От кризиса 1846 г. к революциям 1848 г

 

Революционный кризис середины XIX в., который потряс большинство европейских стран как протест против политической системы, установленной Венским конгрессом, обычно ассоциируется с памятным 1848 г. и так называемой «весной народов». Действительно, весной этого года в Западной Европе и западной – германской – части Центральной Европы началось движение. Однако в Центрально‑Восточной Европе, где напряженность была самой высокой, а требования национальной свободы – даже сильнее, чем конституционных реформ, кризис начался ровно на два года раньше – весной 1846 г.

Он начался с утопического плана восстания в Польше, направленного против всех трех стран – участниц ее раздела одновременно. С самого начала оказалось невозможно вести какие‑либо прямые действия против России, которая властвовала на самой большой части польских земель, где угнетение было наиболее жестоким. Николаю I, который в 1830‑х гг. уже подавил всю заговорщицкую деятельность поляков, теперь удалось даже в решающий 1848 г. пресечь все революционные движения на границах империи. И поэтому именно Прусская Польша была выбрана базой для новой борьбы за свободу. Здесь уже в 1845 г. появился перспективный лидер Людвик Мерославский. Причины такого решения объясняются общей ситуацией в Пруссии.

Что касается политики Пруссии в отношении польского населения, то за первыми попытками примирения согласно обещаниям, данным в 1815 г., последовали репрессии Эдварда Флотвеля, который в 1830 г. сменил польского князя Антона Радзивилла на посту губернатора Великого княжества Познанского. С другой стороны, не только в этой чисто польской провинции, но и в Западной Пруссии и Силезии все усилия правительства в направлении германизации встречали сильное сопротивление. Оно не было ограничено католическим духовенством и аристократией, которые считались главными представителями польского национализма, а было также организовано польским средним классом, сформировавшимся на этих западных землях раньше, чем в любой другой части Польши. Именно там наибольшие успехи были достигнуты в культурной, социальной и экономической сферах польским народом, в то время как такой прогресс был совершенно невозможен под властью Меттерниха и Николая I. Даже при Фридрихе‑Вильгельме IV – новом короле Пруссии с 1840 г., который отозвал Флотвеля, изменились только методы антипольской политики. Но очевидно, антироссийские настроения в правительстве и некоторое сочувствие со стороны прусских либералов создавали иллюзию того, что в конечном счете планируемая в Польше акция найдет поддержку в Пруссии.

На самом же деле все случилось наоборот: в феврале 1846 г. Мерославский и его сподвижники были арестованы, когда их заговор был раскрыт, и все попытки освободить Прусскую Польшу полностью провалились. Однако в то же время в Австрийской Галиции произошла настоящая трагедия. Встревоженная подготовкой к восстанию в Польше, которая началась и здесь, австрийская администрация спровоцировала крестьян восстать против землевладельцев‑аристократов в некоторых районах Западной Галиции, пообещав награду за убийство или захват в плен некоторых из них. Австрийские чиновники сказали крестьянам, что дворяне хотят восстановить старую Польшу только для того, чтобы поработить их, тогда как император готов полностью отменить крепостную зависимость. На самом деле именно руководители восстания, которые, хотя и были дворянского происхождения, как выдающийся Эдвард Дембовский, имели самые прогрессивные представления об общественной реформе. Их радикализм ярче всего проявился в конце февраля, когда они захватили власть в вольном городе Кракове, где Ян Тиссовский, позднее эмигрировавший в Соединенные Штаты, был провозглашен диктатором. Но его немногочисленные силы были разгромлены австрийцами, Дембовский был убит, а после короткой русской оккупации Краковская республика была аннексирована Австрийской империей.

Даже это явное нарушение договоров 1815 г. было принято западными державами, которые, несмотря на разбуженное общественное мнение во Франции и Англии, ограничились слабыми дипломатическими протестами. И началась волна новых жестоких репрессий и в Галиции, где новый губернатор граф Франц Стадион пытался науськать украинцев на поляков, и в Пруссии, где в декабре 1847 г. после долгого тюремного заключения были приговорены к смерти Мерославский и семь его сподвижников. Но прежде чем их казнили, начавшаяся революция 1848 г. открыла совершенно новые перспективы не только для поляков, но и всех угнетенных народов Центрально‑Восточной Европы.

Фактически в 1848 г. имели место несколько революций не только в разных странах, но и с разными целями. Во Французской февральской революции цели были исключительно конституционные и социальные, но, как и в случае Великой революции 1789 г., идеи всеобщей свободы, распространившиеся из Парижа по всей Европе, имели особую притягательность для тех народов, которые были лишены не только конституционной свободы – в гораздо большей степени, чем при французской монархии Луи‑Филиппа, – но и своих национальных прав. Отсюда и нарастающее волнение в различных частях Италии, находящихся под иноземным господством, и особенно в негерманских частях Пруссии и Австрии. Не позднее марта в обеих монархиях появилось довольно запутанное сочетание национального движения и всеобщего восстания против автократических режимов.

В Пруссии, несмотря на разочарования 1846 г., ситуация в этом году повторилась в отношении польского вопроса. Освобождение Мерославского и его соратников немецкой королевской властью в Берлине в этом отношении было очень важным. Вернувшись в Познань, польский лидер вернулся к плану войны с царской Россией при помощи либеральной Пруссии, в которой новый министр иностранных дел барон Г. фон Арним поддерживал такую идею. Ее также поддерживал князь Адам Чарторыйский, приехавший из Парижа в Берлин. Но все эти планы были обречены на провал по двум различным причинам.

Во‑первых, война с Россией серьезно рассматривалась в Пруссии только до тех пор, пока существовал страх перед вооруженным вмешательством русских в революцию в Германии и перед перспективой активного взаимодействия других стран. Но Николай I по совету своего посла в Берлине бездействовал, в то время как послы Великобритании и даже революционной Франции ясно дали понять, что западные державы хотят конфликта с царем не больше, чем Австрия, которая была занята своими собственными проблемами. С другой стороны, невозможность польско‑прусского сотрудничества стала очевидна, как только речь зашла о «национальной реорганизации», по крайней мере провинции Познань. В противоположность изначальным обещаниям правительства любая административная реформа в пользу поляков, которые надеялись на полное отделение от Пруссии, встретила сопротивление немецкого меньшинства. Компромиссное решение, о котором вел переговоры генерал фон Виллизен в качестве королевского комиссара в провинции Познань, было отвергнуто обеими сторонами, и после указа, объявившего о разделе Великого княжества на польскую и немецкую части, началась открытая борьба, в результате которой 9 мая 1848 г. восставшим полякам пришлось капитулировать.

Последовала жесткая антипольская реакция под властью нового уполномоченного, генерала Пфуля, который был даже готов уступить России часть провинции Познань. В конечном счете такие радикальные изменения закончились, но даже Франкфуртский парламент, где некоторые либералы высказались в пользу поляков и реорганизации их страны, полностью одобрил политику Пруссии с точки зрения «здорового национального эгоизма». Такое отношение согласовывалось с общей программой немецкого национализма, которая в 1848 г. потребовала объединения всех немецких земель в одну империю под властью либо Пруссии, либо Австрии, включив при этом в ее состав многие ненемецкие народы, находившиеся под властью этих обеих держав.

В случае Габсбургской монархии такой подход имел гораздо более масштабный смысл, затрагивая по крайней мере все те владения династии, которые в прошлом принадлежали Священной Римской империи и с 1815 г. были включены в Германский союз. По этой самой причине землям Чехии было предложено послать своих представителей во Франкфуртский парламент, что было отвергнуто от имени чехов историком Палацким, который теперь стал политическим лидером нации. Тем не менее, когда в марте 1848 г. почти одновременно с революцией в Берлине аналогичное движение вспыхнуло в Вене, здесь тоже вначале, казалось, была возможность сотрудничества всех тех, кто независимо от своей национальности пострадал от режима Меттерниха. Это сотрудничество должно было объединить австрийских немцев, заинтересованных в конституционных реформах, и другие народы, надеявшиеся на то, что при либеральной конституции будут рассмотрены и их национальные права.

В Австрии тоже немедленно был заново открыт польский вопрос, который два года назад получил такой сокрушительный удар. А в Галиции, как и в Прусской Польше, в начале революции были сделаны уступки, в которые входили создание национальных комитетов в Кракове и Львове и возрождение надежды на реорганизацию Польши в связи с Габсбургской монархией. Но там было еще меньше шансов на сотрудничество против русского царизма – главного препятствия такой реорганизации, – чем в Пруссии. Наоборот, 26 апреля Краков был обстрелян австрийским командующим, а когда деятельность поляков переместилась в восточную часть Галиции, австрийское правительство удовлетворило требования населения Рутении, которое состояло в том, чтобы отделить эту часть Галиции и сделать ее отдельной провинцией, в которой большинство населения было представлено украинцами. В ноябре там также были приняты радикальные меры против поляков. Львов тоже подвергся обстрелу. Первый поляк, который стал губернатором Галиции, Вацлав Залеский, был отозван, и, хотя раздел Галиции не состоялся, вся провинция снова стала объектом германизации и строгого контроля со стороны центральной власти.

Однако здесь заканчивается аналогия с судьбой Прусской Польши. В многонациональной Австрийской империи поляки не ограничились еще одним неудачным восстанием в той ее части, где они проживали, а принимали активное и иногда руководящее участие во всех других революционных движениях, в том числе населения Вены. Первым важным шагом было участие поляков в Славянском съезде, который открылся в Праге 2 июня. Как и весь предыдущий чисто культурный этап панславизма, этот съезд, проходивший, естественно, под руководством чехов, не имел ничего общего с последующим развитием этой тенденции, которую спонсировала Россия. За исключением экстремиста‑одиночки Бакунина, который тщетно надеялся использовать Чехию как стартовую площадку для коммунистической революции[71], русские отсутствовали на этом конгрессе. На самом деле в Праге существовала разница между консервативными, отчасти аристократическими лидерами, которые защищали традиционный регионализм, и либеральным, даже радикальным большинством делегатов. Были также и отдельные делегаты, приехавшие из‑за границы Габсбургской монархии. Но все они представляли те славянские народы, которые, будучи зажатыми между германской и российской империалистическими державами, надеялись на то, что реорганизация этой монархии на демократических принципах даст им шанс на свободное развитие.

Несмотря на такое положительное отношение к Австрии, существование которой даже Палацкий считал необходимым на том этапе своей деятельности, имперские власти были настороже. В Праге, как и в двух городах Польши, все закончилось артиллерийским обстрелом, и съезд был распущен. Однако в добавление к этим военным действиям и бюрократии в центральном аппарате управления существовала еще одна проблема, из‑за которой Славянский съезд и вся его программа закончились провалом. Она уже появлялась во время обсуждения вопроса о том, что славяне, хотя и составляют большинство населения в монархии Габсбургов, являются не единственной ненемецкой группой, которую надо принимать в расчет в любом проекте реформ. Кроме итальянского и румынского вопросов довольно специфического характера, существовала большая проблема Венгрии с ее лидерами‑мадьярами и своими собственными национальными проблемами.