О смерти мануила, греческого царя

 

В это же время умер благородный Мануил, греческий царь[1990], и оставил править вместо себя своего малолетнего сына[1991], ещё при жизни обручив его с дочерью короля Франции[1992]. И вот в городе Константинополе и во всём этом царстве произошло удивительное смятение, ибо, после того как был поражён пастырь, овцы рассеялись[1993], и хищные волки, которые злоумышляли в тиши против их спокойствия, вышли наружу, чиня воровство, убийства и грабежи. Ибо был там некий закоренелый преступник по имени Андроник[1994], сын брата умершего царя. Соблазнённый жаждой власти он объявил себя защитником малолетнего царя и начал править[1995], собираясь якобы честно блюсти его интересы и сохранить трон за племянником. Укрепившись таким образом, он начал сеять смуты, преследовать и убивать тех, которые, казалось, были на стороне царя. Когда он устранил всех, кто стоял на его стороне, одних усмирив, а других предав смерти, то велел тайно увести и сбросить в море царицу, мать царя. Так, всех, которые, как он боялся, будут противиться его восшествию на престол, он или лишил жизни, или изувечил, или осудил на изгнание. У него был некий наперсник, по виду монах, а по сути настоящий дьявол, который на погибель людям принимал под маской благочестия вид ангела света. Следуя его советам, Андроник всех, к кому тот питал подозрение, тут же предавал смерти. И вот, когда мальчик однажды спросил его об отсутствии матери, он ответил: «Не беспокойся об отсутствии своей матери. Она здорова и находится в безопасном месте». Когда же мальчик стал каждый день докучать ему вопросами о матери, он сказал: «Твоя мать здорова, но чтобы ты не горевал более об её отсутствии, ты очень скоро лично отправишься к ней». И приказал тайно увести этого ребёнка и умертвить также, как и его мать. Сделав это, Андроник взял в жёны его невесту, хотя уже дважды был разведён. После этого он сказал своему наперснику: «Как ты считаешь, не остался ли кто-нибудь, кто мог бы злоумышлять против моего достоинства?». А тот отвечал: «Всё ещё жив один из твоих родственников, который вызывает у меня подозрения. Но поскольку ты не можешь лишить его жизни из-за близкого родства, то заключи его в монастырь, чтобы он таким образом перестал вредить тебе и твоему царству». Когда это было сделано, Андроник вновь спросил: «Всё ли теперь хорошо?». А тот отвечал: «Да, теперь всё хорошо, но вот о твоей невесте я не могу сказать ничего хорошего, ибо она по всей видимости затаила против тебя зло, помня о своём прежнем женихе. Впрочем, следует выслушать её исповедь и таким образом вызнать все тайны её сердца. А потому переоденься в священника и исполни его обязанности». Услышав это, Андроник сказал: «До каких же пор будут пребывать в тебе злобные мысли? Я вижу в тебе злобу, но уходи и исповедуйся в своих грехах, чтобы, очистившись тем самым от неправды своего сердца, ты мог спокойно видеть моё лицо». Когда же тот ушёл, старик, переодевшись в священника, пришёл к ней и сказал: «Дочь моя, исповедуйся мне в своих грехах и не скрывай от меня своих мыслей. Ибо я представляю здесь самого Христа, и, поскольку он знает всё, ничего не скрывай в своей исповеди». Когда та в простоте духа призналась ему в некоторых пустяках, ибо была ещё слишком юной и не знала за собой никаких преступлений, он продолжал: «Искренне ли ты любишь царя, своего супруга?». А она отвечала: «Да, я люблю царя, как моего супруга и господина, но если бы я вышла замуж за того царского сына, который умер, то любила бы его гораздо сильнее, ибо была обручена с ним. Теперь же, поскольку так вышло, я искренне люблю царя и честно блюду супружескую верность». Услышав это, Андроник недовольно поднялся и ушёл. Что же дальше? Он развёлся с ней и обрёк её на смерть вместе с другими. После этого, когда наконец исполнилась мера его нечестия, и Бог по справедливому приговору решил положить предел его злобе, старик вновь обратился к своему наперснику со словами: «Неужели теперь, когда устранены соперники, можно надеяться на то, что я смогу спокойно сидеть на своём троне, ничего не опасаясь?». А тот отвечал: «Да, ты можешь жить совершенно спокойно, но я всё-таки питаю пусть небольшое, но беспокойство относительно того монаха, твоего родственника. Вот если бы он был убит, ты впредь наслаждался бы полным спокойствием». И Андроник, послав гонца, велел призвать к себе этого монаха. А тот, услышав об этом, ужаснулся и отказался явиться. Тут же разослав гонцов, он призвал друзей и знакомых, рассказал им о царском послании и, уверенный в том, что его вызвали для того, чтобы убить, просил их тайно взять с собой оружие и пойти во дворец вместе с ним. И вот они все разом вооружились и отправились вместе с ним. Дойдя до первой стражи, он тут же убил привратника и точно так же поступил со вторым и третьим. Таким образом, с шумом ворвавшись в залу, он сказал царю: «Я здесь, ибо ты звал меня». А царь вместе с немногими людьми находился в спальне, ибо сознавал за собой множество преступлений и нигде не чувствовал себя в безопасности. «Да, я звал тебя, - отвечал он, -но уходи и возвращайся восвояси, ибо ты ворвался сюда без всякого порядка». «Я не вернусь, - заявил тот, - ибо знаю, что ты, убив очень многих, ищешь теперь и моей смерти. Так что или я лишу тебя жизни, или ты меня». И бросился на него. А тот, обратившись в бегство, миновал несколько тайных переходов и спасся, прибыв к замку некоего вельможи, которого он по несправедливой причине ослепил, лишив зрения. И сказал ему: «Мои враги ищут моей смерти. Поэтому я прошу тебя проявить милосердие и взять меня под защиту». А тот отвечал: «Хотя ты обошёлся со мной крайне несправедливо, я всё-таки, если смогу, постараюсь спасти твою жизнь». И принял его в крепости. А царский родственник, узнав, где он находится, погнался за ним с сильным отрядом. Далее, когда стало известно, что царь бежал, его преследовал весь народ, старики и молодёжь, - ибо он был ненавистен всем людям; они силой вывели его из крепости, отвели в город и, протащив по улицам, подвергли разного рода надругательствам, после чего без всякого милосердия лишили жизни, поступив с ним так же дурно, как и он сам поступал со своими близкими. Кровь невинных была отомщена в этот день. Затем царство было передано его сопернику Эммануилу[1996]. Всё спорилось в руках последнего, ибо при благоденствии праведников веселится город, и при погибели нечестивых бывает торжество[1997].

 

О КОРОНАЦИИ ГЕНРИХА

 

В это время император Фридрих объявил о созыве в Майнце торжественного и многолюдного хофтага, который состоялся на Троицу 1182 года от воплощения Слова, то есть в 36-й год его правления[1998]. Там император посвятил в рыцари своего сына, короля Генриха[1999], и повязал вокруг его пояса рыцарский меч. Итак, туда явился весь цвет королевства и княжеской власти, все главные архиепископы и епископы, вся слава королей и князей, а также множество рыцарей, наперебой желавших угодить императору. Что касается изобилия, вернее избытка продовольствия, которое было свезено туда со всех земель, то его нельзя ни измерить, ни описать словами. Огромное количество вина, которое было доставлено туда с верхнего и нижнего Рейна, потреблялось там, как на пиру у Ассуэра, без всякой меры и согласно возможностям и желанию каждого. Что же касается великолепного и, как было сказано, неописуемого убранства, то я приведу здесь лишь одну малую деталь, на основании которой ты сможешь представить себе остальное. Так вот, там были возведены два больших и красивых здания, которые были снабжены изнутри жердями и сверху донизу заполнены курами и петухами, так что ничей взгляд не мог проникнуть сквозь них. Это вызвало удивление очень многих, которые с трудом верили, что во всех их областях есть столько кур. Обязанности стольника и кравчего, камерария и маршала исполняли исключительно короли, герцоги и маркграфы. Неподалёку от города, между Рейном и Майном, находилась большая равнина. Из-за городской тесноты и ради чистого воздуха император приказал построить там большую деревянную церковь и великолепный дворец, а также бесчисленное множество различных зданий, чтобы достойно провести там это торжественное собрание. И вот в самый день Троицы, когда наступил уже час процессии, император вошёл в церковь, а высшие понтифики и князья расселись перед ним, поднялся господин аббат Фульды[2000] и обратился к нему с такими словами: «Государь! Мы просим ваше величество выслушать нас!». «Я слушаю», - отвечал тот. И аббат продолжал: «Государь! - сказал он, - уже много времени прошло с тех пор, как епископ Кёльнский, который присутствует здесь, лишил Фульденскую церковь, или обитель, которой мы управляем по милости Божьей и благодаря вашей щедрости, некоторых положенных ей прав». «Докажите то, что вы сказали», - сказал ему император. «Так вот, -продолжал тот, - Фульденская церковь имеет дарованную ей древними императорами привилегию, согласно которой, когда бы ни проводился в Майнце генеральный хофтаг, господин архиепископ этого престола должен сидеть по правую руку от императора, а аббат Фульды - по левую. И, поскольку Кёльнский епископ уже долгое время ущемлял нас в этом праве, мы просим, чтобы сегодня благодаря вашему вмешательству он не занимал положенное нам место». Тогда император сказал архиепископу: «Ты слышал, что сказал аббат? Согласно его прошению мы просим тебя не портить нам сегодня наш праздник и не отказывать ему в месте, которое, как он уверяет, принадлежит ему по праву». В ответ на это архиепископ также поднялся и сказал: «Государь! Если угодно вашему величеству, то пусть будет так. Пусть господин аббат получит то место, которого он добивается, а я с вашего разрешения вернусь домой». Когда он уже собрался уходить, со стороны императора поднялся его брат, пфальцграф Рейнский[2001], и сказал: «Государь! Я вассал епископа Кёльнского, а потому справедливо, чтобы я следовал за ним всюду, куда бы он ни отправлялся». Затем поднялся граф Нассау[2002] и также сказал: «Я также с вашего разрешения последую за моим архиепископом». То же самое сказали герцог Брабанта[2003] и многие другие могущественные мужи. В ответ на это ландграф Людовик, который был вассалом аббата, сказал графу Нассау: «Вы славно сегодня послужили за свой лен». А тот ответил: «И послужил, и послужу ещё, если потребуется, как ныне». Итак, когда архиепископ поднялся, чтобы уйти, молодой король, видя, что возникла страшная смута, встал со своего места и бросился к нему на шею, говоря: «Я прошу тебя, о любезнейший отец, не обращать нашу радость в печаль!». Император также просил его не уходить, говоря: «То, что было сказано, мы сказали в простоте нашего сердца, а вы сразу же в гневе хотите уйти? Не делайте этого зла и не тревожьте наше спокойствие жестокой смутой». А архиепископ отвечал: «Не думал я, что вы на глазах у князей захотите нанести мне такое оскорбление. Я состарился у вас на службе, а о битвах, которые я вёл ради вас, не щадя моей жизни, свидетельствуют мои седины. Более того, я -увы! - перенёс множество тягот и душевных потрясений и никогда не жалел ни себя, ни своего имущества ради чести империи. Вы видели мою преданность в Ломбардии, испытали верность моей души при Александрии и наблюдали, что я не раз, но многократно делал при Брауншвейге. Поскольку во всех этих делах я никогда не был вторым, меня удивляет, почему сегодня вы решили предпочесть мне этого аббата, чья дерзость вызывает у меня сильное подозрение против вас самих, ибо он, если бы не чувствовал вашего желания меня унизить, никогда не поднял бы против меня своей пяты. Нынче же, если вам угодно, пусть кресла будут расставлены по старому обыкновению, и если он опрокинет моё кресло, то пусть без всяких возражений то же самое случится с ним и у Всевышнего». Надо сказать, что кёльнцы предчувствовали дерзость со стороны этого аббата и потому явились на хофтаг с 4604 вооружёнными мужами. Тогда император поднялся и сказал: «Мы заявляем о нашей полной невиновности в том, в чём нас обвиняют. Однако если вы по-прежнему сомневаетесь, то мы готовы тут же, без колебаний, очиститься от этого обвинения клятвой». И протянул руку, словно собираясь возложить её на мощи. Эти слова успокоили дух архиепископа, и он сказал: «Хватит. Вашего слова мне вполне достаточно. Однако тем, кто был причиной этой смуты, очиститься от подозрения будет не так легко». А император сказал аббату: «Вам следует воздержаться от той справедливости, которую вы требуете, и уступить архиепископу более высокое место». Итак, ссора улеглась, император был коронован и прошествовал вперёд вместе с императрицей и коронованным сыном. А аббат не без стыда занял более низкое место.