Необходимые отграничения и разъяснения

Греческая мифология

 

1989

 

Аннотация

 

В новой работе известного советского ученого, специалиста по древнегреческой литературе А. А. Тахо‑Годи подробно освещается история греческой мифологии, ее характер и основные сюжетные циклы. Большое внимание уделено роли мифологических представлений в духовной жизни древних греков, а также проблеме отражения реальных общественных отношений и событий в преданиях о богах и героях. Издание обильно иллюстрировано. Для всех интересующихся античным искусством.

 

А.А. Тахо‑Годи

Греческая мифология

 

МОСКВА "ИСКУССТВО 1989

ББК 82.3(0)

Т 24

Рецензенты:

доктор филологических наук Е. В. Федорова, кандидат искусствоведения Г. И. Соколова

Подбор иллюстраций кандидат филологических наук Е. С. Штейнер

Издательство "Искусство", 1989 г.

АЛЕКСЕЮ ФЕДОРОВИЧУ ЛОСЕВУ УЧИТЕЛЮ И ДРУГУ

Греческая мифология. – М.: Искусство, 1989. – 304 с., ил.

Редактор Е. С. Штейнер

Художественный редактор Л. А. Иванова

Художник В. А. Крючков

Технический редактор В. У. Борисова

Корректор М. Е. Лайко

 

Об авторе книги

 

Профессор, доктор филологических наук Аза Алибековна Тахо‑Годи около четверти века заведует кафедрой классической филологии филологического факультета Московского государственного университета. Крупный ученый в области античной литературы, А. А. Тахо‑Годи является заместителем председателя античной комиссии научного Совета по истории мировой культуры Академии наук СССР. Перу А. А. Тахо‑Годи принадлежат две книги, написанные ею совместно с А. Ф. Лосевым, – "Платон. Жизнеописание" (М., 1977) и "Аристотель. Жизнь и смысл" (М., 1982), а также ряд работ по фундаментальным проблемам древнегреческой культуры – о понимании греками личности, сущности истории и др. Кроме того, ей были выпущены в свет собрания текстов "Античные риторики" (М., 1978) и "Античные гимны" (М., 1988).

Настоящая книга представляет собой сокращенное изложение курса античной мифологии, читанного в МГУ в течение ряда лет.

Работой А. А. Тахо‑Годи "Греческая мифология" издательство "Искусство" начинает серию книг, посвященных крупнейшим мифологическим системам народов мира. Изложение основных мифологических циклов о происхождении мира, о богах и героях сочетается в книгах этой серии с описанием мифопоэтической картины мира древних в том виде, как она отражается в обрядах и праздниках, в словесном и изобразительном искусстве. Следующей книгой намечено выпустить написанную специально для нашей серии работу Вяч. Вс. Иванова "Славянская мифология", за ней последует "Японская мифология" Л. М. Ермаковой и др.

 

Введение

 

Почему миф называют мифом

 

Что такое мифология вообще и греческая мифология в частности – вопрос отнюдь не праздный и не такой самоочевидный, как кажется на первый взгляд. На эту тему написаны горы книг, существует множество теорий, объясняющих и в целом и в деталях разные аспекты происхождения, сущности, развития, значения, влияния, интерпретации мифологии; издаются специальные энциклопедии и мифологические словари на всех языках, ученые собрания мифологических текстов и популярные сборники[1]. Но от этого изобилия сведений не становится легче. И читатель, даже самый искушенный и образованный, зачастую не сомневается в том, что миф и легенда – это одно и то же, что миф ничем не отличается от сказки, что мифология есть не что иное, как религия или фольклор. А уж почему закрепилась с глубокой древности традиция обозначать словом "миф" нечто связанное с богами и героями античности, этого и подавно читатель не знает.

Вопросы встают один за другим.

Но мы, оставив в стороне всю концептуальную пестроту теории мифа (это предмет особой, в данном случае не нашей задачи), спросим себя, а что же действительно означает слово "миф" и почему с древних времен, учитывая определенные цели, укрепилось именно оно.

"Миф" по‑гречески означает не что иное, как "слово". Поэтому и древнегреческие мифы можно назвать "словом" о богах и героях.

Но дело в том, что древние греки были очень чуткими к тончайшим оттенкам языка и представление о слове выражалось в их лексике особенным образом.

Греки различали "слово" как "миф" (μυυος – mythos), "слово" как "эпос" (επος – epos) и "слово" как "логос" (λογος – logos)[2].

Миф, эпос и логос имели свои сферы употребления, хотя границы эти, некогда довольно четкие, с течением времени стали не столь очевидными и доступны объяснению только при специальном анализе. Кроме того, надо иметь в виду, что каждое из этих трех слов имело множество оттенков значения (в слове "эпос" их около шестидесяти), среди которых намечался ведущий, основной, тот, который отграничивал данное слово от другого и создавал его неповторимость.

Изучение первичного, устойчивого смысла этих слов с учетом их этимологии приводит к следующим выводам. "Миф", оказывается, выражает обобщенно‑смысловую наполненность слова в его целостности. "Эпос" указывает на звуковую оформленность слова, на сам процесс произнесения (ср., например, в дальнейшем "эпос" – жанр героической песни, "слово" о подвигах, как гомеровские поэмы или древнерусское "Слово о полку Игореве").

Что же касается "логоса", то он предполагал первичную выделенность и дифференциацию элементов, переходящую затем в некую их собранность. Судя по всему, "логос" связан с развитием аналитического мышления и широко употребляется в греческой классике, не находя себе места в архаические времена, где господствовал "миф", выражая первичную нерасчлененность и обобщенную целостность жизненных представлений. У Гомера, например, "логос" совсем не встречается, если не считать только трех случаев, но зато у философов‑стоиков IV‑III вв. до н. э., разрабатывавших учение о слове, в равной мере не употребляется "миф", повсеместно уступая место "логосу"[3].

Итак, выясняется, что древняя традиция совсем не случайно именовала "мифом" слово о богах и героях, закрепив за песнями об их подвигах наименование "эпоса" и предоставив "логосу" сферу философии, науки и рассуждающей мысли вообще.

 

Когда и как рождается миф

 

Теперь мы можем сказать – то, что обычно называют мифологией, есть упорядоченное единство существовавших первоначально в дифференцированном виде "слов", обобщающих для древнего человека представление о том мире, в котором он живет, и о тех силах, которые этим миром управляют.

Нерасчлененно‑целостное, а значит, и мыслительно‑чувственное обобщение действительности, которое именуется мифологическим, характерно для очень древнего периода социально‑исторической жизни, а точнее говоря, локализуется в общинно‑родовой, или первобытно‑общинной, формации, которая для Греции ограничивалась первой третью I тысячетилетия до н. э., но истоки которой уходили в бездны тысячелетий.

Общинно‑родовая формация тоже неоднородна и тоже имеет свою историю, о чем мы будем говорить ниже. Но есть нечто единое, характерное для всех ее периодов. Это жизнь родовыми объединениями, где отсутствуют частная собственность, разделение на бедных и богатых, сословные различия и где сама земля и орудия производства принадлежат всей родовой общине. Собственно говоря, общинно‑родовая формация является доклассовым обществом, жизнь которого организована на основе стихийно‑коллективистских родственных отношений.

Для человека этого времени, для члена такой общины наиболее естественны и доступны отношения родственные, которыми обусловлена вся трудовая жизнь коллектива, а значит, и его существование. И вполне закономерно, что природную жизнь этот древний грек[4] не может представить себе иначе как с помощью все тех же родственных связей, объединяющих предков с родителями и детьми и образующих одну большую родовую общность, мы бы сказали теперь – космическое единство, охватывающее землю, небо, море и подземный мир.

Вполне естественно, что такой древний человек, глядя на окружающую жизнь, видит в ней огромное количество единичных явлений, которые он вполне способен назвать определенным словом. Но, называя отдельный предмет, человек вместе с тем осуществляет мыслительный акт обобщения, а так как мышление находится в единстве с языком, то этот акт осуществляется в слове.

Так, глядя на огонь, вспыхнувший от удара молнии, на огненные языки костра, на светящиеся в ночи огоньки, на тлеющие угли, на лесной пожар или на пламя в кузнечном горне, древний человек все эти конкретные отдельные феномены огня обозначает одним словом, обобщает их в "мифе", давая имя огненной силе вообще, той силе, что живет огнем, сама им является и управляет им. Имя этой огненной силы – Гефест. Так рождается "слово" о Гефесте, миф о Гефесте со всеми дальнейшими последствиями, поскольку мыслительный акт связан с непосредственно чувственным восприятием, обобщается жизненным опытом, дальнейшим вымыслом, выдумкой, живописующими о происхождении огненной силы, именуемой Гефестом, его родителях, его семье, его деяниях.

Глядя на зреющий колос, на пробивающийся стебель, на зеленеющую траву или зацветающие плодовые деревья, древний человек все эти феномены произрастания называет обобщенно одним словом – Деметра, то есть мать‑Земля, та, что рождает, выращивает, выкармливает. Отсюда в дальнейшем сложная и занимательная биография Деметры, горюющей по исчезнувшей дочери и радующейся ее обретению, что сопровождается то оскудением природы в засушливое время или зимой, то ее изобилием при сборе урожая осенью.

Видя, как бушует море, как разливаются или высыхают реки, несутся водопады, пробиваются родники, бегут ручьи, древний человек обобщает все проявления водной стихии в одном слове – Посейдон, то есть владыка вод или супруг Земли, объемлющий ее водным простором.

И небо с его светом, с его бездонной ясностью, с его просторами, где‑то в неведомых высях смыкающимися со снежными вершинами гор, древний грек называет одним словом – Зевс – светоносное небо, светоносный день.

И так один за другим рождаются слова‑мифы, разрастающиеся в рассказы о высших существах, таких же, как и человек, только бесконечно мощных и бессмертных, живущих одной семьей и управляющих космической общиной, господствующих над миром. Таким образом, говоря предварительно, в самых общих чертах, рождается мифология, мифологическое мышление или мифомышление, свойственное первобытному человеку, который переносит свои собственные родовые отношения на всю окружающую его действительность.

 

Краткая периодизация

 

Греческая мифология развивалась вместе с историей общинно‑родовой формации, поэтому она никак не может быть представлена в виде раз навсегда данной, застывшей картины, прекрасной в своей неизменности, где вне времени и пространства находят себе место вечно пирующие на Олимпе бессмертные боги, а смертные люди призваны совершать героические подвиги на земле. Чтобы такая картина появилась в представлении древнего человека, должно было пройти немало времени, измеряемого тысячелетиями. И начинается греческая мифология не с прекрасных богов и героев, а с мира смутного и страшного, где ни о богах, ни о героях нет еще и помину. Греческая мифология имеет периоды своего развития, которые в кратчайшем виде можно назвать доклассическим, или архаическим, и классическим, или героическим.

 

5. Муза с лирой на горе Геликон. Лекиф Мастера Ахилла. Около 440 г. до н. э. Лугано. Части, колл

 

Первый из них, тоже говоря кратко, начинается в сумраке тысячелетий и завершается ко II тысячелетию до н. э., о чем свидетельствуют главным образом археологические данные, подкрепляющие исторические выкладки.

 

6. Музы слушают Терпсихору. Амфора Мастера Пелея. Около 440 г. до н. э. Лондон. Британский музей

 

Второй падает в основном на II тысячелетие до н. э., достигая расцвета в середине этого тысячелетия и завершаясь в его конце мифами о гибели героических поколений. Старая наивная мифология уходит в небытие вместе с родовым строем, когда в первой трети I тысячелетия возникают предпосылки классового рабовладельческого общества и создаются принципиально новые формы жизни.

 

Кносский дворец

 

Мифологические сюжеты и образы приобретают в дальнейшем развитии греческой культуры вплоть до конца античности художественные и идеологические функции. Однако не они являются предметом нашей книги. Нас интересует живой мифологический процесс. Поэтому, принимая во внимание эти грандиозные сдвиги социально‑исторических и мифологических пластов, остановимся подробнее на указанных выше периодах.

 

 

I. Доклассический период

 

Главные определения

 

Доклассический период мифологического развития совпадает с периодом собирательско‑охотиичьего хозяйства и начальными ступенями хозяйства производящего, наиболее законченно выражая жизнь древнейшей, то есть материнской, общины, или, как принято говорить, он связан с матриархально‑родовым строем. В связи с этим доклассический период мифологии именуют также мифологией матриархата. Но так как это древнейший период, то он вполне может называться архаическим (греч. arche – начало, отсюда и греч. archaios – архаический, древний). Но и этого мало.

 

7. Сосуд с изображением осьминога с острова Крит. XVI в. до н. э. Гераклеон. Музей

 

Древнейшая ступень мифологии именуется к тому же доолимпийской или дофессалийской. А что же это такое? Неужели были времена, когда и горы Олимп на севере Греции, в Фессалии, не существовало? Нет, и Фессалия и Олимп существовали. Более того, Олимп не один, их несколько, и не только тот, самый главный – в Фессалии, но и в Малой Азии (Аикия и Мизия), на острове Кипр (целых два Олимпа), на юге Греции (в Лаконике и Аркадии), на западе Греции (в Элиде, вблизи Олимпии); да и само название "Олимп" относится к так называемому балканскому догреческому субстрату, то есть к древней языковой основе, существовавшей до более поздних напластований греческого языка. Ведь все вообще греческие географические названия (так называемая топонимика) уходят вглубь балканского субстрата, несут на себе печать большой древности, устойчиво сохраняясь на протяжении тысячелетий.

 

8. Архаический идол из Беотии. VIII в. до н. э. Терракота. Берлин. Государственные музеи

 

Однако представления о том, что боги обитают на Олимпе Фессалийском, еще не появилось в эти далекие времена. Отсюда с полным правом можно говорить о доолимпийском или дофессалийском периоде мифологического развития.

Ученые применяют к нему также название хтонического, от греческого слова "chthon" – "земля", так как в эти архаические времена земля мыслилась всеобщей матерью, которая всех порождает и вскармливает. Но тогда и вся природа, и все то, что есть на земле, оказывалось живым и даже одушевленным. Всякое же физическое тело и вообще любой предмет, понятый как нечто живое, является не чем иным, как фетишем, почему архаический период мифологии можно назвать также фетишистским. Однако и этого мало.

 

9. Богиня из святилища Двойного топора в Кносском дворце. XVI в. до н. э. Гераклеон. Музей

 

Древний человек, погруженный в стихию природы, воспринимает ее как нечто дисгармоничное, ужасное, страшное, чудовищное, что определяется термином "тератоморфизм" (греч. teras – чудовище, чудо), а сама мифология – тератоморфной, то есть имеющей дело с чудовищными образами, а значит, и с чудесами, подстерегающими человека на каждом шагу, вызывающими у него и ужас, и удивление.

Древнейшая мифология не знает человеческих форм, она доантропоморфна, дочеловечна, а будучи порождением природы, где все живет своей тайной и неведомой жизнью – и камень, и животное, и растение, – эта мифология с полным правом обозначается не только как фетишистская, но еще и как фетишистски‑анимистическая (лат. animus – дух, anima – душа), а детальнее как зооморфная (греч. dzoon – животное) и фитоморфная (греч. phyton – растение). А поскольку всеобщее одушевление, анимизм, предполагает наличие примитивных человеческих праформ, еще не отделенных от животного и растения, так же как не отделен от них и сам человек, то и архаическая мифология именуется миксантропической, то есть состоящей из смешения образов живой природы с человеческими формами.

 

10. Богиня с двумя двойными топорами из Ситейи. XVI в. до н. э. Лондон. Британский музей

 

Таким образом, перед нами возникает интереснейший комплекс наименований, зная смысл которых, уже можно сразу в целостном виде представить специфику доклассической мифологии.

 

Первые порождения

 

Древнегреческий поэт Гесиод в своей "Теогонии", поэме о рождении богов, называет среди тех, кто "зародился прежде всего", Хаос, Гею, Эрос и Тартар (116‑120). Первая из этих мощных сил получила наименование Хаоса, происходящее от греч. слова chasco, chaino – зеваю, раскрываю рот или пасть. Из глубин этой разверстой пасти, клубясь, появляются какие‑то смутные очертания, рождаются такие же бесформенные, как и он сам, Тьма – Ночь и Мрак – Эреб.

Хаос родился, когда еще и земли не существовало, но зато Ночь и Мрак уже окутывают мировое пространство и, вступив в брак, готовы вот‑вот породить День и Эфир.

Ночь и Мрак вступают в брачный союз потому, что появилась еще одна мощная сила, движущая миром: Эрос – Любовь, тоже не имеющая никакого определенного образа и совсем не напоминающая того прекрасного и коварного бога любви с крыльями, колчаном и стрелами, сына Афродиты, который появится позже. Здесь это пока тоже стихийная, но мощная сила, дающая жизнь и побуждающая весь мир к брачным союзам.

Следом за Хаосом родилась "широкогрудая Гея" – Земля (она же Хтон). И характерно для наивного стихийного материализма греков, что первой была именно она, а не небесные просторы. Земля рождает сама из себя равное ей пространство – Уран, звездное небо. И опять обращает на себя внимание, что здесь нет собственных личных имен, а только наименования отдельных частей космоса. Но они вступают в брак и создают целостное, неделимое, нерасторжимое космическое тело.

И еще появляется одна первопотенция – Тартар, именуемый сумрачным. Что это такое, не совсем ясно. То ли это пространство, залегающее в недрах земли, какая‑то великая бездна, обладающая (и это примечательно) шеей, которую окружает в три ряда ночь. В Тартар сверху проникают корни земли и моря, окутанные густым черным туманом. То ли это живое существо, поскольку Земля‑великанша рождает чудовищного Тифона, "отдавшись объятиям Тартара страстным" (Гес. Теог. 823).

Из этих четырех первооснов три – Хаос, Эрос и Тартар – крайне загадочны. Хаос в дальнейшем станет символом какой‑то спутанности жизни, смутная сила любви превратится в антропоморфного сына богини Афродиты, а Тартар станет выполнять роль темницы для свергнутых богов.

Главной очевидностью и реальностью является в архаической мифологии земля, дающая жизнь неисчислимому потомству.

Все, что порождено землей, произрастает и обитает на ее просторах, все живет своей особой жизнью, ибо жизненная сила, как мы знаем, разлита по всему миру, в котором нет еще различия между живой и неживой природой, между органическими и неорганическими существами.

 

Земля и ее потомство

 

Для греческого стихийно‑материалистического мифомышления характерно, что Небо – Уран не является извечным, но само порождено Землей – Геей (Гес. Теог. 126‑128), будучи в свою очередь также порождающим началом и вместе с тем пространством, усеянным звездами, по своей протяженности равным Гее.

Независимо от Неба Земля производит на свет из своих недр горы и обитающих в них нимф, а затем и шумное море, Понт (там же 129‑132). Примечательно, что Понт в духе архаической магии является и морским простором (ср. др. – рус. пЖть – путь) и живым существом, дающим начало новому потомству.

Итак, оказывается, что мир, или по‑гречески "космос", получает свой привычный вид благодаря жизненной силе земли. Он, этот космос, простирается в равной мере между небом и землей, омываемой морем, покрытой горами и тенистыми горными лесами.

Однако не забудем, что наряду с землей среди первых четырех вселенских потенций нашел себе место Эрос, сила которого покоряет живую душу и лишает ее разума. Именно благодаря Эросу Небо – Уран и Земля – Гея, вступив в брачный союз, рождают ужасных видом детей – шесть сыновей и шесть дочерей (там же 132‑136), которые получают имя титанов.

Братья – Океан, Кой, Крий, Гиперион, Иапет, Кронос. Сестры – Тейя, Рея, Фемида, Мнемосина, Феба, Тефия.

 

23. Тритон, похищающий нимфу. II – I вв. до н. э. Рим. Музеи Ватикана

 

Дети Земли и Неба наделены неиссякаемой силой жизни – они бессмертны. Каждый из них имеет свое собственное имя, в котором слышны отзвуки каких‑то природных стихий и владычества над ними – воздуха, влаги, ветра, огненного жара, звездного света. Но уже среди буйства вихревых потоков и грозовых молний и ливней, освежающих землю, возникает робкое чувство о чем‑то дозволенном, а значит, и недозволенном (греч. themis – Фемида), о чем‑то остающемся в памяти, а значит, незабываемом (греч. mnemosyne – Мнемосина, память). Отсюда напоминание или память о праве перейдет к детям титанов (они получат имя Олимпийских богов), укрепится там и станет основой устроения их могущества.

А пока титаны и титаниды, братья и сестры, вступают друг с другом в брак (прекрасный пример кровнородственной семьи), смешав в одно целое круговорот космических стихий.

Но кого же еще, как не детей небесных грозовых просторов, готовых низринуться на черную землю, могли породить Уран и Гея? И вот среди их потомства еще трое – круглоглазые киклопы: Бронт – Гром, Стероп – Молния и Apг – Ослепительный блеск молний (там же 139 – 146).

 

24. Ритон с протеидами. I в. н. э. Берлин. Шарлоттенбург

 

Рядом с ними тоже трое, по словам Гесиода, "несказанно ужасных" Сторуких – Котт, Бриарей и Гиес. У каждого – пятьдесят голов и сотня рук (там же 147 – 153).

Дальнейшую историю титанов, по Гесиоду, можно себе представить следующим образом (там же 154 – 210).

Весь этот чудовищный род стал ненавистен даже их отцу – Урану, и тот немедленно отправлял своих детей при появлении на свет в недра матери‑Земли. Но тогда великанша Земля начала испытывать тяжкие муки и задумала отомстить Урану, переполнившему ее утробу.

Из "седого железа" она сделала серп и печальными словами пыталась разжалобить своих детей, подбивая их отомстить отцу. Однако все молчали, объятые страхом, и лишь один Кронос, младший из титанов, обладавший хитрым умом, исполнился смелостью и осуществил замысленное Землею дело. Наученный матерью, он оскопил спавшего отца и тем самым пресек неиссякаемую плодовитость Урана, которая переполняла землю чудищами. (По версии Аполлодора (I 1, 4), все титаны, за исключением Океана, напали на отца.)

 

25. Протеида. Фрагмент ритона

 

Но даже из крови оскопленного Урана, пролитой в море, и из морской пены, смешавшейся с кровью, все еще появлялись существа, поражавшие или своим диким видом, или невиданной страстью.

Так Уран породил Эриний – седых окровавленных старух с собачьими головами и змеями в спутанных волосах, блюстительниц прав материнского рода. От него же – Гиганты и древесные нимфы Мелии – Ясеневые (из стволов ясеней древние герои делали древки копий). Но от него также и прекрасная Афродита – "пеннорожденная", всегда в сопровождении Эроса и Гимера‑страстного желания, вышедшая на берег острова Кипра вблизи приморских Кифер – почему она и Киприда и Киферея.

Так Земля отомстила Урану и пресекла избыток сил плодородия, поставив им некий предел, который мы можем оценить как достаточно раннюю и пока еще слабую попытку ограничить тератоморфную хаотичность земнородных. С этим актом уходило в небытие владычество Урана и наступало царство Кроноса. Однако деяние Кроноса (при молчаливом согласии его братьев‑титанов) было чревато возмездием, которому пока не пришел срок, но которое уже задумано в глубинах мифологической истории, начавшей различать и держать в памяти права, связующие отцов и детей, и нарушение этих прав.

 

26. Кекропс. Фрагмент росписи кратера Мастера Кекропса. Конец V в. до н. э. Кассель. Частн. колл

 

Тем временем, пока созревали условия будущего возмездия, не подозревавшие своей печальной участи дети Геи и Урана продолжали заселять землю новым потомством (Гее, Теог. 211 – 232).

Оказалось, что Ночь, рожденная некогда самим Хаосом, также вполне самостоятельно, вне всякого брачного союза, стала матерью Мора, Смерти, Сновидений и также породила брата и сестру – едко‑насмешливого Мома и Печаль. В черных глубинах Ночи зародилась сама Судьба в виде трех сестер – Клото (прядущая нить жизни), Лахезис (дающая человеку тот или иной жребий) и Атропос (бесповоротность, неотвратимость судьбы).

Месть – Немезида и Эрида – Раздор – тоже дети Ночи, причем Эрида дала начало тяжкому труду в сопутствии голода и скорби, а также стала матерью убийствам, битвам, ослеплениям и всяческим беззакониям.

Таким образом, те четыре первоначала, о которых мы говорили выше (Земля, Хаос, Эрос, Тартар), вполне закономерно начали проявлять свое могущество.

Земля оказалась всеобщей матерью, дающей начало жизни, пусть эта жизнь еще полна ужасов, спутанна, безобразна. Но, раз появившись, она несет в себе принцип совершенствования и чревата лучшим будущим. Хаос‑бездна из собственных глубин рождает антипод жизни – Ночь, а эта последняя породила Смерть и все те ужасы, которые будут преследовать в дальнейшем человека.

Древние греки, будучи великими жизнелюбцами, вполне справедливо еще в страшных глубинах архаики уравновесили царство Ночи ее же собственной дочерью, исполненной света Гемерой – Днем.

Эрос оказался движущей силой космического влечения, и без него немыслимо мифологическое развитие древних.

Что же касается Тартара, то именно в его объятиях породила Земля своего младшего сына, Тифона, или Тифоея. У Тифона не только сотня змеиных голов, но это головы, мечущие из глаз пламя, а глотки этого чудовищного дракона испускают "невыразимые голоса" – то рев быка, то львиный рык, то собачий лай или змеиный свист, а то вдруг внятный голос, доступный для понимания.

Однако свое подлинное предназначение Тартар выполнит на исходе архаики, когда он станет абсолютно необходимым в той картине космоса, которая постепенно станет вырисовываться во мгле тысячелетий, принимая все более и более совершенную конструкцию.

До этого времени, правда, еще далеко, почему и Земля и Море (а корни их переплетаются, залегая в Тартаре) все еще без устали порождают чудовищных детей и по своему усмотрению заселяют ими мировое пространство.

 

II. Классический период

 

Вступление

 

Боги

 

Битва с титанами

 

По совету Геи, неусыпно следящей за событиями и часто направляющей их, Зевс освободил Сторуких, или Гекатонхейров, некогда ввергнутых в оковы и скрытых Ураном глубоко под землей на краю света. Три брата – Бриарей (или Обриарей), Котт и Гиес, – пугавшие своим чудовищным видом даже собственного отца, томились и страдали, ожидая своего часа, поскольку их мать, Гея, давно уже предсказала победу Зевса с помощью чудовищных родичей (Гес. Теог. 617‑628).

Ко времени освобождения Сторуких распря между титанами во главе с Кроносом и детьми Кроноса во главе с Зевсом оказалась в разгаре, но исхода ее не было видно. Древние титаны и молодые боги сражались десять лет. Одни – собрав силы на Офрийской горе, другие – на Олимпе. Но когда Сторукие отведали нектара и амбросии, пищи, которой питаются боги и которая поддерживает их бессмертие, они воспрянули духом, преисполнились силы и выслушали обращенную к ним речь Зевса.

 

50. Посейдон. V в. до н. э. Афины. Национальный археологический музей

 

Отец людей и богов, как обычно именовали Зевса Гомер и Гесиод, призвал Сторуких вспомнить свои страдания, а также оценить благодеяние, оказанное им, и помочь своему освободителю в борьбе с титанами.

Отвечал Зевсу один из братьев, Котт, прозванный "безупречным". Он целиком был предназначен для разрушительных функций, мощь вполне соответствовала дикому виду – порицать и упрекать его было невозможно. Котт поклялся за себя и братьев выступить с беспощадной войной против титанов, руководствуясь, как это ни казалось бы странным, "разумной мыслью" и "внимательным духом" (там же 629‑673). Став союзниками Зевса, Сторукие, судя по всему, приобщаются к иному, дотоле чуждому им разумному миру и оказываются уже под его благотворным воздействием.

 

51. Посейдон, Аполлон и Артемида. Фидий и его школа. Скульптура с восточного фриза Парфенона. 447‑432 гг. до н. э. Афины. Музей Акрополя

 

В сражении участвуют с одной стороны титаны и титаниды, с другой – сыновья и дочери Кроноса вместе с тремя великанами. Киклопы выковали Зевсу гром, молнию и перун. Посейдон получил от них трезубец, Аид – медный шлем, делающий его невидимым (ср. греч. aides – букв, "невидный"). В каждой сотне рук у Гекатонхейров – скалы, камни, обломки горных хребтов. Горделиво вздымаются на крепких туловищах по пятьдесят голов. Все участники сражения исполнены мужества.

И вот застонала земля, ахнуло небо, содрогнулся Олимп с вершины до подножия. Глухой топот ног, свист от летящих камней, крики нападающих достигают глубоких недр земли и доносятся до звездного неба.

 

52. Архаическая триада (трехглавый Тифон). Фрагмент восточного фронтона первого Гекатомпедона на Афинском Акрополе. Около 560 г. до н. э. Афины. Музей Акрополя

 

Сердце Зевса возликовало и преисполнилось силы. Он начал метать молнии и громы с Олимпа и неба. Земля загудела от жара, взвихрилось пламя, затрещал охваченный огнем лес, закипели даже сама почва, воды Океана и морские просторы. Жар, охвативший титанов, дошел до эфира, и Хаос оказался объятым ужасом. Шум от сражения был столь велик, что казалось, будто небо обрушилось на землю и разбило ее на неисчислимые куски. Ревел ветер, крутились вихри пыли, содрогалась земля, опаляемая перунами Зевса. Триста камней метнули Сторукие в титанов и затмили солнечный свет. Исход битвы решился, и титаны, теперь уже побежденные, были закованы в узы и брошены в глубочайшие недра земли, в тот самый Тартар, который наконец оказался возмездием и вместилищем свергнутых богов, их вечной тюрьмой (там же 674‑719). Он же и угроза Зевсу, Олимпийцам, если они будут свергнуты.

Тартар находится настолько глубоко под землей, насколько небо далеко отстоит от земли. Если, взяв медную наковальню, говорит Гесиод, метнуть ее с неба, то она за девять дней долетит до земли. Но еще девять дней понадобится, чтобы наковальня долетела с земли до Тартара, – путь невиданно огромный (там же 720‑725).

 

53. Прометей и Гера. Роспись килика Дуриса. Около 475 г. до н. э. Париж. Лувр. Кабинет медалей

 

Там, в Тартаре, за медной оградой, во мраке, окружающем его шею в три ряда, среди затхлости, под переплетением корней моря и земли скрыты титаны. Темница их замкнута медной дверью, окружена стеной с воротами из мрамора и медным порогом, вросшим корнями в землю. Там, в этих глубинах, залегают страшные концы и начала земли, Тартара, моря и неба, то есть все начинается и все кончается великой бездной, до дна которой даже и за год нельзя добраться. Там же находятся жилища Ночи, одетые черным туманом, а темница титанов простирается за пределы самого Хаоса.

Но и Сторукие, которым надлежит охранять титанов, тоже поневоле обитают в глубочайших местах Океана, омывающего Землю. Правда, боги предоставили им крепкие жилища, а в утешение самому могучему из трех братьев, Бриарею, дана в жены дочь Посейдона Кимополея (там же 726‑745, 807‑819).

 

54. Атлант. II в. н. э. Неаполь. Национальный музей

 

После победы над титанами, повинуясь воле Земли, боги просили Зевса стать их владыкой и царем (там же 881‑884). Так все стало на свои места. Боги молодого поколения – на Олимпе, в золотых дворцах, боги старого поколения – в темнице Тартара. Для победивших – верхнее небо, Олимп, для побежденных – Нижнее небо, Тартар. Верхнее небо в сияющем свете эфирных высей, нижнее – в глубоком мраке великой бездны. Но и там и здесь обитают вечные и бессмертные боги. Кто знает, не настанет ли час, когда титаны вспомнят о своем былом могуществе? Победителю Зевсу предписано все той же мудрой Землей опасаться собственного сына, который может свергнуть отца и занять его место. И это предсказание омрачает будущность победителя, тем более что гул от бунтующих титанов иной раз доходит и до вершин Олимпа.

Кроме того, напоминанием о вечно живущих врагах Зевса являются некоторые из детей титанов, участники или сочувствующие титаномахии. Сыновей Иапета, братьев Прометея, Зевс наказал особо (там же 514‑525). Менетий, пораженный молнией, был отправлен Зевсом в Эреб – мрак, порожденный Хаосом. Атлант, другой брат Прометея, на краю земли в наказание держит на голове небесный свод, подпирая его мощными руками.

 

55. Гигантомахия. Фрагмент фриза сокровищницы сифнийцев с Аполлоном и Артемидой (слева). Около 525 г. до н. э. Дельфы

 

Известно также, что Прометей, будучи мудрым богом (имя его означает "предвидящий", "промыслитель"), знал заранее всю тщетность титаномахии и даже противился борьбе титанов, уговаривая их применять хитрость, а не силу (Эсх. Пром. 202‑208). Всеведение Прометея, по изложению Эсхила, обусловлено тем, что мать его будто бы сама Земля – Гея, тождественная Фемиде – Справедливости, подавала ему мудрые советы. Тем не менее титаны не вняли уговорам родича, и Прометей, уверенный в правоте новых закономерностей жизни, устанавливаемых Олимпийцами, вступает вполне добровольно в их союз и противопоставляет себя титанам, не признающим ничего, кроме грубой силы и буйства страстей.

 

56 а. Гигантомахия, Фрагмент фриза алтаря Зевса в Пергаме. Гигант Порфирион. Около 180 г. до н. э. Берлин. Государственные музеи