Армянская сказка в обработке С. Михалкова.

 

С овечьей шкурой к скорняку

Зашёл Вартан-сосед:

- Из этой шкуры шапку сшить

Ты можешь или нет?

 

- Могу! - сказал в ответ скорняк,

На шкуру посмотрев.

- А выйдет две? - спросил Вартан,

На корточки присев.

 

- И две сошью.

- А три?

- И три!

- Сошьёшь четыре?

- Да!

- А пять?

- Ну что ж, могу и пять,

Коль в этом есть нужда!

 

- Быть может, выкроешь все шесть?

- Могу, раз надо так!

- Где шесть, там - семь! - сказал Вартан.

- Идёт! - сказал скорняк.

 

Когда заказчик через день

За шапками пришёл,

Семь шапок выложил скорняк

На свой рабочий стол.

 

- Да разве это мой заказ?

Вскричал в сердцах Вартан.

Когда ты шапки мне кроил,

Ты был, должно быть, пьян?

 

Что с ними делать мне теперь?

Куда прикажешь деть?

Ведь ни одну из них нельзя

На голову надеть!

 

- Но ты же сам того хотел!

Сказал в ответ скорняк.

Больших семь шапок из овцы

Не выкроишь никак!

 

 

Чем пахнут ремесла?

Автор: Д. Родари.

 

У каждого дела

Запах особый:

В булочной пахнет

Тестом и сдобой.

Мимо столярной

Идёшь мастерской, —

Стружкою пахнет

И свежей доской.

Пахнет маляр

Скипидаром и краской.

Пахнет стекольщик

Оконной замазкой.

Куртка шофёра

Пахнет бензином.

Блуза рабочего —

Маслом машинным.

Пахнет кондитер

Орехом мускатным.

Доктор в халате —

Лекарством приятным.

Рыхлой землёю,

Полем и лугом

Пахнет крестьянин,

Идущий за плугом.

Рыбой и морем

Пахнет рыбак.

Только безделье

Не пахнет никак.

Сколько ни душится

Лодырь богатый,

Очень неважно

Он пахнет, ребята!

 

Гончары.

Автор: Всеволод Рождественский.

 

По ладожским сонным каналам,

Из тихвинских чащ и болот

Они приплывали, бывало,

В наш город, лишь лето придет.

Пройдется заря спозаранку

По стеклам громад городских,—

Они уже входят в Фонтанку

На веслах тяжелых своих.

Их день трудовой некороток

В плавучем и зыбком гнезде

У ржавых чугунных решеток,

У каменных спусков к воде.

Торгуясь еще по старинке,

Хозяйки берут не спеша

Какие-то плошки и крынки

Из бережных рук торгаша.

И, щелкнув по боку крутому,

Звенящему гулко в ответ,

Им кутает плотно в солому

Покупку старательный дед.

К чему бы такая посуда,

Давно уж отжившая век,

Из глины рожденное чудо,

Приплывшее с северных рек?

Давно уж расстались мы с нею,

Но радость ребяческих дней

Мне эллинских амфор стройнее

И тонких фарфоров милей.

Здесь, в каменном знойном июле,

Забытой прохладой лесной

Мне веет от этих свистулек,

От чашек с нехитрой каймой.

Мешали ту замесь упруго,

В избушке трудясь до утра,

Умельцы гончарного круга

И глиняных дел мастера.

Не зная расчетов науки,

Храня вековую мечту,

Из глины мужицкие руки

Умели лепить красоту!

 

Зодчие.

Автор: Д. Кедрин.

Как побил государь

Золотую Орду под Казанью,

Указал на подворье свое

Приходить мастерам.

И велел благодетель,-

Гласит летописца сказанье,-

В память оной победы

Да выстроят каменный храм.

И к нему привели

Флорентинцев,

И немцев,

И прочих

Иноземных мужей,

Пивших чару вина в один дых.

И пришли к нему двое

Безвестных владимирских зодчих,

Двое русских строителей,

Русых,

Босых,

Молодых.

Лился свет в слюдяное оконце,

Был дух вельми спертый.

Изразцовая печка.

Божница.

Угар и жара.

И в посконных рубахах

Пред Иоанном Четвертым,

Крепко за руки взявшись,

Стояли сии мастера.

«Смерды!

Можете ль церкву сложить

Иноземных пригожей?

Чтоб была благолепней

Заморских церквей, говорю?»

И, тряхнув волосами,

Ответили зодчие:

«Можем!

Прикажи, государь!»

И ударились в ноги царю.

Государь приказал.

И в субботу на вербной неделе,

Покрестясь на восход,

Ремешками схватив волоса,

Государевы зодчие

Фартуки наспех надели,

На широких плечах

Кирпичи понесли на леса.

Мастера выплетали

Узоры из каменных кружев,

Выводили столбы

И, работой своею горды,

Купол золотом жгли,

Кровли крыли лазурью снаружи

И в свинцовые рамы

Вставляли чешуйки слюды.

И уже потянулись

Стрельчатые башенки кверху.

Переходы,

Балкончики,

Луковки да купола.

И дивились ученые люди,

Зане эта церковь

Краше вилл италийских

И пагод индийских была!

Был диковинный храм

Богомазами весь размалеван,

В алтаре,

И при входах,

И в царском притворе самом.

Живописной артелью

Монаха Андрея Рублева

Изукрашен зело

Византийским суровым письмом…

А в ногах у постройки

Торговая площадь жужжала,

Торовато кричала купцам:

«Покажи, чем живешь!»

Ночью подлый народ

До креста пропивался в кружалах,

А утрами истошно вопил,

Становясь на правеж.

Тать, засеченный плетью,

У плахи лежал бездыханно,

Прямо в небо уставя

Очесок седой бороды,

И в московской неволе

Томились татарские ханы,

Посланцы Золотой,

Переметчики Черной Орды.

А над всем этим срамом

Та церковь была —

Как невеста!

И с рогожкой своей,

С бирюзовым колечком во рту,-

Непотребная девка

Стояла у Лобного места

И, дивясь,

Как на сказку,

Глядела на ту красоту…

А как храм освятили,

То с посохом,

В шапке монашьей,

Обошел его царь —

От подвалов и служб

До креста.

И, окинувши взором

Его узорчатые башни,

«Лепота!» — молвил царь.

И ответили все: «Лепота!»

И спросил благодетель:

«А можете ль сделать пригожей,

Благолепнее этого храма

Другой, говорю?»

И, тряхнув волосами,

Ответили зодчие:

«Можем!

Прикажи, государь!»

И ударились в ноги царю.

И тогда государь

Повелел ослепить этих зодчих,

Чтоб в земле его

Церковь

Стояла одна такова,

Чтобы в Суздальских землях

И в землях Рязанских

И прочих

Не поставили лучшего храма,

Чем храм Покрова!

Соколиные очи

Кололи им шилом железным,

Дабы белого света

Увидеть они не могли.

Их клеймили клеймом,

Их секли батогами, болезных,

И кидали их,

Темных,

На стылое лоно земли.

И в Обжорном ряду,

Там, где заваль кабацкая пела,

Где сивухой разило,

Где было от пару темно,

Где кричали дьяки:

«Государево слово и дело!»-

Мастера Христа ради

Просили на хлеб и вино.

И стояла их церковь

Такая,

Что словно приснилась.

И звонила она,

Будто их отпевала навзрыд,

И запретную песню

Про страшную царскую милость

Пели в тайных местах

По широкой Руси

Гусляры.