История о славном и храбром богатыре илье муромце и о соловье - разбойнике

В славном было городе Муроме, в селе Карачарове – жил крестьянин Иван Тимофеевич. У него было любимое детище Илья Муромец; сидел он сиднем тридцать лет, и как минуло тридцать лет, то стал он ходить на ногах крепко, и ощутил в себе силу великую, и сделал себе сбрую ратную и копье булатное, и оседлал коня доброго, богатырского. Приходит к отцу и матери и стал у них просить благословения: «Государи мои, батюшка и матушка! Отпустите меня в славный город Киев богу помолиться, а князю киевскому поклониться». Отец и мать его дают ему благословение, кладут на него заклятие великое и говорят такие речи: «Поезжай ты прямо на Киев-град, прямо на Чернигов-град, и на пути своем не делай никакой обиды, не проливай напрасно крови христианской». Илья Муромец принял у отца и матери благословение, богу молится, с отцом и с матерью прощается, и поехал в путь свой.

И так далеко заехал во темны леса, что наехал на таборы разбойничьи; и те разбойники увидели Илью Муромца, и разгорелись у них сердца разбойнические на коня богатырского, и стали между себя разговаривать, чтобы лошадь отнять, что такой лошади ни в которых местах не видывали, а ныне едет на таком добром коне незнамо какой человек. И стали на Илью Муромца напущать человек по десяти и по двадцати; и стал Илья Муромец остановлять коня своего богатырского, и вынимает из колчана калену стрелу, и накладывает на тугой лук. Пустил он калену стрелу по-над землею, калена стрела стала рвать на косую сажень. И, видя то, разбойники испужались и собирались во един круг, пали на колени и стали говорить: «Государь ты наш батюшка, удал добрый молодец! Виноваты мы перед тобою, и за такую вину нашу бери казны, сколько надобно, и платья цветного, и табуны лошадей, сколько угодно». Илья, усмехнувшись, сказал: «Некуды мне девать!.. А если хотите живы быть, так вперед не отважьтесь!» – и поехал в путь свой к славному граду Киеву.

Подъезжает он ко граду Чернигову, и под тем градом Черниговом стоят войска басурманские, что и сметы^[256] нет, и Чернигов-град осадили, и хотят его вырубить и божии церкви на дым пустить, а самого князя и воеводу черниговского живых в полон взять. И той великой силе Илья Муромец ужаснулся; однако положился на волю создателя своего господа бога и вздумал положить главу свою за веру христианскую. И стал Илья Муромец побивать силу басурманскую копием булатным, и всю силу поганую побил, и царевича басурманского в полон взял и ведет во град Чернигов. Встречают его из града Чернигова граждане с честию, идет сам князь и воевода черниговский, принимают доброго молодца с честию, благодарение господу богу воссылают, что господь прислал нечаянно граду очищение и не дал всем напрасно погибнути от такой силы басурманския; взяли его в палаты свои, и сотвориша великий пир, и отпустиша его в путь.

Илья Муромец поехал ко граду Киеву прямою дорогою от Чернигова, которую заложил Соловей-разбойник ровно тридцать лет, не пропущал ни конного, ни пешего, а убивал не оружием, но своим свистом разбойничьим. Выехал Илья Муромец в чисто поле и увидел попрыски^[257] богатырские, и по них поехал, и приехал на те леса Брянские, на те грязи топучие, на те мосты калиновы и к той реке Смородинке. Соловей-разбойник послышал себе кончину и бессчастие великое и, не допуская Илью Муромца за двадцать верст, засвистал своим свистом разбойническим крепко; но богатырское сердце не устрашилось. И, не допуская еще за десять верст, засвистал он громче того, и с того свисту под Ильею Муромцем конь спотыкнулся. Приехал Илья Муромец под самое гнездо, которое свито на двенадцати дубах; и Соловей-разбойник, на гнезде сидя, увидел святорусского богатыря, и засвистал во весь свист, и хотел Илью Муромца убить до смерти.

Илья Муромец снимает с себя тугой лук, накладывает калену стрелу и пускает на то гнездо Соловьиное, и попал ему в правый глаз и вышиб вон; Соловей-разбойник свалился с гнезда, что овсяный сноп. Илья Муромец берет Соловья-разбойника; привязал его крепко к стремени булатному и поехал к славному граду Киеву. На пути стоят палаты Соловья-разбойника, и как поравнялся Илья Муромец против палат разбойнических, у которых окна были растворены и в те окна смотрели разбойничьи три дочери, – увидела его меньшая дочь и закричала своим сестрам: «Вон наш батюшка едет с добычею и везет к нам мужика, привязанного у стремени булатного». А большая дочь посмотрела и горько заплакала: «Это не батюшка наш едет; это едет незнамо какой человек и везет нашего батюшку». И закричали они мужьям своим: «Мужья наши милые! Поезжайте к мужику навстречу и отбейте у него нашего батюшку, не кладите наш род в таком позоре».

Мужья их, сильные богатыри, поехали против святорусского богатыря; кони у них добрые, копья острые, и хотят они Илью на копьях поднять. И увидел Соловей-разбойник и стал говорить: «Зятья мои милые! Не позорьтесь вы и не дразните такого сильного богатыря, чтобы всем вам не принять от него смерти; лучше с покорностию попросите его в дом мой выпить чару зелена вина». По просьбе зятей поворотил Илья в дом, не ведая их злобы. Большая дочь подняла железную на цепях подворотню, чтоб его пришибить. Но Илья усмотрел ее на воротах, ударил копием и ушиб до смерти.

И как приехал Илья Муромец в Киев-град, въезжает прямо на княженецкий двор и входит в палаты белокаменные, богу молится и князю кланяется. Князь киевский спрашивает: «Скажи, добрый молодец, как тебя зовут и из которого города ты уроженец?» Ответ держит Илья Муромец: «Меня, государь, зовут Ильюшкою, а по отечеству Иванов, уроженец города Мурома, села Карачарова». Князь спрашивает: «Которою дорогою ехал ты из Мурома?» – «На Чернигов-град, и под Черниговом побил войска басурманские, что и сметы нет, и очистил Чернигов-град; и оттуда поехал прямою дорогою, и взял сильного богатыря Соловья-разбойника, и привел его с собою у стремени булатного».

Князь, осердясь, сказал: «Что ты обманываешь!»

Как услышали это богатыри Алеша Попович и Добрыня Никитич, они бросились смотреть и, увидев, князя уверили, что справедливо так. И приказал князь поднести чару зелена вина доброму молодцу. Захотелось князю разбойнического свисту послушать. Илья князя со княгинею обернул в шубу соболью и, поставя их под мышки, призвал Соловья и приказал в полсвиста засвистать соловьем. А Соловей-разбойник засвистал во весь разбойнический свист и оглушил богатырей так, что они упали на пол; и за то убил его Илья Муромец.

Илья Муромец назвался с Добрынею Никитичем братьями. И оседлали они своих добрых коней, и поехали в чистые поля гулять, и ездили ровно три месяца, не нашли себе супротивника. Только наехали в чистом поле: идет калечище^[258] прохожий; гуня^[259] на нем в пятьдесят пуд, шляпа в девять пуд, костыль в десять сажон. Илья Муромец стал на него коня напущать и хочет отведать с ним своей силы богатырския. И увидал калечище прохожий Илью Муромца и говорит: «Ой ты еси, Илья Муромец! Помнишь ли, мы с тобою в одной школе грамоте учились, а ныне ты на меня, такого калику, напускаешь коня, как на некоего неприятеля; а того ты не ведаешь, что во славном городе Киеве великая невзгодушка учинилась: приехал неверный сильный богатырь Идолище нечестивый, голова у него с пивной котел, а в плечах сажень, промеж бровьми пядь, промеж ушей калена стрела, а ест он по быку, а пьет он по котлу; и князь киевский вельми о тебе соболезнует, что ты его в этакой печали оставил».

Нарядясь в калечищино платье, едет Илья Муромец прямо на княженецкий двор и закричал богатырским голосом: «Ой еси ты, князь киевский! Сошли мне, калечищу прохожему, милостыню». И увидел его князь и говорит такову речь: «Поди ко мне в палаты, калечище! Я тебя накормлю-напою и золотой казны на дорогу дам». И вошел калечище в палаты и стал у печи – поглядывает. Идолище просит есть. Принесли ему быка целого жареного, а он его и с костьми съел. Идолище просит пить. Принесли котел пива, а несли двадцать человек; и он взял его за уши и выпил весь. Илья Муромец говорит: «Была у моего батюшки кобыла обжорлива, обожралась и издохла!» Идолище не утерпел и говорит: «Ой еси ты, калечище прохожий! Что ты меня замаешь?^[260] Мне тебя нечего и в руки взять! Не то что ты, – каков был у вас Илья Муромец, я бы и с тем стычку дал». – «Да вот каков он!» – сказал Илья Муромец, и схватил с себя шляпу, и ударил его в голову тихонько – только прошиб стену палат, и взял туловище (Идолищино) – туда ж выкинул. И за то князь Илью Муромца почтил великими похвалами и причел в сильные, могучие богатыри.

* * *

Во славном граде Муроме слушал Илья Муромец заутреню воскресную, поход держал ко граду Киеву, ко славному князю Владимиру Всеславьевичу, а завет положил, чтоб отнюдь во всю широкую дорогу острой сабли из ножен не вынимать, а на крепкий лук тетивы не накладывать.

И тако поехал Илья Муромец тою дорогою. Как будет он под градом Себежем, и там стоят три царевича заморские, а силы с ними триста тысяч, и хотят они Себеж-град за щитом взять, а самого царя себежского в полон взять.

И тако поехал Илья Муромец в сугонь^[261] за тремя царевичами, и нагнал их у морской пристани, и достальных людей побил, а трех царевичей в полон взял, и возвратился во град Себеж. И увидели его граждане и возвестили о нем царю себежскому.

И потом себежский царь приказал отворять врата градские и принимать Илью Муромца за руки белые, а сам говорит: «Гой еси ты, добрый молодец, как твое имя и коего ты граду?» Отвещает Илья Муромец: «Зовут меня Ильею, по отечеству Иванов сын, уроженец града Мурома». Потом рече себежский царь: «Откуда твоя дорога лучилась?^[262]» Отвещает Илья Муромец: «Еду я на мосты калиновы». А Илья Муромец спрашивает у него дороги ко граду Киеву. И рече ему себежский царь: «Прямая у нас дорога лежит на мосты калиновы; только та у нас дорога залегла давно: тридцать лет от Соловья никакой человек не прохаживал и птица никакая не пролетала».

И тут поехал Илья Муромец тою дорогою. Как будет он на мосту калиновом, и там увидел его Соловей и засвистал своим посвистом. В то время под Ильею Муромцем добрый его конь спотыкнулся. И вынул Илья Муромец свой крепкий лук, и наложил калену стрелу, и попал Соловью в правый глаз; в то время упал Соловей с девяти дубов, что овсяный сноп. А Илья Муромец слез с своего доброго коня и хочет ретиво сердце вынуть. И возмолится ему Соловей: «Гой еси ты, добрый молодец! Оставь душу мою хотя на покаяние!» И говорит ему Илья Муромец: «Где твоя лежит злата казна?» Отвещает Соловей: «Лежит моя злата казна в моих селах Кутузовых, а гонцы гоняют (туда) по два месяца, а скоро-наскоро месяц».

И тут поехал Илья Муромец тою дорогою. Как будет он под селом Кутузовом, и увидели Соловья его двенадцать сынов, и надевают на себя сбрую богатырскую, и хотят с Ильей Муромцем битися. И говорит Соловей: «Светы мои дети малые! Зовите вы его за столы дубовые, а подносите ему меду сладкого…»

 

(В рукописи пропуск.)

 

…Потом вшел Илья Муромец в ту палату каменную ко князю Владимиру, и молится он чудным образам и князю Владимиру поклоняется, а после на все четыре стороны. И в то время у князя Владимира было пированье великое. Потом князь Владимир принимает Илью Муромца за руки белые, а сам говорит: «Гой еси ты, добрый молодец! Как твое имя и коего ты граду?» Отвещает Илья Муромец: «Зовут меня Ильею, по отечеству Иванов сын, уроженец града Мурома». Потом рече князь Владимир: «Когда ты, Илья Муромец, выехал из Мурома?» Отвещает Илья Муромец: «Поехал я из града Мурома, слушавши заутреню воскресную; как я будучи под градом Себежем, и там стоят три царевича заморские, а силы с ними триста тысяч, и хотели они Себеж-град за щитом взять, а самого царя себежского в полон взять. Вторая причина: как я будучи на мосту калиновом, и там увидел (меня) Соловей и засвистал своим посвистом; в то время подо мною конь спотыкнулся. И я его из лука попал в правый глаз и привел его с собою, и теперь он стоит у моего доброго коня». И выглянул Илья Муромец во оконце и велел Соловью засвистать. И Соловей стал свистать; в то время у князя Владимира кресла подломилися, и у палаты своды потряслися, и все богатыри на землю попадали, а ветхие хоромы и совсем повалились. И князь Владимир стал весел и говорит ему: «Послужи ты мне, Илья Муромец, верою и правдою и покажи свою силу богатырскую!»

ИЛЬЯ МУРОМЕЦ И ЗМЕЙ

Не в котором царстве, не в котором государстве жил-был мужичок и с хозяюшкою. Живет он богатой рукой, всего у него довольно, капитал хороший имеет. И говорят они промеж собой, сидя с хозяйкою: «Вот, хозяйка, довольно всего у нас, только у нас детей нету; станем просить бога, авось господь нам создаст детище хотя бы напоследях, при старости». Стали просить бога, и забрюхатела она, и время пришло – родила детище. Прошел год, и два, и три года прошли, ноги у него не ходят, а должно б ему ходить; восемнадцать годов прошло – все без ног сидит.

Вот пошел отец с матерью на покос убирать сено, и остался сын один. Приходит к нему нищенский братия и просит у него милостыньку: «Хозяинушка! Сотвори старичку господню милостыньку Христа ради!» Вот он ему и говорит: «Старичок господень, не могу я тебе подать милостыньку: я без ног». Вошел старичок в избу. «Ну-тка, – говорит, – встань-ка с постели, дай мне ковшичек». Вот, взявши, дал ему ковшичек. «Поди, – говорит, – принеси мне водицы». Принес ему воды и подает в ручки: «Извольте, старичок господень!» Вот он ему назад и отдает. «Выпей, – говорит, – в ковше всеё воду». Опять посылает он его за водою: «Опять сходи, принеси другой ковшик воды». Шедши он за водою за которое дерево ни ухватится – из корню выдернет. Старичок господень и спрашивает у него: «Слышишь ли теперь в себе силу?» – «Слышу, старичок господень! Сила теперь во мне есть большая: кабы утвердить в подвселенную такое кольцо, я бы смог поворотить подвселенную». Как принес он другой ковшик, старичок господень выпил полковша, а другую половину дал ему выпить: силы у него и поубавилось. «Будет, – говорит он, – с тебя и этой силы!» Помолился старичок господень богу и пошел домой. «Оставайся, – говорит, – с богом!»

Скучно ему лежать, и пошел он копать в лес, свою силу пробовать. И ужахнулся народ, что он сделал, сколько лесу накопал! Вот идет и отец с матерью с покосу. Что это такое? Лес весь вырыт; кто такой вырыл? Подходят ближе. Жена и говорит своему мужу: «Хозяин, ведь это наш Илюшенька роет!» – «Дура, – говорит он, – не может наш Илюшенька это сделать; пустяки, что это наш Илюшенька!» И подошли к нему: «Ах, батюшка ты наш, как тебе господь создал это?» Вот и говорит Илья: «Пришел ко мне старичок господень, милостыньку просить стал; я ему и отвечаю: „Старичок господень, не могу я тебе милостыньку подать: я без ног“. Вот он ко мне и пришел в избу: „Ну-тка, говорит, встань-ка с постели, дай мне ковшичек!“ Встал я и дал ему ковшичек. „Поди, говорит, принеси мне водицы“. Принес ему воды и подал в ручки. „Выпей, – говорит старичок, – в ковше всеё воду!“ Выпил – и стала во мне сила великая!»

Вот сходятся мужики на улицу, говорят промеж собою: «Вона какой он стал сильный, могучий богатырь! – называют этак мужики Илью. – Вишь он наделал какую копать! Надобно, – говорят, – в городе объявить про него». Вот узнал об нем и государь, что есть такой сильный, могучий богатырь; призвал его к себе, и показался^[263] он государю, и нарядил его государь в платье, како следует. И показался он всем и служить стал хорошо. Вот и говорит государь: «Сильный, могучий ты богатырь! Подымешь ли мой дворец под угол?» – «Извольте, ваше царское величество! Хошь набок, как угодно подыму его». Вот у царя дочь прекрасная, красавица такая, что не можно вздумать, ни взгадать, ни в бумаге пером написать. И показалась она ему оченно, и хочет с ней обвенчаться.

Вот как-то государь и поехал в друго государство к королю к другому. Приезжает к другому королю, а у другого короля тоже весьма хороша дочь, и повадился к ней змей летать об двенадцати голов, всеё ее иссушил: совсем извелась! Вот государь и говорит этому королю: «У меня есть такой сильный, могучий богатырь, он убьет змея об двенадцати голов». Король и просит: «Пожалуйте – ко мне его пришлите». Вот как приехал он в свое государство и разговаривает с своей государыней: «У этакого-то короля повадился змей об двенадцати глав летать к дочери, всеё ее извел, иссосал». И говорит: «Илья Иванович! Не можешь ли ты послужить, его убить?» – «Извольте, ваше царское величество, могу; я его убью».

Вот государь и говорит: «На почте поедешь и трахтами пойдешь, так и так-то возьмешь». – «Я верхом один поеду, пожалуйте мне жеребца». – «Войди в конюшню, – говорит ему государь, – выбирай любого». А дочь просит его в другой комнате: «Не ездите, Илья Иванович; вас убьет змей об двенадцати головах, не сможете с ним сладить». Он и говорит: «Извольте оставаться и ничего не думать; я приеду в сохранности и в добром здоровье». Пошел в конюшню жеребца себе выбирать; пришел к жеребцу к первому, наложил на жеребца руку, тот спотыкнулся; перепробовал всех жеребцов в конюшне: на которого ни наложит руку – всякий спотыкается, ни один не удержит. Пришел к самому последнему жеребцу – так, в забросе стоял, – ударил его по спине рукой; он только заржал. И говорит Илья: «Вот мой верный слуга, не спотыкнулся!» Приходит к государю: «Выбрал, ваше царское величество, себе жеребца, слугу верного». Отпущают его с молебном, со добрыми порядками.

Сел на доброго коня, ехал долго ли, мало ли, подъезжает к горе: прекрутая, большая гора, и на ней все песок; насилу въехал. На горе стоит столб, на столбе подписано три дороги: по одной дороге ехать – сам сыт будешь, конь голоден; по другой дороге ехать – конь сыт, сам голоден; по третьей дороге ехать – самого убьют. Вот он взял да и поехал по этой дороге, по которой самого убьют; а он на себя надеялся. Долго ли, мало ли ехал лесами дремучими: не можно взглянуть – такой лес! А тут сделалась в лесу елань^[264] такая широкая, а на ней стоит избушка. Подъезжает он к избушке и говорит: «Избушка, избушка! Стань к лесу задом, ко мне передом». Избушка поворотилася, стала к лесу задом, к нему передом. Слезает он с доброго коня и привязывает его к столбу. И услышала это баба-яга и говорит: «Кто такой невежа приехал? Русского духу и дед мой и прадед не слыхали, а таперьча и сама русский дух хочу очьми видеть».

Вот, взявши, ударила она жезлом по двери, и дверь отворилась. А у ней в руках коса кривая, и хочет она ею взять богатыря за шею и срезать ему голову. «Постой, баба-яга! – говорит он. – Я с тобой поправлюсь». Взял у ней выдернул косу эту из рук, схватил ее за волосы, ударил ее и говорит:

«Ты бы прежде спросила, какой я фамилии, какого роду и какого поведения и куды еду». Вот она и спрашивает: «Какой вы фамилии, какого роду и куда едете?» – «Меня зовут Илья Иванович, а еду туда-то». – «Пожалуйте, – говорит, – Илья Иванович, ко мне в горницу». Вот он и пошел к ней в горницу; она сажает его за стол, ставит на стол кушанья и напитки всякие и потчевает, а девушку послала баньку топить для него. Вот покушал он и выпарился, перестоял у нее сутки и собирается опять в путь-дорогу, куда надлежит. «Извольте, – говорит баба-яга, – я напишу письмо к сестрице, чтоб она вас не тронула, а приняла бы с честью с хорошею… А то она вас убьет, как завидит!» Отдает ему письмо и провожает его с честью доброю, хорошею.

Вот садится богатырь на доброго коня и поехал лесами дремучими; ехал много ли, мало ли: не можно взглянуть – такой лес! И приезжает на елань – такая широкая елань, а на ней стоит избушка наслана. Подъезжает он к избушке, и слезает с добра коня, и привязывает своего добра коня к столбу. Услышала это баба-яга, что он привязывает к столбу коня, и закричала: «Что такое? Русского духу и дед мой и прадед не слыхали, а таперьча и сама русский дух очьми хочу видеть». Вот она ударила жезлом по двери; дверь отворилася. И хватает она его саблею по шее; он и говорит: «Ты не моги со мною барахтаться! Вот тебе письмо сестрица прислала». Она прочитала и принимает его с честью к себе в дом: «Пожалуйте ко мне в гости!» Идет Илья Иванович. Она сажает его за стол и становит на стол кушанья всякие, напитки и наедки,^[265] потчевает, а сама послала девушку топить для него баньку. Покушавши, пошел выпарился в бане. Двое суток он у ней перестоял, сам отдохнул, и добрый конь его отдохнул. Стал на добра коня садиться, и провожает она его с честью. «Ну, Илья Иванович, – говорит, – таперьча тебе не проехать; тут Соловей-разбойник ждет, на семи дубах у него гнездо свито, он не допустит на тридесять верст – свистом оглушит!»

Вот он ехал долго ли, мало ли, подъезжает к тому месту, что послышал свист от Соловья-разбойника, и как до половины дороги доехал, конь его спотыкнулся. Вот он и говорит: «Не спотыкайся, добрый конь, уж послужи мне». Подъезжает к Соловью-разбойнику, он все свищет. Подъехавши к гнезду, взял стрелу, натянул и пустил в него – и упал Соловей с гнезда. Вот он его на земле и ударил однова,^[266] чтобы не до смерти убить, и посадил к себе в торока^[267] на седло, и едет к дворцу. Видят его из дворца и говорят: «Соловей-разбойник везет кого-то в тороках!» Подъезжает богатырь ко дворцу и подает бумагу. Подали королю от него бумагу; тот прочитал и приказал его впустить. Вот и говорит король Илье Ивановичу: «Велите Соловью-разбойнику засвистать». А Соловей-разбойник говорит: «Вы бы накормили и напоили Соловья-разбойничка: у меня уста запеклися». Вот и принесли ему винца, а он говорит: «Что мне штофик! Вы бы бочоночек принесли мне порядочный». Принесли ему бочонок вина, вылили в ведро. Он выпил зараз и говорит: «Еще бы Соловью-разбойничку две ведерочки, так выпил бы!» – да уж не дали ему. И просит король: «Ну, прикажи, – говорит, – ему засвистать». Илья велел ему засвистать, а короля и всю его фамилию^[268] поставил к себе под руки, под мышки: «А то, – говорит, – он оглушит вас!» Как засвистал Соловей-разбойник, насилу остановил его Илья Иванович, ударил его жезлом – он и перестал свистать, а то было попадали все!

Вот и говорит король Илье Ивановичу: «Послужишь ты мне вот этакую службу, как я стану тебя просить? К моей дочери вот летает змей о двенадцати голов; как бы его убить?» – «Извольте, ваше королевское величество! Что для вас угодно – все сделаю». – «Пожалуйста, Илья Иванович; вот в таком-то часу прилетит змей к моей дочери, так постарайся!» – «Извольте, ваше королевское величество!..» Лежит королевна в своей комнате; в двенадцать часов и летит к ней змей. Вот и стали они драться: как ни ударит Илья, так с змея голова долой; как ни ударит, голова долой! Дрались много ли, мало ли время, осталась одна голова; и последнюю голову с него сшиб: ударил жезлом и расшиб ее всю. Радехонька же королевна встала, пришла к нему и его благодарила; доложила отцу с матерью, что убит змей: все-де головы посбивал! Король и говорит: «Благодарю тебя; изволь послужить сколько-нибудь у меня». – «Нет, – говорит, – я поеду в свое государство». Отпустил его король от себя с честью хорошею. Вот он и поехал опять тою же дорогою. Как приехал к первой бабе-яге ночевать, приняла она его с честию; и к другой приехал, и та приняла его с честью со всякою. Приехал в свое государство и подал государю от того короля бумагу. И государь принял его с честию, а дочь государева насилу дождалася: «Ну, тятенька, извольте, я за него замуж пойду». Отец с ней воли не снял: «Ну, коли угодно, так поди!» Обвенчалися и таперьча живут.

ВАСИЛИЙ БУСЛАВИЧ

Жил-был Буслав девяносто годов, живучи Буслав переставился.^[269] Остается его любима молода жена Ванилфа Тимофеевна, остается у нее млад сын Василий Буславич. И стал этот сын Василий Буславич с малыми ребятками поигрывати: у кого руку оторвет, у кого голову росколет. Отдала Ванилфа Тимофеевна своего сына любимого старику Угрумищу учить – во листы писать; а выучился Василий Буславич не во листы писать, а выучился соколом летать. Вот однажды у старика Угрумища сделались пир и беседа; он не позвал на него своего любимца Василья Буславича.

Пришел сам Василий Буславич на пир на беседу, из переднего угла гостей повыхватал, со скамеечки повыдергал, проводил на новы сени черным вязом. Старша Угрумища осерчал на него, на своего любимца, и сказал ему: «Ты не секчи, молодой сектун! Тебе не выпить из Оби воды, не выбить из граду людей; выпьешь из Оби воду, выбьешь из граду людей – вот тебе пятьсот рублей!» Пришел наш Василий Буславич домой к своей матери и говорит: «Ах, матушка родимая! Я в молодых летах расхвастался, с старшом Угрумищей рассорился». Мать взяла его пьяного напоила и в темную темницу заложила.

Вот народ собрался с ним воевать, а он в темнице спит да спит, ничего не знат. Женщина по воду ходила и ему в окошко закричала: «Что, – говорит, – Василий Буславич, спишь, ничего не знашь; я, – говорит, – по воду ходила, сколько людей коромыслом прибила!» Василий Буславич, услыхав эти слова, вышиб каменную стену у темницы и пошел народ-силу бить. Старша Угрумища и возмолился ему: «Гой ли ты, Василий Буславич! Уходи, – говорит, – свое сердце ретивое, утоли плеча богатырские: я тебе пятьсот сулил, а теперь отдам всю тысячу!» Вот Василий Буславич смиловался и пошел к своей матери: «Ах, – говорит, – матушка родимая! Я сегодня много крови пролил, много народу побил!»

Вот мать на него осерчала, сделала ему корабль, набрала людей и отправила, по морю; сказала ему, чтоб ехал он куды хочет и рукой вслед махнула. Василий Буславич приплыл на зеленые луга. Тут лежит морская пучина – вокругом глаза. Он вокруг нее похаживает, сапожком ее попинывает, а она ему и говорит: «Василий Буславич! Не пинай меня, и сам тут будешь». Вот после этого рабочие его расшутились меж собой и стали скакать через морскую пучину. Все перескочили, а он скакнул напоследке и задел ее только пальцем правой ноги, да тут и помер.

АЛЕША ПОПОВИЧ

На небесах зародился млад-светел месяц, на земле-то у старого соборного у Леонтья-попа зародился сын – могучий богатырь; а имя нарекли ему млад Алеша Попович – имечко хорошенькое. Стали Алешу кормить-поить: у кого недельный, он денной такой; у новых^[270] годовой, Алеша недельный такой. Стал Алеша по улочке похаживати, стал с малыми ребятками поигрывати: кого возьмет за ручку – ручка прочь, кого за ножку – ножка прочь; игра-то у него некорыстно пошла! Кого за середку^[271] возьмет – живота лишит. И стал Алеша на возрасте; учал у отца-матери просить благословеньица: ехать-гулять во чисто поле. Отец говорит: «Алеша Попович! Посажаешь ты во чисто поле; есть у нас и посильней тебя; ты возьми себе в слуги верные Марышка Паранова сына». И садились добры молодцы на добрых коней; как поехали они во чисто поле – пыль столбом закурилася: только добрых молодцев и видели!

Приезжали добры молодцы ко князю ко Владимиру; тут Алеша Попович прямые^[272] идет в белокаменные палаты ко князю ко Владимиру, крест кладет по-писаному, поклоняется по-ученому на все на четыре стороны, а князю Владимиру на особицу. И встречает добрых молодцев Владимир-князь и сажает их за дубовый стол: хорошо добрых молодцев попоить-покормить и втапор вестей поспросить; учали добры молодцы есть пряники печатные, запивать винами крепкими. Тут спросил добрых молодцев Владимир-князь: «Кто вы, добры молодцы? Сильные ли богатыри удалые или путники перехожие – сумки переметные? Не знаю я вам ни имени, ни отчины». Ответ держит Алеша Попович: «Я сын старого соборного Леонтья-попа Алеша Попович млад, а в товарищах слуга Марышко Паранов сын». Как поел да попил Алеша Попович, учал правиться^[273] на кирпичну печь, лег полудновать,^[274] а Марышко за столом сидит. В те поры да в то времечко наезжал Змеевич-богатырь и облатынил^[275] все царство князя Владимира. Идет Тугарин Змеевич в палаты белокаменны ко князю Владимиру; он левой ногой на порог ступил, а правой ногой за дубовый стол; он пьет и ест и с княгиней обнимается, а над князем Владимиром играется и ругается; он кладет ковригу за щеку, а другую за другую кладет; на язык кладет целого лебедя, пирогом попихнул – все вдруг проглотнул.

Лежит Алеша Попович на кирпичной печи и говорит такие речи Тугарину Змеевичу: «Было у нашего батюшки у старого у Леонтья-попа – было коровище, было обжорище, ходило по пивоварням и съедало целые кадцы пивоварные с гущею; дошло коровище, дошло обжорище до озера, всю воду из озера выпило – взяло его тут и розорвало, а и тебя бы Тугарина так за столом-то всего прирвало!» Рассердился Тугарин на Алешу Поповича, бросил в его булатным ножом; Алеша Попович увертлив был, увернулся от его за дубовый столб. Говорит Алеша таково слово: «Спасибо тебе, Змеевич Тугарин-богатырь, подал ты мне булатный нож; распорю я тебе груди белые, застелю я тебе очи ясные, засмотрю я твоего ретива сердца».

В те поры выскакал Марышко Паранов сын из-за стола из-за дубового на резвы ноги и хватил Тугарина за навороть,^[276] выхватил из-за столья и бросил о палату белокаменну – и посыпались оконницы стекольчатые. Как возговорит Алеша Попович с кирпичной печи: «Ой ты, Марышко, Марышко Паранов сын, ты верная слуга неизменная!» Отвечает Марышко Паранов сын: «Подай-ка ты мне, Алеша Попович, булатный нож; распорю я Тугарину Змеевичу груди белые, застелю я ему очи ясные, засмотрю его ретива сердца». Ответ держит Алеша с кирпичной печи: «Ох ты, Марышко Паранов сын! Не руди^[277] ты палат-то белокаменных, отпусти его во чисто поле; некуда он там девается; съедемся с ним заутро во чистом поле».

Поутру раным-ранешенько подымался вместях с солнышком Марышко Паранов сын, выводил он резвых коней пить воды на быстру реку. Летает Тугарин Змеевич по поднебесью и просит Алешу Поповича во чисто поле. И приезжал Марышко Паранов сын к Алеше Поповичу: «Бог тебе судья, Алеша Попович! Не дал ты мне булатного ножа; распорол бы я поганцу груди белые, застлал бы я его очи ясные, высмотрел бы я его ретива сердца; теперя что возьмешь у него, у Тугарина? Летает он по поднебесью». Говорит Алеша таково слово: «Не замена моя, все измена!»

Выводил Алеша своего добра коня, обседлал во черкасское седло, подтянул двенадцатью подпругами шелковыми – не ради басы,^[278] ради крепости, поехал Алеша во чисто поле. Едет Алеша по чисту полю и видит Тугарина Змеевича: он летает по поднебесью. И взмолился Алеша Попович: «Пресвятая мати богородица! Накажи-ка ты тучу черную; дай бог из тучи черной часта дождичка крупенистого, смочило бы у Тугарина крыльица бумажные». У Алеши была мольба доходная: накатилася туча черная; из той тучи грозной дал бог дождичка частого, частого да крупенистого, и смочило у Тугарина крыльица бумажные; пал он на сыру землю и поехал по чисту полю.

Не две горы вместе скатаются, то Тугарин с Алешей съезжалися, палицами ударились – палицы по чивьям^[279] поломалися, копьями соткнулися – копья чивьями извернулися, саблями махнулися – сабли исщербилися. Тут-то Алеша Попович валился с седла, как овсяный сноп; и тут Тугарин Змеевич учал бить Алешу Поповича, а тот ли Алеша увертлив был, увернулся Алеша под конное черево, с другой стороны вывернулся из-под черева и ударил Тугарина булатным ножом под правую пазуху, и спихнул Тугарина со добра коня, и учал Алеша Попович кричать Тугарину: «Спасибо тебе, Тугарин Змеевич, за булатный нож; распорю я тебе груди белые, застелю я твои очи ясные, засмотрю я твоего ретива сердца».

Отрубил ему Алеша буйну голову, и повез он буйну голову ко князю ко Владимиру; едет да головушкой поигрывает, высоко головушку выметывает, на востро копье головушку подхватывает. Тут Владимир ополохнулся:^[280] «Везет-де Тугарин буйну голову Алеши Поповича! Попленит он теперь наше царство христианское!» Ответ держит Марышко Паранов сын: «Не тужи ты, красно солнышко Владимир стольный, киевский! Если едет по земли, а не летает по поднебесью поганый Тугарин, сложит он свою буйну голову на мое копье булатное; не печалуйся, князь Владимир: какова пора – я с им побратаются!»

Посмотрел тут Марышко Паранов сын в трубочку подзорную, опознал он Алешу Поповича: «Вижу я ухватку богатырскую, поступку молодецкую: накруто Алеша коня поворачивает, головушкой поигрывает, высоко головушку выметывает, на востро копье головушку подхватывает. Едет это не Тугарин поганый, а Алеша Попович, сын Леонтья-попа старого соборного; везет он головушку поганого Тугарина Змеевича».

ДАНИЛО БЕССЧАСТНЫЙ

Во городе Киеве у нашего князя Владимира много слуг и крестьян, да был при нем Данило Бессчастный дворянин: придет день воскресный – Владимир-князь всем по рюмке горького подаст, а ему в горб да в горб; придет большой праздник – кому награда, а ему все ничего! Накануне было светлого воскресения, во страстную субботу, зовет Владимир-князь Данилу Бессчастного, отдает ему на руки сорок сороков соболей, велит к празднику шубу сшить: соболь не делан, пуговицы не литы, петли не виты; в пуговицах наказано лесных зверей заливать, в петлях заморских птиц зашивать.

Опостылела Даниле Бессчастному работа, бросил – пошел за ворота, пошел ни путем ни дорогою и слезно плачет. Идет ему навстречу старая старуха: «Мотри, Данило, не распороть бы те брюха! О чем ты, Бессчастный, плачешь?» – «Ах ты, старая пузырница, – пузырем ж… заплачена, лихорадкой подхвачена! Поди прочь, мне не до тебя!» Отошел немного и думает: «Зачем я ее разбранил!» Стал к ней подходить и такие речи говорить: «Бабушка-голубушка! Прости меня; вот мое горе: дал мне Владимир-князь сорок сороков неделаных соболей, чтоб заутра шуба поспела; были бы часты пуговицы литые, шелковые петли витые; в пуговицах были бы львы золотые, а в петлях были бы птицы заморские завиты – пели бы, распевали! А где мне того взять? Лучше за стойкой чарку водки держать!»

Говорит ему старуха заплатано брюхо: «А, теперь бабушка-голубушка! Поди же ты к синему морю, стань у сырого дуба; в самую полночь сине море всколыхается, выйдет к тебе Чудо-Юдо, морская губа, без рук, без ног, с седой бородою; ухвати его за бороду и бей по тех пор, пока Чудо-Юдо спросит: за что ты, Данило Бессчастный, бьешь меня? А ты отвечай: хочу, чтоб явилась передо мной Лебедь-птица, красная девица, сквозь перьев бы тело виднелось, сквозь тело бы кости казались, сквозь костей бы в примету было, как из косточки в косточку мозг переливается, словно жемчуг пересыпается». Пришел Данило Бессчастный к синю морю, стал у сыра дуба. В самую полночь сине море всколыхалося, вышло к нему Чудо-Юдо, морская губа, без рук, без ног – одна борода седая! Ухватил его Данило за ту бороду и принялся бить о сырую землю. Спрашивает Чудо-Юдо: «За что ты бьешь меня, Данило Бессчастный?» – «А вот за что: дай мне Лебедь-птицу, красную девицу, сквозь перьев бы тело виднелось, сквозь тело бы – косточки, а из косточки в косточку мозг бы переливался, словно жемчуг пересыпался».

Через малое время плывет Лебедь-птица, красная девица; приплывает к берегу и говорит таково слово: «Что, Данило Бессчастный, от дела лытаешь или дела пытаешь?» – «Ах, Лебедь-птица, красная девица! Где от дела лытаю, а где вдвое пытаю. Вот Владимир-князь дал мне шубу сшить: соболь не делан, пуговицы не литы, петли не виты!» – «Возьмешь ли меня за себя? В те поры все будет сделано!» Начал он думу думать: как возьму ее за себя? «Ну, Данило, что думаешь?» – «Нечего делать, возьму за себя». Она крылышками махнула, головкой кивнула – вышли двенадцать молодцев, все плотники, пильщики, каменщики, и принялись за работу: сейчас и дом готов! Берет ее Данило за правую руку, целует во уста сахарные и ведет в палаты княжеские; сели они за стол, пили-ели, прохлаждалися, за одним столом обручалися. «Теперь, Данило, ложись-почивай, ни о чем не помышляй! Все будет готово».