской традиции. Многие писатели вслед за Аристеем рисуют грифов как «зверей, похожих на львов, но с крыльями и орлиным клювом». Иногда встречается и иное описание грифов: у Эсхила, например, они названы «нелающими псами». Ученые справедливо полагают, что в скифском эпосе образ грифов первоначально был связан не со львом, а с чудовищами, вероятно, крылатыми и когтистыми существами, охранявшими мифическое золото.

Представления об одноглазых людях и крылатых чудовищах засвидетельствованы в фольклоре народов Северо-Восточной Европы и Сибири, что намечает и другое направление культурных связей скифского мира с народами лесостепной и лесной зоны. Изучение этих контактов дало ученым важные данные для доказательства происхождения из скифского мира многих сюжетов «северного цикла» античной литературы. Так, образ страшных, смертоносных, живущих во тьме дев, которые умели летать и были подобны лебедям, известен по фольклорной традиции ряда народов Севера. В скифском эпосе девы-лебеди «жили» в стране мрака у северных гор, вблизи грифов и аримаспов. Познакомившись со скифской традицией, эллины отождествили их с привычными для греческой мифологии образами ужасных крылатых существ — дев (горгон и грай).

Согласно мифическим воззрениям греков, смертоносные дочери Форкия обитали в стране богини Ночи, далеко на западе, за песками Северной Африки и столпами Атланта. Именно там, по древним легендам, Персей отсек голову Медузе Горгоне. Но у Эсхила форкиды и Горгоны помещены в совершенно ином месте — далеко на севере или северо-востоке, рядом с грифами и аримаспами. А если верить Пиндару, Персей убил Горгону у страны гипербореев, т. е. на далеком севере. По рассказу Пиндара, Персею будто бы довелось побывать и у самых гипербореев (этот сюжет также отсутствовал в ранних вариантах сказания о Персее).

Нововведения, очевидно, были связаны с тем, что уже до Пиндара и Эсхила эллинский мир познакомился со сходными образами скифского эпоса. Более того, скифские сюжеты оказали влияние и на описание облика персонажей греческих мифов. Не случайно Эсхил наделяет страшных «старух» — форкид прозвищем «лебедеподобные», эпитетом, который мог быть заимствован из скифского фольклора; он не засвидетельствован в греческой традиции о форкидах.

Показательны и новые черты, дополнившие первоначальный образ Северного ветра — титана Борея. В античных сообщениях о заскифских областях рассказывается о Борее, который дует с Рипейских гор, принося леденящий холод; могучий ветер охватывает своим неистовым дыханием путника, способен закружить и унести его; жилище Борея находится в пещере у северных гор. В древнейших греческих сказаниях подобных представлений не существовало. Согласно «Одиссее», все ветры имели обиталище на острове их повелителя Эола.

Позднее в рассказах некоторых античных писателей обиталищем Северного ветра уже служит особая пещера. Это представление было, очевидно, воспринято из мифологии скифского мира. По сообщению Плиния, пещера Северного ветра лежит в местности поблизости от аримаспов. Мифический образ холодного ветра, живущего в горных пещерах, широко распространен у жителей северных областей от Финляндии до Сибири. У народов Зауралья существовало поверие о старике — Северном ветре, дующем с огромной силой и охватывающем людей ледяным дыханием.

Подобные представления проникли в греческую литературу и обогатили античный миф о титане Борее. Отдельные детали «скифского» происхождения свободно вплетались в древние сюжеты эллинской мифологии. Софокл в трагедии «Антигона» излагает историю о несчастной дочери Борея, которая из мести неверному супругу ослепила своих сыновей:

 

А была она из древнейшей семьи…

В отдаленных пещерах возлелеяна сонмом отеческих бурь,

Порождение бога, дочь Борея, что резвых быстрее коней.

 

Имеются и многие другие примеры, свидетельствующие о знакомстве античной традиции с сюжетами скифского эпоса. В целом влияние скифской культуры на эллинский мир было весьма заметным. Греческие и римские поэты нередко обращались к скифским мотивам, их привлекали история, обычаи, нравы, традиции скифов, герои скифских преданий: «прародительница» скифов — змееногая богиня земли, эпический царь Колаксай, царицы-воительницы скифо-сарматских племен и др. Очень популярен в античной литературе был образ скифа Анахарсиса. Уже Геродот рассказывает различные истории об этом скифе царского рода, который объездил много стран, в том числе Элладу. Позднее эллины причислили его к семи из величайших мудрецов мира. Так в античную культуру проникли многие мотивы скифского эпоса. Вместе с реальными фактами, описанием действительно существовавших народов греки получали и фольклорные сюжеты скифов и их соседей.

Довольно широко представлен в античной литературе о Скифии и интересующий нас «северный цикл». Его мотивы нередко приобретали в античной традиции иное толкование, осмысливались под влиянием традиционных эллинских представлений, увязывались с хорошо известными образами, но во многом сохраняли первоначальную основу. Если, например, аримаспы вошли в античную литературу под своим скифским названием, то другие мифические существа часто выступали в ней под именами персонажей, с которыми отождествили их греки (Борей, форкиды и горгоны). Так случилось и с «блаженными» скифской традиции. У античных авторов они стали именоваться «гипербореями» — священный народ в эллинской мифологии, связанный с культом Аполлона в Дельфах и на острове Делос. Трудно сказать, где греки помещали в то время этот народ, но уже с VII в. до н. э. существовала традиция о том, что гипербореи обитают далеко к северу от Скифии, за Рипейскими горами. Эта традиция была представлена, в частности, у Аристея; как полагают некоторые исследователи, она ведет свое начало именно от него.

В греческие представления о гипербореях вливались новые черты, заимствованные из мифологии и эпоса скифов и их соседей. Сведения обоих источников (греческих доскифских и полученных из Скифии) тесно переплелись друг с другом, и не всегда легко определить происхождение тех или иных деталей в описании гипербореев. Но бесспорно, что «скифский вклад» был весьма значителен. Даже в одах Пиндара, повествование которого о гипербореях, быть может, в наибольшей степени проникнуто эллинским колоритом, явно отражены различные представления, основанные на сведениях из Скифии.

 

Фрагмент серебряного зеркала нач. VI в. до н. э. из Келермесского кургана в Прикубанье. Существует предположение, что тут представлена сцена борьбы аримаспов с грифом

 

В античном мире самой авторитетной считали традицию о гипербореях, возводимую к Аристею. Предполагалось, что именно он обладал наиболее подробными и достоверными сведениями об этом народе. Данная традиция, по которой гипербореи обитали к северу от великих гор, за Скифией, за аргиппеями и исседонами, рядом с аримаспами и т. д., основывалась на рассказах, бытовавших у племен скифского мира, и в частности у исседонов.

Геродот и к таким рассказам подходил с большой осторожностью. О гипербореях за Скифией он говорит лишь со ссылкой на Аристея. Но и сам Геродот включил в свой труд сведения — из числа полученных им в Скифии — об особом народе, якобы жившем далеко к северу от аргиппеев, за высокими недоступными горами, хотя одновременно и замечал: «Я совсем этому не верю». Конечно, Геродот имел все основания подвергать сомнению достоверность подобных рассказов, но бесспорен сам факт бытования в Скифии легенд о чудесном народе за далекими северными горами. Название же «гипербореи» в Скифии Геродот, естественно, не мог слышать, т. к. оно принадлежало собственно греческой традиции и было только перенесено на «блаженных» скифской мифологии.

 

Ритуальный головной убор из погребения в кургане Большая Близница на Таманском полуострове. IV в. до н. э.

 

В сюжетах античной традиции о гипербореях можно выделить некоторые моменты, определенно связанные с представлениями, бытовавшими в скифском мире. Это прежде всего сама локализация гипербореев. Аристей, Дамаст и другие греческие авторы помещали их в области между северными горами и северным морем. Такое представление первоначально было чуждо грекам того времени и, безусловно, заимствовано ими из скифской среды. Обращает на себя внимание и тот факт, что у античных авторов Рипейские горы располагаются под созвездием Большой Медведицы, которая связывается также и со страной гипербореев. Так, римский поэт Лукан (начало I в. н. э.) в одной из своих поэм упоминал о «ледяной повозке Гиперборейской Медведицы».

Негреческие черты в цикле о гипербореях отчетливо выявляются в описаниях «полярных» явлений в их стране. Безусловно, правы те исследователи, которые полагают, что эти сведения входили уже в древнейшую греческую традицию о заскифских гипербореях. Повествования о «полярных» явлениях составляют неотъемлемую часть общих описаний страны гипербореев в античных источниках и тесно переплетаются со столь характерными образами и сюжетами, как Пероносная — снежная страна, пещера Борея, аримаспы, Рипейские горы и расположенное за ними северное море. И наконец, у Геродота отражена самостоятельная традиция о том, что в стране за высокими неприступными горами ночь продолжается шесть месяцев.

Таким образом, из скифского мира в греческую литературу, хотя и в легендарной форме, проникли сведения о «полярных» явлениях в далеких заскифских областях. Они основывались на конкретных сведениях, попадавших в степные районы Юго-Восточной Европы, очевидно, из более северных областей. Так, эллины уже в VII–V вв. до н. э. услышали об удивительных для них феноменах, которые затем подвергались научному осмыслению античными учеными, получая разные объяснения.

 

Фрагменты изображений на головном уборе. Большая Близница

 

«Скифский источник» можно рассматривать как первый этап в истории античных представлений о дальнем севере. К подобным сведениям о северных странах позднее добавились новые, также основанные на конкретной информации, но идущей уже не из скифского мира, а из северо-западных районов Европы. Во второй половине IV в. до н. э. уроженец греческой колонии Массалии (современный Марсель) Пифей совершил путешествие в Страну олова (Британию) и оттуда к земле Туле. Она отождествляется современными учеными с одним из островов к северу от Шотландии, с Исландией или частью Норвегии.

 

Фрагменты изображений на головном уборе. Большая Близница

 

Пифей оставил описание своего путешествия, но от его труда сохранились лишь незначительные фрагменты. Записки Пифея были использованы античными астрономами (в частности, греческим ученым I в. до н. э. Гемином в его сочинении «Введение в явления природы»). Сведения Пифея часто вызывали недоверие у древних авторов. И лишь много позднее европейским ученым стало ясно, что его данные вполне достоверны. Судя по дошедшим фрагментам, Пифей сообщал о том, что на Туле «ночь была очень короткой и продолжалась в некоторых местах два, в других — три часа, так что через очень короткое время после захода солнце снова поднималось». В I в. н. э. Плиний писал о земле Туле: «Там летом нет ночей, но очень мало дневного света в зимнее время. Некоторые думают, что это продолжается без перерыва шесть месяцев подряд». Здесь, как и в некоторых других отрывках сочинения Плиния, соединены вместе свидетельство Пифея и более ранняя традиция о северных заскифских областях.

Так в течение многих столетий при описании северных стран обращались к традиции, восходящей к VII–V вв. до н. э. и основанной на сведениях из скифского мира того времени.

 

Фрагменты изображений на головном уборе. Большая Близница