Angeles Crest, 100 миль, 1998

 

Сила заключена не в физической мощи. Она заключена в несгибаемой воле.

Махатма Ганди

 

Дасти орал на меня по‑испански. У меня было такое чувство, что я пребываю в каком‑то кошмарном сне. Я смертельно устал, всё болело, и я пытался одолеть гору высотой более 2000 метров. Дасти уже был на вершине, на перевале, и оттуда ругался на меня, как он это обычно делал в Миннесоте. Это был не кошмарный сон. Но почему по‑испански?

Мы с отцом опять начали общаться. Никаких объяснений типа «О, я понимаю, как для тебя это важно» или объятий не было. Мы просто не те люди. 17 августа 1996 года Леа и я сыграли свадьбу в доме ее родителей к востоку от Дулута. Отец ради этого привез маму из дома инвалидов. И Дасти там тоже был, в черном костюме и галстуке с фрагментом рисунка со свода Сикстинской капеллы. У него этот костюм назывался «Для походов в суд». И Дасти, и мой отец – оба были раздосадованы тем, что на свадьбе не было алкоголя. В итоге они потом поехали домой к отцу и напились там пива Milwaukee’s Best.

Вскоре после этого мои родители развелись. (Я только потом узнал, что это была идея мамы, она не хотела быть обузой.) У меня был второй год интернатуры в физиотерапии, я еще продолжал бегать на лыжах, но уже ради развлечения и поддержания зимой физической формы для бега, и все еще ел мясо четыре или пять раз в неделю. Я готовил суп из крабов, курицу на гриле и свиные ребрышки. Я пытался готовить и по рецептам из не слишком радикальной книги The Moosewood Cookbook, но как спортсмен по‑прежнему рассчитывал на животный белок.

А потом было одно откровение. На этот раз в виде огромной тарелки рагу чили. Была среда холодного декабря, я и четырнадцать других лыжников из Дулута только что закончили десятимильную пробежку по Лестерскому парку. Обычная встреча лыжников, после которой все идут за гамбургерами и пивом в ближайший паб. В тот вечер все пошли в частную пивоварню. Говорили, что тамошний повар – большой выдумщик, а в Дулуте это могло выражаться уже в том, что гамбургеры подавались не с белыми булками, а с каким‑нибудь другим хлебом. Один из ребят предложил мне попробовать вегетарианский вариант рагу, и, несмотря на то что мне и обычный‑то вариант этого блюда был не по вкусу, я согласился.

И это было так вкусно! Острая комбинация чили, помидоров и бобов казалась зимней амброзией. Возможно, конечно, я тогда устал, был в прекрасном настроении после долгой лыжной прогулки, и любое блюдо показалось бы мне вкусным, но то вегетарианское чили было самым вкусным блюдом, какое я когда‑либо пробовал. А булгур (дробленая пшеница) делал блюдо похожим по консистенции на рагу с мясным фаршем.

А я между тем бегал на все более дальние расстояния. Я бегал быстрее. Периоды усталости или боли мышц после пробежек стали короче, да и сами эти боли уменьшились. Я был уверен, что это результат того, что я стал есть больше овощей и меньше мяса. То вегетарианское рагу убедило меня в том, что я могу восстанавливаться быстрее и не идти на компромисс в части вкуса пищи.

Весной 1997 года я отправился в Сиэтл в интернатуру в местную ортопедическую больницу. Леа осталась в Миннесоте, а я поселился в общежитии на острове Вэшон, рассчитывая просто сэкономить деньги. Я просыпался в шесть утра, ехал на велосипеде к парому, потом двадцать минут на пароме через залив Пьюджет‑Саунд до Сиэтла и затем на велосипеде еще восемь миль до больницы.

В Сиэтле я и стал почти полным вегетарианцем. Отчасти этому способствовал сам этот город. Кажется, в любом местном продуктовом магазине полным‑полно информации о продуктах от местных фермеров, объявлений о новых вегетарианских ресторанах прямо за углом. Во всех супермаркетах продавались крупы и специи, о которых я раньше никогда не слышал. В Дулуте под словосочетанием «этническая кухня» обычно подразумевались рестораны китайской или мексиканской кухни, в которых работали местные жители. В Сиэтле были японские, эфиопские, индийские и другие рестораны. В Миннесоте я прятал свой бурый рис, просто чтобы избежать насмешек, а здесь, на Северо‑Западе, смеялись над мясоедами.

Я с головой окунулся в эту культуру со всеми ее моментами типа снижения количества отходов или жизни поближе к земле. На самом деле мои бабушка и дедушка как раз так и жили: у них были свой сад, огород, и они сами охотились. И я тоже хотел жить так же.

В общежитии я познакомился с ребятами из Южной Африки и Новой Зеландии, и они рассказали, как готовить карри из кускуса и арахисовое рагу. Однажды на пароме я познакомился с парнем, тоже интерном, ассистентом терапевта, и он рассказал мне о поленте. Я уже был знаком с книгами доктора Эндрю Вейла. По пути на пароме я обычно слушал аудиокниги, в том числе о взаимосвязи болезней сердца и мясоедения при недостатке витаминов и минералов.

Когда я осенью вернулся в Дулут, я уже был почти полным вегетарианцем. Но не совсем. Я раза три заходил в «Макдоналдс» за бутербродами с курицей, сосисками с омлетом и булочками. Что я могу на это сказать? Просто тогда я был голоден.

В Дулуте я пробыл достаточно долго, написал свой тезис, упаковал вещи, и в апреле 1998 года мы с Леа переехали в Дедвуд, в штат Южная Дакота. Там я начал работать на постоянной основе в качестве физиотерапевта. Именно в Дедвуде я окончательно стал вегетарианцем.

Люди удивляются тому, что я из мясоеда превратился в вегетарианца. Но не удивляются, что стал им именно в Дедвуде. А ведь там за простой пиццей с сыром и без мяса надо было на машине ехать минут двадцать. Пойти в магазин за натуральными продуктами, чем‑то типа перловки и других цельнозерновых круп? Это точно не в Дедвуде. Раз в неделю я ездил за покупками в город Рапид‑Сити. Кроме того, я развел свой огород. Наш сосед, бывший «морской котик», сказал, что на этих камнях я даже сорняки не выращу, но я доказал обратное. У нас были свои тыквы, бобы, помидоры и перец.

Я бегал ежедневно на разные дистанции, от 10 до 35 миль, по хвойным лесам Черных холмов, по редким полям, заросшим дикой травой. Однажды мне по пути попалось поле дикой эхинацеи, и я немного набрал с собой. Вечером мы пили чай с эхинацеей. Мне уже больше не хотелось мяса, но я еще беспокоился по поводу возможных недостатков вегетарианского питания. Я рассматривал свое тело как лабораторию. Один из моих самых неудачных научных экспериментов – это попытка пробежать 35 миль с небольшой бутылочкой оливкового масла: я думал, раз моему телу нужна энергия, жирное масло с его повышенной калорийностью как раз то, что нужно. Пара эпизодов диареи, жуткие газы в животе и общая тошнота убедили меня бросить эти эксперименты.

Я старался использовать любую возможность побегать вокруг дома по холмам или ехал в район горы Бигхорн и там бегал по диким горным тропам Вайоминга. Мне нравилось там бегать, но жизнь в целом меня не совсем устраивала. Многие из тех, кого я лечил, курили по две пачки в день, не делали никаких физических упражнений, питались фастфудом. Это было ужасно, хотя я понимал, почему так происходит: у них просто не было перед глазами других примеров. Дедвуд для молодоженов не совсем подходящее место, от него исходит дух одиночества. Особенно если один из молодоженов занят работой, напоминающей сизифов труд. Я приходил домой, полный разочарования. Я не знал, что со всем этим делать, и Леа тоже не знала. Я стал все больше бегать по холмам с новым партнером – Тонто, аляскинским хаски, который любил бегать почти так же, как я. Я чувствовал Дикий Зов Холмов, основной инстинкт бега, что‑то, что постоянно манило меня.

Меня привлек буддизм, я стал больше читать о развитии самоосознания. Я хотел достичь мира, о котором говорили мистики. Я хотел покоя, который находил во время движения, в тишине, которая тем шире простиралась во мне, чем больше я бегал и больше уставал. Мне нравилось выигрывать, но гораздо больше нравилось свободно бегать, забыв обо всех проблемах.

Каждый день я пробегал по 10 или 15 миль, по выходным – миль 20 или 30. Мы с Леа серьезно подумали и решили, что я полечу на забеги в Вирджинию и Орегон. Но чтобы покрыть расходы на поездки, придется занять денег. Я хотел преодолеть границы собственных возможностей. Бег был моей страстью, но в то же время я был человеком очень практичным. И теперь этот кредит. Для ребенка, который в детстве питался «сыром от правительства», это было ужасное слово. Но я выиграл забег на реке Маккензи на 50 километров и 50‑мильник Zane Grey. А затем установил рекорд на «Вояджере Миннесоты». Было все это следствием спортивного азарта, настойчивости деревенского парня из Миннесоты, заложенных в мои гены? Ведь Дасти говорил по этому поводу: «Упрям, как норвежец, напорист, как француз, глуп, как поляк». Или же чем‑то другим, что я сам сформировал внутри себя? Я не знал. И чтобы это узнать, нужно было сдать еще один экзамен – пробежать 100‑мильный забег. Я решил, что побегу Angeles Crest 100, проводящийся в сентябре. Это один из самых сложных стомильников в США, проводится он в горном массиве Сан‑Габриель в Калифорнии с совокупным набором высоты в 7000 метров и спуском суммарно 8000 метров. Я стал бегать на еще более дальние расстояния, еще более внимательно относиться к своему питанию. И позвонил человеку, которого хотел попросить быть моим пейсером.

И вот теперь, почти на 50‑й миле, на туристической площадке Чилао, он орал на меня. Но на этот раз это были не «Ты сцыкота, Джурка», «Давай, поляк» и им подобные комплименты от Комка Пыли – Дасти.

Он орал по‑испански.

Я оглянулся и понял на кого. За мной бежала стайка крепких мужчин с кожей цвета кофе, волосами черными как смоль, в широких рубахах, длинных шортах, которые выглядели как юбки, и сандалиях гуарачи, сделанных из старых автопокрышек. Им всем было где‑то за сорок. Я о них впервые услышал в Нью‑Йорке от Хосе Камачо, с которым познакомился в госпитале для ветеранов в Альбукерке во время интернатуры. У него на личном шкафчике была приклеена наклейка: «Когда ты бежишь по земле и вместе с землей, ты можешь бежать вечно».

Все в США, кто хоть раз бегал сверхмарафон, скорее всего, слышали об этих ребятах. Это были индейцы тараумара из Медного каньона в Мексике, представители древней народности, которые, как говорят, запросто могут пробежать сто миль и даже не устать. Говорят (и в книге «Рожденный бежать»[7] об этом написано более подробно), что они немногословны, в основном питаются растительной пищей и бегают с детства точно так же, как американские дети смотрят телевизор или играют в видеоигры. Мы с Дасти видели их на старте, они покуривали сигареты (или косяки, я не знаю точно). Они держались поодаль от всех с безразличным видом и без особых улыбок. Все остальные бегуны разминались или делали растяжку, а эти просто стояли. На некоторых были юбки, которые они явно только что сшили. А на одном была рубаха с изображением птиц из игры Angry Birds.

Бегун Бен Хайян, который четырежды подряд выигрывал этот забег и считался одним из лучших бегунов на сто миль в стране, подбежал к нам с Дасти. Бен в свое время лечился от наркотической зависимости, он был весь в наколках: мертвецах, вылезающих из гробов, черепах и тому подобных рисунках. На голове у него был ирокез, он слушал Оззи Осборна и имел свой бизнес: он ловил тарантулов, змей и ящериц и развозил их по библиотекам, на встречи Женской организации скаутов и ей подобных. А еще он был учителем младших классов.

– Эти ребята на ста милях лишь разминаются, они только что остановились на перевале покурить. Косяк, марихуаны, наверное, я не знаю, – сказал Бен со смехом. Или это был оскал? Он немного растянулся, его татуировки зашевелились.

Он что, издевался над нами или говорил серьезно? Не знаю.

– Да ну, – ответил Дасти. – Фигня какая‑то. И сказал Бену, что «сделает» его. Старый добрый Дасти.

И вот теперь он обзывался по‑испански. (Потом я узнал, что в переводе это звучало вроде «Идите к черту, медлительные уроды, в одеждах с Большой Птицей».) Я еще раз оглянулся, и еще раз. Они действительно, казалось, парили по горам с совершенной легкостью. Может, они и правда что‑то курили? Если так, то я хотел той же травы.

До забега я сказал Дасти о своих опасениях насчет стомильника. А Дасти ответил, чтобы я «забил» на все и что «это всего лишь пятидесятимильник, а потом еще один пятидесятимильник. Ты же сам говорил, что становишься сильнее, когда больше бежишь».

Как я и предполагал, моим основным соперником был Бен Хайян. И еще один парень, Томми Нильсон, по прозвищу Крутой Томми, которого мне надо было обойти, чтобы выиграть. Томми был известен своей железной хваткой и одним трюком: он мог бежать за кем‑то в ночи с выключенным налобным фонарем ровно до тех пор, пока не равнялся с соперником, а затем врубал свет и переходил на спринтерскую скорость. Это вгоняло соперников в ступор, они‑то думали, что бегут в одиночестве.

Я бежал за Беном Хайяном первые 50 миль, а тараумара бежали за нами. С каждым шагом подъема в гору я догонял Бена. А тараумара просто «заглатывали» пространства. Как они умудрялись парить? На каждом спуске Бен и я спотыкались о камни, а тараумара продолжали грациозно скакать. Я подумал, что, наверное, это из‑за гуарачи. И еще подумал, что, если научиться их трюку со спуском, я вообще буду непобедим.

Дальше по дистанции (Дасти присоединился ко мне на 50‑й миле, чтобы сопровождать меня до конца забега) я думал, что сейчас начнутся судороги, или что‑то случится с коленями, или руки опухнут. Я ни разу не бегал такую длинную дистанцию и не знал, могу ли вообще пробежать ее.

Тараумара бежали за мной по пятам до 70‑й мили, взлетая на горы и на цыпочках сбегая вниз. Потом они замедлили свой бег.

После 90‑й мили, ночью, Дасти и я оказались в окружении огней. Они были и впереди, и позади нас. Вот тогда‑то мы решили проделать трюк Крутого Томми и выключили свои налобные огни. Правда, кажется, сам Томми решил сделать то же самое, потому что свет позади нас тоже погас. И Бен тоже вырубил свет. Так мы и бежали до финиша, пытаясь догнать невидимого Бена и убегая от невидимого Томми. Это было невероятное, прекрасное ощущение, я совершенно не чувствовал усталости, боли в ногах. Я бежал так, как будто пробежал до этого всего 10 миль, а не 90. Мы все финишировали с разницей в 10 минут.

Когда мы выбежали на финишную прямую, я был вторым. Я победил в соревновании с бегунами из племени‑легенды, я почти догнал «Человека с татуировками». Я почти что выиграл мой первый стомильник.

Теперь я знал, что могу пробегать это расстояние. И знал, что могу выиграть на таком забеге. Мало кто тогда об этом знал.

Это был мой маленький секрет.