Возможности компромиссного решения

 

Третий билль о гомруле служит центральным объектом гипотетического анализа в оставшейся части этой главы. Прежде чем излагать положения билля, стоит объяснить, почему для рассмотрения выбран именно он (а не оригинальные гладстоновские меры 1886 и 1893 гг.). Предлагаются два варианта, или тезиса: во-первых, билль 1912 г. был должным образом представлен и имел больше шансов на успех, чем его предшественники, и следовательно, более интересен для проведения гипотетического анализа, а во-вторых, размах гипотетических возможностей накануне Первой мировой войны шире и любопытнее, чем в 1886 или 1893 гг.

В 1912 г. и позже многие либералы оглядывались на первый законопроект о гомруле и печально рассуждали о преимуществах, которые обеспечило бы его принятие[444]. На самом деле эти спекуляции были в большей степени обоснованы сложностью вопроса о гомруле и проблемами (и растущими затратами), которые правительство Ирландии спровоцировало в последующие годы, чем радужной перспективой введения гомруля в 1886 г. Первый билль о гомруле был решительно отвергнут в Палате общин коалицией консерваторов и несогласных либералов. Без сомнения, даже если бы удалось уладить разногласия среди либералов (что крайне маловероятно), билль был бы отвергнут и в Палате лордов. Следовательно, юнионисты имели подавляющее парламентское большинство. Кроме того, когда в июле 1886 г. было проведено голосование по вопросу о гомруле, хотя ирландские избиратели и подтвердили свою поддержку партии парнеллитов, британские избиратели выступили за унию. Остается любопытная вероятность того, что гомруль мог бы быть введен, если бы консервативная партия поддержала эту меру при молчаливом одобрении либералов. Хотя этот сценарий явно маловероятен, он был не столь фантастичным, как может показаться. В 1885 г., в короткий период первого правительства Солсбери, высокопоставленные министры-консерваторы (лорд Рэндольф Черчилль, лорд Карнарвон) заигрывали с идеей о примирении с Парнеллом: как известно, Парнелл призывал ирландских избирателей в Британии поддержать кандидатов-консерваторов на всеобщих выборах в ноябре-декабре 1885 г.[445] Однако энтузиазм тори в отношении гомруля и Парнелла был скорее показным, чем реальным. Когда в декабре 1885 г. Гладстон предложил поддержку либералов консервативному проекту гомруля, это предложение без колебания отклонили. Более того, хотя некоторые министры-тори и задумывались о том, чтобы заручиться поддержкой парнелитов для усиления правительства меньшинства, ирландских лоялистов в то же время задабривали назначением на должности и всевозможными почестями. Судя по всему, лорд Солсбери и его министры не спешили отметать возможные варианты укрепления своего режима меньшинства[446].

С другой стороны, есть убедительные аргументы, что в случае принятия второго билля о гомруле в 1893 г. “возникла бы реальная возможность мирного разрешения этого вопроса”[447]. Ольстерские юнионисты еще не создали военизированную структуру (которая будет действовать в 1910–1914 гг. и особенно в 1913–1914-м), и даже гипотетическая возможность вооруженного сопротивления по-прежнему оставалась крайне низкой и зависела от подавления пассивного лоялистского сопротивления со стороны Дублина. Ирландские националисты, в свою очередь, вероятно, оказались бы так стеснены финансовыми условиями билля о гомруле, что у них не осталось бы иного выбора, кроме как примириться с враждебными им ольстерскими юнионистами (восточный Ольстер был промышленным центром острова). Однако если настроения в Ирландии в 1893 г. казались едва ли не самыми благоприятными за весь период гомруля, то парламентские и политические прогнозы оставались весьма печальными. Законопроект о гомруле действительно прошел через Палату общин, однако перевес в его сторону был невелик, а особенного энтузиазма в его отношении почти никто не испытывал: 9 сентября 1893 г. законопроект был отклонен в Палате лордов (под громкий хохот) 419 голосами против 41. Сердитый Гладстон действительно предложил своим коллегам распустить Парламент и обратиться непосредственно к электорату, ссылаясь на своеволие лордов. Однако в либеральном кабинете министров Гладстон и его протеже Джон Морли входили в число немногочисленных сторонников гомруля: их коллеги отказались санкционировать осуществление этого плана. Более того, Гладстон был не только оказавшимся в изоляции фанатиком – к моменту рассмотрения второго билля о гомруле ему шел восемьдесят четвертый год и он уже страдал от “заметного физического упадка”[448]. Нельзя также с уверенностью сказать, что либералы одержали бы победу в этом вопросе, даже если бы списали обращение к народу на здоровье Гладстона. Британскому электорату гомруль представлял бы сомнительный союз равнодушных либералов и расколотых националистов.

Таким образом, остается последняя гладстоновская мера, третий билль о гомруле 1912 г. Легко сказать, что перспективы этого законопроекта были столь же печальны, как и перспективы его предшественников, однако такая оценка (хотя она и признает ожесточенность оппозиции ольстерских юнионистов) может предполагать интерпретацию 1912 г. в свете грядущей жестокости середины 1914-го. К августу 1914 г., накануне Первой мировой войны, ольстерские юнионисты создали мощную вооруженную военизированную ассоциацию – Ольстерские добровольческие силы. Они также существенно продвинулись в вопросе создания временного правительства на севере. Кроме того, они пользовались надежной поддержкой своих союзников из числа британских консерваторов. Никогда еще вероятность мирного и взаимовыгодного урегулирования вопроса не была так мала. Традиционно считается, что от гражданской войны Ирландию спасло лишь вторжение Германии в Бельгию, и спорить с этим сложно.

И все же, несмотря на все сложности, отношение к гомрулю в 1912 г. не могло перемениться сильнее. Отдавая должное проблемам с ольстерскими юнионистами, чиновник-либерал лорд Уэлби (которого ни в коем случае нельзя было назвать оптимистом) в начале 1912 г. охарактеризовал перспективы гомруля как “довольно благоприятные”[449]. В Палате общин меру поддерживала коалиция либералов, ирландской партии и лейбористов, а Палата лордов, которая загубила гомруль в 1893 г., теперь фактически осталась без оружия, потеряв законодательное право вето по Парламентскому акту 1911 г. За пределами Парламента в Англии по-прежнему преобладали юнионисты, однако это компенсировалось симпатиями к гомрулю в Шотландии, Уэльсе и, конечно, в Ирландии. Более того, английский юнионизм, по мнению Уэлби, “не [показывал] никаких признаков ожесточенной и неистовой оппозиции, которая наблюдалась в 1886 году”[450]. Вескость этого суждения подтверждалась опытом британских и ирландских юнионистских агитаторов, которые снова и снова сталкивались с более живым интересом народа к земельным и социальным вопросам, чем к знакомой проблеме ирландской лояльности. Обычно солидарные английские юнионисты к 1912 г. начали испытывать эдвардианский эквивалент утраты сострадания: резервы их сочувствия к возможной судьбе ирландских юнионистов при гомруле к этому времени были уже исчерпаны.

При анализе перспектив гомруля в 1912 г. важно также точно оценить масштабы сопротивления ольстерских юнионистов. Было бы неверно недооценивать воинственность ольстерского юнионизма – даже в 1912 г. В ноябре 1910 г. один из главных милитаристов в рядах ольстерских юнионистов Ф. Г. Кроуфорд написал – очевидно, с ведома других ведущих юнионистов – пяти производителям боеприпасов и запросил у них сметы на покупку 20 000 винтовок и одного миллиона патронов, а мужчины ультралоялистского Оранжевого ордена к декабрю 1910 г. начали обучение основам строевой подготовки[451]. В апреле 1911 г. полковник Роберт Уоллес, ветеран англо-бурской войны и один из лидеров Оранжевого ордена в Белфасте, признался, что он “пытается научить свои округа Белфаста ряду простых приемов – обучить их вставать в четыре шеренги и обратно в две и делать прочие несложные перестроения”[452]. Но крупную закупку оружия вскоре решили отложить, а военная подготовка хоть и велась в стихийном порядке в 1911 и 1912 гг., централизованным образом ее не регулировали до самого создания Ольстерских добровольческих сил в 1913 г. Таким образом, в апреле 1912 г., когда был запущен третий билль о гомруле, ольстерские юнионисты очевидным образом демонстрировали серьезную озабоченность, но по большей части они еще не были вооружены, а их военная подготовка (хотя руководство ею уже взяли на себя несколько уважаемых офицеров-ветеранов) по-прежнему оставалась относительно нескоординированной. Среди юнионистов явно не наблюдалось никакого восторга и агрессии, которые достигли пика летом 1914 г.

Лидеры британского и ирландского юнионизма в 1912 г. также не отказались от надежды разрешить ситуацию миром. Традиционное историческое представление о лидере британских юнионистов Бонаре Лоу и о Карсоне в эти годы во многом основано на нескольких демонстративных проявлениях воинственности (таких, как гневное одобрение экстремизма ольстерских юнионистов, озвученное Бонаром Лоу в Бленхеймском дворце 29 июля 1912 г.)[453]. Было бы неверно списывать со счетов этот гнев: о его силе свидетельствуют многие публичные выступления обоих лидеров, а также некоторые частные высказывания (например, прямое заявление Карсона в письме Джеймсу Крейгу, написанном в июле 1911 г., что он “не блефует, а если люди не готовы идти на великие жертвы, которые они полностью понимают, говорить о сопротивлении бесполезно”)[454]. Однако, вырванные из контекста, такие заявления не слишком помогают осознать сложную политическую роль, которую каждый из этих высокопоставленных юнионистов играл в эпоху третьего билля о гомруле. Оба они были явно рассержены успешным изменением государственного устройства, которого либералы добились по Парламентскому акту. Оба они также боялись – как оказалось, вполне обоснованно, – что новый законопроект о гомруле будет содержать столь же мало уступок северному юнионизму, как и его предшественники. Но в частных разговорах оба деятеля проявляли значительно большую мягкость, чем можно было ожидать на основании их публичной воинственности.

У Бонара Лоу были родственники в протестантском Ольстере, и он с огромной симпатией относился к интересам этого сообщества. И все же, судя по всему, в 1910 г. на партийной конференции, где разбирались конституционные проблемы, вытекающие из “народного бюджета”, Бонар Лоу (вместе с Ф. Э. Смитом и другими тори) выступил за компромисс, предполагающий уступки по вопросу о гомруле[455]. В 1911 г., когда партия тори разделилась на радикалов (“отчаянных”) и умеренных (“перестраховщиков”) по спорному вопросу о принятии либерального Парламентского акта, Бонар Лоу снова выступил за более мирный вариант[456]. Он был ярым сторонником протекционистской реформы – по его утверждению, именно протекционистская реформа и ольстерский юнионизм были движущими силами его политической карьеры, – но нашел способ остаться своим как для радикальных сторонников протекционистской реформы (“конфедератов”), так и для менее рьяных юнионистов: в январе 1913 г. ему пришлось смириться с отказом от обсуждения вопроса о реформе перед лицом внутренней оппозиции тори[457]. В то же время, хотя его агрессивный юнионизм, возможно, отчасти объяснялся тем, что Томас Джонс называл “примитивной страстью”, был в нем и более весомый аспект[458].

Существуют убедительные аргументы, что особенно ожесточенная защита юнионизма со стороны Бонара Лоу была сознательной и обоснованной стратегией, разработанной, чтобы укрепить его ведущее положение в собственной партии и добиться от либерального правительства роспуска Парламента и проведения всеобщих выборов[459]. Можно многое сказать на этот счет, а также упомянуть о наличии сопутствующего аргумента, который объясняет, почему Бонар Лоу начал колебаться, когда ставки парламентской политики балансирования возросли. В условиях нарастающего с октября по декабрь 1913 г. напряжения в Ольстере (да и во всей Ирландии) Бонар Лоу три раза встречался с либеральным премьер-министром Асквитом, благоразумно пытаясь заложить фундамент для мирного разрешения кризиса. После второй из этих встреч, 6 ноября, казалось вероятным, что удастся заключить соглашение на основе исключения из гомруля четырех или шести ольстерских графств на несколько лет – по истечении этого периода на исключенной территории должен был состояться плебисцит, чтобы определить ее будущее государственное устройство. Похоже, Бонар Лоу неправильно трактовал намерения Асквита (коварный премьер-министр, казалось, был заинтересован не столько в конкретном предложении, сколько в определении минимальных условий, на которые согласится оппозиция). Тем не менее весьма показателен комментарий Бонара Лоу об этой встрече: он считал, что, если они пойдут на сделку, “[их] козырь на выборах окажется потерян”[460]. С другой стороны, если бы было сделано конкретное предложение, он “не [видел] возможности принять на себя ответственность за отказ”. Хотя Бонар Лоу и осознавал партийное преимущество, он явно обладал подобающими государственному деятелю инстинктами: партийное преимущество сочеталось с высокой моралью, поскольку тори не могли отказаться от соглашения, которое английский электорат мог счесть рациональным. Его последующие действия – отказ в 1914 г. следовать радикальным парламентским стратегиям (например, вносить поправки в Армейский акт, чтобы предотвратить возможность военного подавления недовольства Ольстера) – подтверждают, что он был достаточно осмотрителен и сговорчив, несмотря на свой образ пророка апокалипсиса[461].

Подобным образом можно трактовать и действия Карсона. На общих собраниях в Крейгавоне, угрюмой викторианской резиденции его лейтенанта Джеймса Крейга, и на Балморалских полях, которые были излюбленной площадкой для оглашения воинственных настроений, Карсон провоцировал и славил гнев своих сторонников. За закрытыми дверями, в Вестминстере и в Белфасте, он призывал к осторожности. С декабря 1912 по май 1913 г. в конфиденциальных полицейских сводках о закрытых встречах юнионистов описано несколько случаев, когда Карсон “советовал мир и мирные пути” своим ведущим сподвижникам[462]. В частности, судя по всему, он не проявлял энтузиазма по поводу вооружения ольстерских юнионистов, хотя на этом настаивали некоторые из его наиболее воинственных лейтенантов. Когда в январе 1914 г. наконец был санкционирован массовый ввоз оружия, ему, похоже, пришлось согласиться на это под давлением ряда неуемных членов Ольстерских добровольческих сил, когда стало понятно – учитывая неудавшиеся переговоры с Асквитом, – что правительство вряд ли пойдет на серьезные уступки[463]. Определенно, Карсон, публично поддерживая военные лоялистские путчи (такие, как вооруженный прорыв в Ларне в апреле 1914 г.), на самом деле был глубоко озабочен последствиями этой деятельности. К апрелю 1914 он честно признавал свою неспособность контролировать собственные силы. В мае 1914 его сторонники выступили категорически против его попытки изучить федеральный путь выхода из тупиковой ситуации с гомрулем. К началу лета 1914 казалось, что руководство ольстерским юнионизмом захватили милитаристы из Ольстерских добровольческих сил[464].

К 1914 г. вероятность мирного урегулирования стала ускользать от политиков. Однако, как выяснится, причиной этому была не патологическая строптивость Карсона и Бонара Лоу. Несмотря на апокалиптическую риторику, оба они были, по сути, конституционалистами, но при этом оба командовали (частично) изменчивыми политическими силами, а Карсон, который ужасно боялся гражданской войны, вероятно, еще и терял контроль над своими все более воинственными последователями. Не стоит преуменьшать его роль в нарастающих юнионистских страстях (хотя здесь, учитывая долгую историю лоялистских волнений, степень влияния единственного политика опять же может быть преувеличена), но важно подчеркнуть, что Карсон и его союзники из числа британских консерваторов были готовы пойти на компромисс и даже, вероятно, могли предложить этот компромисс – но только на ранних этапах кризиса гомруля и точно не к лету 1914 г.

Могли ли либералы и их союзники из Ирландской парламентской партии весной 1912 г., в начале кризиса гомруля, предложить соглашение, предполагающее какое-либо исключение Ольстера? Если такое соглашение было реально в рамках практической политики, стоило ли его предлагать? Важно помнить, что серьезные уступки были предложены лишь в 1914 г., когда юнионисты и националисты стали проявлять серьезную воинственность, однако это не должно мешать оценить возможность мирного урегулирования в 1912 г. Если бы ольстерцы каким-либо образом оказались выведены из-под действия билля о гомруле, это несомненно рассердило бы ирландских националистов, которые считали остров Ирландия единым и неделимым и ни при каких условиях не хотели признавать серьезность протестов ольстерских юнионистов. Кроме того, любое исключение ольстерцев лишило бы северное католическое меньшинство защиты администрации гомруля. Что касается практической политики, это было бы не так важно, если бы самый влиятельный из заместителей Джона Редмонда Джо Девлин не был католиком из Белфаста (Девлин был секретарем Объединенной ирландской лиги, местной партийной организации националистов)[465]. Однако если смотреть исключительно с политической точки зрения, Ирландской парламентской партии было выгоднее заключить сделку в 1912 г., чем шаг за шагом унизительно сдавать позиции в период с 1914 по 1916 г., пока наконец – в разгар войны – Редмонд не принял временное исключение шести северных графств из-под действия гомруля. Если бы либеральное правительство в 1912 г. потребовало менее существенной уступки (скажем, временного исключения четырех графств), вспыхнули бы ожесточенные протесты националистов, но ирландская партия оказалась бы избавлена от последующего позора и негативного влияния неоправданных ожиданий народа на исход следующих выборов. Кроме того, Редмонду не оставалось бы ничего иного, кроме как принять решение либералов, поскольку, хотя правительство и нуждалось в поддержке его партии, он нуждался в правительстве для введения гомруля. Ирландская парламентская партия могла бы присоединиться к тори при голосовании об отставке выступающего за разделение страны либерального правительства, но это вполне могло привести юнионистское большинство в Палату общин или поспособствовать формированию либерального правительства с независимым большинством. Любой из этих исходов предполагал бы отказ от гомруля.

Следовательно, многое зависело от настроений министров-либералов в конце 1911 и начале 1912 г.: считали ли они исключение ряда графств практичным? Прежде всего, вполне очевидно, что до принятия билля необходимо было всерьез рассмотреть какую-либо форму особого режима для северо-западных ольстерских графств – на это указывали несколько ведущих исследователей эдвардианского либерализма, и их мнение кажется неопровержимым. Как заметила Патриция Джелланд, в то время как Гладстона в 1886 г. можно было простить за недооценку ожесточенности ольстерской оппозиции, Асквит (который был членом Палаты общин с 1886 г.) двадцать пять лет наблюдал упорство и неистовость ольстерского лоялизма[466]. Эмоциональные и институциональные ресурсы юнионизма были суровым образом мобилизованы в 1904–1905 гг. в противовес деволюции и в 1907 г. в противовес законопроекту об Ирландском совете: в частности, в 1905 г. был основан Ольстерский юнионистский совет, который стал центром северной лоялистской оппозиции третьему биллю о гомруле и с самого начала играл серьезную организационную роль. В феврале 1910 г. весьма талантливый парламентарий и юрист Карсон был назначен главой Ирландской юнионистской партии в Палате общин, что также стало предчувствием грядущих отчаянных битв.

Асквит и другие члены его кабинета полагали, что с Ольстером, вероятно, стоит разобраться отдельно. Два ведущих поборника особого режима для северных графств – Дэвид Ллойд Джордж и Уинстон Черчилль – были также самыми неоднозначными и одаренными членами кабинета. На их стороне стоял и менее талантливый и явно менее воодушевленный главный секретарь по делам Ирландии Огастин Биррелл. Уже в августе 1911 г. Биррелл в частных беседах поднимал вопрос о возможности временного исключения ряда графств и предоставления графствам права на самоопределение, хотя это будет предложено оппозиционным партиям (Ллойдом Джорджем) только в феврале 1914 г.[467] Биррелл был непосредственно знаком и каждый день сталкивался с непримиримостью юнионистов, в то время как озабоченность Черчилля (отец которого, лорд Рэндольф, публично заявлял о поддержке Ольстера) и Ллойда Джорджа (нонконформиста) подпитывалась семейными и религиозными мотивами. В сентябре 1913 г. Асквит подтвердил, что он “всегда полагал (и говорил), что в конце концов необходимо будет пойти на сделку с Ольстером во имя введения гомруля”, однако его сдержанный интерес к вопросу вкупе с естественным желанием быть на стороне большинства в любых дебатах внутри кабинета приводили к тому, что на практике он был весьма непостоянен в своей поддержке исключения ольстерцев[468]. Когда 6 февраля 1912 г. Черчилль и Ллойд Джордж представили своим коллегам по кабинету план вывести юнионистские графства Ирландии из-под действия гомруля, они получили некоторую поддержку, но в конце концов проиграли на голосовании, в ходе которого большинство, включая премьер-министра, высказалось против этой меры[469].

Тем не менее не стоит забывать о главном: в либеральном кабинете министров идея об исключении была достаточно популярна – даже в феврале 1912 г., за два месяца до представления законопроекта о гомруле. Тон задавали гладстоновские пуристы, возглавляемые лордом Кру и лордом Лорберном, но за исключение выступали также, помимо уже упомянутых, Холдейн, Хобхаус и – по крайней мере, на первом этапе дебатов в кабинете министров – Асквит[470]. Учитывая, что Карсон и Бонар Лоу очевидно не были безоговорочными сторонниками применения силы, а также учитывая наличие лобби исключения в либеральном кабинете (а это лобби с каждым месяцем только росло), совершенно ясно, что оставался шанс на конституционное урегулирование вопроса. На основании имеющихся свидетельств можно даже пойти дальше и предположить, что самый удобный момент для введения гомруля – звездный час гомруля – настал весной 1912 г. В связи с этим оставшиеся разделы настоящего эссе посвящены рассмотрению характера этой меры и общих последствий ее введения.