Александр Пушкин — Александр Блок — Сергей Есенин — Владимир Маяковский — Иосиф Бродский

 

Духовный образ России, быть может, с наибольшей полнотой воплотился в русской поэзии, которая вся представляется нам как одна великая национальная поэма.

Начало ее — народные былины, «Слово о полку Игоревен, духовные стихи и классики XVIII века. Затем следуют Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Некрасов, Блок, Есенин, Ахматова, Маяковский, Твардовский, Бродский… Каждая историческая эпоха здесь — самостоятельная глава, каждый поэт — отдельная страница, каждое стихотворение — исполненный глубокого смысла символ. И не надо смущаться тем, что каждая строчка этой великой поэтической книги рисует свой, особенный и неповторимый образ России — противоречия в этом нет, ибо доподлинный лик ее — не в каком-то определенном тоне, а в сложном смешении всех цветов.

 

АЛЕКСАНДР ПУШКИН

 

Александр Сергеевич Пушкин происходил из старинного, но обедневшего дворянского рода. Он родился в мае 1799 г. в Москве, в семье отставного майора, чиновника Московского комиссариата. Первоначальное (довольно беспорядочное) образование Пушкин получил дома. «До одиннадцатилетнего возраста он воспитывался в родительском доме, — вспоминал младший брат поэта Лев Пушкин. — Страсть к поэзии появилась в нем с первыми понятиями: на восьмом году возраста, умея уже читать и писать, он сочинял на французском языке маленькие комедии и эпиграммы на своих учителей». В 1811 г. родители поместили старшего сына в только что основанный Царскосельский Лицей. Это учебное заведение, по мысли его создателей, должно было готовить молодых дворян для государственной службы и приравнивалось по своему статусу к университету. Программа занятий была обширной, но, вообще говоря, поверхностной. Позже Пушкин имел все основания жаловаться на «недостатки проклятого своего воспитания». Однако он на всю жизнь сохранил самые светлые воспоминания о годах, проведенных в Лицее, и о процветавшем здесь культе дружбы. Тут он впервые почувствовал себя поэтом. Позже Пушкин вспоминал: «Писать я начал с 13-летнего возраста и печатать почти с того же времени». Лицейская поэзия его развивалась под влиянием Батюшкова и Жуковского. (Из этих двоих Жуковского Пушкин особенно отличал и признавался позже, что «он не следствие, а точно ученик его».) Но поэзия предшественников была для Пушкина лишь исходной точкой. Даже в ранних вещах его оригинальное своеобразие сразу бросалось в глаза и потому было замечено и по достоинству оценено современниками. Державин, присутствовавший на переводных экзаменах в Лицее в начале 1815 г., был поражен его стихотворением «Воспоминание в Царском Селе» (1814) и прямо провозгласил Пушкина своим преемником. Ему отдавали должное Карамзин, Жуковский и Вяземский. (Жуковский прямо называл Пушкина «гигантом, который всех нас перерастет».) По их протекции юный лицеист получил несколько придворных заказов на торжественные оды, которые он написал в духе и слогом восемнадцатого столетия («На возвращение государя императора из Парижа в 1815 г.» (1815), «Принцу Оранскому» (1816) и др.). Но в дружеском кругу Пушкин писал совсем другие стихи. Исчезая по вечерам из Лицея, он любил проводить время в кружке офицеров лейб-гусарского полка. Пируя, по словам Корфй, «с этими господами нараспашку», Пушкин писал стихи, в которых воспевались дружба, вино и любовь.

По окончании Лицея в июне 1817 г. Пушкин получил чин коллежского секретаря (в котором и оставался потом до самой своей смерти) и был зачислен в Коллегию иностранных дел. Он поселился в Петербурге, и вскоре вихрь столичной жизни увлек и закружил его. Современники пишут о бесчисленных пирушках, в которых Пушкин неизменно участвовал, о его многочисленных любовных приключениях, о горячем и задиристом нраве, из-за чего он то и дело был вызываем на дуэль. (К счастью, до «настоящей» дуэли дело ни разу не дошло.) В эти годы русское общество находилось под впечатлением победы в тяжелой войне с Наполеоном, оно бредило вольнолюбивыми идеями и радостно ожидало политических реформ. Все это отразилось в творчестве Пушкина». Его лицейский друг Пущин вспоминал: «Тогда везде ходили по рукам, переписывались и читались наизусть его «Деревня», «Ода на свободу», «Ура, в Россию скачет…» и другие мелочи в том же духе. Не было живого человека, который бы не знал его стихов». Горячее увлечение вольнолюбивыми идеями едва не привело Пушкина к серьезным неприятностям. В апреле 1820 г Карамзин писал Дмитриеву: «Над здешним поэтом Пушкиным, если не туча, то по крайней мере облако, и громоносное' служа под знаменем либералистов, он написал и распустил стихи на вольность, эпиграммы на властителей и проч., и проч. Это узнала полиция. Опасаются следствий» Действительно, Александр I хотел сослать Пушкина в Сибирь или на Соловки. Хлопоты друзей смягчили участь поэта — ему было приказано ехать на юг с назначением в канцелярию генерал-лейтенанта Инзова.

Вскоре после отъезда Пушкина, в июне 1820 г., была напечатана его первая поэма — «Руслан и Людмила». Она поразила современников удивительной живостью и яркостью картин, а также блеском поэтического языка. Все экземпляры поэмы были мгновенно раскуплены. Те, кто не успел приобрести ее, принуждены были переписывать «Руслана и Людмилу» от руки. Поэма имела невероятный шумный успех, вызвала многочисленные отклики в журналах и породила горячую полемику между сторонниками старого и нового направлений в поэзии. Пушкин, впрочем, уже не мог участвовать в этих спорах. В мае он прибыл в Екатеринослав к месту своей новой службы. Генерал Инзов встретил его ласково. Узнав, что Пушкин серьезно простудился, он отпустил его лечиться на Кавказ. Это первое кавказское путешествие поэт совершил с семейством Раевских. Прожив два месяца на Кавказе, они морем добрались до Крыма. Три недели Пушкин прожил в Гурзуфе, «купался в море и объедался виноградом», затем в обществе сыновей Раевского верхом отправился путешествовать по крымскому побережью, побывал в Алупке, Севастополе и Бахчисарае. В середине сентября через Одессу Пушкин прибыл в Кишинев — новую резиденцию Инзова.

В столице Бессарабии Пушкин прожил неполных три года — с сентября 1820-го по июль 1823-го. Тут были написаны романтические поэмы «Кавказский пленник», «Братья-разбойники», а также «Гаврилиада» и множество стихотворений (среди них такие известные, как «Черная шаль», «Кинжал», «Чаадаеву» и «Песнь о вещем Олеге»), Эти произведения принесли Пушкину громкую всероссийскую известность. Они, по словам Белинского, читались всей грамотной Россией и ходили во множестве списков. В Кишиневе Пушкин начал «Бахчисарайский фонтан» и роман в стихах «Евгений Онегин».

Летом 1823 г. его перевели в Одессу. После провинциального Кишинева, где Пушкин жил в полуразрушенном, стоявшем на отшибе доме, он оказался в большом городе с ресторанами, театром, итальянской оперой, блестящим разнообразным обществом и хорошенькими женщинами. За сравнительно короткий срок он пережил три страстных увлечения: Каролиной Собаньской, Амалией Ризнич и графиней Воронцовой. Последняя любовь поссорила Пушкина с его новым начальником графом Воронцовым, который добился его увольнения со службы. В августе 1824 г. Пушкин получил предписание ехать в имение своих родителей село Михайловское на Псковщине «для исправления под надзор отца».

Сам Пушкин писал о своем переезде: «…я от милых южных дам, от жирных устриц черноморских, от оперы, от темных лож, и, слава Богу, от вельмож уехал в тень лесов Тригорских в далекий северный уезд, и был печален мой приезд». Действительно, первые дни жизни в Михайловском были тягостны для Пушкина из-за его постоянных острых ссор с отцом. В конце концов тот уехал из деревни, оставив Пушкина одного. Однообразие деревенской жизни тоже поначалу было мучительно для живого и темпераментного поэта, который обожал веселье, дружеский круг и кипящие разговоры. Между тем жизнь в Михайловском была скромной, даже скудной. В письмах Пушкин жаловался на «бешеную тоску». Но заключение имело и свои положительные стороны — вдали от рассеянной городской жизни он прочел огромное количество книг и имел больше времени для серьезного творчества. Находясь в ссылке, Пушкин подготовил и издал «Бахчисарайский фонтан», первую главу «Евгения Онегина» (1825) и свой первый сборник стихов (1826). Все эти книги разошлись с чрезвычайной быстротой. Имя Пушкина было тогда у всех на устах. С появлением этих произведений он по всеобщему признанию стал первым из русских поэтов. Но в то время, когда о Пушкине судили по его «южным», романтическим произведениям, он вступил уже в новую эпоху творчества. Находясь в Михайловском, он пишет поэмы «Цыгане» и «Граф Нулин», трагедию «Борис Годунов», три новые главы «Евгения Онегина» (с 4-й по 6-ю) и несколько десятков стихотворений (в том числе «Андрей Шенье», «Я помню чудное мгновенье», «Зимний вечер», «Пророк»). В декабре 1825 г. до Пушкина дошло известие о восстании на Сенатской площади. Позже он узнал о процессе над декабристами, казни пятерых из них, ссылке и каторге остальных.

В сентябре 1826 г. император Николай I неожиданно приказал Пушкину прибыть в Москву. «Фельдъегерь вырвал меня из моего насильственного уединения, — вспоминал позже Пушкин, — и привез в Москву, прямо в Кремль.

Всего покрытого грязью меня ввели в кабинет императора, который сказал мне: «Здравствуй, Пушкин, доволен ты своим возвращением?» — Я отвечал, как следовало. Государь долго говорил со мной, потом спросил: «Пушкин, принял ли бы ты участие в 14 декабря, если бы был в Петербурге?» — «Непременно, государь; все друзья мои были в заговоре, и я не мог бы не участвовать в нем. Одно лишь отсутствие спасло меня, за что я благодарю Бога». — «Довольно ты подурачился, — возразил император, — надеюсь, теперь будешь рассудительным, и мы более ссориться не будем». На вопрос, что он пишет, Пушкин ответил: «Почти ничего; цензура строга», на что последовали слова Николая: «Ты будешь присылать ко мне все, что сочинишь; отныне я сам буду твоим цензором».

Столичное общество встретило возвратившегося из опалы поэта с единодушным восторгом. В мае 1827 г. Пушкин приехал в Петербург и поселился там. По воспоминаниям Путяты, он «вел… самую рассеянную жизнь, танцевал на балах, волочился за женщинами, играл в карты, участвовал в пирах тогдашней молодежи, посещал разные слои общества…» В то же время Пушкин постоянно находится в разъездах, то и дело переезжая из Петербурга в Москву и обратно. В 1829 г. он совершил вторую поездку на Кавказ и принял участие в походе русской армии на Арзрум. Наиболее крупными его произведениями этого периода стали поэма «Полтава» и седьмая глава «Евгения Онегина». Было также написано много стихотворений (среди них «Во глубине сибирских руд», «Поэт», «Не пой, красавица, при мне», «Анчар», «Я вас любил» и др.). Обещание императора быть цензором поэта на деле вылилось в мелочную опеку со стороны III Отделения его канцелярии, возглавляемого Бенкендорфом. Ознакомившись с «Борисом Годуновым», Николай остался им недоволен и на три с половиной года задержал печатанье трагедии. Увидеть же ее поставленной на сцене Пушкину так и не довелось.

В конце 20-х гг. Пушкин стал явственно тяготиться своей холостой жизнью. «Мне 27 лет, — писал он Зубкову. — Пора жить, то есть познать счастье». У него возникла настоятельная потребность завести свой дом и жениться. В течение двух лет он был озабочен выбором невесты и в конце концов остановил свой выбор на молодой Гончаровой. Наталья Николаевна, избранница Пушкина, принадлежала, по словам Анненкова, к тому созвездию красоты, которое в то время обращало внимание и удивление общества. В мае 1829 г. Пушкин сделал Гончаровой предложение, через год состоялась их помолвка. Но положение Пушкина и в следующие месяцы оставалось неопределенным из-за ссор с будущей тещей. В сентябре, оставив вопрос о свадьбе нерешенным, он уехал в имение отца Болдино, где собирался войти во владение выделенной ему отцом деревней Кистеневка (с 200 душами крестьян), заложить ее, а потом сразу вернуться в Москву. Однако эпидемия холеры задержала его в Болдине на несколько месяцев. Здесь, вдали от света и столичной суеты, Пушкин пережил прилив могучего вдохновения. «Я в Болдине писал, как давно уже не писал», — сообщал он Плетневу. За три неполных месяца он закончил «Евгения Онегина», написал поэму «Домик в Коломне», «Маленькие трагедии», «Повести Белкина», «Сказку о попе и его работнике Балде» и около 30 стихотворений.

В начале декабря Пушкин вернулся в Москву и стал готовиться к свадьбе.

Этот важный шаг вызывал в нем противоречивые чувства. Он писал Кривцову: «Я женюсь без упоения, без ребяческого очарования. Будущность является мне не в розах, но в строгой наготе своей. Горести не удивят меня: они входят в мои домашние расчеты. Всякая радость будет мне неожиданностью». Венчание состоялось в феврале 1831 г., а вскоре Пушкин писал Плетневу: «Я женат — и счастлив; одно желание мое, чтоб ничего в жизни моей не изменилось — лучшего не дождусь. Это состояние для меня так ново, что кажется я переродился». Однако возникли и новые проблемы, прежде всего материальные. Николай сделал своеобразный свадебный подарок Пушкину, назначив его летом 1831 г. придворным историографом с поручением писать историю Петра I. Пушкин сообщал об этом Плетневу в таких выражениях: «Царь взял меня на службу, но не в канцелярию, или придворную, или военную — нет, он дал мне жалование, открыл мне архивы с тем, чтобы рылся я там и ничего не делал. Это очень мило с его стороны, не правда ли? Он сказал: «Так как он женат и не богат, то надо поддержать его хозяйство». Таким образом, Пушкину была устроена под предлогом писания истории некая синекура с жалованием по 5000 рублей в год. Сам он только с 1833 г. начал прилежно ходить в петербургский архив Министерства иностранных дел. Однако этих денег, а также тех, что Пушкин зарабатывал своим пером, катастрофически не хватало. Содержание семьи, дома, светская жизнь требовали больших сумм. Пушкину приходилось делать долги, а также постоянно просить взаймы у правительства в счет будущего жалования. В 1836 г. его долги выросли до астрономической суммы — только правительству он был должен 45 тысяч рублей.

Женитьба имела для поэта и другие последствия. Император был большой любитель красивых женщин и всегда заботился об украшении ими своего блистательного двора. Такая красавица как Гончарова не могла пройти мимо его внимания. Николай хотел чаще видеть ее на своих балах. В 1834 г. он пожаловал Пушкина в камер-юнкеры Эта придворная должность обязывала его являться на все официальные церемонии в придворном мундире. Известно, что новое назначение сильно оскорбило Пушкина, который считал, что в его возрасте неприлично носить звание, обычно жалуемое юношам, только что вступающим в общество.

В эти трудные для него годы Пушкин создает последние свои шедевры.

Кроме многих стихотворений (в том числе «Осень», «Вновь я посетил», «Я памятник себе воздвиг нерукотворный») он пишет поэмы «Анджело» и «Медный всадник» (1833), повести «Пиковая дама» (1833) и «Капитанская дочка» (1836), «Историю Пугачева» и первую редакцию «Истории Петра», а также сказки: «О царе Салтане» (1832), «О мертвой царевне» (1834), «О рыбаке и рыбке» (1835), «О золотом петушке» (1835). В 1836 г. он начал издавать журнал «Современник», критический отдел которого в значительной мере заполнялся его статьями. Здесь же было напечатано описание его кавказского путешествия: «Путешествие в Арзрум» (1836). (Впрочем, надежды Пушкина поправить с помощью журнала свои расстроенные финансовые дела не оправдались. Журнал стоил ему больших хлопот, постоянно подвергался преследованиям цензуры, а распространялся плохо — едва-едва набралось 600 подписчиков.) Работая над «Капитанской дочкой», Пушкин в 1833 г. совершил четырехмесячное путешествие по Оренбургской и Казанской губерниям, где шестьдесят лет назад полыхал пожар Пугачевского восстания.

Во второй половине 30-х гг. семейное счастье Пушкина было омрачено скандалом, задевавшим честь его жены: французский эмигрант Жорж Дантес на виду у всей столицы начал ухаживать за Натальей Николаевной. Пушкин был взбешен его домогательствами. Светские недоброжелатели, раздувая тлеющий скандал, довели дело до дуэли. Она состоялась 27 января 1837 г. Пушкин стрелялся с Дантесом и был смертельно ранен. 29 января он скончался.

 

АЛЕКСАНДР БЛОК

 

Александр Александрович Блок родился в ноябре 1880 г. в Петербурге. Его отец, профессор Варшавского университета, был известным юристом, специалистом по международному праву и государствоведом. Впрочем, мать, урожденная Бекетова, разошлась с мужем еще до рождения сына. Детство Блока прошло в доме деда — Андрея Николаевича Бекетова, ректора Петербургского университета. Тетка Мария Андреевна писала позже о племяннике: «Саша был живой, неутомимо резвый, интересный, но очень трудный ребенок: капризный, своевольный, с неистовыми желаниями и непреодолимыми антипатиями». Бабушка, мать и тетка обожали его — в семье был настоящий культ маленького Саши: им восхищались, его баловали Но он и вправду был очень способным и рано, еще гимназистом, начал сочинять талантливые стихи. По окончании гимназии Блок в 1898 г. поступил в Петербургский университет — сначала на юридический факультет, потом, в 1901 г., перевелся на филологический. Он часто и подолгу жил тогда в имении Бекетовых Шахматове, неподалеку от которого располагалось Боблово — усадьба знаменитого русского химика Дмитрия Ивановича Менделеева. Став студентом. Блок познакомился с соседями, начал часто бывать у них и вскоре увлекся Любовью Дмитриевной, одной из дочерей профессора В 1903 г они поженились.

К этому времени Блок уже был автором нескольких десятков известных стихотворений Его поэтическое возмужание пришлось на 1900–1901 гг Этими годами обозначился вообще очень важный в истории русской духовной культуры рубеж между двумя поколениями — уходящим «поколением 80-х» и явившимся ему на смену «поколением начала века»

Во всем — во вкусах, взглядах и устремлениях — эти поколения поразительно не походили друг на друга Никогда еще конфликт между «отцами» и «детьми» не был в России таким глубоким и всеобъемлющим Мир «отцов», как на трех китах, стоял на позитивизме, эмпирике и натурализме Их кумирами были Огюст Конт, Герберт Спенсер и Джон-Стюарт Милль «Дети», напротив, до самозабвения увлекались мистицизмом, идеалистической философией и модернизированными религиозными учениями Властителем дум этого молодого поколения (или, как они сами о себе говорили, «детей рубежа») был философ и поэт Владимир Соловьев, в теории и проповеди которого огромную роль играли христианские надежды на духовное очищение человечества во всемирной катастрофе Соловьев провозглашал, что приближается предсказанная в Апокалипсисе «эра Третьего Завета», во время которой будут разрешены все противоречия, искони заложенные в природе человеческого общества Но это событие истолковывалось Соловьевым не в православно-церковном, а мистическом духе В его философско-религиозной мифологии важная роль отводилась не Христу, а Мировой Душе (или, что то же, — Вечной Женственности) — одухотворяющему началу Вселенной, единой внутренней природе мира Именно ей, по убеждению Соловьева, предстояло впоследствии спасти и обновить мир На почве соловьевского учения выросло совершенно новое, яркое и своеобразное явление в русской культуре, получившее общее имя символизма Ранние символисты ощущали себя настоящими провидцами, пророками и были охвачены тревожным ожиданием мировой катастрофы Позже один из видных русских символистов Андрей Белый писал в своих воспоминаниях «Молодежь того времени слышала нечто подобное шуму и видела нечто подобное свету мы все отдавались стихии грядущих годин»

Эти слова можно всецело отнести к Блоку Им постоянно владело чувство причастности человека к «всемирной жизни», ощущение слитности и нераздельности своей индивидуальной души со всеобщей и единой Мировой Душой Он говорил, что слышит, как рядом с ним «отбивается такт мировой жизни» Сам он, впрочем, пришел к Соловьеву не через его философские трактаты, а через его поэзию В 1901 г он с упоением читал стихи Соловьева.

Тогда же вышел первый альманах русских поэтов-символистов, проникнутый духом соловьевской мистики Обе книги внесли в духовный мир Блока завершающий организующий аккорд и положили начало его самостоятельному поэтическому творчеству Позже Блок называл лето 1901 г «мистическим» — именно тогда он написал свои первые самостоятельные стихи Они были напечатаны в 1903 г в «Новом пути» — журнале известного русского символиста Мережковского Назывался цикл «Из посвящений» В том же году в альманахе символистов «Северные цветы» появился еще один цикл Блока «Стихи о Прекрасной Даме». Осенью 1904 г вышел его первый сборник под тем же названием, включавший в себя около сотни стихотворений Мироощущение этого цикла не имеет аналогии в русской поэзии «Прекрасная Дама» Блока (образ которой воспринимался как инкарнация Мировой Души Соловьева) непосредственно соприкасается с традицией, идущей от Данте и Петрарки Это одновременно и молитвенник, обращенный к той, кого поэт сделал своим Божеством, и мистический роман Поэта и Девы (Рыцаря и Дамы), богатый душевными коллизиями и конфликтами (здесь есть все ожидания, надежды, тревога, отчаяние, суровость и благосклонность), и подлинный лирический дневник Блока, описывающий его реальную любовь к Менделеевой (в стихах рассыпано множество отсылок и упоминаний, в которых можно видеть обстановку Боблово и Шахматова, а также намеков на события 1901–1903 гг, когда разворачивался их любовный роман) Первые стихи Блока были довольно равнодушно приняты публикой, но в узком кружке, группировавшемся вокруг Мережковского, Гиппиус, Брюсова и Белого, талант Блока был сразу оценен, и его приняли в поэтических салонах как равного Однако близость Блока с символистами оказалась непродолжительной Талант его был слишком значительным и быстро перерос рамки чисто символической школы В последующие годы Блок упорно искал свой путь в поэзии Он духовно обособился от кружка Гиппиус и Мережковского, постепенно разошелся с прежними друзьями Белым и Сергеем Соловьевым В январе 1906 г. он написал пьесу «Балаганчик», в которой довольно зло высмеял расхожие образы поэзии символистов Глубокие мистические мотивы были переосмыслены здесь в духе пародии и каламбура Действие открывалось заседанием кружка «мистиков обоего пола в сюртуках и модных платьях», нетерпеливо ожидающих прихода таинственной «Девы из дальней страны» (Очевидный намек на Прекрасную Даму) Но по ходу пьесы мистический туман рассеивался «Дева» оказывалась кукольной Коломбиной, «коса смерти» — женской косой, кровь — клюквенным соком, возвышенные страсти — шутовством, мистерия оборачивалась маскарадом, «балаганчиком» Ирония Блока низводила модный мистицизм до уровня ярмарочного лицедейства Но пьеса имела и второй план — из самого осознания «нереальности мистического», «зыбкости бытия» рождалась подлинная, нешуточная трагедия ее подчеркнуто-условных героев Эта двойственность постоянное пребывание действия на грани трагического и комического, реального и потустороннего, высокого символа и фарса придавали творению Блока неповторимое очарование «Балаганчик» сделался заметным событием тогдашней культурной жизни Пьесой заинтересовался Мейерхольд, который поставил ее в театре Комиссаржевской Премьера состоялась в конце декабря 1906 г (Сам Мейерхольд играл Пьеро.) Спектакль имел громкий, хотя и несколько скандальный, успех. Вся столичная пресса откликнулась на новинку.

После того как поэзия Блока вышла за условные рамки символизма, в ней все явственнее стали звучать скорбные мотивы, навеянные суровой реальностью. Хотя сама эта внешняя жизнь почти не отразилась в его глубоко психологической лирике, трагизм ее был передан Блоком с потрясающей силой.

Все поэтические циклы Блока, появившиеся между 1907 и 1917 гг., полны тревожных предчувствий надвигающейся на Россию катастрофы. Поэзия Блока стала настоящей летописью той духовной драмы, которую пережило в эти десять лет русское общество. Наверно, ни в каком другом художественном произведении тех лет эта драма не получила такого полного и всеобъемлющего воплощения, ибо Блок прочувствовал ее до самых сокровенных глубин; он пережил эту тягостную полосу безвременья, как свою великую личную трагедию. Обстоятельства семейной жизни еще усугубляли трагизм его мироощущения. По словам его жены Любови Дмитриевны, в сознании Блока под влиянием философии Соловьева образовался «разрыв на всю жизнь» между любовью плотской, телесной, и духовной, неземной. Она писала в своих воспоминаниях: после женитьбы Блок «сейчас же принялся теоретизировать о том, что нам не надо физической близости, что это «астартизм», «темное» и Бог знает еще что. Когда я ему говорила о том, что я-то люблю весь этот еще неведомый мне мир, что я хочу его — опять теории… Это меня приводило в отчаяние! Отвергнута, не будучи еще женой…» Семейное счастье не сложилось. Любовь Дмитриевна, отвергнутая Блоком, пережила сначала бурный и мучительный роман с его прежним другом Андреем Белым, потом вступила в связь с известным в то время писателем и критиком Георгием Чулковым.

Затем были и другие увлечения, не давшие ей, впрочем, никакого личного счастья. Порой Блоки подолгу жили врозь, но все же их тянуло друг к другу — расстаться навсегда они были не в состоянии.

Блок искал душевного равновесия в случайных скоротечных связях и вине.

В эти годы начинаются его долгие гуляния по Петербургу. Излюбленными местами Блока были бедные переулки Петербургской стороны, просторы островов, безлюдные шоссе за Новой деревней, поля за Нарвской заставой и особенно грязные ресторанчики с их убогой, непритязательной обстановкой — лакеями в засаленных фраках, клубами табачного дыма, пьяными криками из биллиардной. Один из них, в Озерках, особенно сильно притягивал к себе.

Блок был его постоянным завсегдатаем и заканчивал в нем почти каждую свою прогулку. Обычно он тихо проходил среди праздной толпы, садился у широкого венецианского окна, выходившего на железнодорожную платформу, и медленно пил бокал за бокалом дешевое красное вино. Он пил до тех пор, пока половицы под ногами не начинали медленно покачиваться. И тогда скучная и серая обыденность преображалась, и к нему, среди окружающего шума и гама, приходило вдохновение. Именно здесь было написано в 1906 г. одно из самых «блоковских» стихотворений — «Незнакомка». Позже Блок включил его в свой цикл «Город». Образ Города во всех его стихах, как и в романах Достоевского, одновременно и реален, и глубоко фантастичен. Это живое существо, голодное, беспощадное, бесстыдное и смрадное. Как «жирная паучиха» (центральный образ статьи Блока «Безвременье», 1906), он оплетает паутиной жизнь людей. Это — предсмертный образ обреченного человечества. («Кого ты в скользкой мгле заметил? Чьи окна светят сквозь туман?

Здесь ресторан, как храмы, светел, и храм открыт, как ресторан».) За поэтическими образами лежали глубокие размышления Блока о современной цивилизации и современной культуре. Выпады его против символистов не ограничились «Балаганчиком». Он испытывал потребность высказаться более предметно о своих расхождениях с прежними единомышленниками.

Возможность вскоре представилась. С весны 1907 г. Блок встал во главе критического отдела журнала «Золотое Руно» и опубликовал обширный цикл литературно-критических статей, посвященных проблемам искусства и шире — месту творческой интеллигенции в современном обществе. Каждая из этих статей стала вызовом мнениям и вкусам символистов. В резкой, даже озлобленной статье «Литературные итоги 1907 г.» Блок обрушился на русскую интеллигенцию, называя ее «мировым недоразумением» и предсказывая ей скорую гибель. Он возмущался ее отрешенностью, погруженностью в собственные псевдозначимые проблемы и требовал от писателей-эстетов, чтобы они осознали ответственность «перед рабочим и мужиком», а от «представителей религиозно-философского сознания» — чтобы они прекратили «свою кощунственную болтовню». С особенной резкостью писал он о модных тогда религиозно-философских собраниях: «Образованные и ехидные интеллигенты, поседевшие в споре о Христе и Антихристе, дамы, супруги, дочери, свояченицы… Многодумные философы, попы, лоснящиеся от самодовольного жира — вся эта невообразимая и безобразная каша, идиотское мелькание слов… А на улице ветер, проститутки мерзнут, люди голодают, людей вешают, а в России — реакция, а в России — жить трудно, холодно, мерзко».

Сам Блок в эти годы мучительно пробивался к темной, неизвестной ему, но такой важной «народной жизни». С особенной силой тяга к единению с ней выразилась в драме «Песня Судьбы» и цикле из пяти гениальных стихотворений «На поле Куликовом», над которыми он работал в 1908 г. Куликовская битва, по мысли Блока, была глубоко мистическим событием русской истории. В своем обращении к ней ему меньше всего хотелось просто воскресить страницу далекого прошлого. Великая битва послужила поводом к тому, чтобы сказать о нынешнем, о своем. («О, Русь моя! Жена моя! До боли нам ясен долгий путь! Наш путь — стрелой татарской древней воли пронзил нам грудь… И вечный бой! Покой нам только снится сквозь кровь и пыль. Летит, летит степная кобылица и мнет ковыль…») В этой поэме о России Блок впервые поднялся над всеми школами и направлениями и стал наравне с великими русскими национальными поэтами: Пушкиным, Лермонтовым, Тютчевым.

И как следствие — сразу несравнимо выросла известность Блока. У него появилось много новых, «своих» читателей. Уже не только столичная интеллигенция, но и более широкие демократические слои общества начинали видеть в Блоке первого поэта современности.

Слава Блока росла, но тягостное ощущение одиночества и безысходности не покидали его. В декабре 1907 г. он писал матери: «Жизнь становится все трудней — очень холодно. Бессмысленное прожигание больших денег и какая пустота кругом: точно все люди разлюбили и покинули, а впрочем, вероятно, и не любили никогда…» В январе 1908 г. он жаловался жене: «Жить мне не стерпимо трудно…Такое холодное одиночество — шляешься по кабакам и пьешь». В начале 1909 г. в письме матери опять о том же: «Я никогда еще не был, мама, в таком угнетенном состоянии, как в эти дни. Все, что я вижу, одинаково постыло мне, и все люди тяжелы». В 1909 г. Блок пишет несколько стихотворений, которые позже объединил в цикл «Страшный мир». Их стихия — страсти, кровь, смерть, «безумный и дьявольский бал», «метель, мрак, пустота», вампиризм сладострастия. Через три года Блок создал цикл «Пляски смерти», в который включил одно из самых своих пессимистических стихотворений «Ночь, улица…», проникнутое глубоким ощущением бессмысленности жизни: «Ночь, улица, фонарь, аптека, бессмысленный и тусклый свет.

Живи еще хоть четверть века — все будет так. Исхода нет. Умрешь — начнешь опять сначала, и повторится все как в старь: ночь, ледяная рябь канала, аптека, улица, фонарь». В конце 1913 — начале 1914 г. были созданы многие стихи, включенные потом в циклы «Черная кровь», «Седое утро», «Жизнь моего приятеля» и «Ямбы». В стихах этой поры облик страшного мира был дан без всякого мистического тумана. «Ужас реальности» — этими словами определял Блок существо своей темы. В его сознании возникает образ бездны, куда вот-вот провалится старая Россия. Блок живет ощущением полета над ней. («Он занесен — сей жезл железный — Над нашей головой. И мы летим, летим над грозной бездной среди сгущающейся тьмы».) «Вся современная жизнь людей есть холодный ужас, несмотря на отдельные светлые точки, — ужас, надолго непоправимый, — писал он в одном из писем. — Я не понимаю, как ты, например, можешь говорить, что все хорошо, когда наша родина, может быть, на краю гибели, когда социальный вопрос так обострен во всем мире, когда нет общества, государства, семьи, личности, где было бы хоть сравнительно благополучно».

Первая мировая война, начавшаяся летом 1914 г., с самого начала вселяла в Блока зловещие предчувствия. «Казалось на минуту, — писал он позже о войне, — что она очистит воздух; казалось нам, людям чрезмерно впечатлительным; на самом деле она оказалась достойным венцом той лжи, грязи и мерзости, в которых купалась наша родина…» В следующие годы записные книжки Блока пестрят такими записями: «Дурные вести с войны», «Плохо в России», «На войне все хуже», «Страшные слухи». Но как раз в это время общество безмолвно признало за Блоком право называться первым поэтом России. Все издания его стихов становились литературным событием и мгновенно расходились. Небольшой его томик «Стихи о России», изданный в мае 1915 г., имел невероятно шумный успех. В апреле 1916 г. Блок был призван в армию. Правда, на фронт он не попал, а благодаря хлопотам знакомых был определен писарем в 13-ю инженерно-строительную дружину Союза земств и городов. Дружина была расквартирована в прифронтовой полосе, в районе Пинских болот, и занималась сооружением запасных оборонительных позиций. Блок все время находился при штабе. В Петербург он вернулся в марте 1917 г. уже после Февральской революции. Его назначили секретарем Чрезвычайной следственной комиссии, только что учрежденной Временным правительством для расследования противозаконных действий прежних царских министров и высших чиновников.

Тетка Блока Бекетова писала позже: «Переворот 25 октября Блок встретил радостно, с новой верой в очистительную силу революции… Он ходил молодой, веселый, бодрый, с сияющими глазами и прислушивался к той «музыке революции», к тому шуму падения старого мира, который непрестанно, по его собственному свидетельству, раздавался у него в ушах». «Крушение старого мира» — это тема всей жизни Блока. С первых лет своего творчества он был охвачен предчувствием конца мира, тема гибели присутствует во всех его произведениях. Революция не была для Блока неожиданностью. Можно сказать, он ждал и предсказывал ее еще задолго до того, как она назрела, и готовился принять революцию во всей ее страшной реальности. Уже в 1908 г. на заседании религиозно-философского общества Блок прочел два нашумевших доклада: «Россия и интеллигенция» и «Стихия и культура». В «России и интеллигенции» Блок говорил, что в России «есть действительно не только два понятия, но и две реальности: народ и интеллигенция; полтораста миллионов с одной стороны и несколько сот тысяч с другой; люди, взаимно друг друга не понимающие в самом основном». Между народом и интеллигенцией — «непреодолимая черта», которая определяет трагедию России. Пока стоит такая застава, интеллигенция осуждена бродить, двигаться и вырождаться в заколдованном кругу. Без высшего начала неизбежен «всяческий бунт и буйство, начиная от вульгарного «богоборчества» декадентов и кончая откровенным самоуничтожением — развратом, пьянством, самоубийством всех родов».

Интеллигенция, все более одержимая «волей к смерти», из чувства самосохранения бросается к народу, искони носящем в себе «волю к жизни», и наталкивается на усмешку и молчание, «а, может быть, на нечто еще более страшное и неожиданное…» В «Стихии и культуре» эта мысль еще более заострена. Блок рисует образную картину: интеллигенция бесконечно и упорно строит свой муравейник культуры на «не отвердевшей коре», под которой бушует и волнуется «страшная земная стихия — стихия народная», неукротимая в своей разрушительной силе.