Интериоризация информации субъектами

Как видно из материалов предыдущего параграфа, одним из вопросов, имеющих огромное практическое значение для объяснения происходящих изменений, является вопрос о возможности присвоения знания как такового другими субъектами. На наш взгляд, знание является продуктом поля субъектности и не может быть полностью передано в поле другого субъекта. Это объясняется тем, что субъект может производить знания только в интрасубъектном пространстве, тогда как в интерсубъектное пространство поступает информация, которая может быть как преобразована в знания другими субъектами, так и нет.

Подобное положение на практике подтверждается в частности различной квалификацией выпускников учебных заведений. Люди, получившие одну и ту же специальность в одно и то же время, обучавшиеся у одних и тех же преподавателей, все же обладают различным уровнем знаний. Классический продавец знаний – преподаватель – продает не свои знания, а информацию, и умение формировать знания у слушателей, учеников, студентов. Говоря другими словами, в образовании реализуются не знания, а возможность для построения субъектного пространства. Задача преподавателя – облегчить интериоризацию информации в поле субъекта (обучающегося). К подобному пониманию близок современный педагогический подход, получивший название компетентностного.

Усложнение информационного поля Земли и невозможность идентичной трансляции знаний от одного субъекта к другому приводит к разделению мира на две противостоящие части – собственников знаний и потребителей созданных знанием продуктов. Причем первые и вторые не совпадают и не могут совпадать, так как обладание знанием в условиях сложной системы предполагает узкую специализацию в той или иной проблематике. Это вызвано многообразием связей и, как следствие, информации, циркулирующей как внутри системы, так и за ее пределами, что приводит, как мы уже отмечали, к специализации элементов системы и подсистем, направленной на прием информации определенной тематики. Поэтому современный специалист все больше похож на персонаж произведений А. Конан-Дойла – Шерлока Холмса, обладающего широкими знаниями в своей профессиональной области и являющегося профаном в других областях. Подобная ситуация объясняется все той же энтропией. Верно заметил А. Гор: «Когда на смену индустриальному веку пришел век информационный, производство информации стало намного превышать возможности ее использования. О Джоне Стюарте Милле говорили, что он был “последним человеком, который знал все”; теперь же никто из нас не в состоянии охватить весь объем современных знаний. Даже в узко специальной области трудно надеяться познать “все”»[232].

Таким образом, можно с уверенностью сказать, что знание во все времена являлось важной составляющей экономической деятельности. Выход же его на первые позиции в качестве ресурса в конце 20-го века объясняется, как представляется, ограниченностью традиционных ресурсов, объединяемых экономической теорией под терминами: «труд», «земля», «капитал». По мере увеличения плотности населения земного шара увеличивается и число экономических субъектов, что, несомненно, приводит к усилению конкурентной борьбы между последними. Это очень обширная тема, затрагивать которую подробнее мы, к сожалению, в рамках данной работы не имеем возможности, поэтому вынуждены ограничиться пока лишь констатацией факта. По мере увеличения конкурентной борьбы и глобализации на первые роли выходит: во-первых,  возможность лучшего использования имеющихся ресурсов – «технология», «предпринимательская способность»; во-вторых, создание и поиск новых ресурсов – знания и способность к отбору релевантной информации. Кроме вышеперечисленного, каждый экономический субъект является производителем информации, что приводит к росту энтропии как мере рассеяния энергии. По мнению А.А. Силина: «Это объяснялось не только затратами энергетического потенциала так называемой “свободной энергии” при создании всё более сложных систем, но и столь же неизбежным и постоянно растущим расходом этого потенциала на последующее поддержание таких систем в состоянии динамического равновесия с окружающей средой»[233].

Следовательно, по мере уплотнения населения планеты коммуникационные связи между цивилизациями возрастают многократно. Далее, помимо межцивилизационных процессов каждый человек, находящийся в социуме, постоянно вступает в социальные контакты, изменяя тем самым поле взаимодействий, а значит, производя на свет информацию. Как результат, по мере роста населения информационная среда становится все сложнее и сложнее, и соответственно один из принципов классической экономической теории – доступность информации – превращается в теоретическую утопию. Именно этим объясняется то, что затраты на сбор информации, отбор из массы существующей релевантной информации постоянно росли по мере роста источников ее получения, т.е. в процессе всего общественного развития. Данный процесс в современной экономической литературе получил название информатизации социально-экономического развития. По мнению Т.И. Ставцевой, этим процессом обусловлены радикальные изменения в структуре экономики, связанные с выделением и стремительным ростом третичного сектора в величине привлекаемых ресурсов, создаваемого продукта, прибыли[234].

Вышеозначенное подтверждает тезис о том, что способность к отбору релевантной информации всегда была крайне важна в экономической деятельности, что, в свою очередь, обусловлено ограниченностью ресурсов, а также существованием собственности на последние. Ведь тот, кто смог раньше другого участника конкурентной борьбы обрести право собственности на тот или иной ресурс, лишал автоматически конкурента подобной возможности. А та информация, которая не ведет к выигрышу ресурсов, никому не интересна с экономической точки зрения и сегодня. Соответственно выделение информации как ресурса вызвано не ее природой, которая была ей присуща всегда, а возросшей сложностью ее обработки, связанной с ростом числа экономических субъектов, порождающих изменения, а также относительной редкостью ресурсов по сравнению с количеством участников конкурентной борьбы в современном обществе. И все же основным ресурсом современной социально-экономической системы выступает не информация, а экономико-психологический феномен знания.

Каждый субъект (по словам И. Канта) конструирует явление, модель вещи, но не вещь саму по себе[235]. Эта посредническая модель и есть явление природы как факт, и этой модели достаточно для постепенного, но правильного и даже полного преображения мира вокруг нас, если мы не будем, так сказать, спешить. Эта модель представляет собой лишь знания, а не сам мир. Это подтверждается и материалами психологов[236], согласно которым современная наука проблему организации психологических структур может разрешить, только рассматривая организацию структуры вкупе с процессом ее формирования в процессе взаимодействия индивида с миром. Причем центральной характеристикой такой развивающейся структуры, по мнению И.О. Александрова, выступает фиксация моделей взаимодействия в форме опыта/знания индивида.

В рамках психофизиологического исследования И.О. Александрова[237] установлено, что структура индивидуального знания образована множеством компонентов, каждый из которых фиксирует конкретную модель взаимодействия индивида с предметной областью, а также модели взаимодействий компонентов между собой. Таким образом, по сути, подтверждается взаимосвязь индивидуального знания как поля субъектности с социальными полями, в которые включен индивид. Более того, каждый компонент такого знания представляет собой модель взаимодействия. Мы выше предложили модель субъектного взаимодействия и теперь можем утверждать, что, используя определенным образом соотнесенные компоненты взаимодействия (доверие, ответственность и активность), каждый индивид при вхождении в то или иное социальное поле формирует модель взаимодействия с ним, которая представлена в мозге группой нейронов, общая специализация которых соответствует конкретной модели взаимодействия индивида с предметной областью. А в социально-психологическом плане модель может быть описана через набор диспозиций и обобщена уже упоминавшимся нами термином «социальная позиция». Взаимодействия между диспозициями реализуются как отношения, связывающие знания в последовательность в процессе актуализации (диахронические отношения) или в группы одновременно актуализирующихся компонентов (синхронические отношения).

В совокупности социальных позиций можно со всей определенностью выделить актуальную социальную позицию, соответствующую тому социальному полю, которое выступает доминирующим по степени взаимодействия с субъектом, и доминирующую социальную позицию, которая встречается в большинстве случаев при столкновении субъекта с новым социальным полем. Наши положения подтверждаются эмпирическими материалами И.О. Александрова, показавшими, что структура индивидуального знания обладает диахроническими и синхроническими отношениями между компонентами, придающими ей свойства неоднородной сети, на которой диахронические отношения организуют пропозициональную составляющую, а синхронические – ассоциативную. Причем неоднородность структуры обеспечивает избирательность актуализации компонентов структуры индивидуального знания[238]. Она также лежит обуславливает образование групп компонентов различного типа и возможность перехода в актуализированное состояние лишь некоторых групп компонентов.

Структуры с точки зрения И.О. Александрова представляют собой фиксированные этапы развития систем, компоненты структуры фиксируют модели произошедших взаимодействий индивида с окружением. Таким образом, структуры фиксируют не отображение окружения, не действия индивида и не взаимодействия как таковые, а именно модели взаимодействий. Вышеозначенные материалы позволяют нам сделать вывод о том, что любое изменение системы, порождаемое субъектом, включенным в нее, создает информацию о нем. В то же время индивидуальное знание представляет собой структуру, зафиксировавшую некое положение системы. Это говорит о том, что только субъект обладает монопольной возможностью как фиксации системы, так и ее изменения.

В этой связи можно выделить два способа продуцирования информации: первый связан с осуществлением изменений среды (системы), тогда информация порождается самими действиями (назовем ее первичной информацией); второй – это создание информации без изменений среды (вторичная информация). Ко второму способу относятся: трансляция информации об изменениях, преломляемая через субъектные поля; оглашение намерений осуществить изменения; наконец, трансляция информации, вызванной изменениями самого субъектного поля, т.е. связанная с переструктуризацией последнего.

Здесь проявляется то самое диалектическое противоречие, которое объясняет как вышеупомянутое появление ложной информации, так и выделение информации и знаний в виде экономических ресурсов. Дело в том, что по мере получения первичной информации субъект формирует собственные знания, на основании которых продуцирует вторичную информацию. Если при этом интерпретация первичной информации хотя бы на долю процента отличается от реальности, а подобное отличие, как мы уже отмечали, является обязательным следствием субъектности, то вторичная информация уже содержит некую долю ложности. Правда, надо сказать, что поле субъектности способно не только к искажению, но и к очищению информации в случае, если реципиент способен правильно найти релевантную информацию в окружающем его информационном поле (хотя подобное явление больше характерно уже для вторичной информации).

 Проиллюстрируем это  в достаточно упрощенном виде с помощью схемы (рис. 7):

Степень отвлеченности от реального объекта в процессе субъектного взаимодействия постоянно возрастает, причем каждый последующий этап добавляет свои ключевые характеристики первоначального объекта, одновременно теряя другие. Таким образом, растет мера энтропии (в случае высокой степени ложности на любом из этапов) или мера погружения в суть изучаемого объекта (в противоположном случае).

 

 

Таким образом, качество знаний, как способности интерпретировать эту субстанцию и сознательно формировать на основании данной интерпретации свои действия и новую информацию, зависит от адекватности поступающей информации и от уровня интерпретации (качества интерпретации) индивида.

По мере увеличения цепочки реципиентов степень абстракции, т.е.

 

 

Рис 7. Процесс интериоризации информации человеком

Вышесказанное позволяет нам сделать еще одно заключение: присвоение/отчуждение мира субъектом происходит за счет интериоризации информации, совмещенной во времени с превращением ее в знания. Следовательно, именно за знания идет борьба в каждом из социальных полей, причем в некоторых полях за свои, а в других, которых значительно больше, – за чужие, но о себе. Это, кстати, и есть сущность вертикальной и горизонтальной карьер субъекта: первая – распространение знаний о себе как наборе социальных позиций; вторая – формирование знаний у себя об окружающей реальности, развитие способности преображать этот мир. Поэтому абсолютно прав В. Тарасов, утверждая, что первую могут отобрать, вторую же отобрать невозможно[239].

Дело в том, что знания о нас являются собственностью других субъектов, включенных в то же поле, что и мы, и в этом смысле объективны, т.е. независимы от нашей воли. Одновременно с этим они максимально субъективны, так как принадлежат этим субъектам и, следовательно, могут быть изменены ими при смене информации (системы фреймов в терминологии И. Гофмана)[240]. Наши же знания об окружающих принадлежат нам, они субъективны, т.е. зависят от нас и могут быть нами применены независимо от воли других участников данного поля. Правда, за релевантность их наличной ситуации мы несем полную ответственность, тогда как в первом случае – нет.

Идеальным конструктом, конечно, выступает такое качество собственных знаний, которое позволяет объективировать (заняв в глазах участников поля определенную социальную позицию) их в любой желаемый субъектом момент. В этом случае горизонтальная карьера может превратиться в вертикальную, а вот обратное превращение невозможно, поскольку присваивать субъекту в случае вертикальной карьеры нечего, он все объективировал. Подобные рассуждения позволяют нам выделить механизм диффузии субъектности как движение от горизонтальной карьеры к вертикальной; от собственной модели поля к формированию модели себя в поле у других его участников. Именно таким образом и происходит удовлетворение потребностей: мы обмениваем свою уникальную субъективную сущность на объективные предметы.

Например, способность преобразовывать природу в виде труда обменивается на наличие предметов питания, положенных за занятие позиции рабочего. И наоборот, мы присваиваем некую идеальную модель поля в обмен на объективацию других. Приведем другой пример: чтобы быть действительно ученым человеком, необходимо признать позиции целого ряда участников научного поля, т.е. объективировать их, а потом совершить обратный обмен, опубликовав (выставив на суд других участников поля) свою модель. В случае ее признания, т.е. объективации, эта модель уже будет не только наша, она с искажениями станет относительно независимой, а мы получим взамен определенные материальные блага (должности, деньги, рост индекса цитируемости и т.п.).

То же самое можно сказать и о предпринимателях: они объективируют некую модель действительности (организацию, способ производства, нового участника рынка и т.д.) в обмен на материальные блага, причем, чем более релевантной и уникальной является эта модель, тем выше вознаграждение. В лучшем случае – это монопольная прибыль, возникающая тогда, когда модель абсолютно релевантна ситуации и уникальна в ней.

Естественно, что построение уникально-релевантной модели требует работы либо с большим объемом информации, либо высокоразвитой модели работы с этой самой информацией – системы первичных фреймов, мировоззрения. А и то, и другое возможно только за счет обширной объективации (признания позиций) других участников поля. Если объективация других – это некая плата, то абсолютно естественно, что она сопряжена с риском создания нерелевантной картины ситуации. Кстати, последняя возможна не только из-за ошибок в интерпретации и отборе информации, но и ввиду смены самой ситуации.

Это теоретически объясняет тот факт, что прибыльность экономической деятельности значительно выше в тех полях, которые более динамичны и содержат большее количество субъектов. Дело в том, что в таких полях построение адекватной модели поля затруднено, выше риск ошибки, выше ответственность, а следовательно, выше и выигрыш, достающийся субъектам, сумевшим ее построить. Именно так, по нашему мнению, можно понять пророческую мысль И. Канта, о том, что люди лишь «воспользовались своими органически или физиологически присущими им внутренними качествами для освоения материального мира, и если докопаться до их инструмента, то они есть не что иное, как пространственные и временные представления»[241].

Причем выдающийся немецкий философ обосновывает и то, что узловыми моментами мировоззрения, существующими у субъекта до опыта, т.е. до столкновения как с реальностью, так и с другими субъектами, выступают время и пространство (а не представления о времени и пространстве как признании субъектности других участников реальности). Именно на них нанизываются все другие компоненты субъектной модели реальности. Пространство и время выступают теми координатами, которые позволяют присваивать и отчуждать. Может быть, именно таким крайне важным положением относительно субъектности и объясняется базовый цивилизационный конфликт, ведущийся за признание той или иной системы летоисчисления и структурирование пространства.

При этом ни время, ни пространство нельзя и устранить из опыта, поскольку они навязываются нами этому опыту в качестве единственной возможности познания, данной заранее. Их можно устранить только вместе с их носителем, превратив, таким образом, субъекта в объект. «Время есть необходимое представление, лежащее в основе всех созерцаний. Когда мы имеем дело с явлениями вообще, мы не можем устранить само время, хотя явления прекрасно можно отделить от времени. Следовательно, время дано a priori. Только в нем возможна вся действительность явлений. Все явления могут исчезнуть, само же время (как общее условие их возможности) устранить нельзя»[242]. Поэтому человек как индивидуальный субъект, вынужден терять свое время в обмен на включение себя во время других субъектов, теряя тем самым и свою субъектность. Правда, полностью утратить последнюю он может, только отказавшись от изначального собственного времени и пространства, что происходит крайне редко. Этим, по нашему мнению, объясняется тот факт, что в социальной реальности чаще происходит частичная объективация – объективация в одном поле в обмен на увеличение субъектности в другом.

Механизмом подобной объективации выступает субъект-субъектное взаимодействие, целью которого выступает «в той или иной степени осознанная трансформация картины мира собеседника для достижения каких-то целей»[243]. Модель этого взаимодействия нами уже была представлена в данной работе (см. первую главу).

Необходимо заметить, что само взаимодействие органически происходит в институциональной среде[244]. Дело в том, что именно институты, как мы уже отмечали, способствуют формированию совместных друг с другом ожиданий, обусловливающих координацию действий субъектов и достижение ими взаимовыгодных результатов, формируя тем самым поле субъектного взаимодействия. Напомним, что институты как набор правил обладают свойствами самодостаточности, добровольности соблюдения этих правил, не требуя, таким образом, наличия внешнего органа, обеспечивающего их реализацию[245]. По нашему мнению, данные свойства объединяет в себе уже упоминаемый нами феномен доверия. Не случайно, по мнению американского ученого Ф. Фукуямы (в основном с легкой руки которого, как мы уже отмечали, и вошел в тезаурус экономической теории термин «доверие»), «благополучие страны, а также ее состязательная способность на фоне других стран определяются… присущим ее обществу уровнем доверия»[246].

Если это предположение верно, тогда от объема доверия зависит величина трансакционных издержек: чем больше доверие, тем меньше затрат идет на минимизацию рисков, чем меньше доверие, тем сильнее человек ощущает субъективный уровень риска и тем больше у него трансакционных издержек (рис. 8).

Рис. 8. Взаимосвязь оценки трансакционных издержек и уровня доверия экономического субъекта

Правда, доверие является субъективной величиной, поскольку предваряет реальное поведение контрагентов (до-верие – вера в соблюдение договоренностей и неких правил взаимодействия), поэтому оно оказывает влияние на планируемые трансакционные издержки, а не на фактические. Необходимо также отметить, что в случае несовпадения уровня доверия и реального поведения контрагентов трансакционные издержки оказываются выше оптимальных. В случае же, когда контрагент оказался более добросовестным, издержки выше, чем могли бы быть (и были бы целесообразными); в случае, когда уровень доверия оказался завышенным, возникают непланируемые рисковые потери. Таким образом, одним из ключевых вопросов экономики является определение адекватного уровня доверия.

Помимо вышеозначенного, общее доверие (и его отсутствие) определяет длительность промежутка социального времени, так как субъект именно посредством него определяет горизонт планирования и соответственно период оценки результата (как завершение этапа). Таким образом, адекватное доверие – это мера определенности социальной системы (а не информация, которая есть лишь продукт изменений). Данная категория теснейшим образом связана со знаниями (последние здесь понимаются в значении системы представлений о мире). Ведь доверие является результатом знаний о том или ином элементе, субъекте, системе. Проблемная ситуация, как мы уже говорили, возникает в случае «знания о незнании»: субъект знает о существовании релевантной информации, но не обладает ею. Именно данный момент, по нашему мнению, определяет возникновение стоимости информации и вызывает большинство из тех новых проявлений, которые позволили некоторым ученым определить современную развитую экономику как информационную.

Действительно, в условиях многообразия информации субъект все меньше способен обладать всей релевантной информацией и соответственно постоянно находится в субъективно проблемной ситуации. Попробуем обосновать данное положение.

Как известно, знания бывают общественно новые и субъективно новые[247]. Так вот, в современных условиях большая часть субъектов вынуждена производить субъективно новые знания в силу необладания знанием о том, какова ситуация с общественно новыми знаниями. Именно поэтому «мир неограниченной рефлексивности — это мир умных людей, причем именно clever, а не intelligent, то есть дело не в том, что “профаны” повально становятся интеллектуалами, а в том, что, для того чтобы вообще выжить в мире без абсолютной системы отсчета, индивиды в своей повседневной жизни должны самостоятельно интерпретировать происходящее и активно адаптировать экспертное знание к профилю собственной ситуации»[248].

Возвращаясь к феномену доверия, отметим, что, по мнению Э. Гидденса, в основании современной полисубъектной стадии лежит переход от пассивного, традиционного доверия к активному. Последнее, по мнению английского социолога, это доверие, которое должно завоевываться, а не следовать из предустановленных социальных позиций или гендерных ролей. Активное доверие предполагает автономию, а не препятствует ей, и является мощным источником социальной солидарности, коль скоро согласие свободно дается, а не навязывается традиционными принуждениями[249].

Таким образом, если институт – это достаточно устойчивая конструкция, определяющая взаимоотношения субъектов и обладающая свойствами институциональной преемственности, кумулятивности, полезности в данных условиях[250], то доверие как субъективная оценка будущего взаимодействия выступает одним из основных экономических институтов и, как мы уже говорили, одной из сторон социальной позиции.

Следовательно, подводя итог параграфу, мы можем сказать, что информация выступает субстанцией, продуцируемой изменениями, которые в свою очередь инициируются субъектами. Важным следствием такого подхода выступает материальный (объектный) характер информации, хотя и находящейся в косвенной связи с субъектом, но напрямую не зависимой от него. В свою очередь знания есть поглощенная субъектом информация, прошедшая процессы интериоризации, и, соответственно, присвоенная им. Схематически это представлено на рис. 9.

 

Рис. 9. Производство и интериоризация информации

Таким образом, мы разделяем знания и информацию, считая, что первые есть собственность субъекта, а вторая – субстанция, возникающая при любом изменении среды.

Данные определения, как представляется, служат достаточно веским обоснованием для выделения человека как основного фактора экономического развития. Тем самым создается методологический базис для более качественного понимания сущности тенденции современной экономики, заключающейся в том, что образованные люди в наше время получают больше, чем когда бы то ни было. Дело в том, что, сокращая плату за физический труд, современные рыночные силы одновременно все более щедро вознаграждают труд умственный[251].

Мы считаем, что плата за интеллектуальный труд возрастает потому, что этот труд не является трудом в понимании, присущем XIX и XX вв. и удачно отраженном в классическом определении А. Маршалла, согласно которому труд (labour) – это «любое умственное или физическое усилие, целиком или частично направленное на получение каких-либо иных благ, кроме удовольствия от самого процесса работы (work)»[252].

В современной экономике, в отличие от предыдущих стадий социально-экономического развития, работник продает не рабочую силу, а знания, воплощенные в человеческом или социальном капиталах, получая соответственно уже не заработную плату, а интеллектуальную ренту. Учитывая, что знания не симметричны информации и результаты интериоризации последней не идентичны у двух субъектов, можно объяснить и тот факт, что человек перестал быть легко заменяемым средством производства. Дело в том, что теперь с уходом квалифицированного работника из компании невосполнимо исчезает часть ее возможностей, часть интеллектуального капитала. Следовательно, уменьшается поле субъектности организации, уменьшая, в свою очередь, и принадлежащий ей до его ухода, человеческий и социальный капиталы. Вышеозначенные процессы приводят к тому, что человек перестает выполнять механическую работу. Теперь его работа тесно связана с его индивидуальностью. Поэтому справедливы высказывания, утверждающие, что интеллект человека не заменяется компьютерами, а высвобождается ими. Если раньше человек тратил львиную долю своего рабочего времени на обработку информации, то теперь он имеет возможность больше ее анализировать. На наш взгляд, основы проблемы четкого определения сущности и границ понятия «знание» лежат в его прямом соотнесении с функционированием субъекта, протекающими в нем психическими процессами.

До тех пор пока мы не сможем четко расшифровать процесс возникновения знаний, мы не сможем четко определить, где они начинаются, а где заканчиваются. Это лучше всего подтверждается шахматными поединками между человеком и компьютером, в которых абсолютно прозрачным становится различие между информацией (и ее обработкой) и знаниями. Компьютер не продуцирует ничего нового, он лишь получает информацию и интерпретирует ее, принимая то или иное решение, не привнося ничего своего. Субъект же (в данном случае человек) способен создавать нестандартные виды решения стандартных задач, поэтому основой развития в настоящее время становится продукт творческого мышления человека – его способность продуцировать знания, его субъектность, т.е. то, что мы не можем заменить механическими или электронными заменителями.

 

3.3. Определение творчества
как экономико-психологического феномена

Как видно из предыдущих параграфов, для современной социально-экономической системы в условиях информационного избытка объективно важное значение приобретает способность субъекта к производству субъективно новых релевантных знаний. В научных работах внешняя сторона данного процесса обычно фиксируется как смещение акцента человеческой деятельности с необходимости (труда) к творчеству[253]. Лучшей иллюстрацией подобной точки зрения, на наш взгляд, выступает утверждение отечественного экономиста В.Л. Иноземцева, считающего, что «прогресс постиндустриального общества обусловливается высвобождением творческих сил человека и развитием его личности»[254]. Кстати, если наложить эти представления на нашу модель времени (см. вторую главу настоящей работы), то станет очевидным, что в масштабах общества происходит смещение стадий – от необходимости к возможности. Как видно из модели, это свидетельствует о смене социальной ситуации развития общества. Таким образом, подтверждается смена стадий общественного развития. Оставим данный факт пока лишь в качестве иллюстрации эффекта от наших логических построений, но оговоримся, что он требует самостоятельной научной работы, представляя по сути предмет исследования.

Эмпирическими и теоретическими основаниями вышеозначенных утверждений служат: происходящая за счет преобладания нематериальной мотивации смена отношений эксплуатации на приоритет самореализации[255]; высвобождение времени за счет снижения рутинных составляющих работы[256]; необходимость использования творческого подхода к работе в условиях современного информационного поля[257]; перемещение акцента на рынке труда с работодателя на «интеллектуальных наемников»[258]; смена «универсального» сознания «клиповым»[259] и т.д.

При этом ни в одном из исследований, посвященных анализу современного социально-экономического развития, фактически не присутствует ясное представление о том, что собой представляет творческая деятельность, а соответственно и возможность аргументированного доказательства вышеозначенного изменения деятельности человека в нарождающейся эпохе становится маловероятной. Сложившееся положение в рассмотрении творческой деятельности, скорее всего, вызвано: во-первых, ориентацией большинства исследований на обнаружение новых тенденции общественного развития, часто в ущерб формированию понятийного аппарата; во-вторых, тем, что творчество в качестве экономической категории появилось относительно недавно, поэтому единый подход к его трактовке в экономической литературе просто не успел сформироваться.

Все вышеперечисленное, на наш взгляд, обуславливает необходимость тщательного изучения сущности творческой деятельности человека, которое в свою очередь позволит провести аргументированный анализ происходящих изменений.

Итак, рассмотрим существующие попытки теоретического определения творчества, которые, на наш взгляд, можно объединить в три основных подхода. В первом из них базовым выступает определение, предложенное в XIX в. К. Марксом, который рассматривал творчество как предметно-практическую деятельность, в процессе которой человек выходит за пределы «заранее установленного масштаба», за рамки простой целесообразности, познавая и преобразуя окружающий мир и самого себя[260]. Таким образом, творчеством признается та человеческая деятельность, которая выходит за рамки поставленной перед человеком проблемы, – деятельность, характеризующаяся прежде всего способностью к самостоятельному целеполаганию.

Большинство же отечественных исследователей, которых можно отнести к сторонникам второго подхода, понимают под творчеством процесс решения проблемы с рождением нового качества, нового результата[261]. Помимо российских ученых одним из сторонников подобного понимания творчества выступает известный физик и философ А. Уайтхед, называющий творчество «предельным метафизическим принципом», состоящим «в переходе от дизъюнкции к конъюнкции, образовании новой сущности, отличной от данной в дизъюнкции»[262]. Напомним, что переход от дизъюнкции к конъюнкции означает переход от разделительного высказывания к соединительному, от противопоставления свойств, процессов, явлений – к их синтезу. Обобщающим определением понятия «творчество», соединяющим первый тезис со вторым выступает определение, предложенное А.А. Кобляковым: творчество – «процесс решения проблемы через переход от дизъюнкции к конъюнкции с рождением нового качества, нового результата (синтез антитез, образующий «новую сущность»)»[263]. Таким образом, сторонниками второго подхода под творчеством понимается человеческая деятельность, характеризующаяся новым решением проблем, поставленных перед человеком внешними обстоятельствами.

Разница между двумя указанными подходами заключается в том, что в первом случае под творчеством понимается деятельность, выходящая за рамки необходимой, заданной внешними обстоятельствами, т.е. субъектная по своему характеру, а во втором – деятельность, находящаяся в тесной зависимости от внешних обстоятельств, приводящая к новому решению за счет соединения ранее несоединимых, но известных объектов. Или, пользуясь словами И. Канта, первый подход отличается от второго так же как открытие отличается от гениальности: «…изобрести что-нибудь – это нечто другое, чем что-нибудь открыть, ибо то, что открывают, предполагается уже существующим до этого открытия, только оно до сих пор не было известным. Такова Америка до Колумба, но то, что изобретают, как, например, порох, не было известно до того мастера, который его сделал… Способность к изобретению называют гениальностью»[264]. Два вышеозначенных подхода различаются и по отношению к возникающему объекту: в рамках первого определения творчеством выступает любая деятельность, преобразующая и постигающая внешний мир, не вызванная внешними факторами, а во втором – вызванная внешними факторами и создающая нечто новое.

Возьмем для примера гипотетическую ситуацию, когда художника заставляют под угрозой смерти написать портрет. Сторонники первого подхода будут утверждать, что человек не занимался творчеством, так как был вынужден заниматься этой деятельностью, а сторонники второго – будут считать это актом творчества, ведь было создано нечто новое. Представляется, что подобные различия в определении творчества объясняются интересами исследователей. Так, в первом случае, их внимание акцентируется на внутренней свободе или зависимости человека в осуществляемой деятельности. При подобном подходе оказывается, что «определить деятельность как труд или творчество может только сам ее субъект»[265]. Во втором же случае характерна ориентация на результат: если было создано что-то новое (чего не было раньше), то человек занимался творчеством, и наоборот.

Необходимо заметить, что, помимо этих двух подходов, существует и третий, выдвинутый современным российским экономистом Н.В. Вединым, который понимает под творческими способностями человека «противоречивое единство глубоко индивидуальных свойств, определяющих степень освоения субъектом той или иной деятельности, с одной стороны, и общезначимых форм их выражения и передачи – с другой»[266]. В данном подходе творчество, по сути, отождествляется с<