Директива Верховного правителя и Верховного главнокомандующего адмирала А.В.Колчака главнокомандующему Восточной армией генералу В.О. Каппелю

г. Нижнеудинск                                                                                                  27 декабря 1919 г.

 

1) Отводить войска за Енисей, так как устойчивость, видимо, окончательно потеряна, а Минусинский фронт угрожает тылу армии.

2) Все силы употребить на сохранение боеспособности и неразложившиеся части свести в одну сильную группу, чтобы обеспечить отход ее на восток.

3) Приведение в порядок Красноярска и других городов, где происходят эсеровские перевороты, всецело зависит от той силы, которой вы располагаете. Если есть надежные, верные части, то надо занять ими Красноярск и разоружить восставших. Необходимо всячески избегать столкновений с чехами и занимать город не со стороны жел[езных] дорог и станций, которые захвачены чехами.

4) Если вы займете Красноярск, то возьмите под свой контроль ценности Государственного банка.

 

№ 315/п.                                                                                                      Адмирал Колчак.

***

Обращение Совета министров Российского правительства к адмиралу А.В. Колчаку

г. Иркутск                                                                                                             03 января 1920 г.

Создавшаяся в политическая обстановка повелевает Совету министров говорить с вами откровенно. Положение в Иркутске после упорных боев гарнизона и забайкальских частей против повстанцев заставляет нас в согласии с командованием решиться на отход на восток, выговаривая через посредство союзного командования охрану порядка и безопасности города и перевода на восток антибольшевистского центра, государственных ценностей и тех из воинских частей, которые этого пожелают. Непременным условием вынужденных переговоров об отступлении является ваше отречение, так как дальнейшее существование возглавляемой вами российской власти невозможно. Совмин единогласно постановил настаивать на том, чтобы вы отказались от прав Верховного правителя, передав их генералу Деникину, и указ об этом передали через чехо[словацкий] штаб пред[седателю] Совмина для распубликования. Это даст возможность сохранить идею единой всероссийской власти, охранить государственные ценности и предупредить эксцессы и кровопролитие, которые создадут анархию и ускорят торжество большевизма на всей территории. Настаиваем на издании вами этого акта, обеспечивающего от окончательной гибели русское дело. О необходимости обеспечить передачу верховной власти Деникину телеграфировал уже раньше Сазонов.

№ 9442.

По уполномочию Совета министров, за пред[седателя] Сов[ета] мин[истров] Червен-Водали.

Военный министр, генерал Ханжин.

                                                                                                     Управляющий министерством

                                                                                                      путей сообщения Ларионов

***

Указ Верховного Правителя

5 января 1920 года. г. Нижнеудинск.

 

Ввиду предрешения мною вопроса о передаче верховной всероссийской  власти главнокомандующему вооруженными силами юга России генерал-лейтенанту Деникину впредь до получения его указаний, в целях сохранения на нашей Российской Восточной Окраине оплота государственности, в началах неразрывного единства со всей Россией:

1) Предоставляю главнокомандующему вооруженными силами Дальнего Востока и Иркутского военного округа генерал-лейтенанту атаману Семенову всю полноту военной и гражданской власти на всей территории Российской Восточной Окраины, объединенной Российской  верховной властью.

2) Поручаю генерал-лейтенанту атаману Семенову образовать органы государственного управления в пределах распространения его полноты власти.

 

Верховный Правитель адмирал Колчак.

Председатель Совета министров В. Пепеляев.

Директор канцелярии Верховного Правителя генерал-майор Мартьянов.

 

***

Л.А. Кроль «Воспоминания».

 

Я знал, что 2 января 1920 года начались в поезде генерала Жанена переговоры Совета министров с «союзниками» и Политическим Центром, на время которых должно быть установлено перемирие. 24-часовое перемирие было объявлено с 12 часов дня 3 января. На сутки наступает кажущаяся давно забытой тишина. По доходящим слухам, нейтралитет «союзников» определенно односторонен в пользу Политического Центра. «Союзники» определенно требуют отречения адмирала Колчака.

Переговоры затягиваются. Все нервно ждут их исхода. По доходящим слухам, шансов на достижение соглашения между Советом министров, настаивающим на предоставлении возможности эвакуироваться за Байкал, и Политическим Центром, требующим капитуляции, нет.

 

5 января на улицах появился «манифест» Политического Центра, манифест «последовательно-демократической политики». Как и все подобного рода акты, манифест, кроме парадной стороны, включал и программу. Характерными чертами её были: 1) полнота власти на местах органов самоуправления; 2) усиленное покровительство кооперации; 3) национализация каменноугольной промышленности и средств передвижения; 4) контроль над внешней торговлей, с участием в нем представителей кооперации, и контроль над всеми областями торговли и промышленности, с участием в нем представителей местного самоуправления и профессиональных союзов.

Население встретило переворот радостно. Но далеко не радостно были настроены члены Политического Центра. …. Они уже чувствовали, что произвели переворот чужими силами, большевистскими, и эти силы теперь наседали, становились требовательнее, толкали к непосредственному большевизму.

Через несколько дней после переворота произошло событие, которое ошеломило буквально всех: союзниками был выдан Политическому Центру адмирал Колчак! Этого уже никто не ожидал, и я менее других. Я был случайно знаком с текстом постановления Высоких Комиссаров. Он гласил почти текстуально следующее (цитирую по памяти): «Высокие Комиссары, учитывая создавшееся положение, предлагают адмиралу Колчаку отдаться под их покровительство, и, если бы он этого пожелал, то поручить охрану адмирала чехословацким войскам и доставить его в место по его указанию. Если бы адмирал колчак не пожелал сейчас воспользоваться настоящим предложением, а обратился за покровительством позднее, то не отказать ему в этом, если это по обстоятельствам окажется возможным». Вопрос был поставлен настолько ясно, что времени на размышление адмиралу не давали, и он, само собою разумеется, отдался под покровительство «союзников». Выдать при таких условиях человека было актом высшего позора, актом, к которому с презрением относились даже те, кому выдали адмирала. Между тем, выдача адмирала не была односторонним актом чехов: она состоялась с благословения тех, кто предложили ему покровительство.

Члены Политического Центра эсеры были, как это чувствовалось, сами смущены своей удачей в требовании выдачи адмирала. И тем не менее, чуть не на завтра после этой выдачи, Политический Центр принял закон о смертной казни за некоторые преступления. И это – эсеры, для которых требование отмены смертной казни было одним из ярких лозунгов до революции!

Постановление о восстановлении смертной казни тем более поразило многих, что дня через два телеграф принес известие об отмене смертной казни Советской властью. Эсеры оказались большими католиками, чем сам Папа. Политический Центр явно поддавался требованиям толпы.

Не могу не упомянуть и о печальной участи А.А. Червена-Водали. Как я уже указывал, в момент вступления повстанцев в город Червен в поезде генерала Жанена вел переговоры с представителями Политического Центра и, естественно, остался там. Это нисколько не помешало левой прессе трубить на завтра, что Червен-Водали бежал, бросив всё на произвол судьбы. И вот, благородство Червена, преодолело в нем расчет: он счел нужным явиться к Политическому Центру и заявить, что он не намерен бежать. В результате – арест, стоивший Червену впоследствии, уже при большевиках, жизни.

 

Между тем, события шли гораздо быстрее, чем даже я предполагал. С каждым днем большевики все сильнее наседали на Политический Центр, требуя уклона от его программы к большевизму. Надо отдать справедливость эсерам, что в этом отношении они на уступки не шли. Чувствуя, однако, что реальные силы на другой стороне, они заявляли: «не нравиться вам, берите власть вы». Это, в свою очередь, не подходило почему-то большевикам, и в таком неустойчивом равновесии дело тянулось до вечера 20 января, когда предложение эсеров передать власть большевикам было внезапно принято последними. Утро 21 января принесло нам прокламацию о передаче Политическим Центром своей власти Революционному Комитету. На следующий день пришла разгадка происшедшего.

Местные большевики получили телеграмму о согласии Москвы признать власть Политического Центра в Иркутской губернии и на восток от нее, а от Политического Центра телеграмма была скрыта. Местные большевики, будучи противниками московского решения, и повели дело так, что телеграмма стала известна Политическому Центру только после передачи им власти, когда было уже поздно.

7 февраля я покинул Иркутск поездом на пути во Владивосток. Это был день, когда неожиданно для всех был расстрелян адмирал Колчак. Я говорю «неожиданно», ибо, по доходившим бесспорно точным сведениям, адмирал импонировал не только членам Политического Центра, но и большевистской комиссии, допрашивавшей его. По всем данным к адмиралу относились хорошо, с уважением; шла речь о суде над ним в Москве. Меньше всего кто-либо думал о том, что возможен такой конец адмирала в Иркутске, и не в судебном порядке, а внезапно, вне всякого даже самим ревкомом установленного порядка.

 

***

 

В далекое-далекое время, был в России такой генерал. Фамилия его – Суворовъ. Его полный титул был следующий: Князь Италийский, граф Рымникский, граф Священной Римской империи, генералиссимус российских сухопутных и морских сил, генерал-фельдмаршал австрийских и сардинских войск, гранд Сардинского королевства и принц королевской крови (с титулом «кузен короля»), кавалер всех российских орденов своего времени, выручавшихся мужчинам, а также многих иностранных военных орденов и почётных наград. Это - национальный герой России, великий русский полководец, не потерпевший ни одного поражения в своей военной карьере, один из основоположников русского военного искусства. Российский Император Павел I, пожаловал его воинским званием генералиссимуса, в приказе было означено (цитирую по памяти): Вы победили всех, оставалось победить саму природу, Вы одолели и её, совершив свой беспримерный переход через Швейцарские Альпы…

Это было давно. При Суворове. Теперь же два русских генерала превзошли подвиг самого Суворова. Они провели русские армии – 2-ю и 3-ю через всю Сибирь, лютой зимой, через дремучую тайгу, в сибирские морозы – Великий Ледяной Сибирский поход. Имена этих генералов – Войцеховский и Сахаров. В своих воспоминаниях «Белая Сибирь» генерал Сахаров, вообще оставивший много поучительного в этом труде, сохранил свои мысли при одной из остановок этого похода. Вот они:

 

 

… Я одел полушубок, и вышел на улицу.

Темная ночь, зимняя, глубокая, без просвета и без звезд, окутала землю. Улицы тонули в тумане, сквозь который мутными пятнами кое-где просвечивали костры. Часовые у ворот и дозорные нервно окликали каждую тень.

Темно было в деревне; тяжело и смутно было на душе у каждого из пяти-шести тысяч русских, занесенных сюда, в эту никому до сих пор неизвестную Голопуповку. Шестой год скитаний, - сколько принесено в это время жертв для счастья родной страны. Личное счастье, семья, здоровье, кровь и самая жизнь. И за всё это – очутиться загнанными где-то в глуши Сибири, в этой деревне с таким странным названием, как красному зверю в садке. Мрачным казалось настоящее, беспросветно тяжелым, обидным – прошедшие пять лет. А там впереди за деревней, на востоке, еще темнее. Там полная неизвестность, может быть западня, а, - кто знает, - может быть и конец страданиям – смерть безызвестная, мучительная, с издевательствами. Все представлялось неопределенным и зловещим. Ясно было одно, - необходимо до конца быть твердым, сохранить бодрость в себе и в других.

Что-то скажет завтрашний решительный день?

 

Мороз за ночь покрепчал и здорово кусал щеки; пальцы коченели так, что больно было держать повод. День предстоял трудный: на таком морозе, после пятнадцативерстного перехода, было тяжело вести наступательный бой.

Объяснив начальникам боевой приказ, раздав задачи, я объехал войска и начал пропускать их у выхода из села. Несмотря на самые фантастические костюмы, на самый пестрый и разношерстный вид, чувствовалось сразу, что это были отборные испытанные люди, стойкие бойцы. Красно-бронзовые от мороза и зимнего загара лица, заиндивелые от инея, точно седые, усы и бороды, из-под нависших также белых, густых бровей всюду смотрят глаза упорным, твердым взглядом, - в нем воля и готовность идти до конца.

Это были те же закаленные русские витязи, что с осени 1914 года по бесчисленным полям боевым совершали чудесные подвиги, проявляли высшую красоту человеческого духа. Это те же орлы – или родные братья их, которые спасая Париж, вторглись могучим порывом в Галицию и Восточную Пруссию, которые брали Львов, Перемышль, Эрзерум, защищали и отстаивали Варшаву, удивляли мир своим геройским отступлением в 1915 году, шаг за шагом, с палками в руках, против вооруженного до зубов противника; про их легендарные подвиги на Карпатах французы складывали песенки, распевавшиеся тогда на всех бульварах Парижа. Это они рванули в 1916 году снова в Галиции, нанесли вторичный разгром австро-венгерской армии и тем спасли Италию. Это остатки тех, кто подобно урагану, три года вели величайшие бои, в то время, как на западе союзники танцевали свою военную кадриль, - метр вперед, полтора метра назад, двадцать пять пленных и три раненных… Для дела «союзников» за то время легло в братские боевые могилы три миллиона этих русских орлов. И теперь, в благодарность за все это, брошенные всеми и всеми преданные, они стояли в далекой Сибири, смыкая свои поредевшие ряды, готовые до конца биться за честь, жизнь и счастье дорогой страны.

Ведь все это были прямые потомки тех крепких русских людей, наших предков, которые в течении тысячелетней истории, бились за русскую землю под Великокняжескими стягами, под Царской хоруговью и под славными Императорскими знаменами. И Россия могла гордиться этой многовековой боевой службой своих сынов: слава ее гремела на весь мир, а трудами и кровью ее армий была образована величайшая в мире Империя, - солнце никогда не заходило на землях Белого Царя.

И останься только Россия и армия верными Ему! Не поддайся подлой измене в черные дни марта 1917 года. Выполни до конца долг свой перед Царем, землей родною и предками своими… Не только русская история, - история всего мира пошла другим бы ходом.

Но слишком это было не по вкусу всем врагам России, да, видно, и «друзьям» также. Грянули взрывы. Самые ужасные, ядовитые и зловонные удушливые газы были пущены на русскую силу. Опьянили, отравили её и общими усилиями разгромили. Вместо светлой победы летом 1917 года, которая возвеличила бы здание Российской Империи, начался величайший позор и кромешный ад. Страна наша, вся, целиком, начиная от Государя-Мученика и кончая трудолюбивым, скромным и добродушным крестьянином, была предана на распятие…

Русские никогда, ни на одну минуту не должны этого забывать! Помнили об этом и мы все там в далекой белой Сибири, в доблестных белых войсках… но без Белого Царя. Час тогда ещё не пробил!

Долг свой перед Родиной и предками мы выполняли до конца, - в тяжелом, безрадостном подвиге страданий белые армии боролись до конца за крест против кровавой пентаграммы, боролись за Русь и за веру, заслуживая этой борьбой право для своего народа – громко и радостно кликнуть: и за Царя! И тогда победить…

 

***

А вот голос последнего Командующего, приведшего Каппелевские войска в Читу, генерала Войцеховского:

Официальный отдел

 

ПРИКАЗ

ВОЙСКАМ РОССИЙСКОЙ ВОСТОЧНОЙ ОКРАИНЫ

 

12 марта 1920 года

 

№24

 

гор. Чита

 

Доблестные войска армии Восточного фронта!

Берега Волги, Камы, Урала и Белой и снежной Сибирской тайги усеяны трупами ваших братьев – павших героев.

Среди криков торжествующих насильников, среди молчания народа, рабством покупающего себе жизнь, почиют наши братья и друзья – но вечную память о них мы принесли сюда, к далекой границе Государства Российского.

Спите спокойно солдаты Великой, свободной России.

Через реки братской крови вы не протянули дрожащей руки опьяненному победой врагу, вы не просили пощады у ваших убийц и мучителей.

 

ОФИЦЕРЫ И СОЛДАТЫ!

 

Вас не испугали ледяные туманы Кана, вас не испугала безлюдная голодная тайга. Вы не захотели купить своей честью право унижаться и жить, вы не захотели взять кусок хлеба из рук, облитых кровью ваших отцов и матерей. И в беспрерывных боях, устилая трупами сибирские дороги, вы принесли за Байкал заветы священной и правой борьбы.

 

ОФИЦЕРЫ И СОЛДАТЫ!

 

Крепче возьмите винтовку – враг беспощаден и хитер. Теснее сомкните ваши ряды. Не дайте себя разъединить.

Пока мы не достигли своей цели, пока в России царствует советская власть, нашим лозунгом должен оставаться по-прежнему лозунг борьбы, а не спасения.

 

Подписали: Генерал-майор Войцеховский. Начальник Штаба Генерал-майор Щепихин.

С подлинным верно: Помощник Старшего Адьютанта Штабс-Капитан Верещагин.

 

 

Из Советской литературы. Л.М. Спирин «Разгром армии Колчака»:

 

 

Военно-революционный комитет Иркутска 6 февраля 1920 г. вынес приговор о расстреле Колчака. В нем говорилось:

«Бывшего Верховного Правителя адмирала Колчака и бывшего Председателя Совета Министров Пепеляева – расстрелять. Лучше казнить двух преступников, давно достойных смерти, чем сотни невинных жертв».

7 февраля в 5 часов утра на берегу реки Ангары приговор был приведен в исполнение. Вот как описал этот акт председатель Иркутской Чрезвычайной следственной комиссии С. Чудновский:

«Все формальности, наконец, закончены. Выходим за ворота тюрьмы. Мороз -32-35 по Реомюру. Ночь лунная, светлая. Тишина мертвая. Только изредка со стороны Иннокентьевской отдается гулкое эхо отдаленных орудийных и ружейных выстрелов. Конвой разделен на два кольца. В середине колец – Колчак спереди и Пепеляев сзади. Последний нарушает тишину дрожащей молитвой.

В 4 часа утра пришли мы к назначенному месту. К этому времени выстрелы со стороны Иннокентьевской стали слышаться все яснее, все ближе и ближе [По воспоминаниям генерала Сахарова – станция Иннокентьевская была занята его армией днем и без единого выстрела.] Порой казалось, что перестрелка происходит совсем недалеко от нас. Мозг сверлила мысль: в то время, когда здесь кончают свою подлую жизнь два врага народа, в другой части города, может быть, контрреволюция делает еще одну попытку громить мирное трудящееся население.

Раньше, чем отдать распоряжение стрелять, я в нескольких словах разъяснил дружинникам значение этого акта.

Все готово. Отдал распоряжение. Дружинники, взяв ружья наперевес, становятся полукругом. На небе полная луна, светло.

Мы стоим у высокой горы, к подножью которой примостился небольшой холм. На этот холм поставлены Колчак и Пепеляев. Колчак – высокий, худощавый, тип англичанина. Голова немного опущена. Пепеляев же небольшого роста, толстый, голова втянута кА-то в плечи, лицо бледное, глаза почти закрыты.

Команда дана. Где-то далеко раздался пушечный выстрел, и в унисон с ним, как бы в ответ ему, дружинники дали залп. И затем, на всякий случай, еще один.

Приказ ревкома выполнен. Расстрел колчака и Пепеляева ускорила контрреволюция своими выступлениями, поэтому яма не была приготовлена.

- Куда девать трупы? – спрашивают начальник дружины и комендант тюрьмы.

За меня ответил один из дружинников:

- Палачей сибирского крестьянства надо отправить туда, где тысячами лежат ни в чем не повинные рабочие и крестьяне, замученные колчаковскими карательными отрядами… В Ангару их!

И трупы были спущены в вырубленную дружинниками прорубь.

 

***