Скажи мне, юный друг, А думал ты о жизни.

Скажи мне, юный друг, а думал ты о жизни?
О том, какую роль несёшь краям Отчизны?
Зачем на этот свет родителем рождён?
И будет ли успех тобою обретён?

Что можешь передать ты будущим потомкам?
Когда и по каким отправишься дорогам?
Запомнит ли история проложенный твой след?
Что людям принесёшь ты — пользу или вред?

Задумайся над этим. За временем успей.
И да, неважно, кто ты — стоик, фарисей.
Вся жизнь имеет смысл как ценность бытия.
Найди скорей ответы, и ты найдёшь себя.

 

 

Память

Прошу тебя, не покидай
Ни на одно добытое мгновение.
И мне, прошу, не позволяй
Посеять благ твоих смятение.

Мне дорог день и дорог образ,
Заветны навык и душа.
Я не хочу бросать их в торбаз,
А после выкинуть греша.

Я брошен буду на распутье,
Коль вдруг забуду жизнь свою.
Страшны ужасно ложь, безлюдье,
В каком бы ни был я краю.

Сама не вздумай дней отрезок
Снести беспамятной волной.
Принять не сможет ум обрезок,
Где ты окажешься чужой.

И мне, прошу, не позволяй
Посеять благ твоих смятение.
Прошу тебя, не покидай
Ни на одно добытое мгновение.

 

 

Ветер нагло дышит в спину

Ветер нагло дышит в спину,
Листья шепчут невпопад.
Взглядом двор ночной окину
И пойду встречать парад
Ярко-жёлтых лампионов,
Свет которых гонит тьму,
С угловых на вид балконов
В полупризрачном дыму.
Будет слышен смех и ропот
Проходящих работяг,
Чей усталый шумный топот
Раззадорит всех подряд.
Донесут в пространстве рельсы
Стук симфонии колёс.
И в умах проскочат рейсы
Широтой в земную ось.
Я в конце тропой знакомой,
Как корабль к маяку,
Через лес и по наклонной
Выйду к дома огоньку.
Там расстанусь с небосводом
И с рядами ярких звёзд.
Те, возможно, мимоходом
Сном пошлют душевный тост.
Завтра в глаз ударит солнце,
Пробудится грешный мир.
Как всегда, взгляну в оконце
И пойду на жизни пир.

 

 

Всадник и тьма

Вечером поздним через поля,
В которых давно пересохла земля,
Скакал на коне. Камни стояли
И строем покорным поля осаждали.

Но солнце ушло, и кромешная тьма
Явилась внезапно. И будто сама
Велела с тревогой явиться домой.
Я её слушал и гнал, как лихой.

Казалось, что эхом с обеих сторон
Мне скалы трубили опасности горн.
То галька с обрыва покатится вниз,
То вспыхнет глазами наглеющий лис.

Мне даже казалось, что прятался чёрт
За краем обрыва, отправив эскорт
Из тёмных фигур животных, людей,
Бежавших в погоню за тенью моей.

В те же моменты и конь мой дрожал.
От страха он тяжко грудью дышал.
«Скорее, скорее! Скачи же, родной», —
На ухо коню я орал, как дурной.

Но скалы опять мне с обеих сторон
Эхом трубили опасности горн.
Чёрт обнаглевший злостно шутил
И тенью глазам чудовищ творил.

Видно, сам дьявол оставил капкан,
Чтобы врасплох настигнуть крестьян.
Всадников тоже. «Боже, спаси,
Из места дурного живым унеси».

И вот показались ряды огоньков,
Ярко горевших в окнах домов.
В это мгновение страх мой утих,
Ум отошёл от скальных шумих.

Я сразу же понял — вот это моя
Дорога, где ждут и уют, и семья.
Не думая долго, помчался скорей,
Тьму награждая пылью своей.

Утром проснулся. В оконце гляжу:
Скалы с холмами. Дальше смотрю —
На высохших землях камни стояли
И строем покорным поля осаждали.

 

 

Мединскому В. Р.

Ваших фантазий мятежный полёт
Я не пойму, и никто не поймёт.
Вряд ли хорошее кто-нибудь скажет,
Если народ на огрехи укажет.

Помните то, как из бездны Нильфхейма
Героем явили на свет Маннергейма?
Того, кто оставил царя и Россию,
А после возглавил фашизма стихию!

Помните то, как вы словом хвалили
Наше кино, а чужие хулили?
Наши, увы, хуже чуши собачьей,
А вот чужие поражают подачей.

Вы яро взялись апирийским ножом
По русской культуре пройтись мясником
Криво и вкось. И снова по кругу,
Метая бездумно небрежности вьюгу.

И верили в то, что великое дело —
Возвысить культуру свободно и смело
Доверили вам. Но это обман,
Бьющий напором, словно фонтан.

Трагедия в том, что вместо вершин
Вы опустились до самых низин.
Вряд ли хорошее кто-нибудь скажет,
Если народ на огрехи укажет.

 

 

По мотивам Бродского

Не идут,
Не звучат
И не льются.
И никак
Мне к ним
Не прикоснуться.
Хоть пиши
Строчки слов
На бумаге,
Всё равно
Мысли где-то
В овраге.
Оттого,
Что нигде
Нет идеи,
Я всё чаще
Брожу
По аллее
Моей памяти,
Трогая
Прошлое,
И душой
Ощущая то
Мощное
Состоянье
Периода
Жизни
На полях
Мной любимой
Отчизны.
Это может
Продлится
Неделю,
А возможно,
И месяц.
Не смею
Я гадать,
Обещая
В уме
Силой
Вытащить
Что-то извне.
Будет лучше,
Если я
Подожду,
А потом
В нужный час
Разожгу
Из накопленных
Мыслей
Костёр,
Проводя
Этим строгий
Отбор.
И в огне
Зародится
Мне свет,
Ровным
Жаром
Даруя ответ.

 

 

Собаке Арчи

Выпьем, народ, за верных собак,
Что рядом находятся с нами,
За то, что не будут мудрец и дурак
Одиночества ведать годами.

Выпьем за то, что в каждом из нас
Растили характером «верность».
И этим друг другу в бедственный час
Не дали сойти в эфемерность.

Выпьем, народ, а после толпой
Попросим у Господа Бога
Собачьему роду крупной строкой
Жизни длинного срока.

Только они могут дни разделить
В радости нашей и в горе.
Только они человечность раскрыть
Могут в делах или в споре.

Выпьем, народ, за верных собак.
Выпьем! И будут хранить
Верность пред ними мудрец и дурак.
Верно! И будут любить!

 

 

Я вернусь: стихотворение в прозе
(Посвящается родным и близким, кто с нами и кого нет)

Я вернусь. Я обязательно вернусь. Как птица после дальнего полёта. И увижу собственными глазами памятные места родной земли.

Я охвачу широким взором зелёные луга. Моя нога коснётся кладки старых улиц. А слух вновь распознает народные мотивы песен и мелодий дружелюбных горожан.

Я приду к порогу дома и открою двери, пальцами касаясь тонких чистых стен. И поглощая носом запах созревшего винограда, поднимусь вверх по ступеням и загляну внутрь.

Там, внутри, я встречу глазами лица своих родных, что дороги мне сильно. Спешно, без тревоги, подойду и обниму. Обниму, сказав в уме: «Больше не уйду».

А вечером семьёй и с приглашёнными гостями соберёмся за столом, весело болтая. И в этих разговорах мы вспомним всех и вся.

И пусть оно так будет. Будет навсегда. И большего не надо.

Поэтому я вернусь...

 

 

И чувства осени подобны

И чувства осени подобны,
Когда жар лета в них пройдёт.
И ветер тишины холодный
Зимой бесстрастной их сметёт.

Затем весна за ней проснётся,
Букет эмоций процветёт.
И жарким летом миг вернётся,
И чувства заново зажжёт.

 

 

Истина

Она рождается тогда,
Когда огнём объяты споры,
А человеческие взоры
Тревожат в мирные года.

Переплетаются познания
Единым общества умом,
Провозглашая начинания
И завязав сверхцель узлом.

А после — знания добротно
Куются мысленным мечом,
Чтобы потом рубить охотно
Могли вопросы палачом.

Так возникает первый луч,
Что нами истиной зовётся.
С его приходом стая туч
Всех заблуждений рассосётся.

И общество, приняв ответ,
Отложит в сторону разлады.
И те, кто спорами согрет,
Забудут глупые тирады.

А истина уже сама
Займёт по праву своё место,
Чтоб неразумности чума
Не разгласилась манифестом.

 

 

Странице книги день подобен

Странице книги день подобен,
Где содержание — вся жизнь.
Живущий автор вправе волен
Писать без грамма укоризн.

И жанр будет произволен,
И выбор действий — аж вагон.
А будет он трудом доволен —
Об этом знать лишь будет он.

 

 

Свет надежды

И даже там, где тьма пирует
Под гимн уныния людей,
Возникнет свет, что всем дарует
Надежду яркостью своей.

И этот свет расплавит цепи,
Сковавшие и плоть, и ум.
И восстановит духа скрепы,
Очистив голову от дум.

И этот свет пути откроет
В местах тернистых и крутых.
И чернь врагов давя зароет
Под гулом истин вековых.

Как было сказано однажды:
Уйдя последней из живых,
Она помочь успеет каждой
Душе при горестях любых.

И даже там, где тьма пирует
Под гимн уныния людей,
Возникнет свет, что всем дарует
Надежду яркостью своей.

 

 

Зима на юге

Ну где же ты, зима? Январская зима...
Ни снега нет, ни льдин и нет морозов.
Лишь слякотью полна вся улица моя
Под тихий гул бегущих паровозов.

А может быть, придёт февральская зима,
И ход вещей вернётся вновь на место?
Ну что ж, пускай она внезапно и шумя
Приветит южный край холодным жестом.

 

 

Музыкант

В январе на площади старой,
Когда дух новогодний спадал,
На простой семиструнной гитаре
Музыкант одиноко играл.

Он играл для кубанских прохожих,
Чтобы музыкой души согреть.
И среди многих лиц непохожих
Тот концерт довелось лицезреть.

Подойдя я к нему наклонился
И насыпал так, горстку монет.
В такт игры музыкант уложился
И напел напоследок куплет:

«Ну, спасибо большое, дружище.
Ну, спасибо большое за всё.
Пусть дорога окажется чище,
А тебя охраняет Господь».

Время шло. Протянулись дороги,
Вместе с кучей событий, людей.
Громким шагом ступал на пороги
За границей округи моей.

Но бывает в минуты покоя,
Как раздастся гитарный настрой,
Вспоминаю в дороге и дома
Музыканта куплет небольшой:

«Ну, спасибо большое, дружище.
Ну, спасибо большое за всё.
Пусть дорога окажется чище,
А тебя охраняет Господь».

 

 

А в феврале

А в феврале
Довольно часто
Приходит с неба пелена,
Которая,
Поверью гласно,
Природой стелется сполна,
Крупой снежинок,
Лётной кучей,
Сшиваясь белым полотном,
Глухим степям
За горной кручей
И тройке улиц за окном.
И всех людей
Они накроют
Той непорочной белизной
Благих надежд,
А после взвоют
Берсез метелицей седой.
Ведь в феврале
Довольно часто
Бросают взгляды в пелену,
Где, может быть,
Поверью гласно,
Окликнет жизни новизну.

 

 

Моя элегия

Нет, не смерти мне стоит бояться,
Хоть и грустная часть бытия.
Ведь страшнее в пути потеряться,
Так и к цели своей не придя.

Словно аистом в небо стремишься,
А потом опускаешься вниз.
На земле во все стороны мчишься,
Забывая про синюю высь.

И в тумане бессмысленной жизни
Пробегаешь кругами, пока
Ты на пике души укоризны
Не увидишь в себе же врага.

Как итог, не коснёшься успеха,
Ибо пыл безвозвратно угас.
Не оглохнешь от счастья и смеха,
Тишиной за былое стыдясь.

Нет, не смерти мне стоит бояться,
Хоть и грустная часть бытия.
Ведь страшнее в пути потеряться,
Так и к цели своей не придя.