Распад Киевского государства

 

Распад Польского королевства, хотя и был опасным, оказался неокончательным. По различным причинам явно аналогичный процесс в соседнем Киевском государстве имел долговременные последствия. Здесь династический раздел, основанный на неудачном порядке престолонаследия, начался почти веком раньше. Действительно, после полувека неразберихи, которая началась после смерти Ярослава Мудрого и стала особенно кризисной после смерти его старшего сына Изяслава в 1078 г., были предприняты немалые усилия с целью исправить ситуацию, которая вела к бесконечным династическим распрям. Сотрудничество всех потомков Рюрика, включая тех, кто поселился в колонизированных регионах северо‑востока, было действительно крайне необходимо, так как после печенегов, которые в конце концов были разгромлены, в степи к северу от Черного моря проникло еще более опасное азиатское племя половцев, или куманов. Киевская Русь снова оказалась отрезанной от моря, а ее различные южные княжества страдали от повторяющихся набегов.

Именно в таких обстоятельствах по предложению Владимира Мономаха, который разбил своих соперников с помощью половцев, в 1097 г. в Любече неподалеку от Киева состоялся съезд всех русских князей. Этот съезд изменил закон о престолонаследии, основанный на правиле старшинства и ротации князей, переходящих из одного княжества в другое. Теперь впредь все княжества считались передаваемыми по наследству, но не было принято четкого решения по чрезвычайно важному вопросу: кто должен занимать пост великого князя, который по‑прежнему был связан с Киевом, хотя сам титул почти не появляется в источниках того времени.

Но даже свое торжественное обещание сохранять мир между собой сдержали не все князья, и на их следующем съезде, который состоялся в Уветичах (ныне село Витачев в Киевской области) в 1100 г., им пришлось наказать одного из князей, который захватил в плен и жестоко ослепил своего двоюродного брата. И лишь 13 лет спустя Владимир Мономах, который мог претендовать на титул великого князя по праву первородства, сумел занять Киев с согласия других князей и удерживать его до самой своей смерти в 1 125 г.

В годы яркого правления этого замечательного князя все восточные славяне были в последний раз объединены в одно политическое целое. Это не было абсолютно однородное или сильно централизованное объединение, однако оно было обществом, основанным на той же культуре и схожих политических принципах, которые преобладали при деде Владимира – Ярославе. Свод законов – знаменитая Русская Правда, составленный последним и развитый его преемниками, продолжал управлять отношениями между всеми классами общества от бояр в княжеской дружине и думе, которые теперь стали потомственными землевладельцами, до различных групп крестьян – свободных и крепостных. Церковная организация под властью митрополита Киевского тоже продолжала быть элементом, обеспечивающим это единство. Но именно при Мономахе, чья фамилия указывает на растущее византийское влияние, последствия греческого раскола тоже стали проявляться в русской церкви спустя около 60 лет. Растущее предубеждение против католического Запада появляется уже в первой русской летописи (Повесть временных лет), дописанной киевскими монахами в 1113 г., когда Владимир Мономах пришел к власти. И несмотря на неоднократные брачные союзы между Рюриковичами и различными католическими династиями, включая польскую, это религиозное предубеждение усугубляло политические проблемы в отношениях с западными соседями.

Тем не менее даже тогда разрыв между двумя центрами европейской христианской цивилизации, Римом и Константинополем, еще не считался окончательным. С другой стороны, греческая Восточная Римская империя Комнинов, которая сама была в тесных отношениях с западными державами, находилась в таком шатком положении, что не могла контролировать политику Киевской Руси, как это было во времена Македонской династии. Будучи полностью независимыми от какой‑либо имперской власти, русские князья собирались участвовать в делах Греческой империи до конца XII в. Иногда они разделялись в своих политических симпатиях, но это влияло на ситуацию в России только во времена внутренней раздробленности, последовавшей за смертью Владимира.

Интересные биографические подробности, содержащиеся в завещании Владимира, свидетельствуют о его постоянной активности как правителя, который прикладывал максимум усилий к тому, чтобы защитить всю страну от половцев, представлявших тогда единственную внешнюю угрозу, и утихомирить распри между теми князьями, которые оставались под его верховной властью. Внешние признаки единства сохранялись при его сыне Мстиславе, но после его смерти в 1132 г., а еще больше после смерти брата Мстислава Ярополка в 1139 г. началась борьба за Киев не только среди потомков Мономаха, но и между ними и другими ветвями династии, которая полностью уничтожила древнерусскую политическую организацию.

Разграбление Киева в 1 169 г. обычно считают последним ударом не только потому, что столица и ее авторитет так и не восстановились полностью после этого первого разрушения в братоубийственной войне, но и еще больше потому, что князь, который захватил тогда Киев, даже не стал править там, а возвратился в свое княжество. Этим князем был Андрей Боголюбский, отец которого Юрий Долгорукий – сын Владимира Мономаха – временно правил Киевом, но был заинтересован в первую очередь в своих наследных владениях в далеком регионе на Верхней Волге.

В последующие три четверти века Киев менял правителей так много раз (больше тридцати) и настолько явно уже не был реальным политическим центром федерации княжеств, хотя бы слабо связанных между собой, что обычно возвышению трех новых городов в русской истории – Галича, Новгорода и Суздаля придают большое значение. Следует помнить, однако, что до монгольского нашествия, которое в 1240 г. прервало смену князей в Киеве более чем на 100 лет, значимость этого первоначального ядра средневековой Руси не исчезла полностью. Всегда оставалась возможность, что под властью выдающегося правителя, который добавит свои полученные по наследству земли к Киеву, этот город снова сможет стать символом единства всех восточных славян.

С географической точки зрения было бы самым естественным объединить регион в нижнем течении Днепра с регионом в его верхнем течении, который также был значимым центром русской жизни. Если он получает столь мало внимания, то только потому, что белорусские княжества этого региона обычно проявляли очень мало политической инициативы. Самым важным из этих княжеств со столицей в Полоцке в верхнем течении Западной Двины продолжала править боковая ветвь династии, которую никогда серьезно не интересовала судьба Киева, зато интересовали торговые отношения с Балтийским регионом. Самый активный из смоленских князей – правнук Мономаха Мстислав – не сумел удержать Киев и в конечном счете обосновал свой род в далеком юго‑западном крае Древней Руси.

Именно там при его сыне Романе, который в конце XII в. объединил Волынь с Галичиной, был основан особенно важный центр в непосредственном соседстве с Польшей и Венгрией. Сначала Роман пользовался поддержкой поляков, но в 1205 г. он был убит в сражении с ними, и борьба за его наследство, которое он оставил двоим малолетним сыновьям, привела к совместному вмешательству этих обеих католических стран. План создания там королевства Галиция под властью польско‑венгерской династии и папы римского был обречен на провал, и в конце концов сын Романа Даниил укрепил свою власть настолько, что мог даже претендовать на трон Киева. Но в ходе тяжелого противостояния политическому завоеванию католическим Западом больше, чем когда‑либо раньше, развивались культурные и общественные связи с этим Западом. В местной летописи бояре, которые поддерживали семью Романа, кажутся поразительно похожими на польских рыцарей и добиваются такого же положения, ограничивая монархическую власть.

В этом новом государстве – Галицко‑Волынском княжестве, которое было тесно связано с европейским сообществом, как и в Киевском регионе, население состояло из «малороссов», или русинов, согласно латинским источникам, или украинцев, согласно современной терминологии. Они отличались от белорусов, а еще больше от предков великороссов – русских в современном смысле этого слова. Из этой большой группы восточнославянских племен, первоначальные названия которых были почти полностью забыты, таким образом формировались три отдельных народа.

Но даже у великороссов на Северо‑Востоке в результате распада Киевского государства развились два совершенно различных центра. Один из них возник на изначальной территории Руси в Новгородском регионе, где под предводительством Рюрика впервые закрепились варяги[12]. Несмотря на колонизационную деятельность, которая вскоре достигла берегов Северного Ледовитого океана, а позднее – даже Урала, этот центр не передвинулся в далекие финно‑угорские регионы, а продолжал отождествляться с известным древним городом на изначальной территории племени словенцев. В равной степени важен был тот факт, что в ходе всех династических распрей Киевской Руси богатому торговому городу Новгороду удалось добиться исключительно независимого положения. Ни одна линия потомков Рюрика никогда не правила в этом городе. Власть великого князя была ограничена уже во времена правления Киева. Постепенно сложилось необычное республиканское устройство, демократическое по форме и олигархическое по сути, с епископом и правителем (посадником) на главных постах и общим собранием (Народное вече), теоретически имевшим верховную власть. По сравнению с белорусами в Полоцке великороссы в Новгороде имели более тесные торговые отношения с Западом. Опасность католического завоевания после закрепления немецких рыцарей на балтийских берегах создала сильное политическое противоборство. Но культурные контакты с католическим Западом стали еще одним последствием такой ситуации, которая втягивала эту часть Древней Руси в европейское сообщество.

Совершенно иной была ситуация в последнем центре русской жизни, который был создан благодаря колониальной экспансии других великорусских племен, которые никогда не играли важной роли на своей изначальной родине к востоку от среднего течения Днепра и перебрались в свои новые, практически неограниченные поселения «за лесами» в бассейне Верхней Волги. Редкое и отсталое финское население было поглощено колонистами‑славянами под предводительством князей, которые в новых суровых краях не были ограничены ни боярами, ни Народными собраниями. Напротив, именно при единовластном правлении многочисленных потомков князей Долгорукого и Боголюбского – сын и преемник последнего Всеволод получил прозвище Большое Гнездо из‑за большого количества детей в его семье – новая Русь с центром в Суздале, который занял место самого древнего отдаленного колониального поселения – Ростова, выросла в сильную централизованную державу. С точки зрения культуры даже влияние Византии на этих отдаленных землях едва ли ощущалось, и никогда не существовало никаких контактов с западным миром. Присоединится ли когда‑нибудь эта колония одного из восточноевропейских народов – восточноевропейская в географическом смысле этого слова – к Центрально‑Восточной Европе и вольется ли в общее европейское сообщество – вопрос, который должны были решить политические события XIII в.

 

Последствия 4‑го Крестового похода на Балканский полуостров

 

Именно в XIII в. движение крестоносцев, типичное для традиции Средних веков вообще, достигло своего апогея. Но этот же век стал свидетелем и самых шокирующих злоупотреблений и искажений идеи крестового похода, которые, помимо всего прочего, сильно повлияли на отношения между Западной и Восточной Европой. Сначала, в 1202 г., 4‑й Крестовый поход был направлен против католической Венгрии с целью завоевания Зары (Задара), столицы Далмации, для венецианцев. В конечном итоге в 1203–1204 гг. этот поход повернулся против Восточной христианской империи. И хотя она была греческой и православной, она была готова обсуждать с Римом возможности мирного воссоединения и стать незаменимым союзником в любом настоящем крестовом походе против мусульманской угрозы.

Хорошо известно, что вместо поддержки такого объединения и крестового похода, как надеялся папа Иннокентий III, несмотря на свое изначальное негодование, завоевание Константинополя и основание Латинской империи там привело к борьбе против Греческой империи, которая временно переместилась в Никею в Малой Азии. Эта борьба поглощала силы католического Запада на протяжении более полувека, но закончилась лишь поражением, латиняне и греки отдалились друг от друга еще больше, чем раньше, а имперская идея была сильно дискредитирована.

По этой же причине эти события имели важные последствия для свободных государств Балканского полуострова. Так как Греческая империя, несмотря на отвоевание ее столицы в 1261 г., так полностью и не оправилась от разгрома 1204 г., а Латинская империя со столицей в Константинополе со всеми своими вассальными государствами на протяжении всего своего существования была занята борьбой с греками, то для независимого развития таких стран, как Болгария и Сербия, возникли совершенно новые возможности. К тому же как раз перед 4‑м Крестовым походом оба этих славянских государства сделали важные шаги в направлении своего полного освобождения и создания своей политической организации.

При Стефане Немане (1168‑1196) сербы наконец объединились и образовали национальное государство вокруг региона Рашка – в латинских источниках его называли Rascia. Династия Неманичей правила в нем на протяжении 200 лет до османского завоевания. Уже при сыне и преемнике Стефана, Стефане II, сербская церковь была передана под власть автокефального епископа. Первым таким церковным главой (архиепископом) был брат короля Савва, который стал святым – покровителем страны. Ему удалось избавиться от былого влияния Болгарии на религиозную жизнь страны, хотя в то же время болгары в 1185 г. подняли восстание против власти Византии, вернули себе независимость и снова создали могущественное царство под властью Асеней из Тырнова – нового болгарского политического и культурного центра[13]. Эта династия была «валахского» происхождения, что важно, потому что в начале XIII в. валахи тоже создали свое первое княжество на территории современной Южной Румынии и усилили Болгарию благодаря сотрудничеству с ней.

Было бы преувеличением говорить о создании 2‑го Болгарского царства, потому что ситуация X в. не повторилась. У Болгарии теперь не было никакой возможности занять место Константинопольской империи. Но когда латиняне и греки начали сражаться за Константинополь, соседнее с ними государство, Болгария, стало быстро наращивать свое могущество под властью брата Асеня и Петра Иоанницы, которого греки называли Калоян (1197‑1207), и оно могло быть желанным союзником для любой из соперничающих империй.

Влиятельность и Болгарии, и Сербии полностью признал папа Иннокентий III, который в переходе греческого императора и православного патриарха в Никею увидел отличную возможность заново объединить эти два государства с католической церковью. Поэтому, продолжая переговоры с правителями Болгарии и Сербии, которые начались еще до 4‑го Крестового похода, он предложил им королевские короны в качестве награды за объединение на религиозной основе и надеялся включить их в государственную систему, управляемую папским престолом. Но, как обычно, результаты этих лишь временных объединений зависели от политической ситуации, и Латинская империя, воцарившаяся в Константинополе, вместо того чтобы согласиться на сотрудничество с Болгарией, совершила ошибку, вернувшись к политике Византии с ее притязаниями на верховную власть в отношении своего северного соседа.

Результатом была ненужная война с Калояном, в которой первый император Латинской империи Балдуин Фландрский потерпел поражение под Адрианополем в 1205 г. и умер в тюрьме. Его брат и преемник Генрих был более удачлив в затянувшейся войне с Болгарией, но он умер в 1216 г. Эти войны сильно умножили трудности, с которыми столкнулись латинские завоеватели Константинополя, так как при Иване Асене II (1218–1241) Болгария заключила против них союз с Греческой империей со столицей в Никее, тем самым замкнув кольцо вокруг уменьшившейся территории, которую контролировали императоры Латинской империи. Болгары также чувствовали себя достаточно сильными, чтобы воевать с отдельным Греческим государством, которое вскоре после падения Константинополя было создано в Эпи‑ре, и таким образом они расширили свою территорию за счет Македонии и современной Албании.

Независимость Болгарии была теперь настолько прочной, что, несмотря на тяжелые войны на практически всех фронтах, она пережила угасание династии Асеней в 1257 г. и возвращение греков в Константинополь под властью Палеологов четыре года спустя. Но под властью Тертеридов и Шишманидов, которые продолжили династию ее правителей, Болгария снова стала второстепенной державой, расположенной более или менее в пределах ее нынешних границ.

Вместе с Сербией она также столкнулась с угрозой с севера, потому что Венгрия после участия при короле Андрее (Андраше) II в 5‑м Крестовом походе (1217) стала проявлять все больший интерес к Балканскому полуострову и возможности экспансии на бывшую территорию Византии, теперь поделенную между более мелкими государствами. Собственно Сербия продолжала развиваться, испытывая трудности до тех пор, пока Стефан Урош II (1282–1321) не сделал ее ведущей державой на Балканах, расширив ее территорию, в свою очередь, в сторону Македонии. Но сербы в Боснии не могли соединиться с королевством Неманичей, потому что в этом изолированном горном регионе влияние Хорватии и – после хорвато‑венгерского объединения – Венгрии продолжало оставаться доминирующим. Одновременно с возвышением Неманичей боснийские племена тоже образовали независимое государство под властью бана Кулина (1180–1204), но им не удалось сохранить его независимость от власти сюзерена – Венгрии.

В случае Боснии особенно очевидно решающее значение религиозного фактора. Расположенная на пересечении путей католицизма, который преобладал как в Хорватии, так и Венгрии, и греческого православия, которое после короткого перерыва в начале века осталось национальным вероисповеданием Сербии и Болгарии, Босния столкнулась с особыми трудностями при принятии решения относительно своей церковной принадлежности. Сторонники учения Богумила, которых в Боснии называли патаренами, видимо, получили свой шанс в таких обстоятельствах, и, действительно, к середине XIII в. они добились такого прогресса, что против них был направлен крестовый поход под предводительством венгров, который, разумеется, привел к усилению верховной власти Венгрии, которая длилась почти 100 лет, прежде чем Босния смогла заново утвердить свою независимость, но этот маленький промежуточный регион так и не смог образовать отдельное государство.

Тот факт, что Сербия и Болгария в конечном счете остались православными, не улучшил их отношения с восстановленной Византийской империей. И эти два славянских государства на Балканах не последовали примеру Михаила Палеолога, который с целью избежать еще одной агрессии «латинян», спланированной Анжу‑Сицилийским домом, заключил религиозный союз с Римом в 1274 г. на Лионском соборе. Ограниченная Греческой империей, несмотря на попытки включить в свой состав всю Юго‑Восточную Европу, Лионская уния не продержалась в Константинополе больше нескольких лет. Но даже православный христианский мир был разделен на Балканах по политическим причинам, когда в начале века возвышение турок‑османов внезапно стало тревожной угрозой.

Чтобы понять их поразительный прогресс в следующем веке, следует помнить, что в добавление к недоверию и чувству обиды между греками и «латинянами» в Юго‑Восточной Европе существовала постоянная напряженность между Восточной империей, которая при Палеологах постепенно становилась национальным греческим государством, и национальными государствами болгар и сербов. Несмотря на свое православие, последние претендовали на полную автономию даже в церковной области, что противоречило притязаниям патриархов Константинопольских. С другой стороны, из‑за своего православия они не могли рассчитывать на помощь соседей‑католиков, живших в Дунайском регионе, которая им была бы очень нужна, чтобы защитить свои балканские страны. В противоположность этому Венгрия, несмотря на то что, имела с ними множество общих интересов, и особенно ввиду растущего давления со стороны Венеции, была готова ухватиться за любую возможность включить Сербию и даже Болгарию вместе с Хорватией и Боснией, а вскоре и Валахию в цепочку вассальных государств короны святого Стефана (Иштвана). В этом случае идея крестового похода тоже часто служила предлогом для агрессии против православных соседей, хотя она должна была бы скорее стать причиной сотрудничества всех христиан против мусульманства, как часто подчеркивала папская власть.

 

Немецкие крестоносцы и колонисты в Северо‑Восточной Европе

 

Крестовый поход казался более оправданным против последнего языческого населения Европы, которое еще сохранялось в Балтийском регионе и включало собственно балтов и приморских финских племен.

Первыми шагами в этом направлении были завоевание и обращение в христианство Швецией собственно Финляндии, что было сравнительно легким делом, в результате чего в течение XII в. это скандинавское королевство значительно увеличилось и на протяжении последующих 600 лет расширило свои границы до Финского залива. К югу от этого залива до устья реки Мемель (Неман) в районе, который в Средние века получил общее название Ливония, финские племена, которые включали ливов, эстов и, вероятно, кур‑шей, были перемешаны с чисто балтийскими латышами. Но никому из них, которыми правили reguli, как называли их вождей в документах того времени, не удалось создать какую‑либо политическую организацию.

Даже при этом они были достаточно сильны, чтобы противостоять давлению русских, стремившихся к Балтийскому морю. Однако к концу XII в. немецкие рыцари последовали за немецкими купцами из Любека, которые проникали в этот регион. В сопровождении миссионеров, вскоре создавших первое католическое епископство на берегах Западной Двины, которое в конечном счете обосновалось в Риге – городе, основанном в 1201 г. в устье этой реки, эти западные завоеватели считали себя крестоносцами, воюющими и против язычников – местных жителей, и против православных соседей (русских) на востоке. По инициативе третьего епископа Альберта Бременского в 1202 г. они образовали рыцарский орден, аналогичный тем, которые участвовали в крестовых походах в Святую землю и назывались меченосцами. Было решено, что они получат треть завоеванных земель, а остальные земли будут находиться под непосредственной властью епископов.

Такой порядок стал постоянным источником конфликтов между орденом и церковными иерархами, особенно когда вскоре после смерти Альберта в 1229 г. Рига возвысилась до архиепископства, а новые епископства стали постепенно появляться в городе Дерпте[14], а также в Курляндии и на острове Эзель. Богатый и влиятельный город Рига был третьим партнером в соперничестве, которое не оставалось исключительно локальным. Ведь церковные иерархи пользовались поддержкой папского престола, который хотел видеть в Ливонии чисто церковное государство под исключительной властью папы, в то время как рыцари, считая Ливонию чем‑то вроде немецкой колонии, стремились защитить империю. Папским легатам, время от времени приезжавшим в Ригу, особенно Вильгельму, епископу Моденскому (р. ок. 1184 – ум. 1251), который играл заметную роль в Прибалтике около 1230 г., так и не удалось полностью решить все спорные проблемы или защитить местное население от угнетения и эксплуатации своими немецкими хозяевами.

Сопротивление этих местных народов было особенно сильно на севере и юге. Северные эстонские племена были разгромлены только при помощи датчан, которые в 1219 г. захватили крепость Колывань‑Линданисе (Ревель), ставшую столицей Эстляндии – провинции, простиравшейся на восток до реки Нарвы и остававшейся под властью датчан больше 100 лет. Племена балтов у южной границы Ливонии, особенно агрессивные земгалы, получали помощь от своих ближайших родичей – литовцев, которые в начале XII в. создали необычайно сильное языческое государство, способное к экспансии за пределы своих границ. После нескольких лет почти непрекращающейся войны рыцари‑меченосцы потерпели сокрушительное поражение в 1236 г. в битве при Сауле (Шяуляе) на литовской территории, и их положение в собственно Ливонии стало критическим. Именно поэтому на следующий год они решили присоединиться к другому немецкому рыцарскому ордену, занятому завоеванием Пруссии.

Важность этого объединения, которое сделало ландмейстера Ливонии вассалом Великого магистра Тевтонского ордена, очевидна в свете географической ситуации. Вдоль балтийского побережья в районе Мемеля (Клайпеды) у устья реки Неман прусские племена, принадлежавшие к той же этнической группе, что и литовцы и латыши, почти вплотную примыкали к территории Ливонии. Таким образом, как только завоевание Пруссии Тевтонским орденом заканчивалось, то сплошная подконтрольная немцам территория простиралась бы от Вислы до Финского залива. Однако место соединения возле Мемеля было совсем узким и опасным, так как литовские земли простирались до моря и образовали клин между Пруссией и Ливонией. Завоевание Литвы поэтому стало общей целью обеих немецких колоний, приближавшихся к ней с двух сторон.

Однако, прежде чем загнать Литву в тевтонские тиски, власть крестоносцев нужно было прочно установить во всей Пруссии. Происхождение их поселения в этом регионе – очень скромного – стало результатом важного решения, принятого одним из польских князей Конрадом Мазовецким – младшим братом Лешека Белого. Несмотря на сотрудничество с другими польскими князьями, ему было трудно организовать оборону своего княжества от частых набегов язычников‑пруссов и способствовать их обращению в христианство. Вот почему он пригласил рыцарей Тевтонского ордена поселиться в его собственном пограничном районе Хелмно (Кульм) и использовать его в качестве базы для завоевания Пруссии.

Переговоры, которые велись с Великим магистром ордена Германом фон Зальца в 1226–1230 гг., закончились составлением ряда документов, толкование которых чрезвычайно спорно. Не обсуждая вопрос подлинности некоторых этих хартий, следует обратить внимание на то, что подходы каждой стороны были различными. Польский князь действовал, предполагая, что просто делает дар религиозному ордену, который останется под его политической властью и на польской территории, предоставленной в его распоряжение, и на прусских землях, которые будут захвачены в будущем. Программа тевтонских рыцарей была гораздо более амбициозной. Появившись в Палестине в 1 190 г., они вскоре утратили интерес к Святой земле, где они не могли равняться с более старыми орденами – тамплиеров и госпитальеров. После их неудачных переговоров с королем Венгрии Андреем (Андрашем) II, который колебался, принимать ли их условия поселения на границе Трансильвании, они ухватились за возможность создать немецкое государство на польской границе. Оно должно было быть независимым от Польши и находиться под властью не только папы римского ввиду его церковного характера, но и Германской Священной Римской империи.

Герман фон Зальца был близким соратником и советником императора Фридриха II, который даже по вопросу реального крестового похода в Палестину находился в открытом конфликте с папским престолом. Он считал местный поход крестоносцев в Балтийский регион отличной возможностью для распространения влияния империи в совершенно новом направлении. Со всеми своими проблемами в Италии он не мог в изначальной форме продолжать экспансию Германии на восток, которая остановилась у западной границы Польши. А вот поселение немецких рыцарей на северной границе Пруссии окружило часть Поморья, которая все еще оставалась польской; при этом у Польши был единственный выход к морю в Гданьске (Данциге). Местные князья, которые под властью своего сюзерена, Польши, правили этой провинцией (теперь это был «коридор» между территориями, контролируемыми немцами), первыми поняли всю опасность. В то время как большинство Пястов продолжали сотрудничать с орденом, не зная о его настоящих намерениях, князь Святополк Поморский поддержал пруссов в одном из их самых ожесточенных восстаний против захватчиков.

Пруссы были разгромлены в битве у реки Сиргуне в 1233 г., но завоевание одного прусского племени за другим, которое началось сразу же после прибытия первых рыцарей Тевтонского ордена в регион Торуни в 1230 г., продолжалось до 1283 г. Приблизительно в это же время воинственное племя ятвягов, принадлежавшее к одной этнической группе с пруссами и вместе с литовцами уже воевавшее против немцев, поляков и русских, было в конце концов уничтожено, а их территория – так называемое Подлясье стала яблоком раздора между ее соседями‑христианами и Литвой.

В Пруссии немецкие рыцари основали гораздо более централизованное государство, чем Ливония, под исключительной властью ордена. Его еще одной важной отличительной чертой была систематическая колонизация всей территории от Вислы до Мемеля, которую осуществляли немецкие иммигранты, селившиеся не только в недавно основанных городах, таких как Кёнигсберг и Мариенбург (который вскоре стал столицей ордена), но и в сельской местности. Немецкие крестьяне растворяли в своей среде или вытесняли пруссов, которых либо истребляли в безжалостной борьбе, изгоняли в Литву, или они полностью онемечивались завоевателями, которые даже брали прусские имена. Последние следы прусского языка исчезли в XVIII в., в то время как юго‑восточный край появившегося таким образом немецкого анклава был колонизирован поляками из Мазовии.

Создание новой немецкой Пруссии было самым поразительным успехом немецкой колонизационной политики. Происходившая в XIII в. под предлогом крестового похода колонизация влияла на всю политическую и этническую структуру Центрально‑Восточной Европы вплоть до настоящего времени. Но она была лишь частью гораздо более широкого движения, которое без открытых военных действий и исключительно на христианских землях расширило влияние Германии в гораздо большем масштабе, чем медленное отодвигание границы Бранденбургской марки, отбросившее Великую Польшу за Одер. Немецкая колонизация, которая проникла практически во все польские княжества, за исключением отдаленной Мазовии, достигла своей наивысшей точки все в том же XIII в., хотя и не достигла такого размаха, как в Чехии.

Многочисленные упоминания в источниках того времени городских поселений и деревень при ius Teutonicum не обязательно означают, что все эти места были совершенно новыми образованиями, созданными немецким народом. Даже городские центры с местным населением существовали в Польше задолго до того, как они стали развиваться по немецким законам, и во многих случаях чисто польские деревни получали привилегии по тем же законам. В обоих случаях это означало лучшую организацию экономики и важные льготы для населения, и поэтому, как и в Чехии (Богемии), этому процессу содействовала национальная династия. Но он при этом представлял собой иностранное влияние, которое становилось особенно опасным везде, где немецкие иммигранты собирались в больших количествах и вскоре стали составлять сильное большинство в большинстве городов.

Более, чем где бы то ни было, это стало очевидно в приграничном регионе – Силезии, западная часть которой постепенно онемечивалась. Политический распад бывшего королевства еще больше усугубил ситуацию. Видимо, именно в этот период, когда империя перестала напрямую угрожать независимости Польши, народное колонизационное движение добилось успеха там, где не сумела этого сделать военная сила Германии.

Как и в Чехии, в Польше возникла, несмотря на ее династическое разделение, национальная реакция на проникновение Германии. Польские рыцари винили тех князей, которые слишком явно благоволили к вновь прибывшим, и также среди польского духовенства нарастало сопротивление против главенствующего положения немецких священнослужителей во многих монастырях и их влияния на церковную жизнь. Но это осознание серьезной угрозы развитию Польши реально не проявлялось до второй половины XIII в., когда опасность, исходившая с противоположной стороны, создала условия, даже еще более благоприятные для притока немецких поселенцев. Будет преувеличением считать, что колонизация Польши ее западными соседями была вызвана ее опустошением в результате великого монгольского нашествия ближе к середине века и последующих набегов татар. Но безусловно, верно то, что при таких условиях опытные переселенцы из‑за границы находили для себя еще больше возможностей, чем раньше. Важно то, что снова не одна только Польша, но и все свободолюбивые народы Центрально‑Восточной Европы оказались одновременно под давлением с двух сторон, которые вмешались в их обычное развитие и серьезно сократили их территории.

 

Монгольское нашествие

 

Вскоре после германского завоевания Ливонии и лишь за несколько лет до появления рыцарей Тевтонского ордена на территории Пруссии Центрально‑Восточная Европа получила первое предупреждение о том, что с востока надвигается еще одна волна завоевателей‑азиатов. Огромная евразийская империя, созданная Чингисханом в начале XIII в., которая включала в себя все народы монгольского происхождения[15], напала на половцев, которые больше 100 лет держали под своим контролем степи Восточной Европы. И хотя они были постоянным бедствием для Киевской Руси и русские гордились своей борьбой с ними (которая описана в широко обсуждаемом Слове о полку Игореве), некоторые русские князья, которых половцы попросили о помощи в переломный 1223 г., поддержали их в войне с монголами, но лишь разделили с ними сокрушительное поражение на реке Калке. Азиатские проблемы и смерть Чингисхана четыре года спустя отсрочили месть монголов, которые были полны решимости занять место разбитых половцев в Восточной Европе и обеспечить себе власть над всем этим регионом, заставив подчиниться себе и соседние русские княжества.

Новые колониальные территории России в Волжском бассейне впервые подверглись нашествию и были завоеваны зимой 1237/38 г. Но вместо того чтобы продвигаться в направлении Новгорода, который так и не был взят монголами, главнокомандующий их европейским походом – внук Чингисхана Бату (Батый) – в 1239 г. повернул на Киев и в 1240 г. уничтожил его. Опустошив также и весь юг России, он на следующий год вступил в Польшу и Венгрию. Даже Западная Европа была всерьез встревожена, когда одна монгольская армия нанесла поражение полякам сначала под Краковом, а затем при Легнице в Силезии, в то время как другая – добилась огромной победы над венграми у реки Шайо (Сайо) и дошла до Адриатического моря. Но снова события в Азии, включая смерть Великого хана, заставили монголов отступить. Они больше не вернулись в Венгрию, а после того как их остановили у Легнице[16], где князь Вроцлава Генрих Благочестивый отдал свою жизнь, защищая христианский мир, они ограничились периодическими набегами на Восточную Польшу, при этом иногда вынуждая русских князей участвовать в этих нашествиях, а также в тех, которые были направлены против Литвы.