Присутствие духа и храбрость Усамы

 

Я продолжаю. Мой дядя Изз ад‑Дин, да помилует его Аллах, требовал от меня присутствия духа в бою и испытывал меня вопросами. Однажды мы участвовали в одной из войн с правителем Хама[278]. Он снарядил и собрал войско, расположился в одной из деревень в области Шейзара и принялся поджигать и грабить. Мой дядя выбрал из войска около шестидесяти или семидесяти всадников и сказал мне: «Возьми их и иди к врагам».

Мы поскакали к ним и встретились с их конными разведчиками; мы обратили их в бегство, разбили их и выбили из того места, которое они заняли. Я послал одного из наших всадников к дяде и отцу, да помилует их обоих Аллах, а они стояли на месте с остальным войском и множеством пехоты, и велел гонцу сказать им: «Идите с пехотой, я уже разбил их». Они двинулись ко мне, и когда они приблизились, мы бросились на врагов и разбили их. Враги бросились со своими лошадьми в Шаруф[279] и переправились через него вплавь, хотя вода была высока, и ушли, а мы вернулись с победой. [174]

Мой дядя сказал мне: «Что ты прислал мне передать?» – «Я велел сказать тебе, – ответил я, – чтобы ты двинулся с пехотой, так как мы их разбили». – «С кем ты прислал ко мне это известие?» – продолжал дядя. Я ответил: «С рабом Реджебом». – «Верно, – сказал дядя. – Я вижу, что ты сохранил присутствие духа и что сражение тебя не испугало».

В другой раз мы бились с войсками Хама, и Махмуд ибн Караджа призвал на помощь, чтобы сразиться с нами, войска своего брата Хайрхана ибн Караджи, властителя Хомса. В это время у них появился обычай носить составные копья, прикрепляя одно к другому, так что длина их доходила до двадцати или восемнадцати локтей. Передо мной остановился один их отряд, а я был во главе отряда из пятнадцати всадников. На нас бросился из их рядов Ульван Иракский, один из их доблестных героев. Когда он приблизился к нам, мы не тронулись с места, и он возвратился, таща копье за собой. Я увидел, что копье волочится по земле, точно канат, и он не может его приподнять. Я пустил на Ульвана свою лошадь и ударил его копьем, а он уже доехал к обоим товарищам, и их знамена развевались над моей головой. Тут подоспели мои товарищи, среди которых был мой брат Беха ад‑Даула Мункыз, да помилует его Аллах, и обратили их в бегство. Половина моего копья сломалась в казакине Ульвана. Мы были вблизи от моего дяди, который меня видел, и, когда бой кончился, он спросил: «Куда ты ударил Ульвана Иракского?» – «Я метил ему в спину, – ответил я, – но ветер отклонил мое копье, и оно попало ему в бок». – «Верно, – сказал дядя. – Ты не потерял присутствия духа в это время».

Мой отец, да помилует его Аллах, никогда не удерживал меня от сражения и опасных предприятий, хотя очень любил меня и я видел от него много ласки и заботы. Однажды у нас в Шейзаре были франкские и армянские рыцари, заложники за франкского короля Балдуина[280], который должен был заплатить выкуп Хусам [175] ад‑Дину Тимурташу, сыну Ильгази[281], да помилует его Аллах. Когда они уплатили все сполна и собирались вернуться в свою страну, Хайрхан, правитель Хомса, выслал против них своих всадников, и те устроили засаду около Шейзара.

Когда заложники направились в путь, эти всадники бросились и захватили их. Поднялся крик, и мой отец и дядя, да помилует их обоих Аллах, сели на коней и стали на месте. Всякого, кто подъезжал к ним, они посылали за этими всадниками. Подъехал и я, и отец сказал мне: «Поезжай за ними со своими людьми, бросьтесь на них и освободите заложников». Я поехал вслед за всадниками и нагнал их после того, как проскакал большую часть дня; я освободил тех, кого они захватили в плен, и сам забрал нескольких всадников из Хомса. Я восторгался словами моего отца: «Бросьтесь на этих всадников».

Раз я был с ним, да помилует его Аллах, когда он стоял в одной из комнат своего дома. Вдруг громадная змея свесила голову со сводчатого потолка галереи, бывшей в доме. Отец стоял и смотрел на нее. Я принес лестницу, стоявшую рядом с домом, поставил ее под змеей и стал взбираться к ней. Мой отец видел это, но не удерживал меня. Я вытащил из‑за пояса маленький нож и опустил его на шею змеи, которая спала. Между моим лицом и головой змеи было меньше локтя. Я стал пилить ей голову, а она вылезла вся и обвилась вокруг моей руки. Наконец я отрезал ей голову и бросил ее в комнату мертвой.

Но я видел его, да помилует его Аллах, также тогда, когда мы вышли на охоту на льва, который появился около крепости аль‑Джиср. Когда мы приехали туда, лев бросился на нас из чащи, где прятался. Сначала он ринулся на всадников, а потом остановился. Я и мой брат Беха ад‑Даула Мункыз, да помилует его Аллах, стояли между львом, и отрядом, где были мой отец и дядя, да помилует их обоих Аллах. С нами было много воинов. Лев лежал на краю реки, бил грудью о землю [176] и рычал. Я бросился на него, но отец закричал мне: «Не приближайся к нему, сумасшедший, он схватит тебя!» Но я ударил его копьем, и, клянусь Аллахом, он не двинулся с места и тут же умер.

Я не видел, чтобы отец удерживал меня от боя когда‑нибудь, кроме этого раза. Аллах, великий и славный, создал своих тварей разнообразными по характеру и по природе: он создал белых и черных, красивых и безобразных, высоких и низких, сильных и слабых, храбрых и трусливых согласно со своей мудростью и всеобъемлющей мощью. [177]

 

Судьба

 

Я видел одного молодого туркмена из сыновей эмиров, бывших на службе у царя эмиров атабека Зенги, да помилует его Аллах. В этого юношу попала стрела, но не вошла в кожу и на глубину ячменного зернышка. Он сделался вялым, его члены расслабли, он лишился речи, и рассудок словно покинул его. А это был человек, подобный льву, самый крупный среди людей. К нему привели врача и хирурга. Врач сказал: «С ним не случилось ничего страшного, но, когда он будет ранен вторично, он умрет». Этот туркмен оправился и стал двигаться и ездить верхом, как прежде, но через некоторое время его поразила другая стрела, нанесла ему еще более легкую и безвредную рану, и он умер.

Я видел нечто похожее на это.

У нас в Шейзаре было два брата, которых звали Бену Маджаджу. Имя одного было Абу‑ль‑Маджд, а другого звали Мухасин. Они арендовали мельницу на мосту за восемьсот динаров. Около мельницы была бойня для баранов, которых били городские мясники, а следы крови убитых животных привлекали ос. Однажды Мухасин ибн Маджаджу проходил на мельницу и его ужалила оса; у него сделался паралич одной половины тела, он лишился речи и был близок к смерти. Он оставался в таком положении некоторое время, затем [178] оправился и долго не ходил на мельницу. Его брат Абу‑ль‑Маджд бранил его и говорил: «О брат мой, мы оба наняли эту мельницу за восемьсот динаров, а ты не заходишь на нее и не желаешь взглянуть. Завтра мы не сможем заплатить аренду и умрем в тюрьме». И Мухасин ответил ему: «Ты хочешь, чтобы меня ужалила другая оса и убила?» – а на другой день он пошел на мельницу, его ужалила оса, и он умер. Самое легкое становится тяжелым, когда кончится земной предел, и предзнаменования иногда связаны со словами.

Нечто подобное произошло, когда у нас в области Шейзара появился лев. Мы выехали на него и увидели, что слуга эмира Сабика ибн Вассаба ибн Махмуда ибн Салиха, которого звали Шаммас, пасет в этом месте свою лошадь. «Где лев?» – спросил его мой дядя. «Вон в этой заросли», – ответил Шаммас. «Иди туда впереди меня», – сказал мой дядя. «Ты хочешь, – возразил тот, – чтобы лев напал на меня и растерзал». Он пошел впереди дяди, а лев вышел к нему навстречу, как будто его кто‑нибудь послал к Шамадасу, схватил его и убил. Из всех присутствующих погиб один только Шаммас, и льва тут же убили. [179]

 

Случаи со львами

 

Однажды я видел со стороны льва нечто такое, чего никогда не мог предполагать: я не воображал, что львы, как и люди, бывают храбрые и бывают трусливые. Как‑то раз пастух, который пас лошадей, прискакал к нам и сказал: «В чаще в Телль ат‑Тулуль три льва». Мы сели на коней и поехали туда. Оказалось, что там львица и еще два льва. Мы рыскали в чаще, львица выскочила и бросилась на наших людей. Я остановился, а мой брат Беха ад‑Даула Абу‑ль‑Мугис Мункыз, да помилует его Аллах, кинулся на нее, ударил копьем и убил; копье сломалось в теле львицы.

Мы возвратились в чащу, и на нас выскочил один из львов и погнал наших людей. Я и мой брат Беха ад‑Даула встали ему поперек дороги, ожидая, когда он вернется, отогнав лошадей. Ведь если лев уйдет со своего места, он непременно и без сомнения должен туда вернуться. Мы повернули наших лошадей к нему задом и обратили на него свои копья. Мы думали, что он ринется на нас и мы проткнем его копьями и убьем, но не успели мы опомниться, как он помчался на нас точно ветер. Он схватил лошадь одного из наших всадников, которого звали Са‘даллах аш‑Шейбани, и свалил ее. Тогда я ударил льва копьем и вонзил его в середину его тела, и лев умер на месте, а мы возвратились к другому [180] льву. С нами было около двадцати человек армянских лучников. Лев, самый огромный из трех, вышел из логовища; он пошел на нас, и армяне встретили его стрелами. Я стоял с армянами рядом, выжидая, пока он бросится на них и схватит кого‑нибудь, чтобы потом ударить его копьем. Лев ходил, и каждый раз, когда в него попадала стрела, он ревел и взмахивал хвостом. Я говорил себе: «Сейчас он кинется на них», – но он все ходил, и это продолжалось до тех пор, пока он не пал мертвым. Я увидел со стороны этого льва нечто такое, чего никак не предполагал.

Позже я видел[282] со стороны одного льва нечто еще более удивительное. В Дамаске был львенок, которого воспитал у себя укротитель. Он вырос и стал гонять лошадей и обижать народ. Как‑то раз, когда я был у эмира Му‘ин ад‑Дина[283], да помилует его Аллах, ему сказали: «Этот лев обижает народ, и лошади пугаются его. Он постоянно торчит на дороге». И действительно, этот лев день и ночь сидел на каменной скамье вблизи дома Му‘ин ад‑Дина. Эмир сказал пришедшим: «Передайте укротителю, чтобы он привел льва сюда». Затем он обратился к дворецкому и сказал ему: «Выведи из бойни при кухне ягненка и оставь его во дворе, чтобы мы могли посмотреть, как лев растерзает его».

Дворецкий привел ягненка во двор, а укротитель вошел туда вместе со львом и спустил его с цепи, которая была у льва на шее. Как только ягненок увидел льва, он бросился на него и ударил рогами. Лев пустился бежать и стал кружить вокруг бассейна, а ягненок бежал сзади, гнал его вперед и бил рогами. Мы не могли удержаться от смеха, и эмир Му‘ин ад‑Дин, да помилует его Аллах, сказал: «Это злосчастный лев. Выведите его отсюда и зарежьте, снимите шкуру и принесите ее сюда». Его зарезали и сняли шкуру, а ягненок был спасен от смерти.

Еще один удивительный случай со львом. Один лев появился в области Шейзара. Мы выехали к нему вместе с пехотинцами из городского войска; среди них был [181] один слуга того господина, которому жители гор оказывали повиновение и почти поклонялись[284]. С этим слугой была его собака. Лев выскочил на лошадей, и они разбежались перед ним от испуга. Лев ринулся на пехотинцев и, схватив этого самого слугу, присел над ним. Собака вскочила льву на спину; он бросил человека и вернулся в чащу. Этот слуга, смеясь, явился к моему отцу, да помилует его Аллах. «О господин мой, – сказал он, – клянусь твоей жизнью, он не ранил меня и не принес мне вреда». Льва убили, а этот человек вернулся к себе и умер в ту же ночь. Он не получил никакой раны, но у него разорвалось сердце. Я пришел в восторг от храбрости этой собаки перед львом, тогда как все животные бегут от льва и сторонятся его.

Однажды я смотрел, как голову льва несли к одному из наших домов, и было видно, как кошки бегут из этого дома и бросаются с крыш, хотя они никогда раньше не видели льва. Мы же снимали со льва шкуру и бросали мясо из крепости к подножию бастиона. Ни собаки, ни какая‑либо птица не приближались к нему, а когда орлы, завидев мясо, опускались к нему, то потом, подлетев ближе, начинали кричать и улетали.

Как похож страх животных перед львом на страх птиц перед орлом! Когда цыпленок, который никогда не видел орла, заметит его, он начинает кричать и пускается бежать от страха, ибо Аллах великий вложил в сердца остальных животных страх перед орлом и львом.

Если же говорить еще о львах, то у нас было два брата, которых звали Бену‑р‑Руам; это были гонцы, ходившие туда и обратно из Шейзара в Ладикию, которая принадлежала моему дяде Изз ад‑Даула Абу‑ль‑Мурхафу Насру[285]. В Ладикии находился его брат Изз ад‑Дин Абу‑ль‑Асакир‑султан[286], да помилует их обоих Аллах, и эти два скорохода носили письма от одного моего дяди к другому. Они рассказывали: «Однажды мы вышли из Ладикии и поднялись на перевал аль‑Манда. [182] Это был очень высокий перевал, который возвышался над окружающей равниной. Мы увидели льва, который лежал у реки, протекавшей под холмом, и остановились на месте, не решаясь опуститься из страха перед львом. Вдруг мы увидели, что приближается какой‑то человек; мы закричали ему и замахали полой одежды, предостерегая его от льва. Но он не слушал нас, натянул свой лук, наложил на него стрелу и направился ко льву. Лав увидел этого человека и прыгнул на него, но он выстрелил в льва, попал ему прямо в сердце и поразил его, а затем подошел ко льву и прикончил его. Он вытащил стрелу из тела льва и пошел к реке. Там он снял сапоги, разделся и, бросившись в воду, стал мыться. Потом он вышел из воды, оделся на наших глазах и стал выжимать волосы, чтобы их высушить. Потом он надел один сапог, прилег на бок и долго пробыл в таком положении. «Клянемся Аллахом, – сказали мы, – он молодец, но перед кем же он хвастается?» Мы опустились к нему, а он все оставался в том же положении, и нашли его мертвым. Мы не понимали, что с ним случилось, но, сняв с его ноги сапог, мы нашли в нем маленького скорпиона; он ужалил этого человека в большой палец, и человек тотчас же умер. Мы удивились этому силачу, который убил льва, а сам был убит скорпионом величиной в палец. Да будет слава Аллаху всемогущему, проявляющему свою волю на тварях!»

Я продолжаю.

Я выдержал со львами много боев, которых мне не перечесть, и убил из них стольких, что никто не может в этом сравниться со мной, хотя во многом другом у меня есть соперники; я приобрел такой опыт и умение в бою со львами, какого не имеет никто, кроме меня. Скажу еще, что львы, как и другие дикие животные, боятся сынов Адама и бегут от них. Лев беспечен и ленив, пока не ранен, а когда получит рану, то действительно становится львом; тогда‑то и следует его бояться. Если он выйдет из леса или чащи и погонится за лошадью, он непременно вернется обратно туда же, откуда вышел, даже если на его дороге будет огонь. Я знал это по опыту и, когда лев бросался на лошадей, я становился на дороге, по которой он должен был вернуться, [183] прежде чем его ранят; а когда он возвращался, я позволял ему подойти ко мне, ударял копьем и убивал.

Что же касается леопардов, то бой с ними тяжелее, чем бой со львами, из‑за их легкости и больших прыжков. Они селятся только в пещерах или расщелинах, как гиены, а львы лежат только в берлогах или чащах. [184]

 

Случаи с леопардами

 

Однажды у нас в одной из деревень области Шейзара, называемой Муарзаф, появился леопард. Мой дядя Изз ад‑Дин, да помилует его Аллах, выехал ему навстречу. Он послал ко мне всадника, когда я уже сидел на коне, чтобы ехать по своему делу, с приказом: «Поезжай вслед за мной к Муарзафу». Я догнал его, и мы поехали к тому месту, где, по рассказам, был леопард, но не увидели его там. В этом месте была расщелина; я слез с лошади, держа в руках копье, и сел у края расщелины. Она была неглубока, приблизительно в человеческий рост; сбоку ее было какое‑то отверстие вроде норы. Я сунул копье в это отверстие и пошевелил его. Леопард высунул оттуда голову, чтобы схватить копье. Когда мы узнали, что он в этом месте, некоторые мои товарищи спешились вместе со мной, и один из них тыкал копьем в это отверстие, а другой ударял леопарда, когда он высовывался. Всякий раз, как он хотел выскочить из рва, мы колотили его копьями, пока не убили. Он был громадных размеров и съел столько животных в этой деревне, что отяжелел и не мог защитить себя.

Леопард, единственный из всех животных, прыгает более чем на сорок локтей. В церкви местечка Хунак[287]  [185] было окошко на высоте сорока локтей; каждый полдень туда прыгал леопард и спал там до конца дня, а потом выпрыгивал оттуда и уходил. В это время через Хунак проезжал франкский рыцарь по имени Сир Адам, один из франкских дьяволов. Ему рассказали историю леопарда. «Когда вы увидите его, известите меня», – сказал он. Леопард пришел по обычаю и прыгнул в окно. Один из крестьян пошел и рассказал об этом Сир Адаму. Тот надел свою кольчугу, сел на коня, взял щит и копье и поехал к церкви. Она была в развалинах, и только одна из ее стен еще стояла, та самая, в которой было окно. Когда леопард увидел рыцаря, он прыгнул на него из окна, хотя тот сидел на лошади, сломал ему спину и убил его. После этого леопард ушел, а хунакские крестьяне прозвали его «леопард – борец за веру».

Одна из особенностей леопарда та, что, когда он ранит человека, и на того помочится мышь, он умрет, а мышь вообще не уходит от раненного леопардом, пока ему не сделают плот и не посадят на воду. Вокруг него привязывают кошек, так как опасаются за него из‑за мышей.

Леопард очень редко приручается к людям и не привыкает к ним. Однажды я проезжал через Хайфу, город на побережье[288], принадлежавший франкам. Один из франков сказал мне: «Не купишь ли у меня великолепного гепарда?» – «Хорошо», – сказал я, и он привел ко мне леопарда, которого приручил до такой степени, что он был, как собака. «Нет, – сказал я, – это леопард, а не гепард. Мне не подходит это». Я удивлялся его прирученности и свободному обращению с ним франка.

Разница между леопардом и гепардом в том, что морда у леопарда продолговатая, как морда собаки, и глаза у него голубые, а морда гепарда круглая и глаза черные.

Один житель Алеппо взял леопарда и пошел с ним просить суда у властителя аль‑Кадмуса[289], принадлежавшего [186] одному из Бену Мухарраз. Он пировал и потом открыл заседание суда; леопард в это время бросился на тех, кто был в зале. Сам эмир стоял у окна башни; он вскочил туда и закрыл за собою дверь. Леопард стал кружить по всему дому, и одних убил, а других ранил, пока не убили его самого.

Я слышал, но сам не видел, что среди диких зверей встречаются барсы. Я этому не верил, но шейх имам Худжжат ад‑Дин Абу Хашим Мухаммед ибн Мухаммед ибн Зафар[290], да помилует его Аллах, рассказал мне следующее: «Я ехал на запад вместе со старым слугой, принадлежавшим еще моему отцу, который много путешествовал и много испытал. У нас вышла вся вода, бывшая с нами, и мы страдали от жажды. С нами не было никого третьего, и мы были одни – он да я – верхом на двух верблюдах. Мы увидели на дороге колодец и направились к нему, но нашли около него спящего барса. Мы удалились в сторону, и мой спутник сошел со своего верблюда, дал мне поводья, взял свой меч, щит и бурдюк, бывший с нами, и сказал мне: „Смотри за головой верблюда“. Он пошел к колодцу, и когда барс увидал его, то встал и прыгнул по направлению к нему, но проскочил мимо и заревел. К нему бросились его самки с детенышами, которые побежали, догоняя его. Он больше не попадался нам на пути и не причинил никакого вреда. Мы напились и напоили животных, а потом отправились дальше». Так он мне рассказывал, да помилует его Аллах, а он был одним из лучших мусульман по своей религиозности и учености. [187]

 

Осада Шейзара румами

 

Вот пример удивительных вещей, творимых роком.

Когда румы подошли к Шейзару в пятьсот тридцать втором году[291], они подвезли к городу ужасающие стенобитные машины, прибывшие с ними из их страны. Эти машины метали камни, которые летели на такое расстояние, какое не пролетит и стрела. Эти камни достигали веса в двадцать пять ритлей[292]. Однажды они бросили такой камень в дом одного моего товарища по имени Юсуф ибн Абу‑ль‑Гариб, да помилует его Аллах; крыша дома не выдержала тяжести, и он был разрушен сверху донизу одним камнем.

На башне дома эмира возвышалось копье, на конце которого был привязан флаг. Дорога же в крепость проходила как раз под домом. Метательный камень ударил в древко и сломал его пополам. Та часть древка, где было острие, перевернулась, опрокинулась и упала на дорогу. По дороге как раз проходил один из моих товарищей. Половина древка с острием упала с такой высоты на ключицу проходившего человека, прошла сквозь тело и упала на землю, убив его. [188]

Хутлух, невольник моего отца, да помилует его Аллах, рассказал мне следующее: «Однажды мы сидели, осажденные румами, в крепостном проходе, в доспехах и с мечами. Вдруг к нам прибежал какой‑то шейх и закричал: „Эй, мусульмане! Гаремы!.. Румы ворвались к нам!“ Мы схватили мечи, выбежали и увидели, что румы пролезли через брешь в стене, пробитую стенобитной машиной. Мы стали бить их мечами, выгнали из города и преследовали до тех пор, пока не прогнали до их войска. Мы возвратились и шли врассыпную. Я оказался рядом с тем стариком, который позвал нас на помощь. Он остановился и повернулся лицом к стене, чтобы помочиться. Я отошел от него, но вдруг услышал шум падения. Я повернулся, и оказалось, что камень, пущенный из машины, попал старику в голову, разбил ее и как бы вбил в стену; мозг старика стекал со стены. Я поднял тело старика, мы помолились над ним и похоронили его на этом самом месте, да помилует его Аллах».

Метательный камень попал как‑то раз в одного из наших товарищей и разбил ему ногу. Его снесли к моему дяде, который сидел в одном из проходов крепости. «Приведите костоправа», – приказал дядя. А в Шейзаре был один искусный человек, по имени Яхья, отлично вправлявший кости. Он пришел и стал вправлять ногу, сидя под навесом за воротами крепости. Камень ударил раненого человека в голову, и она разлетелась. Костоправ вернулся в коридор крепости, и дядя сказал ему: «Как ты быстро вправил ему кость». – «О господин мой, – ответил костоправ, – в него попал второй камень, и вправлять стало не нужно». [189]

 

Поход франков на Дамаск

 

Как божественная воля проявляется и в смерти и в жизни, видно из следующего.

Франки, да покинет их Аллах, все решили двинуться на Дамаск и взять его[293]. У франков собралось очень много народа, и к ним присоединились властители Эдессы[294], Телль‑Башира[295] и Антиохии[296]. Властитель Антиохии по дороге в Дамаск расположился около Шейзара. Франкские владыки уже продавали один другому дамасские дома, бани и базары, а горожане[297] покупали их и отвешивали за них плату. Они нисколько не сомневались, что их войска войдут в Дамаск и овладеют им.

Кафартаб в то время принадлежал властителю Антиохии. Он выделил из войска Кафартаба сотню отборных рыцарей и велел им оставаться в городе, чтобы действовать против нас и против Хама. Когда он выступил в Дамаск, сирийские мусульмане соединились [190] и решили двинуться на Кафартаб. Они подослали туда одного нашего товарища по имени Кунейб ибн Малик. Он пробрался в Кафартаб ночью, обошел его, потом вернулся и сказал: «Радуйтесь добыче и безопасности!».

Мусульмане пошли на Кафартаб и попали в засаду, но Аллах, да будет ему слава, все‑таки даровал победу исламу, и наши перебили всех франков. Кунейб, который был лазутчиком мусульман в Кафартабе, увидел во рву, окружавшем город, много вьючных животных. Когда мусульмане одержали победу над франками и перебили их, Кунейбу очень захотелось захватить тех животных, которые были во рву, и он надеялся воспользоваться добычей один. Он поскакал ко рву, но кто‑то из франков бросил в него с крепости камень и убил его. Среди нас была мать Кунейба, старая старуха, плакальщица на наших поминках. Она стала оплакивать своего сына, и когда она причитала над Кунейбом, из ее груди сочилось молоко в таком количестве, что залило всю рубашку. А когда она кончила причитать, и скорбь у нее утихла, ее груди опять превратились в куски кожи и в них не было ни капли молока. Слава тому, кто напитал сердца нежностью к детям!

Когда властителю Антиохии, который был под Дамаском, сказали, что мусульмане перебили его товарищей, он воскликнул: «Это неправда! Я оставил в Кафартабе сотню рыцарей, которые померятся со всеми мусульманами!» Аллах, да будет ему слава, предопределил, чтобы мусульмане в Дамаске победили франков я произвели среди них великое избиение. Они захватили всех их вьючных животных, и франки пустились в обратный путь от Дамаска в самом печальном и унижённом состоянии. Слава Аллаху, господу миров!

Во время этого столкновения с франками произошел удивительный случай. В войсках Хама было два брата курда; одного из них звали Бедр, другого – Анназ. Этот Анназ отличался слабым зрением. Когда франки потерпели поражение и были перебиты, солдаты рубили им головы и привязывали к лошадиной [191] сбруе. Анназ тоже отрубил для себя голову и прикрепил ее к ремню. Его увидали солдаты из войска Хама и спросили: «О Анназ, что это у тебя за голова?» – «Да будет слава Аллаху, – ответил он, – за то, что произошло у меня с этим франком, пока я его не убил». – «Эй ты, человек, – сказали ему, – да это ведь голова твоего брата Бедра!» Анназ взглянул на голову и внимательно осмотрел ее, и оказалось, что это действительно голова его брата. Анназ устыдился людей и ушел из Хама. Мы не знали, куда он направился, и больше не слышали о нем ничего. А его брат Бедр погиб в этом столкновении и был убит франками, да покинет их Аллах. [192]

 

Замечательные удары мечом

 

Удар метательного камня, который разбил голову того старика, да помилует его Аллах, напомнил мне об ударах острого меча. Однажды один из наших товарищей по имени Хаммам аль‑Хаджж[298] во время военных действий исмаилитов[299] против Шейзара[300] столкнулся с одним из них в галерее дома моего дяди, да помилует его Аллах. В руке исмаилита был нож, а в руке аль‑Хаджжа – меч. Батынит[301] бросился на него с ножом, но Хаммам ударил его своим мечом над глазами и рассек ему череп. Мозг исмаилита выпал на землю и разлетелся по ней во все стороны. Хаммам выронил из рук свой меч, и его вырвало, так как ему сделалось дурно при виде этого мозга.

В этот день на меня напал один из исмаилитов, в руке которого был кинжал, а я держал в руке меч. Он бросился на меня с кинжалом, но я ударил его по [193] руке между кистью и локтем; кинжал он держал так, что рукоятка и лезвие прилегали у него к руке. Мой удар отрубил кусок лезвия длиной в четыре пальца, рассек руку исмаилита пополам и отделил ее. На лезвии моего меча остался след кончика кинжала.

Один из наших мастеров увидал этот след и сказал: «Я сведу эту царапину с меча». – «Оставь его, как он есть, – сказал я ему, – этот след самое красивое, что есть в мече». И до сих пор, когда кто‑нибудь видит эту царапину, ему ясно, что это след кинжала.

Этот меч имеет свою историю, которую я расскажу.

У моего отца, да помилует его Аллах, был стремянный по имени Джами. Франки сделали на нас набег, и отец, надев казакин, вышел из своего дома, чтобы сесть на лошадь. Он не нашел ее у дверей и постоял немного, ожидая ее. Стремянный Джами, который замешкался, привел лошадь. Мой отец ударил его этим самым мечом, которым был опоясан, не вынимая его из ножен. Удар рассек ножны меча, серебряные наконечники, плащ, который был на стремянном, и шерстяную рубашку; локоть у Джами был разрублен, и рука отлетела. Мой отец, да помилует его Аллах, содержал Джами, а после него – его детей из‑за этого удара, а меч был прозван Джамиевским, по имени стремянного.

Вот еще знаменитый удар мечом: четыре брата из родственников эмира Ифтихар ад‑Даула Абу‑ль‑Футуха ибн Амруна, властителя крепости Букубейс[302], влезли в крепость, когда он спал, и нанесли ему много ран. В крепости с ним никого не было, кроме его сына. Братья вышли, полагая, что убили эмира, и направились к его сыну, но Аллах наделил этого Ифтихар ад‑Даула великой силой. Он поднялся с постели, обнаженный, взял свой меч, который висел у него в комнате, и пошел за нападавшими. К нему навстречу вышел один из них, который был их предводителем и самым доблестным из них. Ифтихар ад‑Даула ударил его мечом и отскочил от него в сторону, [194] боясь, что тот достанет его ножом, бывшим у него в руке. Потом обернулся и увидел, что он лежит на земле, убитый этим ударом. Эмир повернулся к другому брату, ударил его мечом и убил, а остальные двое пустились бежать и бросились вниз с крепости; один из них умер, а другой спасся.

Слух об этом дошел к нам в Шейзар, и мы послали к эмиру поздравить его со спасением. Через три дня мы отправились в крепость Букубейс навестить его. Его сестра была замужем за моим дядей Изз ад‑Дином[303], и он имел от нее детей. Эмир рассказал нам, что с ним случилось и как он действовал, и затем сказал: «У меня чешется между лопатками, и я не могу достать до этого места». Он позвал своего слугу, чтобы тот взглянул на спину и посмотрел, что его там колет. Слуга посмотрел, и оказалось, что это рана, в которой застрял конец кинжала, сломавшегося в его спине. Он даже не знал об этом и ничего не чувствовал, но, когда рана затянулась, это место стало чесаться.

Примером силы этого человека может служить то, что он брал мула за копыто задней ноги и бил его, и мул не мог вырвать своей ноги у него из рук. Он также брал пальцами гвозди от подков и вонзал их в дубовую доску. Он был столь же прожорлив, как и силен, или даже еще более. [195]

 

Выдающиеся женщины

 

Я упомянул о некоторых деяниях мужчин и теперь упомяну также о деяниях женщин, но предварительно сделаю небольшое предисловие.

Антиохия принадлежала дьяволу из франков по имени Роджер. Он отправился в паломничество в Иерусалим, властителем которого был принц Балдуин[304]. Балдуин был старик, а Роджер – юноша. Он сказал Балдуину: «Заключим такое условие: если я умру прежде, чем ты, Антиохия будет твоя, а если ты умрешь раньше меня, Иерусалим будет принадлежать мне». Они заключили такой договор и обязали им друг друга. Аллах великий предопределил, чтобы Наджм ад‑Дин Ильгази ибн Ортук, да помилует его Аллах, встретил Роджера у Баданиса в четверг пятого числа первой джумады пятьсот тринадцатого года[305]. Он убил его и перебил все войско, и в Антиохию вошло не больше двадцати человек из его бойцов. Балдуин отправился в Антиохию и вступил во владение городом. [196]

Через сорок дней он дал бой Наджм ад‑Дину, а когда этот последний пил вино, похмелье длилось у него двадцать дней. Он принялся пить после того, как разбил франков и перебил их, и им овладело похмелье, от которого он оправился не раньше, чем король Балдуин, принц, подошел к Антиохии с войском.

Второе сражение между ними шло с равным успехом. Отряды франков разбили отряды мусульман, а отряды мусульман разбили отряды франков; и с той и с другой стороны было много убитых. Мусульмане взяли в плен Роберта, властителя Сыхьяуна[306] и Балятунуса[307] и всей соседней области. Роберт в то время был другом атабека Тугтегина, властителя Дамаска, и действовал заодно с Наджм ад‑Дином Ильгази, когда тот соединился с франками в Апамее при приближении восточного войска под начальством Бурсука ибн Бурсука[308]. Этот Роберт «прокаженный» сказал тогда атабеку Тугтегину: «Не знаю, как оказать тебе гостеприимство. Я отдаю тебе во власть мою страну. Пошли твоих всадников, пусть они проедут по ней и возьмут себе все, что найдут там, лишь бы не брали людей в плен и не убивали вьючных животных, а деньги и урожай пусть будут им, они могут их забрать с моего позволения».

Когда Роберт был взят в плен, атабек Тугтегин участвовал в сражении, помогая Ильгази. Роберт сам назначил за себя выкуп в десять тысяч динаров. «Отведите его к атабеку, – приказал Наджм ад‑Дин, – может быть, он испугает Роберта, и тот назначит за себя больший выкуп». Роберта отвели к атабеку, который сидел в своей палатке и пил. Увидев приближавшегося Роберта, он встал, заткнул за пояс подол своего платья, взял меч и, выйдя к Роберту, отрубил ему голову. Ильгази послал к нему гонца, упрекая за это и говоря: «Мы нуждаемся в каждом динаре для уплаты [197] туркменам, а этот назначил за себя выкуп в десять тысяч динаров. Я послал его к тебе, думая, что ты испугаешь его и он увеличит свой выкуп, а ты убил его». – «Я не умею лучше пугать, чем так», – отвечал атабек.

Тогда Антиохией стал владеть Балдуин, принц. Он был многим обязан моему отцу и дяде, да помилует их обоих Аллах. Когда он был взят в плен Нур ад‑Даула Балаком[309], да помилует его Аллах, а после убийства Нур ад‑Даула перешел к Хусам ад‑Дину Тимурташу ибн Ильгази[310], тот отправил его к нам в Шейзар, чтобы мой отец и дядя, да помилует их обоих Аллах, оказали посредничество в получении за него выкупа, и они хорошо обращались с ним. Когда Балдуин получил власть[311], на нас лежал долг властителю Антиохии. Балдуин охотно сложил его с нас, и наши дела с Антиохией пошли успешно.

И вот, когда Балдуин находился в таком положении, и у него был послом наш товарищ, к Сувайдии[312] однажды приплыла лодка, в которой был юноша в лохмотьях. Он явился к Балдуину, и тот узнал в нем Ибн Маймуна[313]. Балдуин вручил тогда юноше власть над городом, а сам ушел и разбил свои палатки в окрестностях. Наш посол в Антиохии клялся, что он, то есть король Балдуин, покупал в этот же вечер на базаре корм для своих лошадей, хотя амбары Антиохии были наполнены собранным урожаем. Впоследствии Балдуин вернулся в Иерусалим.

Народ перенес от этого дьявола Ибн Маймуна великие бедствия. Однажды он пошел на нас с войсками и стал лагерем. Мы сели на коней и построились против [198] франков, но ни один из них не пошел на нас, и все оставались в своих палатках. Мы стояли на пригорке и смотрели на них; между нами была река аль‑Аси. Мой двоюродный брат Лейс ад‑Даула Яхья ибн Малик ибн Хумейд, да помилует его Аллах, спустился с этого пригорка и направился к реке. Мы думали, что он хочет напоить свою лошадь, но он переправился через реку около отряда франков, стоявшего близ палаток. Когда Лейс ад‑Даула приблизился к франкам, к нему подскакал один из рыцарей. Оба противника бросились друг на друга, но каждый из них уклонился от удара другого. Тогда я поспешил к сражавшимся с моими молодыми сверстниками. Франкский отряд отступил, а Ибн Маймун сел на коня вместе с войсками, и они ринулись вперед, словно поток. Лошадь нашего товарища была ранена.

Первые ряды франков столкнулись с нашими передовыми солдатами. В наших войсках был один курд по имени Микаил, который попал, спасаясь бегством, в первые ряды франков. Один франкский рыцарь, преследуя Микаила, пронзил его копьем; курд, убегая от него, стонал и громко кричал.

Я догнал Микаила, а франк отвернулся от курда и свернул с моей дороги, направляясь к нашим всадникам, стоявшим толпой близ реки на нашем берегу. Я помчался за ним следом, погоняя лошадь, чтобы настигнуть его и ударить копьем, но лошадь не могла за ним поспеть. Франк не оборачивался ко мне, стремясь только к этим столпившимся всадникам. Наконец он достиг их, а я все следовал за ним. Наши товарищи нанесли его лошади несколько ран, но франкские солдаты уже устремились по следам рыцаря в таком множестве, что мы бы их не одолели. Франкский рыцарь повернул назад, и его лошадь была при последнем издыхании. Он поехал навстречу своим солдатам, повернул их всех обратно и сам воротился с ними.

Этот рыцарь был Ибн Маймун, владыка Антиохии. Он был еще юноша[314], и его сердце наполнилось страхом, [199] но если бы он оставил своих солдат действовать, они бы обратили нас в бегство и гнали бы до самого города.