Незадачливый «король казаков»

 

Бонапарт, верный системе своей, двинется, конечно, к Москве, чтобы устрашить Россию. Но ничто на свете не заставит меня положить оружие, покамест неприятель будет в пределах наших оставаться. Скорее я отращу себе бороду и уеду в Сибирь, нежели заключу мир.

Император Александр I

 

Когда Наполеон призывает неаполитанского короля принять участие в предстоящей войне с Россией, Мюрат в очередной раз впадает в депрессию. Воевать ему совсем не хочется. Ему нравится быть королем и управлять своими подданными. С другой стороны, маршал понимает, что ему так необходимо вновь завоевать расположение Наполеона. Ведь оно очень пошатнулось в последнее время. В апреле 1812 года он объявляет французскому послу о своем решении: «Я еду в Париж и надеюсь там встретиться с императором… Я полностью отдаю себя в его руки; я собираюсь объявить ему, что ежели он будет воевать, я не покину его; я желаю любой ценой возвратить себе его расположение».

Мюрат, как и подобает монарху, выехал в армию. При этом он как всегда был в «своем репертуаре». За ним следовал гигантский багаж, в котором нашлось место даже духам, полный штат камергеров, конюхов, пажей и лучших парижских поваров. В поход неаполитанский король взял 60 превосходных скакунов с попоной из тигровой шкуры, золотой уздечкой и золотыми стременами. Не забыл маршал и о своей новой форме. Придумал он ее сам – сапоги желтого цвета, алые панталоны с золотыми галунами, небесно-голубой мундир, украшенный золотым позументом, а его доломан малинового бархата был подбит соболем; украшенная золотым позументом треуголка достигала огромных размеров, даже с точки зрения моды тех дней. Она была увенчана белыми страусовыми перьями, которые крепились большой бриллиантовой брошью. Под стать наряду было и вооружение – позолоченная сабля и золотой ремень, обрамленные бриллиантами, пистолеты, отделанные золотом, рубинами, изумрудами и сапфирами и торчавшие из усыпанной самоцветами кобуры.

Во время похода в Россию Мюрат командовал резервной кавалерией венской армии императора Наполеона. В ее состав входили все четыре конных корпуса, насчитывавшие 28 тысяч всадников. Командовали корпусами Нансути, Монбрен, Груши и Латур-Мобура.

Русская кампания как-то сразу не заладилась для маршала Мюрата. Уже в самом ее начале случилась пренеприятнейшая история. Наполеон приказал командиру 2-го кавалерийского корпуса генералу Монбрену взять Вильно (Вильнюс), где находились крупные склады русской армии. Генерал немедленно приступил к выполнению поставленной задачи. Но тут в дело вмешался его непосредственный начальник маршал Мюрат. Как оказалось, у него были свои планы в отношении использования 2-го кавалерийского корпуса. Не осмелившись как всегда возражать Наполеону и глубоко уязвленный тем, что император отдает приказы подчиненным ему генералам через его голову, он встал в позу. Мюрат воспротивился своевременному выполнению приказа Наполеона и по существу сорвал его. Когда французы взяли Вильно, склады уже горели, а Наполеон был в бешенстве. Прямо перед фронтом его войск он устроил Монбрену страшный разнос: «Я отправляю вас в тыл! Вы ни на что не годны!» Эта сцена происходила в присутствии Мюрата. Монбрен бросал на него выразительные взгляды, справедливо полагая, что его прямой начальник должен вмешаться. Все попытки генерала оправдаться сразу же пресекались. «Молчать!» – гремел Наполеон. Мюрат даже не попытался защитить своего подчиненного от несправедливых обвинений. Он всем своим видом демонстрировал, что не имеет к этому никакого отношения. А разнос продолжался, набирая обороты. И тут храбрый кавалерист, герой многих сражений, не стерпев такого к себе отношения, буквально взорвался. Выхватив из ножен саблю, он отбросил ее далеко в сторону и, задыхаясь от ярости, бросил в лицо императору и всей сопровождавшей его свите: «Да катитесь вы все к…!» А потом, вздыбив коня, прямо с места сорвался в карьер и быстро исчез из виду. Адрес, по которому один из самых знаменитых генералов наполеоновской армии послал императора и всех его приближенных, был весьма конкретен и высказан в неслыханно грубой форме. Наполеон был необычайно поражен таким поведением командира корпуса. Но будучи человеком умным и проницательным, заинтересовался прежде всего не самим фактом подобной выходки, а ее причиной. Вот тут-то и выяснилась вся подоплека этого происшествия. Едва сдерживая гнев, Наполеон в весьма нелицеприятных выражениях высказал Мюрату свое мнение по поводу инцидента. Причем сделал это публично. Мюрат был не только оскорблен, но и при всех унижен. Когда вечером Монбрен прибыл в императорскую штаб-квартиру, чтобы отправиться под арест, то, к своему немалому удивлению, увидел, что император и не думает его наказывать. Проявленная им беспрецедентная дерзость не имела последствий. Так в самом начале Русского похода маршал Мюрат запятнал свою офицерскую честь, беспардонно подставив под гнев императора своего подчиненного. Некрасивый поступок гасконца замяли, но осадок у его очевидцев остался. Уважения к первой сабле Франции это не прибавило. Может, слава и неаполитанская корона что-то надломили в характере «храбрейшего из храбрых» гусара Наполеона?

В ночь на 24 июня 1812 года Великая армия Наполеона начала переправу через Неман. Впереди лежала Россия и Москва… Силы французов на главном направлении превосходили силы русской армии почти в три раза. Севернее Полесья у Наполеона было 412 тысяч человек, у русских – 166 тысяч.

В день переправы французской армии через Неман произошло еще одно загадочное предзнаменование. Казалось, сама природа воспротивилась вторжению неприятеля в Россию. Она как бы предупреждала, что прольется много крови и кроме горя и разрушений эта война ничего не принесет. В своем романе «Багратион» писатель С. Голубев писал: «Все насторожились. Глухие раскаты доносились совершенно отчетливо. Но это была не канонада, а гром, и удары его с каждой минутой становились все оглушительнее. С востока ползли две тучи – одна серая, другая черная. Из первой вырывались зигзаги бледных молний. Вторая обдавала небо красным огнем. Гроза в полном блеске вставала над лагерем, гоня перед собой бурю и внезапно сгустившийся мрак. Молнии все чаще распарывали этот мрак на куски. Все яростнее грохотал гром. Вдруг белый свет ослепительной яркости упал на Неман и его холмистые берега. Гром грянул с такой бешеной силой, будто все небо рухнуло на землю, чтобы раздавить ее. И тогда разрядились тучи: черная брызнула дождем, серая – градом». Таким стихийным бедствием встретила французов русская земля. В лагере неприятеля началась паника. Кони, как бешеные, шарахались в разные стороны и рвали коновязи. Вскоре град превратится в ливень из крупных ледяных камней. Он, словно толченое стекло, больно резал лица и руки людей. Ураган неслыханной силы разметал палатки и шалаши. Все вокруг заливало стремительными потоками пенистой воды. На месте стоянки французской армии образовалось болото. Со всех сторон раздавались проклятья, стоны и крики. Тысячи лошадей подыхали в воде и грязи. Обозы застревали в болотной топи. Солдаты французской армии были суеверны. Если уж так их встретила далекая, враждебная и непонятная страна, то что же их ждет дальше? Арман де Коленкур впоследствии вспоминал: «Мы были подобны кораблю без компаса, застрявшему среди безбрежного океана, и не знали, что происходит вокруг нас».

1-я Западная армия русских под командованием военного министра М. Б. Барклая де Толли и 2-я Западная армия под командованием генерала П. И. Багратиона отступали. 3 августа 1812 года они наконец-то соединились в районе Смоленска. Русские войска успешно провели бои у Вилькомира, Островно, Романова, Мира, Салтановки. Преимущественно это были арьергардные бои. Они носили упорный характер, задерживали продвижение противника, изматывали и обескровливали его. Разбить порознь две русские армии Наполеону не удалось.

Но в самый разгар боя под Романовым Барклай вывел свои войска из укрепленного лагеря при Дриссе. Там они могли оказаться в ловушке. Первую русскую армию, которая вынуждена была отступать, по пятам преследовала кавалерия неаполитанского короля Мюрата. Не давая отдыха своим кавалеристам и лошадям, маршал, как одержимый, несся вперед. Он мечтал столкнуться с русскими в бою. Генерал Себастиани вспоминал: «Наши лошади падают от истощения, а люди не едят ничего, кроме конины; их измучила непогода». Горькое признание в самом начале Русской кампании. Но маршал старался не замечать ни усталости своих кавалеристов, ни сильного падежа лошадей, ни нехватки продовольствия и фуража. Он жаждал схватки, ему было необходимо блеснуть своей отвагой. Это была его стихия, и вскоре такой случай представился.

Первое крупное боевое столкновение в этой войне, в котором Мюрату довелось принять участие, произошло у деревни Островно (13–14 июля 1812 г.). В нем два его корпуса (армейский и кавалерийский) сошлись в схватке с русским корпусом генерала А. И. Остермана-Толстого. Но несмотря на все усилия, кавалерии Мюрата так и не удалось сломить упорное сопротивление русского арьергарда и уничтожить его. Тот отступил сам только после выполнения поставленной перед ним задачи. В ходе этого на редкость упорного двухдневного боя Мюрат, как обычно, неоднократно рисковал своей жизнью. Он лично возглавлял атаки своих кавалеристов. По свидетельству участника этого сражения Тириона де Меца, маршал, войдя в раж, кричал своим гусарам: «Бейте этих каналий!» – и его хлыст гулял по спинам казаков. Потери обеих сторон составили около 3,7 тысячи человек, но французы были задержаны на двое суток. Именно в этом бою Мюрат был поражен непоколебимой стойкостью русских воинов. Да и с казаками у него сложились особые отношения, часто симпатии маршала и лихих донцов были взаимными. Таким образом, уже в первых столкновениях с русской армией наполеоновскую кавалерию стали преследовать неудачи. Мюрату было о чем задуматься.

Первую половину Русской кампании маршал действовал в авангарде, атакуя при первой возможности отступающую русскую армию. Он лично водил в атаку конный полк под Витебском, неудачно попытался задержать отход дивизии Неверовского в сражении за Смоленск, безуспешно старался сбить русские заслоны под Валутино. До крайности самолюбивый, король Неаполитанский настолько рассорился с маршалом Даву под Вязьмой, что собрался было выяснять отношения при помощи сабли, но приближенным удалось отговорить его.

После того как Наполеон принял решение двигаться на Смоленск, маршал Мюрат шел впереди армии во главе кавалерийских корпусов Нансути, Монбрена и Груши. Первые два месяца боевых действий показали, что стратегические расчеты Наполеона на быструю победу над Россией рухнули. Если при вторжении в корпусах Даву, Нея, Богарне, Понятовского, Жюно, императорской гвардии, резервной кавалерии Мюрата, то есть тех войсках, которые действовали на московском направлении, насчитывалось около 280 тысяч человек, то у Смоленска их было уже только 200 тысяч. Еще хуже обстояло дело с кавалерией. Постоянные бои и переходы, недостаток фуража привели к тому, что в строю осталось никак не больше половины лошадей. Маршал Мюрат все это хорошо понимал и испытывал особую боль за свою кавалерию.

Мюрат вовсе не сочувствовал в душе этой войне, не очень-то ему и хотелось участвовать в Русской кампании. Но в присутствии Наполеона он часто не находил нужных слов для возражений и слепо ему повиновался. И вот настал критический момент. Именно под Смоленском маршал на коленях умолял императора не идти дальше. По свидетельству князя Сегюра, между Наполеоном и Мюратом произошел довольно серьезный разговор, который буквально вывел последнего из равновесия. Маршал, по словам Сегюра, убеждал Наполеона не идти дальше и остановиться. Наполеон же был непреклонен. Он ничего не хотел слышать и видел перед собой только Москву. Мюрат вышел от императора в глубоком огорчении; движения его были резки, и видно было, что он с трудом сдерживает сильное волнение. Несколько раз он раздраженно повторял: «Москва, Москва». Под впечатлением разговора с Наполеоном Мюрат погнал своего коня под огонь русских батарей. Там он спешился и остался стоять неподвижно. Окружающие даже заподозрили, что он, отчаявшись в этой войне и предвидя ее печальный конец, ищет смерти.

Но через некоторое время маршал продолжил командование резервной кавалерией. Он воюет в авангарде французской армии и с прежним рвением, порой переходящим в неистовство, преследует русских. Смоленском французы попытались овладеть штурмом, но это у них не вышло. Интересно, что по предложению Понятовского французские военачальники решили преподнести императору подарок ко дню рождения – такой, «каких еще не получал!». С. Голубев пишет: «И все согласились сделать так: завтра, четвертого августа, в то время когда маршалы будут в палатке императора пить за его здоровье, после трех залпов по Смоленску войска бросятся на приступ, ворвутся в город, и король Неаполитанский Мюрат поднесет Смоленск императору как букет бесценных цветов». Судя по потерям во французской армии при штурме, это русские сделали неприятный «презент» императору Наполеону. Они мужественно отражали ожесточенные атаки врага. Город обороняли не только войска, но и его жители. Лишь угроза выхода неприятеля в тыл вынудила русскую армию оставить Смоленск. После этого французская кавалерия участвовала в преследовании русских частей, отступающих по Московской дороге. Мюрат делал это с каким-то особым ожесточением, что у многих сослуживцев вызывало неодобрение. Маршал Даву именует короля Неаполитанского не иначе как «безумный». По словам Коленкура, «воинствующий пыл короля часто заставлял его даже помимо собственной воли подогревать главную страсть императора, т. е. страсть к войне. Он, однако, видел трудности Русской кампании и в разговорах с некоторыми лицами заранее скорбел об их последствиях… Но наилучшие намерения короля рассеивались, как только он видел неприятеля или слышал пушечные выстрелы. Мюрат не мог тогда совладать больше со своим пылом. Он мечтал обо всех тех успехах, которых способно добиться его мужество». При отступлении русской армии до самого Царева-Займища Мюрату так и не удалось отсечь русский арьергард от главных сил и нанести ему поражение. После сражения за Смоленск во французской Великой армии уже оставалось всего 135 тысяч человек. Не знали захватчики, куда сунулись…

Бородинскому сражению предшествовал бой при деревне Шевардино. Здесь держали оборону русские войска в составе 8 тысяч пехоты, 4 тысяч конницы при орудиях. Именно тут у недостроенного редута и разгорелись 5 сентября около полудня жаркие и упорные схватки. Французы двинули на Шевардинский редут корпуса Даву, Нея и Мюрата. Они попытались овладеть им с ходу. Всего в атаку пошло около 30 тысяч пехоты, 10 тысяч конницы. Разгорелся ожесточенный бой, который несколько раз переходил в рукопашный. Французы имели троекратное численное превосходство, но овладели редутом лишь после четырехчасового упорного боя. Затем Шевардинский редут еще трижды переходил из рук в руки.

В течение 6 сентября обе армии готовились к генеральному сражению. «Вообще, 26 августа (7 сентября) памятный в русской истории день! В 1395 году Тамерлан стоял на берегах реки Сосны, у Ельца, и Русь дрожала. Но именно 26 августа этот грозный покоритель Персии, Индии, Сирии и Малой Азии внезапно повернул свои полчища и, „никем гонимый“, бежал. С тех пор никогда уже не возвращался он на русскую землю. Того же числа августа 1612 года вышли поляки из разоренной Москвы…» – так об этом дне напишет С. Голубев в своем романе «Багратион».

Вот и Бородинское сражение началось ранним утром 7 сентября (26 августа), и что знаменательно, ровно через 200 лет после изгнания поляков из Москвы. Французская артиллерия открыла огонь по всему фронту, обстреливая русские позиции. В центре русской позиции, на Курганной высоте, было возведено укрепление, известное как батарея Раевского. Далее на юг, в деревне Семеновское, также построили земляное укрепление. На пространстве между Семеновским оврагом, Устицким лесом и оврагом речки Каменка были возведены несколько люнетов (открытое с тыла полевое или долговременное укрепление). Это были прославившиеся в битве Багратионовы флеши.

Свой главный удар Наполеон нанес на левом фланге, на Багратионовы флеши, которые обороняли войска 2-й сводно-гренадерской дивизии генерал-майора Воронцова. На флеши наступали корпуса французских маршалов Даву и Нея, генерала Жюно, а также кавалерии маршала Мюрата. Общая численность французских войск, атаковавших Багратионовы флеши, достигла 115 тысяч человек.

На Бородинском поле Мюрат со своей кавалерией оказался в самом пекле сражения. Его полки участвовали почти во всех атаках на центр русской позиции – Багратионовы флеши. Восемь раз (!) эти укрепления переходили из рук в руки. Они были завалены людскими и лошадиными трупами. Мюрат не скрывал своего восхищения мужеством французской пехоты, штурмующей русские укрепления. «Какие герои!» – восторженно воскликнул маршал. Стоявший рядом с ним офицер штаба 1-го пехотного корпуса с достоинством пояснил: «Сир, это солдаты дивизии Фриана». – «О, тогда я не удивляюсь!» – живо откликнулся Мюрат. Дивизионный генерал Луи Фриан был старым боевым соратником Мюрата, сражавшимся вместе с ним еще в Италии и Египте. Его солдаты не знали чувства страха. Но вдруг после града русской картечи один из полков 2-й пехотной дивизии Фриана заколебался. Его командир, видя, что убийственный огонь русской артиллерии сметает целые ряды атакующих, отдал своим солдатам приказ отходить. Неаполитанский король, заметив, что полк отступает, немедленно вмешался. «Что вы делаете?» – не скрывая досады, спросил он у представшего перед ним командира полка. «Да ведь вы видите, что здесь невозможно держаться!» – ответил тот. «Но ведь я-то здесь остаюсь!» – воскликнул маршал. «Вы правы», – понуро согласился с ним полковник. Смело взглянув королю прямо в глаза, он четко повернулся и зычным голосом подал команду: «Солдаты, вперед! Идем умирать!»

В ходе этого сражения Мюрат сам неоднократно водил свою конницу в атаку. С. Голубев так описывает одну из них: «Неаполитанский король, Иоахим Мюрат, высокий, стройный, с открытым смуглым лицом, на котором весело сияли звезды голубых глаз и жемчужные зубы, сам вел кирасиров. Его длинные шелковистые волосы вились по ветру, затканный золотом зеленый бархатный плащ развевался, высокий султан из белых перьев на шляпе с откинутыми полями был далеко виден с разных сторон. Мюрат бешено колол своего рыжего арабского скакуна золочеными шпорами, привинченными к высоким желтым венгерским сапогам. Хриплый голос и гасконский выговор короля раздавались то здесь, то там: „Славно, дети! Вы атакуете!“ Под самым бруствером флеши он закричал: „Самые храбрые! За мной!“ – и направил коня на бруствер. Несколько мгновений он держался на этой высоте, окруженный толпой коловших и рубивших друг друга французов и русских и овеваемый градом пуль. Затем чьи-то заботливые руки схватили его коня под уздцы и столкнули вниз. Еще секунда – и Неаполь остался бы без короля…»

Во время одной из атак маршал Мюрат едва избежал гибели или плена, когда русская кавалерия контратаковала противника. Конь под ним был убит. Мюрату дважды пришлось спасать свою жизнь, укрываясь от русских конников в каре 33-го легкого пехотного полка.

Сражение достигло своего апогея. Наполеон нервничал. Он решает бросить повторно в бой Нея, Жюно и Мюрата. Это дало возможность занять флеши. Но дальше в глубь русских позиций неприятель продвинуться не смог. Мюрат потребовал удерживать занятые позиции, а сам лично укрылся в каре пехотного полка. Он был растерян. Маршал Ней так прокомментировал неудачное, на его взгляд, выдвинутое расположение каре: «Какой ненормальный отправил вас сюда?» Когда же он понял, что этим человеком был знаменитый кавалерийский командир, он закричал на Мюрата: «Почему вы не командуете своей кавалерией или не ведете пехоту в атаку, если уж вы полны решимости погибнуть?» Ней и Даву считали, что для того чтобы усиленно продолжать наступление, им срочно необходимо подкрепление. Мюрат буквально умолял Наполеона пустить в дело императорскую гвардию, обещая принести ему победу на острие своей шпаги. Однако император вновь отказался бросить в бой свой последний резерв.

Не менее ожесточенное и кровопролитное сражение разыгралось в центре – на Курганной батарее, известной также как батарея Раевского. В нем приняла участие итальянская гвардия и кавалерия маршала Мюрата. В бою за батарею Раевского погиб командующий одного из кавалерийских корпусов французской армии генерал Огюст де Коленкур. В своем рапорте Наполеону о Бородинской битве Мюрат назвал его одним из героев дня. Во Франции Бородинское сражение назвали битвой при Москве-реке. День Бородина, столь славный для русского оружия, обернулся настоящей трагедией для мюратовской кавалерии. На этом поле французы оставили половину ее состава. Курганная высота, или батарея Раевского, получила название «Кладбище французской кавалерии». Около 6 часов вечера сражение постепенно закончилось. Наступила гнетущая тишина.

Мюрат не покидал поле сражения всю ночь. «Никогда еще ни одно поле сражения не имело такого ужасного вида!» – писал в своих мемуарах Сегюр. По свидетельству одного из офицеров гвардии, король Неаполитанский наблюдал за ампутацией ног двух русских артиллеристов, которую производил личный хирург маршала. По окончании операции Мюрат поднес каждому раненому по стакану крепчайшего коньяка. Вид Бородинского поля, покрытого горами трупов, произвел на Мюрата неизгладимое впечатление. Опустошенный побоищем, он очень медленно побрел по оврагу, вдоль которого со своей кавалерией произвел не одну яростную атаку. Почти все современники – участники сражения, видевшие маршала в эти минуты, вспоминали о его отрешенном, подавленном взгляде.

Хотя Наполеон впоследствии и заявлял о том, что Бородинское сражение выиграла его армия, сам он отчетливо понимал, что победителем он не стал. В связи с этим интересен следующий факт. При отступлении остатков французской армии в руки казаков попала карета с вещами и документами начальника штаба Наполеона маршала Бертье. Среди разных бумаг был найден приказ, отданный императором поздним вечером 7 сентября 1812 года. Вот его текст: «Французы! Вы позволили покрыть себя бесчестьем и позором. Только одною кровью русскою вы можете смыть это пятно! Через два дня я вновь дам сражение, еще более кровопролитное, нежели вчера. Пусть погибнут в нем трусы, я хочу командовать только храбрыми».

Обещанного сражения, как мы знаем, не последовало. Но маршал Мюрат, конечно же входивший в когорту храбрых, оказался снова в седле. Его кавалерия продолжает преследовать отступающую русскую армию. Своеобразные, а подчас довольно необычные отношения сложились между французским маршалом и русскими воинами, особенно с казаками. По воспоминаниям участников Отечественной войны 1812 года, Мюрат пользовался у них большим уважением за свою храбрость, рыцарское благородство и отвагу. Неаполитанский король не раз лично участвовал в сабельных рубках с казаками. Это была его стихия, он с безумной настойчивостью охотился за казачьими отрядами, каждый раз восхищаясь стойкостью русских.

В Смоленском сражении кавалерия Мюрата активных боевых действий не вела, но маршал не мог оставаться в тылу, когда шел бой. По своему обыкновению, он бросался на самые опасные участки, вдохновляя штурмующие город-крепость войска. Адъютанты едва поспевали за ним. Вот характерный пример, свидетельствующий о поведении маршала в боевой обстановке. Окруженный блестящей свитой, Мюрат наблюдал за полем боя. При этом как всегда приблизился к линии боевого соприкосновения сторон на такое расстояние, которое находилось в зоне активного огневого обстрела русских. К нему прибыл офицер с донесениями, и как раз в этот момент пуля пробила эполет находившегося рядом с Мюратом адъютанта. Оторвавшись от подзорной трубы, маршал обернулся к обратившемуся к нему офицеру и попросил его поспешить с докладом: «Поторопитесь, мсье, вас здесь могут убить! – Затем, повернувшись к свите, с нескрываемой озабоченностью произнес: – Вот увидите, господа, не стоит здесь оставаться; вы служите мишенью».

«Храбрейшим из королей и королем храбрецов» называл его сам Бонапарт. Мюрат мог проскакать между вертящимися крыльями ветряной мельницы, не слезать с седла и не спать по несколько суток, броситься в самую гущу врагов. В сражении под Бородино маршал дрался, как лев. И именно ему в значительной мере Наполеон был обязан успехами этого дня. Его удальство и лихие кавалерийские атаки, его причудливый наряд – поверх затканной золотом туники меховой доломан, на большой шапке вздымающийся кверху огромный белый султан, прикрепленный большим алмазом, – можно было увидеть на самых опасных участках схватки. Вид этого храброго щеголя настолько полюбился русским казакам, что они договорились даже не стрелять в него. Они попытались взять его в плен, с азартом восклицая: «Ура, Мюрат!» Но судьба пощадила отважного француза: ни пуля, ни штык, ни сабля его не достали.

На следующий день после Бородинского сражения Мюрат вновь возглавил авангард своей конницы и двинулся вслед за русской армией, которая ночью оставила поле боя и продолжала свой отход к Москве. Недалеко от села Крымское у него произошел ожесточенный бой с арьергардом русской армии под началом Милорадовича. Мюрат гнал своих солдат в атаку, хотя она была, в сущности, бесполезной для французов. По словам генерала Антона Дедема де Гельдера, голландца, служившего в рядах французской армии, маршал ввязался в эту схватку только ради того, чтобы захватить «очень приятный шато, который весьма подходил для неаполитанского короля» и в котором он хотел заночевать. У богатых свои причуды. Вместе с тем Мюрат мог в часы затишья пригласить для дружеской беседы неприятельского генерала, выехать на переговоры с противниками куда угодно, не боясь подвоха, отпустить из плена отважного воина. Готовя однажды атаку своей конницы на ближайший город, Мюрат сказал артиллеристам: «Мне кажется, что пушки, установленные на стенах, нас могут встретить очень сильным огнем». – «Не беспокойтесь, – ответил ему командир батареи, – если они откроют огонь, мы через 10 минут заставим их замолчать». Маршал не на шутку рассердился: «А нельзя ли за 10 минут до того?!»

13 сентября 1812 года в сложной обстановке на Военном совете в Филях Главнокомандующий русской армией М. И. Кутузов принял решение: «С потерею Москвы не потеряна Россия… Приказываю отступить». Войска шли через Москву и оставляли ее неприятелю. Известный российский писатель Г. П. Данилевский в своем историческом романе «Сожженная Москва» пишет: «Лихой и храбрый начальник этого арьергарда, „крылатый“, как его звали, Милорадович, с целью облегчить отступление русским отрядам и дать выйти из города последним жителям и обозам, объявил столь же лихому и отважному вождю французского авангарда, итальянскому королю Мюрату, что, если французы на время не приостановятся, их встретит бой на штыках и ножах в каждой улице и в каждом доме Москвы. Мюрат заключил с Милорадовичем перемирие». Маршал Мюрат свое обещание сдержал. Но он ошибочно полагал, что захват Москвы – это конец всей Русской кампании.

Оставленную русской армией Москву первой заняла кавалерия Мюрата. Маршал специально подготовился к этому торжественному мероприятию. Не считаясь со временем, он долго красовался перед зеркалом. Военный историк С. Д. Охлябин так описывает его костюм, убранство лошади и впечатление, произведенное им на казаков: «Подпоясан он был золотым поясом, на котором висела легкая сабля с прямым клинком и без эфеса, на манер древних римлян: панталоны широкие, амарантового цвета, швы которых равномерно вышиты золотом, и желтые сафьяновые ботинки покрывали его ноги. Голова осенялась большою шляпою с широким золотым шитьем, украшенною развевающимися страусовыми перьями, среди которых возвышалась великолепная кисть из цаплиных перьев. Лошадь маршала покрыта чепраком до земли, лазоревого цвета мундштук был чрезвычайно богатый, седло и вызолоченные стремена были на манер венгерский или турецкий. Мюрат обратил на себя все взоры: рост его, фигура, прекрасные голубые глаза, большие бакенбарды, черные волосы его, локоны которых опускались по воротнику, споспешествовали его к отличию от прочих. В таком театральном виде маршал появился в московских предместьях. Только вот оценить все это было почти некому. Разве что казачьи разъезды, последними покидавшие Москву, смогли вдоволь насмотреться на храброго оригинала. Окружившие Мюрата казаки смотрели на него с почтением и все не переставали удивляться его необыкновенной неустрашимости. А когда один из них назвал маршала гетманом (или сравнил с ним), тот был вне себя от восторга». В своих мемуарах Сегюр пишет: «Мюрат с удовольствием показывался перед вражескими аванпостами. Он наслаждался тем, что привлекал к себе все взоры. Его наружность, его храбрость, его ранг обращали на себя внимание. Русские начальники ничуть не выказывали к нему отвращения; напротив, они осыпали его знаками внимания, поддерживавшими его иллюзию… На мгновение Мюрат готов был даже подумать, что они не будут сражаться против него!» Казаки доходили до того, что, делая вид, что восхищаются им (вполне возможно, казаки на самом деле восхищались этим великолепным кавалером), называли его своим королем. Они конечно же шутили. Мюрат был в восторге и зашел так далеко, что написал об этом в письме к Наполеону. Это вызвало у императора не только удивление, но и повергло его в недоумение. Наполеон говорил: «Мюрат, король казаков? Что за глупость! Людям, которые всего достигли, могут приходить в голову всевозможные идеи!» А вот как объясняет «дружелюбие казаков» французский генерал и военный писатель Жан Батист Марбо: «Кутузов воспользовался этими встречами, чтобы поддерживать во французах логичные надежды на мир». Поэтому Мюрат был просто ошарашен, когда эти «дружелюбно настроенные» русские нанесли удар по его войскам у Винькова. Когда Наполеон узнал об этом, он понял, что ждать мира от русского царя не имеет смысла.

Тем временем война вступила в новую фазу – русские готовились к контрнаступлению. Кутузов осуществил свой знаменитый фланговый марш-маневр с Рязанской дороги на Калужскую. Несмотря на то, что Наполеон разослал по всем дорогам отряды, с тем, чтобы установить направление движения главных сил русской армии, ему так и не удалось этого сделать. В военной истории нет, пожалуй, подобного примера, когда бы почти 100-тысячное войско могло «исчезнуть» на глазах у противника. В конце концов, французы обнаружили истинное направление отступления русских войск – Калужскую дорогу. А перед Мюратом маячили все те же казаки русского арьергарда – всего лишь с четырьмя орудиями. По-своему им было жаль расставаться с этим неугомонным французом: бесшабашность и безрассудство, легко угадываемые во всей его повадке, залихватская «русскость» чужака привлекали их к Мюрату. «Откуда же он взялся – такой?» – гадали они. В него старались не целиться, но неприятеля отгоняли исправно и держали на почтительном расстоянии.

Против авангарда русской армии находился лишь 26-тысячный корпус наполеоновской армии под командованием Мюрата. Кутузов решает перейти в контрнаступление и нанести первый удар по противнику. Войска Мюрата находились всего лишь в 6 километрах от русской армии. Сражение на реке Чернишня вошло в военную историю как бой под Тарутино 6 (18) октября 1812 года. В нем французский авангард под командованием Мюрата был разгромлен внезапной атакой русских дивизий. На рассвете 18 октября казачьи полки Орлова-Денисова нанесли внезапный удар по неприятелю с левого фланга. Это вызвало переполох в стане врага. Затем русские атаковали французов тремя колоннами. Колонна под командованием генерала Орлова-Денисова (10 казачьих и 4 кавалерийских полка с конной артиллерией) вышла в тыл корпусу Мюрата. Маршал был вынужден отводить свои войска. От полного уничтожения их спасла его энергия и храбрость, благодаря который он сумел организовать сопротивление и унять панику. Беспечность дорого обошлась французам. Сам Мюрат, едва успевший вскочить на коня при внезапном налете казаков на его штаб, был ранен в бедро. Чтобы не попасть в кольцо окружения, неприятель был вынужден бежать с берегов Чернишни к Москве. Французы потеряли убитыми и ранеными 2,5 тысячи человек, тысячу пленными, 38 орудий и почти весь обоз. Потери русских составили около 300 убитыми и 900 ранеными.

Русские генералы предлагали Кутузову продолжить преследование отступающих французов. Главнокомандующий ответил отказом: «Если не умели мы поутру взять Мюрата живым и прийти вовремя на места, то преследование будет бесполезно. Нам нельзя отдаляться от позиции». В русском лагере царило оживление, победа подняла моральный дух войск. Русская армия была уже готова гнать противника со своей земли. Внезапная атака русских под Тарутино оказалась полной неожиданностью не только для маршала Мюрата, но и для Наполеона. Генерал Жомини вынужден был признать: «Хотя Мюрат в оправдание своей неосторожности и говорил, что полагался на молчаливое перемирие, однако никакого подобного условия не существовало, и допустил он захватить себя врасплох только по своей непростительной оплошности».

Для Наполеона известие о поражении Мюрата явилось в некотором виде вызовом, брошенным ему Кутузовым. Сегюр, вспоминая об этом, пишет, что Наполеон был очень недоволен и воскликнул: «Идемте к Калуге, и горе тем, кто попадется нам по пути!». К этому времени отношения между маршалом и императором испортились. Из-за поражения под Тарутино Наполеон так кричал на Мюрата, что довел его до истерики. Французская армия провела в Москве 34 ужасных дня. Наполеон уже понял, что счет времени идет против него, необходимо спасать и себя и армию. 19 октября остатки Великой армии стали покидать древнюю русскую столицу. Наполеон колебался – давать ли русским еще одно сражение. Но утром 25 октября с ним произошел эпизод, который потряс императора до глубины души. При проезде через расположение гвардейских частей он и его свита были внезапно атакованы группой казаков атамана Платова. Только конвой и гвардейская кавалерия спасли положение. 25 генералов и офицеров сгрудились вокруг Бонапарта. Император и его свита были спасены, а русские «сыны степей» не очень поспешно ретировались. Казаки даже успели пощипать французский обоз и увести несколько лошадей. Именно после этого случая Наполеон приказал изготовить для него яд, который стал возить с собой в перстне.