Банки и финансовый капитал. Власть ростовщиков над экономикой России

 

Когда начался промышленный кризис 1900–1903 гг., он захватил и ряд банков, портфели которых были обременены промышленными бумагами. Например, во время кризиса Международный банк потерял около 4,5 млн. руб., сильно пострадали Петербургский учётный и ссудный, Петербургско-Азовский, Рижский коммерческий, другие банки. Кризис сильнейшим образом подорвал самостоятельность промышленного капитала, поставил его в полную зависимость от банков, ускорил процесс формирования финансового капитала в России.

Наш историк-экономист П.И. Лященко писал, как конкретно это происходило: «При наличии убытков акционерных промышленных предприятий, кредитуемых банками, последним приходилось во избежание полного краха и ликвидации этих предприятий прибегать к так называемой «финансовой реорганизации». Она состояла обычно в том, что при крупных убытках вся сумма их обычно «списывалась» с основного капитала общества, т. е. собственный основной капитал акционерного общества сильно уменьшался. После такого «санирования» банк брал на себя выпуск новых акций, т. е. обеспечивал прилив нового капитала, причём он являлся здесь не только посредником в выпуске новых акций за известное комиссионное вознаграждение в виде тех же акций, иногда до 10–20 % их, но часто прямо брал акции в свой портфель, т. е. фактически становился собственником значительной части акционерного капитала. Для приобретения решающего влияния в делах общества банку или группе их достаточно было иметь значительно менее половины акций.

В период кризиса 1900–1903 гг. такого «санирования» акционерных обществ и их финансовой реорганизации (или реорганизации на тех же основаниях единоличных предприятий и превращения их в акционерные] не избежало почти ни одно сколько-нибудь крупное промышленное предприятие. Всё это ставило промышленность в прямую зависимость от банковского капитала. Но русская банковская система и банковский капитал, несмотря на быстрое своё развитие в 1909–1913 гг., всё же далеко не могли удовлетворить всего спроса на капитал для такой «реорганизации» промышленности. Поэтому русскому банковскому капиталу устанавливая своё сращивание с промышленностью, в то же время в поисках финансовой базы для своего укрепления приходилось обращаться к иностранному банковскому капиталу. Русский финансовый капитал получал, таким образом, характер зависимой системы, а русская промышленность «сращивалась» не только с русским банковским капиталом, но через него и с иностранным капиталом. Таким образом переход к империализму характеризуется и в России увеличением влияния банковского капитала, образованием финансового капитала, но и для того и для другого — с усилением влияния иностранного капитала»[38].

В современных учебниках по экономике процесс сращивания банковского и промышленного капитала перед Первой мировой войной обычно оценивается как позитивный. Например: «Для промышленных предприятий банковское участие обеспечивало увеличение основных капиталов. Так, в южной металлургии, как раз в тех обществах, финансированием которых занимались банки, капиталы возросли в 1900-х гг. на 80 %, капиталы металлургических обществ других районов и металлообрабатывающих предприятий — на 60 %, в промышленности строительных материалов — более, чем вдвое. В Петербурге, ведущем кредитном и индустриальном центре России, финансово-промышленные связи особенно результативно сказывались на динамике основных капиталов… Банковская поддержка была одним из важнейших условий промышленного развития России в предвоенные годы»[39].

Участие банков в финансировании предприятий реального сектора экономики происходило как путем покупки акций этих предприятий, так и путем кредитования. Главной целью банков было отнюдь не развитие промышленных предприятий, а получения максимальной прибыли любой ценой, в том числе за счет «надувания» курса акций. Промышленные предприятия, перешедшие под контроль банкиров, резко отличались от акционерных обществ семейного типа, где хозяевами были русские. Автор известной книги «Москва купеческая» П.П. Бурышкин пишет: «Одной из главных особенностей московской торгово-промышленной жизни перед революцией был, как говорили в свое время, семейный характер ее предприятий. И фабрики, и торговые фирмы оставались зачастую собственностью той семьи, члены которой дело создали, сами им руководили и передавали его по наследству членам своей же фамилии. Так, например, Прохоровская мануфактура и принадлежала семье Прохоровых, Морозовская фирма оставалась в руках Морозовых, а дело, носившее имя Щукина, Щукинским и было…

Предприятия носили форму паевых товариществ, но в известном смысле это была лишь юридическая форма. Все — иногда без исключения — паи оставались в руках одной семьи, и в уставах обычно имелся параграф, затруднявший возможность продать паи «на сторону». Правление, то есть глава семьи и его ближайшие помощники, из числа членов той же семьи, сохраняли за собою право «выкупить» таковые паи, если кто-либо из пайщиков, по тем или иным основаниям, хотел выйти из дела…

Поскольку в составе правлений были сами владельцы, так сказать подлинные «хозяева», то они сами обычно и несли обязанности по участию в тех или иных промышленных группировках, или объединениях. А хозяйская точка зрения далеко не всегда совпадала с точкой зрения «служащих», даже таких крупных, как директора-распорядители. На все вопросы «хозяева» обычно смотрели, конечно, прежде всего, с точки зрения интересов своего дела, но вместе с тем, не будучи ни перед кем ответственны, могли гораздо легче и шире идти навстречу таким мероприятиям, которые не были финансово выгодны, как, например, в области оборудования фабричных больниц или школ».

Следует оговориться, что в приведенном выше описании Бурышкина речь идет преимущественно об одной отрасли — текстильной промышленности, которая изначально находилась в руках русских хозяев. Во многих других отраслях главными акционерами с самого начала оказывались иностранцы или банкиры, которые вели себя совершенно иначе, чем вышедшие из народа русские хозяева. Бурышкин продолжает: «Те, скажем, учреждения, которые были созданы на Коноваловской мануфактуре, к столетнему ее юбилею, не были бы возможны в предприятии, где главенствовали либо представители иностранного капитала, либо назначенные банками лица, для которых все сводилось к тому, чтобы поднять биржевую цену акций. Торгово-промышленная акция и ее положение на денежном рынке интересовали банки как биржевая ценность, как ценная бумага. И банковских представителей в правлениях фабрично-заводских предприятий интересовало, прежде всего, то, что могло непосредственно сказываться на биржевой стоимости акций, а не на потребностях самого дела, вытекающих из требований производства (курсив мой — В.К.)» [40].

Взять, например, знаменитые Путиловские заводы, которые принято считать чисто «русским» предприятием. Инженер и предприниматель Николай Иванович Путилов (1820–1880) купил в 1868 г. у казны железоделательный и сталеплавильный завод, где в короткое время наладил производство рельсов новой конструкции для Николаевской железной дороги. Через пять лет (в 1873 г.) Путилов совместно с Немецко-Русским торгово-промышленным банком организовал на базе завода акционерное общество «Путиловские заводы». После смерти Н.И. Путилова германский капитал усилил свой контроль над «Путиловскими заводами». Однако в XX веке общество стало переходить к французскому капиталу. Этот контроль еще более усилился после создания в 1910 году Русско-Азиатского банка, который владел контрольным пакетом «Путиловских заводов». За вывеской указанного банка скрывался не русский и не китайский капитал, а французский, причем его доля в капитале банка оставляла 4/5. Номинально Русско-Азиатский банк возглавил Алексей Иванович Путилов (дальний родственник Н.И. Путилова), занимая при этом пост председателя правления «Путиловских заводов». Однако фактически нашим важнейшим предприятием военно-промышленного комплекса управляли французы[41].

Происходила быстрая концентрация и централизация банковского капитала. Капиталы сосредоточивались в нескольких крупных и очень крупных банках. В конце XIX века это были такие банки: Международный, Учетный и ссудный, Русский для внешней торговли, Частный коммерческий, Русский торгово-промышленный. Они приобретали контрольные пакеты акций в более мелких банках, создавали новые акционерные общества в промышленности и торговле или покупали пакеты акций в уже существующих промышленных и торговых обществах.

Концентрации и централизации банковского капитала способствовал кризис начала XX века и последовавшая за ним депрессия, когда многие банки оказывались несостоятельными. Одни из них просто ликвидировались, другие покупались более крупными, третьи сливались для того, чтобы выжить. Например, в 1901 г. были ликвидированы: Харьковский торговый банк, Екатеринославский коммерческий, Петербургско-Азовский. В десятилетний период 1900–1909 гг. банков ликвидировалось больше, чем возникало. Происходит слияние многих отдельных, более мелких банков в более крупные банки-гиганты. Так, например, в 1901–1904 гг. был организован один из крупнейших банков — Азовско-Донской банк — на базе трех банков — Петербургско-Азовского, Минского и Киевского коммерческого. В 1908 г. организовался Соединённый банк из Московского международного, Орловского и Южно-русского. Северный банк в 1910 г. сливается с Русско-Китайским и образуется Русско-Азиатский банк. Достаточно указать, что доля 13 крупнейших тогдашних петербургских банков в собственных капиталах всех акционерных банков возросла с 49 % в 1900 г. до 65,2 % в 1914 г. В среднем на один Петербургский банк приходилось 42 млн. руб. собственных капиталов, тогда как на один московский — 19 млн. руб. и на один провинциальный — 5 млн. руб. Распределение вкладов концентрировано ещё более: на 1 января 1914 г. петербургские банки сосредоточивали 72,2 % всех вкладов против 54 % в 1900 г.

При этом среди петербургских выделялась пятерка ведущих банков: Русско-Азиатский, Петербургский Международный, Русский для внешней торговли, Азовско-Донской, Русский Торгово-промышленный. Все они были петербургскими. Мелкие за 13 лет сократили удельный вес своих капиталов почти с половины до одной десятой, тогда как семь крупных банков, не существовавших в 1900 г., обладали в 1914 г. уже более чем половиной всех капиталов[42].

Накануне Первой мировой войны в России действовало 50 акционерных коммерческих банков, при этом 80 % активов и пассивов всех российских банков было сосредоточено в 12 банках[43].

Много интересного о мире банков мы узнаем из романа Шарапова «У очага хищений» (продолжение романа «Диктатор»]. Здесь Сергей Федорович пишет о том, о чем обычно умалчивают учебники и «научные» монографии по деньгам, кредиту, банковскому делу. А именно о «грязной», закулисной деятельности банкиров. Основными методами обогащения банкиров, как это видно из романа, являются: коррупция (подкуп чиновников], шантаж, ложные банкротства, откровенное казнокрадство, семейственность и клановый характер банковского бизнеса, покрывание подкупленными чиновниками «грязных» дел, введение чиновников в состав правлений формально частных банков, использование государственного аппарата для подавления не всходящих в кланы конкурентов и т. п.

Крупнейшие банки как паразиты присосались к государственной казне. Происходило теснейшее сращивание государственных чиновников и банкиров. Особенно это стало бросаться в глаза во времена С. Витте. Вот что писал близкий к этому министру И.И. Колышко\i0 «Русские банки времен Витте из объектов истории стали субъектами ее. Они оперировали почти целиком на средства Государственного банка. Администрация этих банков, при фикции выборности, состояла по существу из чиновников Министерства финансов. А так как биржу составляли именно они, то ясно, что биржа, с ее взмахами вверх и вниз, с ее аппаратом обогащения и разорения, была филиалом министерства финансов» [44].

Например, Соколов (министр финансов в кабинете диктатора генерала Иванова) неоднократно поднимает вопрос о том, что в банковском сообществе России сложился клановый порядок, причем это клан еврейских банкиров, получающих поддержку со стороны руководства министерства финансов. Особенно эта поддержка стала явной при министре Витте, причем поддержка еврейских кланов оборачивалась разорением русских предпринимателей: «Витте, который выручал всех жидов на десятки и сотни миллионов, не захотел поддержать во время кризиса группу чисто русских и очень крупных дел на Юге. Отказал только потому, что это были русские люди и русские дела»[45].

Соколов описывает один случай, на примере которого видно, как слаженная группа ростовщиков при опоре на чиновников из министерства финансов и других ведомств убирает своих конкурентов: «Разгром (крупного акционерного общества, действовавшего на Юге России и принадлежавшего русским предпринимателям — В.К.) производили соединенными силами: московские древле-православные ростовщики (староверы — В.К.), муравьевское министерство юстиции и виттевско-коковцевское министерство финансов. Ростовщики привезли из Москвы целый вагон подставных акционеров, сразу забрали в руки или пустили по ветру все дела, сделав нищими тысячи семей. Юстиция стала на сторону хищников и устроила самый безобразный процесс, засудив невинных людей, а финансы… эти держали себя как известные специалисты на пожаре»[46]. Из этой истории мы узнаем, что в союзе с еврейскими ростовщиками действовали наши староверы, которые были российской модификацией европейских протестантов [47]. Кроме того, содействие в неблаговидных делах еврейских ростовщиков оказывало не только финансовое ведомства (Витте, Коковцев], но также органы правосудия.

А вот еще один пример, раскрывающий, какие порядки царили в финансово-промышленном мире России в начале XX века: «Крупный акционер одного из огромных заводов, — продолжает Соколов свой доклад диктатору, — теперь тоже нищий. В свое время горячился, боролся с разбойническим правлением, ходил к прокурору, хотел возбудить следствие. Нельзя! Необходимо заключение министерства финансов, а оно, конечно, не дает, так как солидарно со всеми ворами и не желает «подрывать промышленность». Акционер остался без поддержки, общество выхватило миллионную промышленную ссуду и задолжало по уши Государственному Банку. Ссуду, разумеется, наполовину раскрали посредники и покровители, остальное пошло по карманам правления. Сажает им Витте казенного директора. Ну, раз казенный директор, значит, воровство благословлено. Общество раскрали вдребезги, дочиста. Ликвидация — и акции могут идти в обойную бумагу. Ни суда, ни расправы, потому что каждый шаг прикрыт специально выкраденными Высочайшими повелениями…». «Хороша картинка?», — спрашивает в заключение Соколов. Диктатор лаконично ответил: «Обычная, ежедневная»*.

В данной картинке мы видим то же покровительство разбойникам со стороны министерства финансов, ту же безнаказанность жуликов, те же бессовестные методы уничтожения конкурентов кланом ростовщиков и спекулянтов. Кроме того, мы видим, что средства Государственного банка раздаются представителям этого клана и разворовываются. Введение в руководство обществ чиновников, как следует из рассказа Соколова, не только не ослабляло воровство, но, наоборот, его благословляло.

Как это все похоже на положение дел в банковском мире современной России! Например, мы видим такое же воровство современными коммерческими банками казенных денег, которые они получали в виде стабилизационных кредитов из Центрального банка Российской Федерации или казны (в частности, из Стабилизационного фонда во время финансового и экономического кризиса 2009 года). Деньги пускались не на поддержку предприятий реального сектора экономики, а на валютные и фондовые спекуляции внутри страны или вообще выводились из России. Те же ложные банкротства для того, чтобы «кинуть» своих клиентов. То же самое покровительство «нужным» коммерческим банкам со стороны руководства Банка России и «наезды» на «неугодные» коммерческие банки со стороны центрального банка с проверками и разбирательствами. Пожалуй, еще более ярко проявляется роль банков как «насоса», который обескровливает всю нашу экономику, сосредотачивая все деньги в Москве и Петербурге. Да и в этих столицах деньги не задерживаются, т. к. «российские» банки гонят их дальше за границу, в различные офшоры. Так что обескровливается не только провинция, но и вся Россия. Как и сто лет назад нынешние банки ярко демонстрируют свой паразитизм, превращаясь не только в тормоз экономического развития страны, но и эффективное орудие ее ограбления.