Территория бессмертных алина и денис голиковы

 

Маша

Нет, хренушки бы я полезла в это, если бы не квартира. Попробуй, поживи на пятнадцати квадратных метрах впятером. Семеныч тогда так и сказал: «На тебя, Машка, надеюсь. Не подведи. Как вернешься – сразу ордер на трехкомнатную получишь». Теперь только и осталось, что вернуться…

– Сейчас попрутся! Слева!

Это Саня Шилов. Натуральное шило в заднице.

– Машка, кончай ворон считать! Идут!

– Не учи батьку детей делать, – вяло огрызнулась я.

Идут, телепаются, уродики. Ноги враскорячку, лица синюшные, как у пьяни возле третьего продуктового. И слизь стекает по харям. Фу!

Подпустить поближе и снять прямо в голову. Их, гадов, надо в голову бить, иначе бесполезно. А как черепушки разлетаются, так все.

Пора! С такого расстояния даже слепоглухонемой капитан дальнего плавания не промажет, а у меня первенство района по спортивной стрельбе. Пять выстрелов один к одному. Разрывные пульки – это вам не в душе пописать.

Красиво у них тыквы разлетаются, на мелкие кусочки. Но противно – вонища, аж досюда шибает.

А ничего, не сложно совсем. Почти как в тире.

– Цигель–Цигель! Пошли! – Саня первым ломанулся вперед, к корпусу. Остальные за ним. Ну и я не отстаю. Вроде утро, а солнце жарит, собака. Винтовочка ого–го сколько весит, а еще «калаш» за спиной и гранаты на поясе – полная упаковка. Я вообще хорошо бегаю, но тут сдохла почти сразу. Под конец стометровки только что язык не на плече болтался. Саня встал у входа – всех подгоняет, чтобы внутрь топали. Я последняя доползла, даже очкарик раньше успел. Саня не сказал ничего, глянул хмуро и сплюнул.

Я его раздражаю, ага. Саню, то есть, раздражаю. Очень он меня брать не хотел, даже больше, чем Эдика–очкарика. Семеныч его полчаса уламывал. Еле уговорил глянуть, как я стреляю. Саня посмотрел, сплюнул как сейчас, но взял. Тоже не дурак, понимает свою выгоду. Но морду все равно кирпичом делает и смотрит, как на говно.

Мне обидно, если честно. Ведь нормальный мужик, не старый еще, недавно сорок стукнуло. Симпатичный даже, хоть и ростом не вышел. Бородатый, темноволосый, с проседью. Девчонки наши на танцплощадке от его седины млеют просто.

За что он так меня не любит?

Остальные уже внутри. Витька, однокашник мой, первый прибежал. Он легкой атлетикой занимается. Худющий, жилистый, но крепкий. Витька мне почти как брат, в один детский сад ходили. Только из–за Шилова ссориться начали.

Еще с нами Боря, он постарше, за тридцать уже. Русский богатырь габаритами два на полтора. Но туповатый малость.

Эдик – чучело рыжее очкастое, все по сторонам озирается. Мне прямо смотреть больно, как он «калаш» держит. Николай, наоборот, – весь, как пружинка, выправка военная. От него польза будет.

Внутри прохладно, хорошо. И пусто. Здесь когда–то администрация сидела.

– Значит, так, – Саня говорит. – Сейчас тихо идем до второго выхода. Витя первый, потом Боря, Эдик, Маша и Николай. Я последний.

– Мне кажется, надо сначала обыскать здание, – это Николай, рыба белоглазая. Товарищ из органов, в мундире на все пуговицы. Ни разу на Территории не был, а вроде как командует нами. Я знаю: Сане он как кость в горле. Ни проглотить, ни выплюнуть.

– Когда кажется, креститься надо. – Саня опять сплюнул. Весь пол заплевал уже. – В административный корпус мертвяки не ходят.

– Вы уверены?

– Абсолютно. Не ходит сюда никто. Почему – никто не знает. На верхних этажах живет такое, чего даже мертвяки бояться.

– Если так, то тем более нужно обыскать корпус. Возможно, Завидлов сумел добраться до здания и спрятаться.

Завидлов – это тот хмырь, которого мы тут ищем. Сын бааальшого человека, столичный конь в пальто. Приехал с комиссией из центра, проверять работу Райисполкома.

Разумеется, им поляну накрыли. Нагрузились все. Подробностей не знаю, но со слов Семеныча получалось, что кто–то прихвастнул Территорией. Мол, такое у нас место есть – закачаешься. Можно по живым мишеням стрелять. Азарт и риск для настоящих мужчин, мать их за ногу.

Все, кто поумнее, либо мордой в салат лежали, либо не пили, как чекист наш, и спать пошли. Не повезло идиотам, некому мозги вправить было. Достали оружие и поехали резвиться. Погранцы их пропустили. А чего не пропустить, если начальство едет?

Когда входили, уже вечер был. Погуляли, постреляли, засобирались обратно, а Завидлова нет. Тут они все в штаны наделали дружно. Это он по должности в комиссии секретарь какой–то. А по жизни его папочка за сынка всех местных шишек загорать на Магадан отправит и разбираться не станет, кто пил, а кто спал.

Больше всего они огласки опасались. За ночь команду собрали. Все тайком, шифруясь. Не знаю, как Шилова упросили и что ему там обещали. Мне вот трехкомнатную. И то, думаю, продешевила.

Времени у нас до вечера – это край, как сказал Семеныч. Потому что ночью на Территории верная смерть. А завтра пропажа Завидлова вскроется и такоооое начнется!

– Ты чего, глухой, что ли, товарищ? – неласково переспросил Саня. – Али не слышал, что я сказал – на втором этаже какая–то пакость обитает, ее даже трупы боятся. Оттуда никто живым не возвращался. Ваш Завидлов давно среди мертвяков бегает, там его и искать нужно.

Чекист аж побелел весь от злости. Зря Саня с ним так, проблемы будут.

– Как руководитель спасательной экспедиции я настаиваю на обыске здания.

– Вот сам и обыскивай, я помирать не нанимался.

Ну все, кирдык, приехали. Нашли время, что называется. Чекист в позу, Саня в амбицию. Я за Саню. Он в погранцах двадцать лет оттрубил, лучше него никто Территорию не знает.

– Я буду вынужден доложить о вашем неповиновении, Александр Шилов.

– Послушайте, товарищи, не надо ссориться. Я готов лично обыскать верхний этаж!

Это чей там голос с галерки?! Эдик, солнышко очкастое.

Чекист молчит, желваками играет. Ему бы сейчас власть утверждать, Саню ломать. Только понимает, гад, что никакой экспедиции без Сани не будет.

– Хорошо, Эдуард Михайлович. Вы идете вперед, на разведку, мы вас прикрываем.

Эдичка вообще непонятно зачем с нами напросился. Вроде как это его идея была – Завидлова по Территории прогулять. Вот и рвется загладить, искупить. Боится, что начальство из него крайнего сделает. Семеныч может, он такой.

Толку от Эдички ноль, чистый ботаник. АКМ с опаской держит, того и гляди себе чего–нибудь отстрелит.

Лестница обветшала, но стоит еще. Это хорошо. Эдик вперед ускакал, уже на втором этаже. Мы все на лестнице стоим, прислушиваемся. Один Саня в сторонке, рожа опять кирпичом. Мол, не с вами я.

– Здесь нет никого, – голос у Эдика писклявый, как у бабы. – Можно подниматься.

Чекист сразу наверх полез. Ну и мы за ним. Я не Шилов, спорить не буду. Может, и правда ничего там нет, одни байки погранцов.

Даже Витька полез, пусть и ходит за Шиловым хвостиком.

Нет никого. Штукатурка сыпется, пылью пахнет, коридоры вправо–влево.

– Я обойду все комнаты, – это Эдик опять влез. Чекист только кивнул.

Комнаты как комнаты, ничего в них интересного. Шкафы, столы, картинки на стенах, папки с бумагами. Кое–где до нас народ побывал, все выпотрошено. Врут погранцы, пугают. Я даже размечталась, что отвечу Сане, когда он снова по поводу «баб с ружжом» вонять начнет. Последняя дверь осталась, с табличкой «Директор».

Тут мы уже бдительность потеряли, а бдительность терять нельзя. Ввалились шумною толпою – ну чисто цыгане, за что и получили.

Сначала там приемная. Огромная. Стены – дубом мореным обиты, стол секретарский, пыльный весь. На столе – аппарат телефонный. Все вроде, как обычно, только запах такой, что мне аж сразу поплохело. Стоял в комнате душок… сладковатый и резкий, как будто плесенью и болотом сразу отдает.

С потолка мочало какое–то свисает, колышется, хоть и сквозняка никакого. Мерзкая светло–розовая гадость. Шевелится, поблескивает. А в конце приемной – дверь двустворчатая. То есть это к Самому в кабинет, не иначе. Закрытая, плесенью вся заросла. Мы, конечно, все в этом месте притихли. Никому проверять не хочется, что там, в кабинете, такое, да и от запаха уже дурно делается. В общем, встали мы на пороге и топчемся.

– Не нравится мне здесь, – Витя говорит. – Пошли вниз.

Эдик только головой дернул:

– Подождите. – И заорал истошно так: – Пеееетька! Ты тут?!

Сначала тишина, а потом из соседнего кабинета что–то глухо простонало и заохало.

– Он там.

– Эдик, стой!

Но очкастый все лучше всех знает. Навалился на дверь, распахнул и в кабинет ввалился.

А потом Борька как вдохнул, словно ему ну совсем воздуха не хватает.

Мне из–за его спины почти ничего не видно было. Он бугай, боксер–тяжеловес бывший. Еще и пулемет свисает, вообще все загораживает. Монументальный, как рояль, не подвинешь. Потому я у него под мышкой проскользнула.

Тут и мне захорошело не по–сестрински.

Кабинет как кабинет, здоровый только. На полу ковер – розовый, толстый, пушистый. В конце стол. А за столом сидит…

Я даже сначала вообще не поняла, живое оно или нет. На человека смутно похоже. Белесые, раздувшиеся телеса. Бугрится, подрагивает так противно, трясется. Спереди пленочка тоненькая, за ней толстые синие вены выступают. Раздувается и опадает, как мешок кожистый. Тулово прямо в стул вросло, к столу корни тянутся, ниточки мелкие розовые по краям торчат и часть плоти на столе лежит складками. Вместо ног – ножки от стула.

А самое жуткое, что из этой вот туши торчит голова человеческая. Точнее, харя натуральная торчит, но на человеческую похожая. Даже оправа от очков на носу болтается. А вместо рта – хоботок коротенький и тоже из хоботка ворсинки розовые свисают и в воздухе двигаются туда–сюда, туда–сюда.

И оно глазами водит, на нас глядит и стонет–охает тихонько.

– Ма–ма! – вот что Эдик прошептать успел. И все – не видели мы больше Эдика.

Сверху прямо на него это мочало розовое упало. Что–то влажно хрустнуло, Эдика схватило, скрутило, подняло…

Как он заорал! Я оглохла, ничего не слышала, кроме крика. Орал, визжал истошно, выл. А мы стояли в абсолютной прострации. Я так вообще ни о чем думать не могла, только смотрела, как шевелится и скручивается розовое мочало, как пеленает Эдика.

А потом визг прервался. Как будто звук выключили совсем. И из розового мочала на ковер кровь потекла. Все текла, текла и впитывалась, а ковер зашевелился, волнами заходил…

Вот тут я вообще с катушек съехала, завизжала и ломанулась в дверь. Остальные за мной. Только Витька самый умный оказался, бросил гранату в кабинет, прежде чем драпака задать. Мы уже у лестницы были, когда грохнуло. Стены тряхнуло, штукатурка посыпалась. Но тогда мы хоть из окна прыгать готовы были, лишь бы сбежать.

Сама не помню, как по лестнице слетела. Шилов уже стоит, автомат наготове и улыбается недобро.

– Ну что, – спрашивает, – погуляли, посмотрели местные достопримечательности?

– П–п–п–огуляли, – отвечаю я и думаю, что не было бы Сани, непременно разревелась бы. А при нем не поревешь – засмеет.

Все собрались. Натурально белые. У чекиста зубы стучат, Борька сглатывает, у меня руки трясутся, как у алкаша. В упор промажу.

– Так дело не пойдет, – говорит Саня и достает флягу.

Я хлебнула глоток, другой – вроде отпустило. Только ноги почему–то держать перестали совсем. Пришлось к стенке прислониться. Остальные тоже порозовели.

– Дядя Саня, а что это такое вверху? – спросил Витя. Он быстрее всех оклемался. Опытный уже, не раз с Шиловым на Территорию ходил.

– Точно не знаю, – помрачнел Саня. – Говорят, Директор.

– Директор и есть. У него на кабинете «Директор» написано. – Не знаю, зачем мне встревать понадобилось. Шилов глянул как всегда и буркнул что–то вроде «Бабе слова не давали». Раньше я бы ему ответила, а теперь как–то его придирки совсем не трогали.

– А кто он такой – Директор? – Витьке все неймется понять, кого он там на втором этаже гранатой завалил.

– Говорят, что, когда в пятьдесят четвертом Территорию закрывали, он сел в кабинете и сказал, что никуда отсюда не поедет. Здесь дело его жизни, здесь он и останется.

– И что?

– И все. Остался.

Меня дрожь пробрала. Что, прямо так двадцать лет и сидит, в кресло врос?

– Ладно. Отдохнули, обсудили впечатления? Пора в дорогу. Эдика, как я понимаю, ждать не будем? – это Саня нарочно у чекиста спросил, издевается.

– Нет, не будем. – Николай помолчал, потом вдруг как выдаст: – Александр Александрович, я прошу прощения за свою самонадеянность. Признаю: вы знаете Территорию лучше. Складываю с себя полномочия и обещаю подчиняться вашим приказам.

Ого! Вот интересный коленкор. Не ожидала, что КГБэшник сможет свой гонорок подальше задвинуть. Может, это оттого, что он молоденький совсем? Даже меня младше. Хорошо, если двадцать пять есть.

Саня улыбнулся, довольный.

– Ладно, проехали. Эдика жалко, но он и так не жилец был.

– Почему? – сунулся молчун Борька.

– Потому что дурак. Такие на Территории долго не живут, – и на меня глянул выразительно, паразит. Я молча сунула дулю: шиш тебе, товарищ! Я–то выживу и вернусь, сам увидишь.

Поднялись, собрались, вышли в установленном изначально порядке. И тут…

Когда выходишь и прямо на тебя харя синяя лезет, не до разговоров. Я так испугалась, что шмальнула, не раздумывая, практически в упор в прогнившую черепушку. И что характерно – попала.

Вот и стою теперь, заляпанная в слизи и прогнивших мозгах. А вонь–то какая, просто газовая атака.

И как назло, один Шилов чистенький. Последним выходил, гад.

– Зря гранату кинули. Они на шум сбегаются.

Ну, спасибо тебе, Сан Саныч! Главное, вовремя сказал, раньше никак было? Это я про себя подумала. Вслух только непечатно получилось.

Прут на нас двадцать или тридцать мертвяков. Группками по пять–шесть штук подваливают. Кто подальше, кто поближе. Ходят медленнее, чем мы, конечно, но все равно довольно резво. Не разваливаются на ходу.

Морды у них сочных цветов. Кто синенький, кто зелененький, кто и вовсе черный почти. Из некоторых черви и личинки на ходу сыпятся. На многих сгнившие тюремные робы. Никогда не думала, откуда мертвяки на Территории берутся. Неужели из зэков?

А потом не до философии стало. Ребята тех, что поближе, очередями снимают. Я прицельно вдаль из винтовки бью. Получается через раз, нервы подводят. Шум, грохот, мертвяки воют, мозги разлетаются, рядом Саня надрывается, командует. Совсем не как в тире.

– Не дайте им до себя дотронуться! – это Саня вопит над ухом.

Твари прут и прут, и меньше не становится. Грохнула граната, вторая. Какой козлина метанием развлекается?

– Уроды, предупреждайте, когда кидать собираетесь! Опять выстрел в «молоко»!

– Цыц, дура! Бежим, – это Саня. За «дуру» ответит.

Гранатами ближайшие две кучки мертвяков раскидало. Кое–кому кой–чего поотрывало. Но им по фигу, они же мертвяки. Снова шевелятся, поднимаются и к нам топают.

Бегу за Саней вокруг дома. Мама, мамочка моя, зачем я сюда полезла?

Лестница. Пожарная, на крышу ведет. Ржавая, конечно.

– А ну быстро наверх, – командует мне Саня и поднимает «калаш».

Лезу, руки–ноги цепляются за железки. Ржавые струпья на ладонях остаются. Только на крышу поднялась, над ухом как грохнет. Чуть снова вниз не слетела. Борька со своим пулеметом уже наверху развернулся и бьет очередями по набегающим трупакам.

Снизу уже Саня пихается:

– Давай, двигай. Чего расселась?

Двигаюсь. Саня следом. Все живы, все на крыше. Это хорошо.

– Не стрелять! Патроны берегите.

Патроны… Нет, запас еще приличный остался. А вот магазин пуст. Вовремя Шилов отступить решил.

Вид с крыши открывается – красота. Даже лучше, чем в тире.

– Сань, я могу всех зомбей снять.

– Всех не снимешь. Их тут тысячи.

До меня начинает доходить.

– Ты хочешь сказать, что нам не выбраться?

– Я тебя предупреждал, Мария, Территория – это серьезно. Все, отойди – мне подумать надо.

Ладно, я от него отошла. Пусть подумает. Чего он каждый раз такую рожу делает, когда меня видит? Я вроде не уродина и с глупыми вопросами не лезу.

Думаете, он меня только сейчас так щемить начал? Не–а, каждый раз, как видит, – так куксится, словно лимон сожрал.

Саня думает, Борька с Витей спорят о чем–то, чекист наш сидит, дум великих полн. Не иначе как из–за Эдика терзается.

А я решила обойти крышу по периметру – мало ли что. И не прогадала…

– Ребята! Смотрите, что здесь есть!

От нашей крыши до соседнего здания тянется толстенный силовой кабель. Очень удачненько так тянется, прямо вниз свисает.

Витя

Я перебрался последним. Для меня, с моим разрядом на брусьях, проблем никаких. Борька даже в себя еще прийти не успел. Так и сидел, пыхтя и отдуваясь, задницей на пыльном рубероиде. Как он сумел перетащить на руках свои полтора центнера да плюс пулемет и патронов килограммов двадцать, ума не приложу. Машка вся бледная стоит, руки трясутся, оттирает платочком мозги мертвяковые, и лицо такое, как будто сейчас блеванет. Да и у Кольки его каменная рожа после таких упражнений заметно побелела.

С Машкой, кстати, мы одноклассниками были. И спортом в одной ДЮСШ занимались. Хотя она у нас в городе всего одна, если честно. Я на легкую атлетику пошел, на брусья, а Машка на стрельбу. Талантливая оказалась девка, всего через год КМСа получила, а через два – уже и мастера. Чемпион области, в Москву на соревнования ездила, места занимала. Жаль, забросила потом.

Дядь Саня цыкнул зубом, прищурившись.

– Ну, силен, бродяга! Как макака, пролез! Ладно, не время тут рассиживаться. За мной!

Закинув автомат на плечо, дядь Саня потрусил в сторону противоположного торца крыши, ну а мы потянулись следом. По временам я оглядывался на административный корпус, но, как там поживают трупаки, было не разглядеть, мешал угол здания.

После всего, что случилось, задора в нашей команде явно поубавилось. У меня лично при одной мысли о Директоре поджилки тряслись и сосало под ложечкой. Кто же знал, что с Эдиком все так получится. Он, конечно, сам полез, за ухо его не тянули, наоборот, отговаривали. Но чтобы такая смерть…

Метров двести рысили в полном молчании, только Боря все не мог отдышаться, сопел как паровоз. Встали у дальнего края. Кусок стены здесь оказался обрушен. Одна из плит перекрытия перекосилась и просела до самой земли так, что по ней можно было без проблем спуститься.

– О, тут нам подвезло! – обрадовалась Маша. – А то я уже всю голову сломала: как мы слезать собрались?

– Это не подвезло, это тоже история, – дядь Саня нахмурился. – И притом история печальная.

Коля тем временем чесал затылок, оглядываясь по сторонам. Трупаков пока близко не появилось, поэтому можно было спокойно осмотреться.

– Григорий Семенович сказал, что они дошли вон до тех кустов, справа, где спецтехника, – махнул он рукой в сторону ржавеющих за бетонным плацем двух экскаваторов и «ЗиЛа» с цистерной. – Там они заметили, что Завидлов пропал и что патронов мало, и повернули назад. А шли, наверное, не так, как мы, а по другой стороне. Так что, товарищи, я думаю, нужно пробираться к первому корпусу.

Корпус виднелся чуть дальше за плацем, окруженный небольшой липовой рощицей. Наверное, в те времена был обычный газон или аллейка с липами, а теперь – разрослось все. Выглядел корпус практически как предыдущее здание – такой же двухэтажный, с двумя подъездами, двускатной крышей, но заметно больше по площади. Желтая штукатурка со стен почти сошла, обнажая где серый бетон, а где и вовсе голый кирпич.

Дядь Саня огляделся внимательно по сторонам. Толпы мертвяков видно не было.

– Спускаемся! Боря, ты первый, с пулеметом. Будь готов прикрыть, если что. Маша, ты замыкаешь.

Ничего не говоря, Боря покивал и полез на скосившуюся плиту. Полз он осторожно, на карачках. Боялся не устоять на ногах. Потом занял позицию с пулеметом на изготовку и махнул нам. Следующими пошли Саня с Николаем. У них спуск занял гораздо меньше времени. Я же просто сбежал по наклонному пандусу, старясь не запнуться за торчащие там и тут куски рубероида. Нормально. Дождавшись Машки, двинулись вдоль кромки плаца. Немного в обход, но соваться на открытое пространство все–таки не решились. Шли пешком, не торопясь, экономя силы. Глядели по сторонам.

Очень скоро от повисшей в воздухе тишины мне стало совсем неуютно, и, чтобы не молчать, я подал голос:

– Дядь Сань! А что там за история–то со стеной была? Ну, которая грустная?

– Да помолчал бы ты, сейчас все трупаки сбегутся… – огрызнулся он. Но, подумав, решил–таки сменить гнев на милость. Осмотрелся еще раз, достал пачку «Родопи».

– Да ничего особенного, в общем–то. Был у нас такой парень – Мишка Понятых. Отбился он однажды от группы… То ли поссать отошел, то ли еще что. А тут, откуда ни возьмись, толпа трупаков. Прижали его как раз к той стенке, а нас – наоборот, к середине плаца. Мы, конечно, стрелять, да куда там. Это только вон Машка их прямо в череп лупит, да и то – если с хорошей позиции. А когда они толпой лезут… Ну, сами понимаете. В общем, мы его уже почти отбили, метра два оставалось, и тут у него осечка. Пока передернул, пока снова вскинул, прицелился – один трупак его аккурат за руку тяпнул. Мы даже сделать ничего не успели, – Саня глубоко затянулся и помолчал, выпуская дым.

– Парень он был с мозгами, сразу понял, что к чему. Была у него с собой динамитная шашка. Так, на всякий случай прихватил. Ну, он раздумывать долго не стал – запалил фитиль и нам крикнул, чтоб убегали. Мы только метров на пять отбежать и успели. Хорошо, я рот догадался раскрыть – так по ушам шарахнуло, месяц потом звенело. Вот. Стенка тогда и обвалилась. Миша, наверное, до сих пор там под плитой и лежит, если от него вообще что–то осталось.

– А что же это он так? Ты ж говоришь, почти отбили! – подал голос Боря.

– А то, что беда с теми, до кого мертвяк добрался. Были случаи… – Саня снова затянулся. – Понимаешь, через неделю холодным человек совсем становится. И пахнуть от него как от мертвяка начинает. И тупеет прямо с первых дней. А что дальше с ним бывает, никто не проверял. Стреляли мы таких сразу, не раздумывая. А трупы сжигали потом, от греха. В общем – думаю, всем все понятно?

Мы нестройно закивали. Признаться, от такой перспективы мурашки по коже пошли не хуже, чем от Директора. Когда нас уговаривали, ни о чем подобном речи не было.

– Шухер! Идут мертвяки! – Это Маша. Вскинула винтовку, грохнул выстрел.

– Не стрелять! – Дядь Саня мгновенно оценил обстановку. Десятка три или четыре трупаков брели к нам через плац. Из–за дальнего угла пакгауза выползали, зияя пустыми глазницами, еще несколько. Видимо, самые быстрые или сообразительные из тех, что оставались возле административного корпуса.

– Экономим патроны! К зданию бегом!

И мы побежали. Пройти оставалось не так уж и много, метров, может, двести, а там уже и здание, можно будет занять позицию. На бегу я проверил патроны в рожке. Еще половина, жить можно.

Мы ворвались в здание.

Тут нас встретил просторный вестибюль, мраморные стены, гардероб, комнатка вахтера. Хорошо строили секретные институты при Сталине, вольготно. С той стороны вестибюля – мраморная лестница на второй этаж, а по ней уже спускаются десятка два гадов. Нам навстречу. С распростертыми объятиями. Тут уж мы сработали, как настоящие спецназовцы. Рассыпались веером. Машка бросилась к гардеробу. Одним прыжком перемахнула стойку, засела, уперлась в дерево локтями, как в тире. Саня ломанулся в другую сторону, к каптерке. А я просто присел на одно колено за колонной и дал короткую очередь.

В голову не попал, попал в грудь.

Здоровенный трупак, который шел первым, отлетел назад и сбил по пути еще троих. Краем глаза я успел заметить, что Борька занял позицию в дверях – прикрыть наши спины на случай, если подтянутся те, с улицы. И правильно, здесь мы и без его РПК справимся, а если гады еще и в двери полезут, тогда нам туго придется.

Следущим заговорил автомат дядь Сани. Он дал две короткие очереди, одну за другой. Первая хлестнула трупака в живот и в грудь. Он рухнул как подкошенный и тоже зацепил кого–то из своих друзей. Второй очередью Саня срезал сразу двоих.

На лестнице образовалась урчащая и рычащая каша мала. Упавшие трупаки пытались подняться, а те, что напирали сзади – перелезть через них. Вперед не двигались ни те, ни другие. Чем и воспользовалась Маша. Она стреляла как в тире – методично, последовательно, через равные промежутки времени. Я даже залюбовался.

Красивая все–таки девка, ничего не скажешь. Невысокая, фигурка ладная, и все при ней. Русые волосы собраны в пучок на затылке, чтобы трупак не ухватил. Так обычно она косу носит до пояса. И мордашка тоже симпатичная, только круглая очень, не в моем вкусе. А выражение у нее в тот момент было сосредоточенное, брови насуплены, только в глазах полыхало пламя азарта. После каждого ее выстрела взрывалась черепушка следующего трупака, слева направо, как по линеечке. Десять выстрелов, десять секунд, десять обезглавленных тел валятся по ступеням вниз.

Трупаки как–то умудряются разобраться между собой и продолжают напирать. Пока Маша перезаряжается, в дело вступаем мы трое. Лупим уже совершенно без разбору, лишь бы создать побольше неразберихи. Пули с чмоканьем бьются в синюшные тела, брызжет слизь, мелькают руки, ноги, вытекают мозги.

Мой магазин опустел первым. Не знаю уж, скольких я успел завалить, а скольких просто сбил с ног, но за одного трупака на своем счету уверен. К тому моменту, как Маша перезарядилась, мы уже успели положить всех, что остались. Несколько, кажется, все равно шевелились под грудой тел, но это и не важно. Всех не перебьешь: сколько их ни валили за двадцать лет, лезут и лезут.

Тишина продлилась недолго. Не успели мы еще осознать, что первая волна гадов отбита, как от дверей заговорил Борин пулемет.

– Мужики, вы это… давайте там скорее… они уже тут почти! – проревел и сам Боря в паузах между очередями.

– Все на лестницу, живо! – скомандовал Саня и сам первый бросился из своего укрытия. Я же немного замешкался, перезаряжая АК. И, как оказалось, очень удачно. Машка как раз перелезала обратно через гардеробную стойку, Боря запирал входную дверь на огромный ржавый засов, а Николай отвлекся, чтобы проверить, не лезет ли кто из бокового коридора, когда дядь Саня чуть не столкнулся с новыми мертвяками, прущими со второго этажа.

Он резко затормозил, поскользнулся на разлитой по полу прогнившей мертвяковой крови и слизи и рухнул на пол, одновременно кроя всех и вся по матушке. Не знаю, успел бы он вскочить до того, как зубы и когти мертвяков вцепились бы в него, если бы я в этот момент так же отвлекся, как и все.

Я дал длинную очередь, расшвыряв сразу троих, самых ретивых, гадов. В следующую секунду осознавшая происходящее Машка свалила еще одного. Николай, который был ближе всех к Сане, подбежал к нему, схватил рукой за шиворот и буквально вздернул на ноги одним мощным рывком. Я даже не подозревал, что он так может. Он и сам, наверное, не подозревал.

Под нашим с Машкой прикрытием мужики укрылись за колонной, и примерно в тот же момент входная дверь затрещала от мощного удара снаружи. Огрызаясь короткими очередями по прущим с лестницы гадам, мы не теряя времени отступили в коридор. Об осмотре здания, ради которого мы сюда приперлись, речи уже идти не могло. Нужно было уносить ноги.

– Ищем, где укрыться! Нужно до полудня протянуть, немного осталось! – задыхаясь на бегу, скомандовал Коля.

Боря пятился задом и прикрывал нам спины, сдерживая прущих трупаков очередями, а мы неслись по коридору, распахивая каждую дверь. Проверяли, нельзя ли где–нибудь укрыться. Под градом свинца трупаки разлетались как кегли, но продолжали переть вперед.

– Мужики! – в Борином басу прорезались хриплые нотки. – У меня скоро патроны кончатся!

– Сюда! Сюда! – это орала Машка.

Мы все бросились к ней. За дверью, которую она держала открытой, был выход на задний двор. Заросшая травой дорожка вела мимо широкого, прикрытого прогнившей железной крышкой колодца, к трехэтажной башенке, судя по виду – типичнейшей водокачке. В основании башенки имелась приоткрытая дверь, довольно массивная на вид. То, что нужно! Укрытие! Не теряя времени, мы бросились в ту сторону. Достреляв последние пять патронов, затопал следом за нами и Боря.

На наше счастье, на двери сохранился довольно массивный засов, а внутри оказалось достаточно хлама, чтобы еще и привалить ее для надежности. Только забаррикадировавшись как следует, мы смогли перевести дух. Но ненадолго.

Скоро в дверь начали ломиться. Под тяжелыми ударами она трещала, хрустела и стонала. Машка и дядь Саша переглянулись и, отталкивая друг друга, бросились вверх по лестнице на второй этаж. Я, чувствуя себя совершенно измочаленным, поплелся следом. На втором этаже были узкие, высоченные окна–бойницы. Машка высунулась из одного, а дядь Саша из другого и попытались одиночными выстрелами отогнать нечисть от дверей. Я тоже высунулся, чтобы посмотреть, но мешать людям не стал. Не такой я хороший стрелок, как эти двое, только шорох лишний своей пальбой наведу.

Сначала мы надеялись, что, потеряв сколько–то своих, мертвяки отступятся. Но не тут–то было. Твари продолжали упорно лезть и лезть напролом, пока Маша с дядь Сашей, в два ствола, не настреляли их столько, что двери оказались в прямом смысле завалены телами. Только тогда появилась возможность расслабиться. Трупаки ходили кругами, смотрели на нас вытекшими глазами, по временам утробно взрыкивали, но сделать ничего не могли.

– Нужно дождаться полудня, – сказал дядь Саша, закуривая очередную «родопину». – В полдень солнце высоко стоит, печет. Они от этого себя плохо чувствуют. Уползут куда–нибудь в тень, тогда можно будет выйти. Дойдем до экспериментального корпуса, там посмотрим.

– Но, товарищ Александр Александрович, – вмешался Николай. – Мы же не осмотрели до конца еще первый корпус!

– Первый–то, может, и не осмотрели, но вы видели, сколько там было этой нечисти? Я уверен – до утра он бы не дожил в такой компании. Так что, товарищи, – обратился он уже ко всем, – перезаряжайтесь, считайте патроны и отдыхать. А кто–нибудь один пусть дежурит у окна, по очереди. – Он посмотрел на часы – Полдень через час.

Дядь Саша взял на себя первую вахту, Николай с Борей остались на втором этаже. Сели на полу, отдыхать и пересчитывать патроны.

А я пошел на третий посмотреть, что там интересного. Большую часть третьего этажа занимала, естественно, бочка для воды, только по самому краю оставался узкий проход. Кто–то, судя по всему, еще в бытность Территории секретным институтом, устроил здесь склад ненужных вещей, который так и забыли вывезти. Стояли тут какие–то разобранные столы, с трудом втиснутые в узкий проход шкафы, валялся прочий прогнивший хлам. Мой взгляд зацепился за торчащий из неплотно закрытого ящика стола уголок кожаной папки. Любопытно. Может быть, тут сохранились какие–нибудь бумаги? Ведь чем занимался институт в годы своей работы, доподлинно не знает, наверное, даже Сан Саныч, хоть он тут и работал какое–то время. То ли истопником, то ли вахтером.

Я протиснулся к столу и вытянул папку из ящика.

Когда–то очень хорошая и, по всей видимости, дорогая папка за двадцать лет пришла в негодность от сырости. Кожа прогнила в некоторых местах до дыр. Тесемочки, которыми завязывалась папка, тоже истлели, и одна оторвалась. Содержимое сильно пострадало, но, кажется, кое–что разобрать на ветхих листах еще можно. Я поспешил вниз, поближе к свету.

– Что это ты там выкопал? – Маша обратила внимание на мою находку.

– Да вот, папка какая–то, с документами. – Я поднес папку к окну и раскрыл. – Интересно же. Вдруг тут написано, чем Территория занималась?

– Да черта с два тебе там будет написано. Они ж сами небось не знали, что делают.

– Ага, – вставил свое веское слово Борька, – у меня тесть в сорок восьмом тут работал поваром. Так он вообще ничего не знает. Говорил только, что зэков сюда свозили немерено, а обратно никого не увозили.

Слушая Борькины откровения вполуха, я разглядывал заплывшие плесенью страницы. На одной явно проглядывала печать «сов. секретно» в углу, на другой – гербовая.

– А еще тесть рассказывал, что сюда однажды сам товарищ Берия приезжал. Неофициально.

– Да ладно, брешет твой тесть! – Машка оживилась. – Не может такого быть: если б в нашу глушь товарищ Берия приезжал, все бы знали!..

– Я ж говорю, неофициально приезжал, без помпы. Тесть ему чанахи готовил. Для этого даже специального барана вместе с Берией привезли.

– Брешешь, Борька, ой брешешь! Барана ему специального. Да с любым чиновником такого уровня столько баранов ездит, что уж как–нибудь и без твоего тестя с чанахами справились бы.

– Зря ты так, – обиделся Боря за родственника. – Чанахи мой тесть замечательные делает. Хочешь, приходи в гости, как все закончится, он тебя угостит.

Слушая вполуха эту беседу и редкие выстрелы дядь Сани, отгоняющего особо ретивых мертвяков от дверей, я нашел наконец страницу, на которой можно было прочитать заголовок.

– Ордена Трудового Красного Знамени, – начал я зачитывать вслух, – ээээ… далее неразборчиво, институт личного бессмертия вождя. Ни больше ни меньше.

Машка потянулась и встала:

– Вот так вот. То–то я и гляжу, личного бессмертия кругом хоть отбавляй. Шилов, давай я тебя подменю, отдохни чуток! Вредно так напрягаться.

Тот не стал спорить, уступил свою огневую позицию. Закурил. Я посмотрел на него.

– Дядь Саня, а ты знал, чем Территория занималась?

– Да были всякие слухи, – он пожал плечами. – Поговаривали и об этом. У нас же народ такой: только дай языками почесать. Что здесь опыты над зэками ставили – так то ни для кого не секрет. Потому и свернули все спешным порядком в пятьдесят четвертом. Никто после Сталина не хотел ответственность на себя брать. А ну как мировая общественность узнает? А что до личного бессмертия, даже и не знаю. Может, так и есть, а может, это смежник какой. Что за бумага–то? Там не написано?

– Неразборчиво. Приказ вроде.

Тут вмешался Николай:

– Товарищи! Я, конечно, все понимаю. И сталинскую тиранию мы уже решением съезда осудили, и культ личности развенчали… Но гриф «сов. секретно» с информации еще не снят, так что я бы попросил вас воздержаться…

– Тихо! – внезапно шикнула Машка, вскинув левую руку. Мы все замолчали. – Слышите?

Сначала ничего слышно не было, но через некоторое время сквозь взрыкивание и топанье трупаков под окнами до нас донесся очень странный и подозрительно знакомый звук.

– Эт–то еще что такое? – недоуменно протянул Николай.

Звук повторился, на этот раз ближе. Кажется, он шел со стороны экспериментального корпуса. Мы все бросились к окнам, выходящим на ту сторону. Звук повторился снова, и теперь его можно было уже разобрать без проблем.

– Пионерский горн? – В Борином голосе слышалось такое же точно недоумение, какое испытывал и я сам, и наверняка остальные тоже.

До нас явственно доносились звуки пионерского горна и барабанная дробь. Какой пионер не узнает сигнал «Подъем»?

Саныч заложил трехэтажный матюк, не стесняясь даже стоявшей рядом Машки.

– Что это такое, товарищ Шилов? – излишне формально, видимо, от испуга, поинтересовался вытянувшийся в струнку Николай.

– Не знаю, что это такое, но уж точно ничего хорошего, – дядь Саня посмотрел на часы. – До полудня еще полчаса. Рано высовываться, что бы там ни было – нужно ждать.

– Смотрите, мужики! – Машка отошла снова к противоположной стене, глянуть, чтобы гады не растащили завал перед дверью. – А мертвяки слиняли.

Борька демонстративно проверил, снят ли его пулемет с предохранителя и взведен ли затвор.

– Если мотают отсюда, значит, ничего хорошего не жди…

Горн продолжал трубить, теперь сигнал «На зарядку».

Из–за угла экспериментального корпуса, маршевым шагом, показался отряд пионеров. Мы все оторопели. Белые рубашки, красные галстуки, красные пилотки. Впереди, гордо воздев к небу свой инструмент, шествовал юный горнист.