История со счастливым концом

 

В отличие от гигантов российской нефтяной промышленности, созданных на основе крупных добывающих предприятий, унаследованных от Советского Союза, «РуссНефть» – необычная компания. Она возникла с нуля: ее активы по крохам собирались на протяжении 2002–2005 гг. владельцами, основным из которых был Михаил Гуцериев, бывший руководитель компании «Славнефть».

Поработав в нефтяной промышленности, Гуцериев хорошо понимал стратегию работы крупных нефтяных компаний, которые были заинтересованы в разработке гигантских месторождений и у которых не хватало менеджеров для работы на малых и средних месторождениях. В мировой практике это известная ситуация, именно поэтому крупные игроки не стремятся покупать мелкие месторождения, отдавая их разработку малому и среднему бизнесу. Такая стратегия приносит очевидные плоды: так, например, в США существует более 16 тысяч нефтедобывающих компаний и около половины всей нефти добывается мелкими компаниями, объем производства которых не превышает 2,5 млн тонн нефти в год. В России такая практика не нашла применения – крупные компании не хотят отдавать мелкие месторождения, так как считают, что это будет восприниматься государственными структурами как неспособность выполнять условия лицензионных соглашений и препятствовать получению лицензий на новые месторождения. В итоге в России существует менее 200 нефтедобывающих компаний, а на долю малых (с добычей до 2 млн тонн в год) приходится менее 3 % добываемой нефти.

Михаил Гуцериев решил пойти по «западному пути» и, уйдя из «Славнефти», начал заниматься скупкой мелких месторождений. В определенной мере ему сильно повезло – он начал свой проект в тот момент, когда цены на нефть «пробили» уровень $30 и начали стремительный рост. Кроме того, для построения новой компании ему удалось привлечь крупный кредит ($2,3 млрд) от международного сырьевого трейдера Glencore. К 2007 г. «РуссНефть» сильно выросла: по сравнению с 2002 г. ее объемы добычи увеличились в восемь раз. Но в масштабах отрасли она оставалась «малышом» – на ее долю приходилось лишь 3,2 % добычи российской нефти.

И в этот момент совершенно неожиданно государство начало преследовать Михаила Гуцериева и его бизнес. На «РуссНефть» обрушились многочисленные налоговые проверки, под микроскопом стала изучаться вся история сделок с акциями купленных компаний. «РуссНефти» было предъявлено смешное обвинение в нарушении условий лицензионных соглашений: она добыла на 60 тысяч тонн нефти (0,4 % от общего объема добычи) больше, чем ей разрешалось[393]. В ноябре 2006 г. против руководителей нескольких дочерних компаний были возбуждены уголовные дела, хотя претензии относились к тому времени, когда они не входили в состав «РуссНефти». В мае 2007 г. было возбуждено уголовное дело против Михаила Гуцериева[394], он дал подписку о невыезде, однако вскоре, опасаясь разделить судьбу Михаила Ходорковского, нарушил свое обязательство и бежал за границу. В июне 2007 г. Федеральная налоговая служба подала восемь исков к компаниям Михаила Гуцериева, обвиняя их в совершении сделок, «противоречащих основам морали и нравственности». Государство потребовало признать сделки с акциями «РуссНефти», совершенные между этими компаниями, ничтожными и передать акции «РуссНефти» в доход государства. Арбитражный суд Москвы в качестве обеспечительной меры наложил арест на акции «РуссНефти»[395],[396].

Причины атаки государства на бизнесмена до конца не ясны. Понятно одно: это не ЮКОС, «РуссНефть» – слишком сложная для управления компания (32 добывающие компании, 170 месторождений)[397], и ее активы не представляют особого интереса для государства. Ни одна из двух государственных компаний – «Роснефть» и «Газпромнефть» – не была заинтересована в ее поглощении.

В прессе звучали две версии. С одной стороны, Михаил Гуцериев мог попасть на заметку еще в 2002 г., когда Кремль выдвинул для участия в выборах на пост президента Республики Ингушетия[398] генерала ФСБ Мурата Зязикова. Однако Михаил Гуцериев на тех выборах поддержал своего брата, Хамзата Гуцериева, одновременно реализуя крупные благотворительные проекты на территории республики за счет средств «Славнефти». Хамзат Гуцериев был министром внутренних дел Ингушетии, пользовался поддержкой бывшего президента Ингушетии Руслана Аушева и был очевидным фаворитом предвыборной гонки. За два дня до первого тура голосования Верховный суд России, забрав дело по иску о нарушении Хамзатом Гуцериевым правил предвыборной агитации, которое еще не было рассмотрено Верховным судом Ингушетии, пользуясь нечеткостью норм законодательства, снял того с выборов. Это помогло Зязикову в первом туре: набрав лишь 19 % голосов, он вышел во второй тур, где при весьма сомнительных обстоятельствах получил 53 % голосов и был объявлен победителем[399].

Противостояние Кремлю на тех выборах стало причиной увольнения Михаила Гуцериева с поста руководителя «Славнефти»[400], и оно, несомненно, запомнилось Владимиру Путину, который уже строил свою вертикаль власти и не мог не обратить внимания на то, что, по его мнению, являлось недопустимым, – приход самостоятельных и независимых от Кремля представителей крупного капитала во власть.

Вторая история, которая могла стать триггером для атаки на Михаила Гуцериева, связана с тем, что «РуссНефть» вмешалась в организованный Кремлем раздел активов ЮКОСа, которые должны были достаться государственным «Роснефти» и «Газпрому». Сначала «РуссНефть» купила долю ЮКОСа в совместной с венгерской компанией MOL – небольшой нефтяной компании со скромными запасами (немногим более 20 млн тонн) и добычей (2–2,4 млн тонн в год). Затем была выкуплена 49 %-ная доля в словацком нефтепроводе Transpetrol[401]. И в одном, и в другом случае активы покупались у зарубежных структур опального ЮКОСа, до которых российские власти не могли дотянуться.

Гуцериев понял, к чему может привести преследование со стороны государства, и решил продать свои активы. Интерес к покупке «РуссНефти» проявил лишь Олег Дерипаска, давно мечтавший о получении своей доли в «нефтяном пироге». Переговоры дошли до обсуждения цены – продавец публично оценил свою компанию в $7–8 млрд, покупатель говорил о $6 млрд и в этот момент налоговая служба предъявила претензии к «РуссНефти» в сумме 20 млрд рублей (примерно $900 млн по курсу того времени). Гуцериев вспомнил ленинские слова о том, что промедление смерти подобно, согласился на предложенную сумму[402] и продал компанию.

Неизвестно, играл ли Дерипаска против Гуцериева в одной команде с Кремлем и мог ли он выступать инициатором и бенефициаром атаки на бизнесмена. С одной стороны, Дерипаска всегда был лоялен к Кремлю и пользовался благорасположением Владимира Путина. С другой стороны, заключив сделку с Гуцериевым и заплатив ему всю оговоренную сумму, Дерипаска так и не смог довести ее до конца – правительственная комиссия во главе с Путиным, который был тогда премьер-министром, неоднократно рассматривая сделку, так и не дала разрешения на ее завершение под предлогом того, что со стороны Дерипаски покупателями выступали несколько офшорных компаний. Основным противником выдачи разрешения на завершение сделки был вице-премьер Игорь Сечин, который требовал, чтобы покупателем активов выступала компания, зарегистрированная в России[403].

Впрочем, даже без учета этого момента покупка «РуссНефти» не принесла удачи Олегу Дерипаске. В 2008 г. разразился финансовый кризис, который привел к стремительному обрушению мировых цен на нефть. «РУСАЛ» и многие другие бизнес-проекты Дерипаски привлекали громадные кредиты, в том числе и под залог акций различных компаний. Падение финансовых рынков привело к тому, что кредиторы стали требовать досрочного погашения кредитов или увеличения залогов. Для этого Дерипаска решил привлечь дополнительные кредиты в российских банках, а единственным устойчивым заемщиком в тот момент могла выступать лишь «РуссНефть». Отяготив свой баланс долгами, компания стала стремительно терять стоимость, а низкие нефтяные цены и сложность управления не позволяли получать быструю прибыль.

Финансовый кризис 2008–2009 гг. стал тяжелым испытанием для российской экономики. Тратить в этой ситуации силы и ресурсы на преследование бежавшего за границу бизнесмена у государства не было желания, тем более что «РуссНефть» оплатила все налоговые претензии. К маю 2010 г. уголовные дела против Михаила Гуцериева были прекращены, он смог вернуться в Россию; еще раньше, в январе того же года, Олег Дерипаска, отчаявшись получить правительственное разрешение, договорился с Михаилом Гуцериевым о возврате последнему акций «РуссНефти»[404] за символическую цену.

 

…И тут позвонил Путин

 

В Советском Союзе существовала мощная авиационная промышленность, ежегодно выпускавшая большое количество военных и гражданских самолетов. Авиационные заводы были размещены в разных уголках страны: от Комсомольска-на-Амуре на Дальнем Востоке и Иркутска в Сибири до Ташкента в Средней Азии, Казани на Волге и даже в Москве. Для самолетов, естественно, требовались двигатели. В силу закрытости и изолированности советской экономики разработка авиационных двигателей осуществлялась без какого-либо интеллектуального или производственного сотрудничества с иностранными компаниями. Нормальной конкуренции между советскими предприятиями не было, и решения о выпуске новых видов продукции принимались, исходя из требований плановой экономики. Когда в конце 1970-х в Госплане СССР обсуждались новые типы пассажирских самолетов, было решено, что двигатели для них будут разрабатываться и производиться в Перми. Расположенный там промышленный комплекс выпускал авиационные двигатели для самолетов типа Ту-134, которые уже были сняты с производства, и предприятию требовались новые производственные заказы.

Разработка нового пермского двигателя ПС-90 сильно затянулась, а когда в конце 1980-х стали проводить его летные испытания, советская экономика уже начала разрушаться и серийный выпуск новых самолетов наладить не успели. Хотя новый двигатель был не очень надежным и его показатели эффективности не достигали поставленных уровней, «Пермский моторостроительный комплекс» в момент приватизации привлек интерес американской компании Pratt & Whitney, которая приобрела блокирующий пакет акций (25 %). Дело было в том, что по своей мощности российский двигатель удачно заполнял нишу в продуктовой линейке Pratt & Whitney, и, выбирая между инвестициями в доработку российского двигателя и разработкой собственного, американская компания сделала выбор в пользу первого решения. После тщательной диагностики выявили слабые места нового двигателя, к началу 2000-х разработали план их устранения, и вместе с российским холдингом «Интеррос» (который был владельцем примерно 30 % акций) был подготовлен инвестиционный план.

Дело оставалось за малым: нужно было заключить с российским правительством соглашение об использовании интеллектуальной собственности. Но здесь дело застопорилось. Сначала российские власти вместо традиционного соглашения о выплате роялти предложили Pratt & Whitney выкупить интеллектуальную собственность примерно за миллиард долларов, что делало бессмысленным весь проект для американской компании. А вскоре Кремль категорически запретил «Интерросу» продолжать сотрудничество с американцами. После этого «Интеррос» продал свои акции государственному банку ВТБ, тот через пару лет продал их АФК «Система», а та еще через год – «Оборонпрому». Пермское предприятие продолжает прозябать, не имея надежного продукта в своем арсенале.

Судьба другого предприятия по производству авиационных двигателей, расположенного в Рыбинске, в момент развала СССР сложилась удачнее. Этот завод выпускал двигатели для транспортных самолетов «Ил-76», для истребителей марки «Су» и для самых массовых советских пассажирских самолетов «Ту-154» и «Ил-62». К началу 1990-х они уже не производились, но огромный парк построенных ранее самолетов обеспечивал предприятие заказами на ремонт и техническое обслуживание двигателей. Это позволяло не только поддерживать существование, но и вкладывать ресурсы в создание новой продукции. Одним из удачных решений стала разработка в кооперации с украинскими компаниями газовой турбины большой мощности для электростанций, которая никогда не производилась в СССР. После выпуска первого образца российская компания выкупила техническую документацию, что оказалось весьма кстати – в начале 2000-х с подъемом российской экономики резко возрос спрос на генерирующие мощности, и у рыбинских турбин просто не было конкурентов внутри страны, а импортные аналоги стоили слишком дорого.

В 1997 г. директором «Рыбинских моторов» стал Юрий Ласточкин, который, как и многие другие директора по всей стране, постепенно наращивал свою долю акций в компании, вскоре став ее контролирующим акционером.

Устойчиво стоящее на ногах предприятие решительно взялось за освоение новой продукции. В конце 2000 г. на предприятие приехал новый российский президент Владимир Путин, и с его благословения Министерство обороны России назначило «Рыбинские моторы» головным предприятием по разработке, серийному производству и ремонту всех корабельных газотурбинных двигателей для нужд российского военного флота (до этого они разрабатывались и производились на Украине). Кроме того, компания начала работы по модификации двигателей для истребителей «Су», которые перешли в разработку двигателя для истребителя пятого поколения.

В 2001 г. «Рыбинские моторы» объединились с конструкторским бюро, которое традиционно разрабатывало двигатели для предприятия, объединенная компания получила название НПО «Сатурн»[405]. Тогда же было подписано долгосрочное соглашение с «Газпромом» о поставке двигателей для компрессорных установок. В 2003 г., когда российские власти решили поддержать разработку и производство нового пассажирского самолета, получившего название «Сухой Суперджет» (SSJ-100), «Сатурн» вместе с французской компанией Snecma выиграл тендер на производство двигателей для него.

Кооперация с французской компанией позволила «Сатурну» получить доступ к современным технологическим решениям, наладить полномасштабную производственную кооперацию с западными производителями и дала шанс на вывод продукции на внешние рынки. По оценкам Юрия Ласточкина, без такого сотрудничества новый двигатель просто не получилось бы создать – российский вклад ни на стадии разработки, ни на стадии производства не превышал 40 % в общем объеме работ.

Компания успешно развивалась: объемы продаж и прибыль устойчиво росли, акции начали торговаться на бирже, капитализация стремительно повышалась. Но именно это сделало ее привлекательной для нового «хищника» – создаваемой государством «Объединенной двигателестроительной корпорации». В середине 2000-х Владимир Путин решил сделать ставку на южнокорейскую модель развития, основанную на крупных чеболях (производственно-финансовых холдингах, тесно переплетенных с государством). В России возникли крупные государственные корпорации[406], статус которых был настолько удивительным, что он не вписывался в рамки существующего законодательства, и для создания каждой госкорпорации принимался отдельный закон.

В конце 1999 г. тогда еще премьер-министр Владимир Путин назначил своего старого знакомого по работе в ГДР Сергея Чемезова директором некрупного государственного предприятия «Промэкспорт», занимавшегося экспортными поставками продукции двойного назначения[407]. Став президентом, Путин забрал экспорт вооружений под личный контроль и принял решение об объединении «Росвооружений» и «Промэскпорта», назначив Чемезова заместителем руководителя объединенной компании «Рособоронэкспорт», которая постепенно подобрала под себя почти весь экспорт российских вооружений. После переизбрания на пост президента в 2004 г. Путин назначил Чемезова директором «Рособоронэкспорта».

Вскоре простая продажа оружия стала малоинтересной Чемезову, который предложил Путину создать государственную корпорацию, объединяющую все российские оборонные предприятия. По словам Чемезова, это должно было привести к повышению эффективности и росту экспорта российского оружия. В первоначальном списке Сергея Чемезова находилось 250 оборонных предприятий, акции которых оставались в государственной собственности. Но по мере прохождения идеи через бюрократические коридоры этот список разрастался, в него были включены весьма прибыльные предприятия, выпускавшие исключительно гражданскую продукцию. На каком-то этапе под предлогом «обеспечения биологической безопасности государства» в список Чемезова вошли десятки ведущих фармацевтических предприятий и НИИ. Общее число включенных в список Чемезова предприятий приближалось к 600[408]. Против такой всеядности выступили многие члены правительства. Министр экономики Эльвира Набиуллина требовала отказаться от передачи «Ростехнологиям» акций гражданских предприятий и неконтрольных пакетов акций, которые она предлагала продавать в ходе приватизации[409]. Вице-премьер и министр финансов Алексей Кудрин выступил против предоставления корпорации полной самостоятельности и права продажи переданных ей акций: «Реализация данного предложения является скрытой формой приватизации, а также предполагает как непрозрачность механизмов продажи данных активов, так и отсутствие контроля над использованием этих доходов самой госкорпорацией». Такая практика «направлена на увод доходов от продажи госактивов из федерального бюджета, куда данные средства должны поступать», – написал он премьер-министру Путину[410]. Но эти усилия были тщетными. Гораздо более успешным в ограничении аппетитов Чемезова стал другой, не менее близкий к Владимиру Путину человек – Сергей Иванов, добившийся исключения из списка ряда оборонных предприятий, которые были переданы в капитал другой государственной компании «Алмаз-Антей», создававшейся под его патронажем[411].

Хотя госкорпорация «Ростехнологии» была создана на основе «Рособоронэкспорта» только в ноябре 2007 г., захват промышленных активов Сергей Чемезов начал задолго до этого. Еще в ноябре 2004 г. президент Путин отдал принадлежащие Российской Федерации и Республике Татарстан пакеты акций предприятий, разрабатывающих и производящих вертолеты Миля, «Оборонпрому», дочерней компании «Рособоронэкспорта». В августе 2007 г. другим своим указом президент Путин передал «Оборонпрому» акции предприятий, выпускающих вертолеты Камова.

В 2006 г. руководитель «Оборонпрома» Денис Мантуров предложил Сергею Чемезову консолидировать в один холдинг предприятия, производящие авиационные двигатели. В августе 2007 г. на реализацию этой идеи получено одобрение Владимира Путина, и согласно резолюции президента «Сатурн» должен был войти в состав создаваемого холдинга[412]. Интерес госкомпании к «Сатурну» был понятен: единственное развивающееся предприятие в своем сегменте, имевшее устойчивый портфель военных и гражданских заказов, получившее доступ к современным западным технологиям и, самое главное, приносившее устойчивую прибыль. В Рыбинск к Ласточкину начали приезжать многочисленные гости, говорившие одно и то же: есть решение президента отдать акции «Сатурна» государству «в подарок», бесплатно. Ласточкин отказывался, говоря, что не видит в этом особого смысла – у других компаний, которые хотел объединить «Оборонпром», нет ни человеческого, ни технологического, ни производственного потенциала. Более того, в декабре 2007 г. Юрий Ласточкин начал контригру, инициировав процесс слияния с «Уфимским моторостроительным производственным объединением» (на которое также претендовал «Оборонпром»), купив почти 20 % его акций и подписав соглашение о партнерстве с менеджментом уфимской компании, который владел примерно 30 % акций.

«Оборонпром» попытался подсластить пилюлю и предложил Ласточкину конвертировать принадлежащие ему акции «Сатурна» в акции «Оборонпрома», «однако отношение руководителя НПО “Сатурн” к этому предложению также было деструктивно», – заявил директор госкомпании Андрей Реус[413]. Позицию Ласточкина можно понять: ему предлагали миноритарную долю в компании, акции которой не торговались на бирже и единственным акционером которой являлись «Ростехнологии».

Встретив неожиданное сопротивление, госкорпорация подключила весь имеющийся административный ресурс, и в апрельском (2008 г.) указе президента Путина о создании «Объединенной двигателестроительной компании» (ОДК) появилось прямое поручение правительству «предусмотреть проведение необходимых мероприятий» по увеличению доли ОДК в капитале «Сатурна» «до размера не менее 50 % акций плюс одна акция»[414]. Через три недели после подписания этого указа Владимир Путин стал премьер-министром России и лично взялся за выполнение своего поручения о национализации «Сатурна». Юрий Ласточкин не выдержал давления и согласился на продажу акций, настаивая, однако, на рыночной оценке[415].

Через полгода, в начале октября 2008 г. премьер-министр Путин подписал специальное распоряжение о выполнении требования своего апрельского указа об увеличении пакета акций в «Сатурне». На следующий день Денис Мантуров, который к тому времени стал заместителем министра промышленности, послал письмо в МВД с просьбой возбудить уголовное дело по материалам проверки, проведенной его министерством. Еще через день МВД прислало в Рыбинск 10 старших офицеров, которые возбудили четыре уголовных дела и начали вызывать на допросы руководителей и сотрудников «Сатурна». Одновременно в город прибыла бригада налоговиков в составе 45 человек, которые мгновенно выявили налоговую недоимку в размере около миллиарда рублей[416].

Точно так же, как рыбинскому заводу повезло в период развала СССР, ему не повезло в тот момент, когда государство решило его национализировать. Летом 2008 г. до России докатился глобальный финансовый кризис, который нанес серьезный удар по российской финансовой системе. «Сатурну» были остро нужны кредиты для завершения инвестиционной программы и на финансирование текущей деятельности. Но государственные банки закрыли открытые ранее кредитные линии; частные банки, с которыми сотрудничал «Сатурн», сами попали в тяжелое положение и не могли кредитовать компанию. Внешэкономбанк, получивший из бюджета деньги для поддержки предприятий во время кризиса, выдвинул жесткое условие для предоставления кредита – передать 13 % акций «Оборонпрому», чтобы сделать того владельцем контрольного пакета акций[417]. «Сатурн», несмотря на кризис, готов был разместить на бирже свои облигации, но Федеральная комиссия по ценным бумагам своим решением остановила эмиссию. Это случилось за два дня до даты выплаты «Сатурном» купона по ранее выпущенным облигациям – в итоге «Сатурн» допустил дефолт, и банки прекратили вести с ним переговоры о выдаче кредитов. Одновременно Минфин во главе с Алексеем Кудриным заявил, что он откладывает предоставление «Сатурну» 5 млрд рублей, предусмотренных законом о бюджете, для завершения работ по сертификации двигателя для SSJ-100, а Министерство обороны заморозило заключение контракта на поставку новых двигателей для российских ВВС. Ласточкина загнали в угол, он понял, что предприятие стоит на грани полного банкротства, и объявил об увольнении почти 20 % из 19 тысяч человек, работавших на предприятии.

1 декабря 2008 г. Юрию Ласточкину позвонили из Москвы, на другом конце провода оказался премьер-министр Владимир Путин, с которым, по словам Ласточкина, они «откровенно поговорили». Дальнейшее сопротивление было бесполезно. На следующий день Путин прилетел в Рыбинск, окруженный большим количеством министров и руководителей государственных банков и компаний. На совещании в присутствии прессы премьер-министр твердым голосом заявил, что не может допустить остановки предприятия и что без расширения участия государства в капитале предприятия эти проблемы решить будет очень сложно или невозможно вообще. Он объявил, что «с собственниками достигнута договоренность о приобретении у них государственной компанией “Оборонпром” практически всего пакета акций предприятия. Пакеты акций у частных владельцев будут приобретаться на рыночной основе и по рыночной стоимости»[418],[419]. После этого Путин сообщил, что государственный банк ВТБ предоставит «Сатурну» кредит на рефинансирование всех долгов, госкорпорация «РОСНАНО» разместит заказ на 1 млрд рублей и бюджет немедленно предоставит 5 млрд рублей на сертификацию двигателя для SSJ-100. Выступившие после премьер-министра представители Министерства обороны и «Газпрома» заявили о готовности подписать с «Сатурном» новые долгосрочные контракты на 10 млрд рублей.

После совещания премьер-министр Путин вышел довольный и поехал на находящийся неподалеку ярославский завод «Автодизель», принадлежащий Олегу Дерипаске, столкнувшийся с такими же финансовыми проблемами, что и «Сатурн». Там Владимир Путин произнес совсем другие слова: «Государственные институты развития, конечно, должны помочь заводу: заместить источники финансирования, которые стали недоступны в связи с развитием глобального экономического кризиса»[420]. И уже через несколько дней Внешэкономбанк без каких-либо дополнительных условий предоставил «Автодизелю» кредит на 10 млрд рублей.

Хотя на совещании в Рыбинске Владимир Путин заявил, что Юрий Ласточкин останется директором «Сатурна», последний не смог смириться с новыми порядками и через девять месяцев ушел с этой должности, победив на выборах мэра Рыбинска. В ноябре 2013 г. Ласточкина арестовали по весьма сомнительному обвинению, и в сентябре 2015 г. суд приговорил его к 8,5 года заключения. В настоящее время Юрий Ласточкин находится в колонии, давая время от времени интервью, в которых рассказывает о том, как у него отбирали завод, о том, какие огромные средства вложило в «Сатурн» государство после того, как стало его собственником (по его оценке, около 50 млрд рублей), и какие незначительные результаты от этого получило, а также крайне критически высказывается о правительственных планах импортозамещения, говоря, что без технологического сотрудничества с передовыми глобальными компаниями у российского двигателестроения нет будущего. Точно так же открыто он обвиняет Сергея Чемезова и Дениса Мантурова в организации своего уголовного преследования[421].

 

Когда в товарищах согласья нет…

 

Советская экономика была сильно милитаризованной. Гонка вооружений требовала постоянного наращивания военного потенциала, а общая неэффективность экономической системы приводила к тому, что страна должна была производить колоссальное количество первичных ресурсов для удовлетворения аппетита военно-промышленного комплекса. Среди прочих материалов, которые требовались для производства вооружений, был титан, который использовался при производстве подводных лодок, ракет и самолетов. Крупнейшим производителем титановых сплавов в СССР было ВСМПО – предприятие, находившееся в городе Верхняя Салда, на Урале, примерно в 150 км к северу от Екатеринбурга (Свердловска).

В 1956 г. в Верхнюю Салду из Москвы приехал Владислав Тетюхин, молодой инженер, только что окончивший Институт стали и сплавов. Активное развитие советской космической программы и военного ракетостроения привели к бурному росту спроса на продукцию предприятия и на научные разработки, связанные с созданием новых сплавов. Тетюхин стремительно рос как специалист. Всего через четыре года после окончания института он (вместе с рядом других работников предприятия) стал лауреатом Ленинской премии – высшей государственной награды за достижения в области науки и техники. Работая на предприятии, он занимался научными исследованиями и защитил кандидатскую, а потом и докторскую диссертации. К первой половине 1970-х гг. его назначили заместителем главного металлурга предприятия по титановым сплавам, но вскоре по семейным обстоятельствам Тетюхин уехал в Москву, где продолжил свою научную деятельность.

Хотя во второй половине 1980-х гг. Михаил Горбачев признал невозможность дальнейшего наращивания военных расходов и начал вести активные переговоры с США об ограничении вооружений, на ВСМПО была реализована крупномасштабная инвестиционная программа, после чего предприятие стало производить титановых сплавов больше, чем США, Европа и Япония вместе взятые. Развал Советского Союза и резкое сокращение военных расходов привели к тому, что спрос на титан резко упал, а государство бросило предприятие на произвол судьбы. Точнее, позволило сотрудникам взять судьбу предприятия в свои руки – закон разрешал работникам избирать директора прямым голосованием, а чуть позднее государство согласилось отдать 80 % акций ВСМПО в собственность трудовому коллективу. Память о Владиславе Тетюхине как о человеке, с которым были связаны славные страницы истории предприятия, была жива в Верхней Салде, и, когда вопрос о выживании ВСМПО встал во весь рост, именно его пригласили возглавить предприятие.

Согласившись на это предложение и вернувшись в Верхнюю Салду, Тетюхин столкнулся не только с новыми реалиями – рыночной экономикой, упавшим в 30 раз спросом оборонных предприятий на титан, но и с незнакомыми ему корпоративными проблемами. ВСМПО стало акционерным обществом, акции которого принадлежали 20 тысячам его работников, многие из которых готовы были продать их по любой цене, так как реальные зарплаты на предприятии резко упали. По счастливому стечению обстоятельств Тетюхин в это время познакомился с юристами, которые помогли ему выстроить защиту от недружественного поглощения. Он уговорил работников обменять принадлежавшие им акции ВСМПО на акции новой компании «Союз – Верхняя Салда», которая, собрав более 51 % акций, стала контролирующим акционером предприятия.

В конце 1980-х Владислав Тетюхин встретился с Вячеславом Брештом, который был почти на 20 лет моложе и имел опыт работы в Германии, где познакомился с рыночной экономикой на практике. Между ними сразу возникло взаимопонимание. Тетюхин, вернувшись на Урал, пригласил Брешта к себе на работу, и вскоре тот стал главным советником и помощником, а потом и деловым партнером директора. Обсуждение проблем ВСМПО показывало: единственное спасение – выход на западный рынок. Предприятие начало перестраиваться: с одной стороны, шла работа по получению западных сертификатов качества и приспособлению качества титановых сплавов к требованиям западных потребителей, с другой – активный поиск посредников, которые могли бы помочь найти потребителей. Низкие цены на энергоносители в России и низкая заработная плата работников позволили ВСМПО активно демпинговать, предлагая цены на 15–20 % ниже, чем у конкурентов. Постепенно объемы экспортных поставок начали расти. Вскоре американские и европейские потребители убедились в качестве российского титана, и необходимость в посредниках отпала. В 1998 г. Boeing заключил прямой контракт с ВСМПО, после чего его примеру последовали Airbus, Embraer и др.

Финансовый кризис 1998 г. ВСМПО пережило относительно легко: у компании не было долгов, а девальвация рубля сделала текущие поставки на экспорт еще более выгодными. Более того, накануне кризиса ВСМПО смогло решить одну из болезненных проблем: поглотила своего главного поставщика – компанию «АВИСМА», которая производила титановую губку. Контролирующим акционером «АВИСМА» в то время являлась группа «МЕНАТЕП» Михаила Ходорковского, которая не была сильно заинтересована в долгосрочном партнерстве с ВСМПО, предпочитая продавать свою продукцию на экспорт. Брешт договорился с тремя западными инвестиционными фондами о том, что сначала они купят 60 % акций «АВИСМА», а потом обменяют их на 17 % акций ВСМПО. Для Тетюхина эта сделка выглядела странно: ВСМПО получила контроль над своим поставщиком, не заплатив ни копейки. Для типичного советского директора главным был производственный процесс, количество и качество металла, а акции и корпоративные отношения оставались тайной за семью печатями. Он их боялся и только надеялся, что созданная система защиты от недружественного поглощения будет работать вечно.

Постепенно Тетюхин и Брешт начали выкупать у работников акции компании «Союз – Верхняя Салда». Однако вскоре к ним присоединились и другие претенденты на получение контроля над ВСМПО. Предприятие, вставшее на ноги, успешно продвинувшее свою продукцию на западные рынки, привлекло внимание Виктора Вексельберга, инвестиционные интересы которого в значительной мере были сконцентрированы в Уральском регионе. Его компании стали активно скупать акции ВСМПО, их агенты приезжали в Верхнюю Салду и открыто предлагали работникам выкупить у них акции.

Казалось бы, именно в это время, когда предприятие находилось под угрозой недружественных действий внешнего игрока, партнерство двух топ-менеджеров должно стать намного прочнее, но… между ними пробежала черная кошка. Трудно понять, что стало причиной[422], но этой ситуацией искусно воспользовался Вексельберг, который при каждом удобном случае вбивал клин между Тетюхиным и Брештом, усиливая их взаимные подозрения. В конечном итоге, обладая всего 14 % акций ВСМПО, он уговорил обоих менеджеров, которым принадлежало более 60 % акций компании, сыграть с ним в «русскую рулетку»[423]. В начале апреля 2004 г. участники соглашения поместили все принадлежащие им акции в траст, обязавшись не увеличивать свои пакеты акций и договорившись, что любой из них[424] может запустить механизм «русской рулетки», но не ранее чем через год.

Надежды Вексельберга были связаны с тем, что у Тетюхина и Брешта нет денег, а трастовое соглашение запрещало им использовать акции ВСМПО в качестве залога для получения кредитов на выкуп акций. Понимая это, Тетюхин и Брешт построили свою линию защиты, основанную на максимальном росте капитализации компании, что должно было бы сделать выкуп у них акций сверхдорогим. Компания упростила свою корпоративную структуру, что позволило публиковать прозрачную финансовую отчетность; объявила о создании новых сплавов и о подписании долгосрочных контрактов с крупнейшими иностранными потребителями; начала разговоры о размещении акций на западных биржах, а менеджеры стали встречаться с потенциальными инвесторами. Стоимость акций ВСМПО стремительно росла: если в момент подписания соглашения о «русской рулетке» она составляла $35, то через год выросла втрое. В итоге стоимость пакета акций, принадлежавших Тетюхину и Брешту, превысила миллиард долларов, что, казалось, являлось хорошей защитой от враждебного поглощения.

Но неожиданно в январе 2005 г. «рыночная стратегия» защиты привела к расколу между двумя менеджерами. На заседании совета директоров Тетюхин и Брешт столкнулись при обсуждении финансового плана и бюджета на очередной год. Хотя производственные планы компании предусматривали 40 %-ный рост объемов продаж, Тетюхин предложил резко снизить финансовые показатели и отказаться от выплаты дивидендов, направив ресурсы на исследовательские проекты и инвестиции; Брешт резко раскритиковал планы Тетюхина, выразив сомнения в экономической эффективности инвестиций, и настаивал на выплате дивидендов, о чем было объявлено за полгода до этого. Неожиданно Тетюхина поддержали представители Вексельберга в совете директоров – тому был невыгоден рост капитализации компании, так как он уже готовился к выкупу акций. На сторону Брешта встали два независимых члена совета директоров, что перевесило чашу весов в его пользу. После многочасового обсуждения совет директоров поддержал Брешта.