Глава 7. Судебные прецеденты

 

1. Сила мнения судей, влияние которого ясно заметно в действии обычая и законодательных норм, проявляется, как независимый источник права в тех случаях, когда возникшие в практике вопросы совершенно не затронуты существующим законодательством. В странах, где преобладает законное и кодифицированное право, такие вопросы возникают благодаря пробелам в законодательных актах и статьях кодекса. Есть, однако, страны, где законодательные акты охватывают лишь часть юридических вопросов и где в большинстве случаев в судебном разбирательстве руководствуются решениями судов, основанными на мотивированном мнении судей. Излишне напоминать читателю, что англо-американское общее право является по преимуществу правом, выработанным судьями. Подобное право можно также назвать казуальным правом, ибо оно формулируется не в виде общих, относящихся к будущему постановлений, а в виде решений, вызываемых тем или другим отдельным делом. Такой процесс формулирования норм влечет за собой несколько характерных последствий.

Прежде всего нельзя провести никакого строгого различия между этим "общим правом" и обычным правом. В историческом смысле первое является нормальным и обычным правом королевства, между тем как сфера действия обычая в собственном смысле ограничивается в большей или меньшей степени местными и народными судами. Наследование по так наз. праву гавелькинда (Gavelkind) - т.е. распределение земельного наследства поровну между сыновьями, - являлось обычаем Кента и некоторых других местностей; напротив, право первородства и совместное наследование дочерей в качестве сонаследниц признавалось общим правом Англии по отношению к "военным" (рыцарским) имениям. Однако этот последний обычай стал частью общего права только потому, что он был формулирован и одобрен судами королевства: никто не мог бы сказать, когда именно и кем он был установлен впервые. Полагали, что он образовался из обычной практики по отношению к "военным ленам"; в большей или меньшей степени им пользовались во всех феодальных судах; но действительная формулировка его, как правовой нормы, была делом королевских судей. Таким же образом, возникновение многих принципов общего права объясняется средневековыми обычаями.

Но если происхождение этих норм иногда скрывается в сумерках феодальных и англосаксонских учреждений, то в других случаях принципы общего права были самостоятельно выдвинуты, по тем или другим важным случаям, судьями одного из высших судов на основе общих представлений о справедливости или какой-либо доктрины, подсказанной, быть может, иностранной наукой. Так, например, первоначально не имелось никаких судебных средств для охраны арендатора от изгоняющего его с арендованной земли лендлорда; но около 1235 года суд Королевской Скамьи*(186) по инициативе Вильяма Рели, начал удовлетворять иски, предъявляемые арендаторами, снявшими землю на определенный срок, против земельных собственников, которые изгнали их с земли до истечения срока. Брактон в его знаменитом трактате о законах Англии был совершенно прав, когда он сравнивал это новое разветвление созданного судьями права с великой реформой Генриха II, дававшей землевладельцу судебную защиту против лишения владения. Очевидно, что доктрина Рели не руководствовалась прецедентами, а была подсказана справедливостью, а также, может быть, и изучением римского права.

Зачатки общего права неизбежно приходится отнести к тем судебным решениям, в которых мнение судей не было еще связано авторитетом предыдущих решений. Годичные книги (Year Books) убедительно доказывают, что на ранних стадиях юридической эволюции права юридические принципы провозглашались и развивались с большой независимостью и что имелось немало противоречий во взглядах, высказываемых судьями по разным случаям. Например, в пятнадцатом столетии судейские авторитеты долгое время колебались, прежде чем был раз навсегда установлен тот принцип, по которому обещающее исполнить определенные акты лицо, - если обещание это дано ввиду вытекающих для него выгод, или влечет за собой ущерб для того, которому оно было дано, - обязано к возмещению убытков не только в случае дурного исполнения обещанного, но и в случае полного неисполнения.

Однако постепенно искание прецедентов приобретает большую важность. При отсутствии закона суд, рассматривающий спор, осведомляется, не решались ли раньше подобные же дела и каково было вынесенное по поводу них решение. Если ранее имелись дела, в точности соответствующие данному, то в последующих случаях задача судей будет не трудна. Они обыкновенно ссылаются на предшествующее решение и выносят свое собственное по его образцу. Иногда они даже обязаны так поступать. В частности, в Англии известная иерархия судебных учреждений делает невозможным для низшего суда отклоняться от пути, указанного решением суда высшей инстанции. Суд графства обязан принимать, как действующее право, решение Высшего суда; Высший суд обязан следовать решениям апелляционного суда, а апелляционный суд не может вступать в противоречие с решением палаты лордов, являющейся высшей судебной властью в королевстве. И, наконец, палата лордов не может выносить постановлений, противоречащих ее собственным прежним решениям. Когда суды стоят на одной и той же ступени иерархии или когда преценденты приходится извлекать из практики низшего суда, то они не являются абсолютно обязательными, хотя обычно к ним относятся с уважением.

Могут возникнуть обстоятельства, при которых необходимо ограничить или даже отменить предыдущую практику. Следующий случай дает пример этому и показывает, насколько радикально может иногда быть отброшено решение авторитетного суда. В деле по обвинению Росселя*(187) обвиняемый в интересах своего предприятия устроил несколько каменноугольных складов в русле реки Тайн, и возник вопрос, являлись ли они препятствием для навигации. Судья Бели в резюме высказал взгляд, что постройка складов не только доставила частные выгоды обвиняемому при ведении его предприятия, но что она была общеполезной (public benefit), ибо при помощи этих сооружений можно доставлять уголь на рынок по более низким ценам и лучшего качества, чем раньше. По мнению ученого судьи, эта так называемая общественная польза перевешивает и незначительные неудобства, которые могли возникнуть для публики вследствие некоторого затруднения речного сообщения. Этот взгляд впоследствии был поддержан судом, состоявшим из судьи, руководившего разбирательством по существу (судья Бели), судьи Гольройда и лорда - главного судьи Гентердена. В 1873 году подобные же обстоятельства имелись в деле Генерального Атторнея против Терри*(188): ответчик загородил часть реки Стоур и намеревался построить там помост, который, как указывалось, мешал бы навигации. Поверенный ответчика сослался на дело Росселя; он допускал, что навигация была бы немного затруднена, но настаивал на том, что это неудобство перевешивается "общественной пользой" для торговли. Однако суд отказался следовать по стопам предыдущего решения. Сэр Джордж Джесель, председатель апелляционного суда (Master of the Rolls)*(189), высказал мнение, что в подобных случаях под "публикой" нужно подразумевать не публику вообще, а публику (т.е. большинство отдельных лиц) определенного места. Поощрение торговой деятельности того или другого лица только с большими натяжками может быть названо "выгодой для публики". Относительно дела Росселя он сделал следующее категорическое заявление: "Я должен сказать, что, по моему мнению, решение по делу Росселя не соответствует действующему праву; следует высказать это наияснейшим образом, ибо нежелательно, чтобы продолжали ссылаться на решения, принципы которых были на деле отменены, хотя судьи и не говорили прямо об их отмене".

Иногда бывает, что в силу довольно мало понятных причин какой-либо суд устанавливает более или менее нерациональную доктрину, которая и является обязательным авторитетом для низших судов до тех пор, пока какое-либо высшее судебное место не выскажется окончательно против нее. Один из наиболее интересных примеров этого рода заключается в так называемой "доктрине отождествления" ("Doctrine of Identification"). Считалось, что если кто-либо едет в экипаже и благодаря неосторожности другого лица произошло несчастье, повлекшее за собой увечье для пассажира, и если при этом лицо, правившее экипажем, в котором находился потерпевший пассажир, со своей стороны тоже проявило при этом неосторожность, то пассажир настолько "отождествляется" с возницей, что не может требовать убытков с другого проявившего небрежность лица. Главным авторитетом для этой доктрины было решение по делу Торогуд против Браяна*(190). В этом деле вдовой убитого был предъявлен иск на основании акта лорда Кемпбеля: ее супруг ехал в омнибусе и, когда он спускался, он был сбит с ног и раздавлен другим омнибусом. Было доказано, что были виновны оба кучера, и вдове было отказано в ее иске, на том основании (высказанном судей Молем), что "покойный должен быть отожествлен с кучером того омнибуса, пассажиром которого он добровольно стал, и что, следовательно, небрежность кучера была в то же время небрежностью покойного". Ясно без особенных размышлений, что эта доктрина противоречит и справедливости и здравому смыслу; она часто подвергалась критике судей. И все же она оставалась обязательной для низших судов, пока, наконец, апелляционный суд не отменил ее категорически в 1887 г. в своем решении по так называемому делу "Бернины". Мнение суда было выражено лордом-судьей Лопсом в следующих недвусмысленных словах: "эта теория... является, по моему мнению, ошибочной и фиктивной, противоречащей здравому закону и всем принципам справедливости".

Таким образом, предшествующее решение время от времени отменяется Высшими судами и судами одинаковой инстанции. Но в Англии это делается с величайшей осторожностью, ибо признается, что важно не только найти правильное решение юридических проблем, но и придерживаться раз принятых решений, чтобы не сбивать с толку публику и юристов. Высказано было даже изречение (правда, несколько преувеличенное), что в области права уверенность более важна, чем справедливость.

Можно, однако, добавить, что доктрина об обязательной силе прецедентов не является непременным следствием теории казуального права. Она не признается, например, ни в практике Тайного Совета в Англии, ни в практике Верховного суда Соединенных Штатов. Как мы уже видели, первое решение Верховного суда относительно акта о валюте впоследствии было отменено. И даже и в английском общем праве систематическое пользование прецедентами появилось сравнительно поздно, и до самого XIX столетия венец всей системы - однообразие палаты лордов - не был еще твердо установлен. Около 1850 года такие юридические авторитеты, как лорд Сент-Леонардс и лорд Кемпбель, придерживались на этот счет противоположных взглядов*(191). Первый в деле Брайта против Геттона*(192), сказал:

"Хотя, как всякий суд, вы связаны вашими собственными решениями в том смысле, что вы не можете отменить однажды принятого решения по каждому данному делу, однако никакая юридическая норма, изложенная вами, не связывает вас, если в каком-либо последующем случае вы найдете основание для отклонения от нее. Другими словами, этот суд, подобно всякому суду, обладает присущей ему властью поправить раз сделанную ошибку".

Этот взгляд оспаривался лордом Кемпбелем, который нередко развивал теорию, сделавшуюся в конце концов общепринятой по этому вопросу.

Как бы то ни было, только при такой системе обязательных прецедентов можно достичь на основе судебных решений того необходимого постоянства и уверенности, которые неразрывно связаны с самым понятием права.

2. Дела редко бывают в точности похожи друг на друга. Те или другие различия в обстоятельствах дела могут затруднить точное применение к нему существующего образца. Когда суд ссылается на прецедент, то обычно ему приходится доказывать, что, несмотря на незначительные различия, принцип, установленный в одном из прежних дел, может быть применен и к данному случаю. Иногда доказать это можно только при помощи довольно сложной аргументации. Такие примеры ясно подчеркивают тот факт, что существенным пунктом прецедента является не вынесенное решение, а принцип, на котором оно основано, или, выражаясь на языке юристов, его ratio decidendi. Этот принцип может быть прямо указан судом при решении дела, или же подлежит выяснению путем внимательного исследования судебного постановления. В том и другом случае он будет обладать авторитетом при рассмотрении последующих дел. Можно поэтому сказать, что судья, формулирующий при судебном споре принцип решения, - если только он не просто повторяет то, что было уже установлено ранее при подобном же деле одним из его предшественников, - формулирует норму права.

В английских и американских делах может возникнуть своеобразное затруднение из того обстоятельства, что решение формулируется каждым членом в отдельности, а не судом в его целом. Поэтому, хотя конкретный, подлежащий решению вопрос всегда решается в определенном смысле, принцип решения может быть различно выражен и даже различно понят отдельными членами суда. Возьмем пример из одного недавнего дела, стяжавшего себе всеобщую известность*(193). Осборн, член Соединенного Общества железнодорожных служащих, отказался делать взносы в политический фонд, собираемый этим трэд-юнионом, как и другими, и предназначенный для содержания рабочей партии в парламенте. Когда дело дошло до палаты лордов, то такие сборы трэд-юнионов на политические цели были объявлены незаконными. Основание для этого решения не было, однако, определенно формулировано судом, и при этом пять лордов, заседавших при разбирательстве дела, пришли к тому же конечному выводу, исходя из различных соображений. Двое судей, лорд Гальсбери и лорд Макнатен, очевидно обосновывали свое решение тем взглядом, что цели трэд-юниона ограничиваются тремя упомянутыми в ст. 16 акта о трэд-юнионах (Trade Unions Act 1876) и что политическое давление, оказываемое трэд-юнионом на членов парламента, не входит в эти задачи, а также не может быть рассматриваемо как попутная и подчиненная цель. С другой стороны, лорд Шоу и лорд Джемс Герфорд высказали мнение, что на вышеупомянутую статью нельзя смотреть как на исчерпывающее перечисление всех задач трэд-юниона. По их мнению, незаконность состояла в налагаемом на членов парламента обязательстве следовать определенной линии поведения, предписываемой рабочей партией. Лорд Аткинсон согласился по существу с лордом Гальсбури и с лордом Макнатеном. Если бы было необходимо суммировать соображения судей в одном решении, то оказалось бы большинство трех голосов против двух в пользу того принципа, что упомянутая деятельность находится вне полномочий трэд-юниона, определенных в акте 1876 года. Фактически решение суда не было сведено к такому единству принципа и в этом деле, как и во многих других, отдельным членам суда была предоставлена возможность придать общему решению различную окраску. Эта особенность английского права во многих случаях делает несколько затруднительным выяснение принципов решения, хотя, конечно, она не меняет по существу того процесса, в результате которого такие решения достигаются. Тем не менее иногда разногласия во мнениях между судьями приводят к ущербу для тяжущихся сторон и вносят в право неудобства и противоречия. Например, в деле Джоли против Кайна*(194) возник важный вопрос относительно пользования стародавними источниками света (ancient lights). В апелляционном суде решение было вынесено против апеллятора, причем, однако, лорд-судья Ромер остался при особом мнении. В палате лордов суд состоял только из четырех лордов: лорд-канцлер (лорд Лорберн) и лорд Джемс Герфорд высказались против апелляционной жалобы, а лорд Робертсон и лорд Аткинсон - за нее. В случаях такого разделения голосов поровну суд по установившейся практике отклоняет апелляционную жалобу (однако без возложения на апеллятора судебных издержек); поэтому апеллятор мог бы не без основания сказать, что он проиграл дело, вероятно, только потому, что суд палаты лордов случайно состоял из четного числа членов. Кроме того, при этих неудовлетворительных условиях было постановлено решение, которое, если опять возникнет тот же вопрос, будет трудно примирить с другим, весьма авторитетным решением по делу Колльза против универсального магазина английских и колониальных товаров*(195).

3. Принципы, формулированные в прецедентах, соответствуют в системе казуального права статьям закона. В обоих случаях стоящая перед судьями задача может быть сравнена с процессом логической дедукции, приводящим к так называемому силлогизму. Этот процесс мышления иллюстрируется известным примером: все люди смертны (большая посылка); Сократ человек (малая посылка); следовательно, Сократ смертен (заключение). В законном праве большая посылка силлогизма дается в статье закона, и задача состоит в формулировании малой посылки, из которой нужно вывести заключение, - т.е. в таком анализе данного дела, который бы позволил подвести его под действие большой посылки, содержащейся в статье. Процесс подведения малой посылки под большую, - иными словами, подведения обстоятельств данного дела под общее правило, - называется субсумированием.

Применение судами акта о вознаграждении рабочих за увечья дает много примеров этого процесса. Большая посылка - это то правило акта, согласно которому рабочие или их семьи должны получать вознаграждение за несчастные случаи, происходящие из их занятия и во время его. Бывает не всегда легко приспособить малую посылку к большой для того, чтобы прийти к заключению, что работодатель обязан к уплате вознаграждения.

Положим, например, что матрос, возвращаясь с берега на корабль, падает с корабельного трапа и тонет. Позволяют ли эти обстоятельства подвести данный случай под большую посылку вышеупомянутой нормы? В деле Мура против Манчестерской Пароходной Компании*(196) при рассмотрении его в палате лордов трое из судей придерживались того взгляда, что такое подведение возможно, "ибо опасность падения с лестницы, являющейся единственным доступом к кораблю, присуща службе моряка", и т.к. матрос, возвращающийся из отпуска на судно, делает это "в течение своего занятия". Однако двое авторитетных судей, лорд Макнатен и лорд Мерси, были иного мнения, так как они думали, что течение занятия было прервано, когда матрос пошел на берег "ради своих собственных целей".

Возьмем другой пример. В деле Низбет против Райна, на которое мы уже ссылались, было признано, что несчастный случай "произошел из занятия покойного во время его", ибо нападение убийцы является риском, связанным с обязанностями кассира, носящего при себе большие суммы денег. Интересный контраст представляет из себя другое дело более позднего происхождения. В деле Митчинсона против Дея*(197) ломовой извозчик, видя, что какой-то пьяный человек полез на его лошадь, предупредил его, что животное может его ударить. Тогда пьяный бросился на своего благожелателя и убил его. Суд нашел, что, хотя несчастье случилось во время занятия покойного, оно не вытекало из него, как в предыдущем случае, так как опасность нападения со стороны пьяного негодяя никоим образом не присуща ремеслу ломового извозчика. Интересно далее отметить, как пример силы судебного толкования, что истолкование понятия "несчастного случая" в деле Низбет против Райна в этом более позднем деле было принято как обязательное, и уже не подвергалось сомнению, что нападение и убийство суть "несчастный случай" в смысле этого закона. Таким образом, дело, в сущности, сводилось к вопросу субсумирования.

Вышеупомянутое дело показывает, каким образом суды подводят малую посылку того или другого дела под большую посылку, данную законом. Очень часто большая посылка, под которую приходится подвести обстоятельства дела, является нормой не закона, а общего права. Например, согласно норме общего права не может быть кражи диких животных (включая и диких птиц). Посмотрим, как применяется эта норма. В уголовном деле Кори*(198) обвиняемому инкриминировалась кража 80 ручных фазанов, которые были высижены обыкновенной курицей и которые, как выяснилось из свидетельских показаний, должны были быть отпущены на свободу по достижении соответствующего возраста. Не было никаких сомнений, что фазаны являются "дикими животными" и в их диком состоянии не могли бы быть объектами кражи. Вопрос, однако, заключался в том, можно ли по обстоятельствам данного дела считать "ручными" данных птиц, раз они находились под присмотром обвинителя. Барон Ченнель в своем резюме присяжным сказал: "С юридической точки зрения не подлежит никакому сомнению, что эти фазаны, высиженные курицами и воспитанные в курятнике, были ручными фазанами во время похищения, какова бы ни была их дальнейшая участь. А раз так, то в лице их обвинитель обладал такой собственностью, которая могла быть предметом кражи". Таким образом, судья подвел это дело под большую посылку общего права; следует заметить, что это применение большой посылки, сделанное в резюме одного судьи, было усвоено и судом высшей инстанции (Court of Crown Cases Reserved - судом для уголовных дел, переданных на особое рассмотрение), в более позднем и важном деле Шиккля*(199).

Таким образом, мы видим, что в практике казуального права судьям часто приходится подводить малую посылку дела под ту или иную точно определенную большую посылку, заключающуюся либо в законе, либо в общем праве. Иногда, впрочем, их задача более сложна. Прежде чем определить норму, применимую к данному делу, им еще приходится вскрыть самую эту большую посылку. Положим, например, на моей земле имеется большое скопление воды, которая в случае разлития, наверное, причинит ущерб другим. Если вода на самом деле разлилась и потерпевшие убыток лица предъявляют иск, то большая посылка не представляется или, скорее, не представлялась раньше вполне ясной. Вопрос заключается в том, подлежу ли я ответственности только в случае небрежности, вызвавшей утечку воды, или же, ввиду того, что я держу у себя на земле ради своих собственных целей опасный предмет, я должен нести за него ответственность, независимо от того, была ли вызвана утечка воды моей небрежностью, или нет. С этим именно вопросом встретился суд в знаменитом деле Райландса против Флетчера*(200). Фактическую сторону дела можно передать словами лорда Мультона в одном из недавних его решений*(201):

"Ответчики... построили на своей земле резервуар для скопления воды, приводящей в движение их мельницу. Под этой землей находились подземные ходы брошенных каменноугольных копей, существование которых не было известно никому. После того, как резервуар наполнился, вода просочилась через некоторые старые ходы к этим подземным галереям, и, прорвавшись через них, затопила угольную шахту истца. Ответчики не проявили небрежности ни в постройке резервуара, ни в пользовании им, и на этом основании, ссылаясь на отсутствие небрежности с их стороны, утверждали, что они не подлежат ответственности. С другой стороны, истец утверждал, что ответчики, проведя и собрав воду на своей земле ради своих собственных целей, были обязаны держать ее там, и что, если она утекла на прилегающие земли и причинила ущерб, то они должны отвечать за неисполнение этой своей обязанности, независимо от того, была ли проявлена с их стороны небрежность, или нет".

Суду надо было найти большую посылку, под которую следовало подвести данное дело. Ему приходилось рассматривать этот случай по аналогии с теми, когда возникает ответственность за ущерб, причиненный другими опасными предметами, напр. дикими животными. В результате суд установил принцип (словами судьи Блэкберна, впоследствии одобренными Палатой Лордов), что "то лицо, которое для своих собственных целей собирает и держит на своей земле какие бы то ни было предметы, могущие причинить вред в случае, если они выберутся оттуда, - должно держать их на свой страх и риск; если оно этого не сделает, то оно prima facie ответственно за весь тот вред, который является естественным последствием выхода этих предметов из места содержания". Другими словами, суд установил большую посылку господствующей хотя и не общепризнанной "доктрины абсолютной ответственности".

4. Раз какой-либо новый принцип формулирован судьями, то решение их по данному делу становится признанным авторитетом; если в последующих случаях судебная практика следует этому авторитету, то дело называется руководящим делом. Я позаимствую здесь пример у одного из современных писателей по вопросам юриспруденции*(202).

"В 1620 году Суд Королевской Скамьи решил знаменитое дело Пельса против Броуна*(203). Дело заключалось в следующем. Некоему Томасу Броуну и его наследникам была завещана земля, с тем условием, что, если он умрет, не оставив потомства, при жизни своего брата Вильяма, то земля должна будет перейти к Вильяму и его наследникам. Другими словами, Томас принял наследство, как вотчину (fee simple)*(204), осложненную распоряжением передать ее Вильяму в случае, если Томас умрет при жизни Вильяма, не оставив наследников. Томас передал эту землю другому лицу по передаточной записи... и вопрос заключался в том, являлся ли Эдуард Пельс, притязавший на землю в силу передаточной записи, связанным волей завещателя относительно передачи земли Вильяму, или же был свободен от обязательств; другими словами, вопрос сводился к тому, может ли распоряжение первоначального завещателя относительно вотчины (fee simple) быть отменено последующим держателем.

"Большинством трех голосов против одного суд решил, что воля первоначального завещателя остается в силе, что земля, переданная Пельсу, была связана этим наказом, и что Томас не мог отменить его. С тех пор эта норма всегда признавалась. На этом основании в Англии и Америке будущие условные интересы могут быть законно созданы завещанием. Однако такое положение вещей далеко не является повсеместным. В Германии, во Франции, в Луизиане и вообще, я полагаю, во всех тех странах, где господствует римское право, создание таких интересов, если и разрешается, то в очень ограниченной степени".

5. В целом ряде дел, связанных с каким-либо особым юридическим принципом, нередко случается, что первоначальное руководящее решение на практике подвергается постепенным видоизменениям: значение его расширяется или суживается как в силу новых обстоятельств, так и в силу влияния новых понятий, порождаемых эволюцией общественного мнения, среди публики вообще, и среди профессионального класса юристов в частности. Все эти черты представляют такую большую практическую и теоретическую важность, что я хотел бы обратить внимание читателя на несколько характерных примеров.

Юристы весьма мало расположены смотреть на только что возникшие принципы, как на совершенно новые по данному случаю изобретенные нормы. Созидание новых норм открыто признается, как факт, только в сфере юрисдикции Канцлерского суда "справедливости", которая по чисто историческим основаниям была менее обременена влиянием прецедентов, чем юрисдикция судов общего права. Однако, очевидно, что в истории общего права на самом деле имел место тот же самый процесс, как и в истории "справедливости": ведь, если бы судьи не могли устанавливать юридические нормы за отсутствием в том или другом случае, законодательного постановления, то как могла бы развиться вся громадная совокупность доктрин общего права? Исследование фактического хода английского юридического развития приводит к тому же заключению.

Но так давно на манчестерских Ассизах*(205) разбиралось следующее дело. От имени четырехлетнего ребенка через посредство отца, как его ближайшего друга, был предъявлен иск для возмещения убытков, понесенных благодаря увечью, которое якобы было причинено вследствие небрежности одного из служащих привлекаемой в качестве ответчика корпорации. В доме, принадлежащем отцу истца, испортился газометр вследствие того, что в нем застряла монета; в городское управление было послано письмо с жалобой на порчу и с требованием прислать кого-нибудь для исправления газометра. По недосмотру на жалобу эту не было обращено внимания; когда нянька истца увидела на улице некоего Форда, занимающего должность инспектора на службе у привлекаемой к суду корпорации и заведующего проведением газа (в эту минуту он был одет в форму департамента газовых работ), то она попросила его зайти в дом и посмотреть, что сделалось с газометром. Тогда Форд вошел в дом и попытался исправить порчу посредством перочинного ножа. Когда это ему не удалось, он вышел, чтобы достать нужные для этого орудия, оставив нож открытым в той комнате, где стоял газометр. Во время его отсутствия истец стал играть с ножом и нечаянно воткнул его себе в глаз, в результате чего глаз пришлось в конце концов удалить.

Согласно доводам представителей истца, Форд, оставив нож в той комнате, куда мог войти ребенок, был виновен в небрежности и, ввиду того, что небрежность эта была совершена "при его занятии", ответственной за ущерб является корпорация. Ответчики ссылались на то, что Форд в данном случае делал вовсе не то, на что он был уполномочен, ибо он был инспектором газовых проводов, а вовсе не монтером. Присяжные признали Форда виновным в небрежности, совершенной во время его занятия, и присудили истцу 125 фунтов убытков. Однако судья вынес решение в пользу ответчиков на том основании, что не было никаких данных, указывающих, что действия Форда были совершены во время выполнения лежащей на нем работы. Со стороны истца была подана апелляционная жалоба, но апелляционный суд утвердил решение низшего суда. Лорд-судья Воган Вильямс сказал между прочим, что, по его мнению, не подлежит никакому сомнению, что в обязанности этого инспектора входили только надзор и донесение по начальству; ни из чего не было видно, что, пытаясь удалить перочинным ножом застрявшую в газометре монету, инспектор действовал в сфере своих обязанностей и полномочий. По мнению судьи, эта попытка была ничем иным, как совершено добровольной любезностью.

Это дело можно считать характерным для современного положения доктрины об ответственности хозяев за действия их служащих. Эволюцию этой доктрины нужно проследить через ряд стадий, начиная с того времени, когда общее право королевства рассматривало этот вопрос с точки зрения, совершенно противоположной той, которая принимается теперь. В течение всего средневекового периода, как это видно из Годичных книг, господствовал тот взгляд, что хозяин ответственен за всякие правонарушения, совершенные его слугой во время исполнения лежащих на последнем обязанностей. В XVI столетии судьи начали признавать, что столь широкое истолкование ответственности хозяина несправедливо, и с тех пор доктрина службы вообще была заменена требованием особого полномочия со стороны хозяина. Это значит, что "хозяин подлежит ответственности только в том случае, если он приказал совершить именно тот акт, в котором заключалось правонарушение". Около конца XVII столетия началась, однако, реакция против этого взгляда. "Нация пожинала в области торговли жатву благополучия, которая была посеяна в век Елизаветы и должна была принести роскошный плод в век королевы Анны. Условия торговли и промышленности становились столь сложными и действительный предприниматель или хозяин мог быть теперь настолько отдален от совершившего действия служащего, что решение вопросов об ответственности хозяев неизбежно должно было иметь громадное влияние на деловой оборот. Важность этого вопроса впервые была оценена только теперь" (J.H. Wigmore).

Было признано, что хозяева и предприниматели ответственны за действия своих слуг и служащих, поскольку можно считать, что эти последние действовали по прямому или подразумеваемому приказанию своих хозяев. Такова точка зрения, на которую стали суды под влиянием решений лорда Гольта и лорда Гардвика в XVIII столетии. Для того, чтобы сообразоваться с усложнившимися требованиями растущей промышленности и торговли, главное внимание уделялось выяснению того, насколько действия агента имели в виду деловые интересы или выгоды его хозяина; этим определялась наличность подразумеваемого приказания, и ответственность хозяина за совершенные его агентами неправомерные поступки зависела от выводившихся таким образом полномочий агента. Наконец, около 1800 года рассматриваемая нами доктрина приняла ее современную форму, главным образом, благодаря деятельности главного судьи Королевской Скамьи, лорда Кениона. Критерий ответственности был выражен в словах "в сфере лежащих на служащем обязанностей", - в тех же словах, которые употреблены в недавнем судебном решении в Манчестере. Мы видим, таким образом, что нормы права относительно ответственности хозяев и предпринимателей прошли четыре стадии развития и что они вырабатывались путем судебных решений под влиянием менявшихся обстоятельств и менявшихся воззрений*(206).

В общем постепенные видоизменения норм, принимавшихся когда-то, как решающий авторитет, позволяют нам отметить интересное взаимодействие между общественным мнением и юридической доктриной. Юристы, и в особенности судьи, которые принимают на себя прямую ответственность за разрешение споров громадной практической важности, не могут оставлять без внимания изменения взглядов относительно основных правовых проблем, происходящего в обществе. Такие, например, вопросы, как размер уголовной ответственности, способы и степени наказания, гражданские права замужних и незамужних женщин, положение детей, находящихся под дисциплинарной властью родителей, не могут не приниматься обществом близко к сердцу, и результаты сталкивающихся взглядов не могут не претерпевать существенных видоизменений время от времени. Развитие судебного казуального права должно до известной степени следовать этим настроениям общественного мнения, хотя они будут всегда несколько умеряться консервативными традициями судебных мест. Профессор Дайси остроумно выразился, что взгляды судей обычно соответствуют воззрениям, господствовавшим третьего дня.