Глава VIII . Возможность и необходимость других методов анализа символики при условии сохранения общих реалистических позиций

 

Предложенный выше анализ символа как литературоведческой и искусствоведческой категории, конечно, основан на определенных философско-эстетических принципах, которые у других исследователей могут допускать и другое свое содержание и другую структуру. Нами руководила только одна мысль: если символ является таким упорным и цепким, таким тысячелетним понятием, употребляемым наряду с другими категориями литературы и искусства, то он должен получить у исследователей и свой специфический анализ. Поэтому мы и противопоставляем символ всем другим категориям искусства и литературы. Однако здесь возможны самые разнообразные исходные принципы и соответственно самые различные анализы символа, которые не только могут, но и должны иметь место в нашей науке, если она действительно хочет быть передовой.

Большинство понимает символ как просто пустой и условный знак любого предмета, так что этот знак может быть и одним, и другим, и третьим и вообще каким угодно. Можно ли стоять на такой точке зрения? Конечно, можно, но тогда те смысловые функции, которые мы нашли в символе, придется приписывать другим категориям. В этом смысле говорят, например, о том, что настоящий художественный образ должен быть реалистическим. Но тут оставляют без разъяснения то, как понимать художественность, а реализм понимают как отражение действительности. Все это, однако, совершенно не отвечает требованиям науки. Ведь художественность еще надо определить, потому что обывательское определение ее в качестве мышления в образах никак нельзя считать удовлетворительным. Ведь и наше самое обыкновенное мышление всегда пользуется образами.

Что же касается определения реализма как отражения действительности, то это определение и устарело и потеряло свой смысл. Ведь и всякий фотоаппарат тоже отражает действительность. Приходится художественный реализм противопоставлять фотографии, а это не так просто сделать. Главное же, тот реализм, который мы считаем подлинным, вовсе не есть только отражение действительности, но и воздействие на самое действительность, (263) то или иное переделывание ее. Но переделывание действительности при помощи художественного образа опять является только общей фразой и требует точной логической формулировки. Словом, понимая символ как пустой и условный знак и отбрасывая весь наш анализ символа, необходимо символические функции навязывать вообще художественному реализму. Но художественный реализм есть известная точка зрения на действительность, а именно понимание ее как непрерывно-революционной, когда художественный образ оказывается не просто образом действительности, но именно ее символом в нашем понимании этого слова. Художественный реализм невозможен без той или иной идейности, а это и есть художественная образность как символика.

Можно понимать символ как обыкновенную метафору. Но тогда придется метафору нагрузить той смысловой нагрузкой, которую мы нашли в символе. Ведь метафора, в собственном смысле слова, есть перенос значения одного предмета на другой предмет, и эти два предмета, переносимый и воспринимающий новое значение, понимаются как единое целое. Метафора, в собственном смысле слова, ни на какой другой предмет не указывает, как только на самое себя; и метафора нравится нам сама по себе, доставляя художественное удовольствие независимо ни от каких других предметов. Конечно, можно представить себе всадника на коне среди бушующей стихии и считать, что это есть метафора Петра I. Но «Медный всадник» Пушкина вовсе не есть только метафора, и, чтобы проанализировать соответствующую поэму Пушкина, придется далеко выйти за пределы метафоры, придется кроме этой метафоры представить себе еще весьма длинный ряд разного рода образов, на которые этот памятник Петру I, по мысли Пушкина, указывает; этот памятник тут же перестанет быть просто метафорой Петра I. Другими словами, отбросив всякую символику и оставив только одно метафорическое объяснение художественного образа, придется эту метафору нагрузить совсем неметафорическим содержанием.

Имеется много охотников трактовать символ как обязательно нечто мистическое. Можно ли это делать? Ни в коем случае нельзя этого делать, потому что существуют математические символы, в которых нет никакой мистики.

Можно ли отбросить понятие символа на том основании, что уже и всякий художественный образ символичен? Можно, но во избежание путаницы понятий придется давать новую и необычную характеристику художественного образа. Ведь когда поэты говорят, например, что «заря догорает», то это действительно есть некоторого рода метафора, потому что при заходе солнца никто и ничто не горит и, следовательно, не догорает. И, строго говоря, тут совершенно нет ничего символического. Но если это так, то (264) художественный образ довлеет сам себе и сам по себе является предметом неутилитарного и вполне бескорыстного удовольствия. Но таковы ли те метафоры, которые мы считаем правильными, нужными и соответствующими реалистическому искусству? Совершенно не таковы. Нужные нам художественные метафоры мы обязательно нагружаем тем или иным утилитарным и притом социально-утилитарным содержанием. Но где же это содержание в чистой и самостоятельной художественной метафоре? Хорошая художественная метафора и так имеет значение сама по себе и не нуждается ни в каком утилитаризме. А если вы хотите, чтобы ваша хорошая художественная метафора была реалистической, то есть в том или ином смысле утилитарной, то этим самым вы отделяете в метафоре ее чистую художественность от ее утилитарности. Но что такое чисто художественная метафора, опять-таки не очень ясно. Чистая метафора, по-нашему, есть объединение двух разных предметов в одно целое, обладающее своей собственной созерцательной ценностью. Поэтому-то в периоды бурного социального строительства чистые метафоры и теряют свой кредит, поскольку они отвлекают нас от этого неметафорического строительства. А что такое утилитарная, или, попросту говоря, реально-жизненная сторона метафоры? А вот она-то и возникает в тех случаях, когда чистая и самодовлеющая художественная метафора указывает на нечто уже внехудожественное и на нечто художественно уже не самодовлеющее. А это и есть символ, сущностью которого как раз и является указание на многие другие предметы, содержащиеся в символе только латентно, имплицитно. Следовательно, приравнение обыкновенной художественной метафоры реалистического искусства к символу и тем самым изгнание символа из теории искусства принуждает к полной перестройке традиционных представлений о метафоре и к различению в ней по крайней мере двух сторон, которые в обычных теориях метафоры различаются очень слабо. И, в частности, не обладая точным понятием символа, невозможно ни бороться против «искусства для искусства», ни тем более давать ему точное определение, хотя это «искусство для искусства» очень часто и возникает в обыкновенной и фактической истории искусства.

Другими словами, исключение символа из теории искусства не только возможно, но иной раз даже необходимо. Однако это всякий раз ведет к полной перестройке традиционной теории-искусства и литературы. Поэтому лучше всего уже с самого начала точно определить понятие символа и тем самым освободить от бессознательной, но принудительной символичности все другие категории искусства и литературы. Кроме того, четкое разграничение всех основных категорий литературоведения и избавление их от бессознательно нагружающей их символики с отведением этой (265) последней в одну специфическую категориальную область дает возможность также и более четко пользоваться всеми этими категориями при конкретном анализе всех отдельных художественных произведений. Станет ясным их функционирование в этих произведениях как в раздельном виде, так и в виде их совокупного применения, особенно в тех случаях, когда теоретически четко формулированная категория практически весьма близко подходит к одной или к нескольким категориям, причем это сближение категорий в данном конкретном произведении может происходить как угодно близко, вплоть до полного их слияния. Отсутствие же точно формулированных литературоведческих категорий и смешение их с категорией символа всегда вносит большую нечеткость в литературную теорию и тем самым делает всякий конкретный анализ отдельного произведения весьма смазанным и спутанным. Вот почему проблема символа является сейчас очередной задачей, особенно если иметь в виду область все еще не дошедшего до полной ясности анализа реалистических методов искусства.

Современная и в подлинном смысле слова передовая теория искусства и литературы, во-первых, должна уметь точно проанализировать, в чем заключается художественность этих областей. Во-вторых, нам необходима не только художественность, но и художественность идейная. В-третьих, отнюдь не всякую идейно-художественную образность мы можем считать реалистической, в четвертых, для реализма в искусстве и литературе необходимо а) изображение жизни в ее последовательном становлении, в ее назревании, в ее процессуальности. Кроме того, реализм возможен только там, где б) становление жизни рисуется вместе сее скачками при переходе от одного качества к другому. Для реализма необходимо также в) установление в каждом изображенном историческом явлении как предыдущих моментов, его обусловивших, так и будущих моментов, которые в нем заложены и которыми оно заряжено. Далее, для реализма необходимо также и установление той линии развития, без которой невозможен никакой исторический подход к действительности. В конце концов реализм для нас невозможен там, где нет чувства здоровой и прогрессивной линии жизненного развития и где г) нет веры в окончательное достижение идеала, в мир во всем мире. Поэтому отнюдь не всякая идейно-художественная конструкция является для нас реалистической, но только та, которая содержит в себе указанные нами сейчас четыре момента изображаемой действительности. Наконец, реалистическим искусством мы считаем не только такое, которое отображает жизнь, пусть хотя бы даже весьма идейно, пусть хотя бы весьма художественно и пусть хотя бы с изображением всех указанных четы(266)рех сторон действительности, необходимых для здоровых форм искусства и литературы. Подлинно реалистическое искусство и подлинно реалистическая литература вовсе не есть только отражение жизни и вовсе не есть ее, пусть хотя бы самое глубокое, изображение. Реалистическое искусство должно не только отражать действительность, но и, в-пятых, еще и переделывать ее, взывать к преодолению обветшавших сторон действительности и к творческому созиданию новых и передовых порождений жизни — и личных, и общественных, и политических.

Теория искусства и литературы, повторяем, может пользоваться какими угодно терминами и как угодно их комбинировать. Но передовая теория возможна только там, где соблюдаются указанные у нас необходимые пять моментов, благодаря которым и возможен реализм в искусстве и литературе. Эти пять основных моментов здорового реализма мы и пытались выше обнять в учении о символе. Он с самого начала объявлен у нас и как функция самой действительности и как такая функция, которая способна вновь отобразиться на действительности, но уже в целях ее не хаотической и слепой трактовки, но в целях ее закономерного конструирования для разумного как эволюционного, так и революционного ее переделывания и преобразования. Мы постарались характеризовать понятие символа именно с намерением помочь искусствоведам и литературоведам анализировать как отобразительные, так и переделывательные функции искусства и литературы. Пусть термин «символ» не отвечает здесь тому назначению, которое мы в нем находим. Тогда давайте другую терминологию, а от указанных нами пяти моментов подлинного реализма (четвертый из них содержит в себе еще четыре своих подпункта) никто отказаться не смеет. (267)

 

Приложение. СИМВОЛИЧЕСКИЕ ЗНАКИ В СОВЕТСКОЙ СОВРЕМЕННОСТИ

 

В заключение мы укажем на огромное значение символов, эмблем и разного рода знаков в современной советской действительности. Наши теоретики и в логике, и в эстетике, и в отдельных областях общественно-политической жизни, и в философии, к сожалению, слишком мало теоретизируют относительно этой огромной символической сферы, которая уже имеет свою полувековую историю и которая развивается и усложняется с каждым днем все больше и больше. Необходимо набить себе руку на понимании того, как и для чего создаются, а также как и для чего употребляются и функционируют в жизни все эти символы и знаки, одно простое перечисление которых даже трудно осуществить.

Выше мы уже произвели в краткой форме анализ таких советских символов, как серп и молот. Поскольку в нашем исследовании мы отличали эмблему от символа, понимая под эмблемой точно фиксированный, конвенциональный, но, несмотря на свою условность, вполне общепризванный знак как самого широкого, так и самого узкого значения, то сейчас мы должны сказать, что всякая эмблема, в зависимости от своего достаточно широкого функционирования, может быть одновременно и символом. Поэтому отдельные знаковые структуры, какие-нибудь, например, шпаги, мечи или копья вместо простых эмблем очень легко становятся символами, и причем часто даже огромной значимости. Все последующее покажет нам, как эмблема и символы, различаясь по своей структуре, очень часто получали весьма заостренную общесимволическую значимость. Какой-нибудь орден или звезда ни в каком случае не могут рассматриваться в своем узком и физическом значении. Отражая на себе огромную эпоху и являясь ее знаками или эмблемами, они в то же самое время являются и самыми настоящими символами, и притом весьма больших масштабов.

Эту работу по изучению советской изобразительной символики начал художник-прикладник Б. Борисовский, которому принадлежит ряд публикаций в этой области, но который не ставит перед собой никаких теоретических проблем, а ограничивается только описанием этой с трудом объемлемой области. В дальнейшем этими статьями Б. Борисовского мы и воспользуемся, чтобы дать возможность советскому читателю хотя бы в некоторой степени ознакомиться с такой чрезвычайно важной символической проблематикой.

Сначала укажем на статью упомянутого автора под названием «Красный цвет революции»^[106][106]. Здесь, среди авторов, понимавших красный (268) цвет как символ революции, мы находим таких писателей, как Пушкин, Добролюбов, Герцен, Огарев, Писемский, Достоевский, Салтыков-Щедрин, Лесков, Ал. Григорьев, Тургенев, Есенин. Интересно, например, что даже Тургенев, который, несмотря на весь свой либерализм, был весьма далек от революционных теорий, и тот изображает своего Рудина перепоясанного красным шарфом и с красным знаменем в руках на одной из баррикад Парижа. То же самое символическое понимание красного цвета мы находим и у художников Репина, С. Иванова, Серова, Бродского, Касаткина, Малявина, Кустодиева, Петрова-Водки на.

В статье «Символ пролетарского праздника»^[107][107] устанавливаются первые появления красных знамен как символа революции в дореволюционной России 1 мая 1900 г. в Хорошеве. За этим последовало постоянно расширявшееся значение этого символа и в других областях жизни.

В статье «Символ единства трудящихся»^[108][108] устанавливается и 'первое официальное признание эмблемы «Серп и молот». Именно, 19 июня 1918 г. Совет Народных Комиссаров РСФСР утвердил Государственную печать, «в композиции которой центральное место занимало изображение перекрещивающихся серпа и молота». Долгое время эта эмблема приписывалась авторству художника С. В. Чехонина, который действительно много работал для популяризации этого символа в народных массах. Но С Герасимов («Искусство», 1957, № 7) на основании своих отдаленных воспоминаний склонен приписывать это авторство другому художнику, Е. Камзолкину. Художники Н. Кузнецов и А. Лео тоже одновременно использовали эту всемирно-историческую символику. Очень важно сообщение каталога выставки «Агитационно-массовое искусство первых лет Октябрьской революции», что уже в 1917 г. эмблемой Саратовского губернского исполкома было как раз именно изображение серпа и молота. По всему видно, что этот символ вовсе не был созданием только какого-нибудь одного художника, что вообще многие художники в начале революции выдвигали этот символ, а вернее, что подлинным его автором являлась тогдашняя советская действительность в целом или, лучше сказать, народ в целом.

В статье «Кто автор первой советской эмблемы?»^[109][109] выставляется тот общеизвестный факт, что имя создателя этой эмблемы до сих пор не установлено. Однако важнее всего само содержание этой эмблемы. 19 апреля 1918 г. был утвержден нагрудный знак для воинов РККА — красная пятиконечная звезда с изображениями молота и плуга в середине. Небезынтересно также и то обстоятельство, что этот нагрудный знак был утвержден на два месяца раньше Государственной печати с изображениями серпа и молота. Тот, кто не уверен в огромной значимости всякой символики и сомневается даже в пользе самого термина «символ», тот, очевидно, считает, что во времена революции нагрудные воинские знаки могли бы беспрепятственно оставаться теми же самыми, какими они были и до революции. Однако в данном случае даже самые заядлые противники всякой символики неожиданно становятся, самыми заядлыми символистами. (269)

В статье «Москве нужен герб»^[110][110] напоминается тот факт, что городские гербы на русской территории стали появляться еще с XII в., что с XV в. на печатях московских князей изображается Георгий Победоносец, всадник на скачущем коне, и что с XVIII в. это изображение вошло вообще в герб города Москвы. В советское время не раз поднимался вопрос о новом гербе для Москвы. В художественном отношении вопрос этот чрезвычайно труден и пока еще не разрешен. Но он находится сейчас в стадии разрешения.

В статье «Художники первых орденов»^[111][111] перечисляются и описываются ордена «Красное знамя РСФСР» (учрежден 16 сентября 1918 г.), «Красное знамя Азербайджанской ССР» (учрежден в 1920 г.), «Трудовое Красное знамя РСФСР» (учрежден 20 марта 1922 г.), Орден Труда Азербайджанской ССР, учрежденный в апреле 1922 г. и просуществовавший до 3 декабря 1928 г., когда он был заменен новым по композиции орденом Трудового Красного Знамени Азербайджанской ССР.

В статье «Знаки мужества и воинского мастерства»^[112][112] перечисляются и описываются ордена и медали, созданные в период Великой Отечественной войны,— в связи с великими именами Суворова, Кутузова, Александра Невского, Богдана Хмельницкого, Ушакова, Нахимова. Были созданы орден Славы для наград за солдатские подвиги и орден Победы как высший знак полководческого отличия.

Необходимый вывод, который сам собою возникает после подробного ознакомления со всеми этими материалами, очень прост и ясен, убедителен и неопровержим: или мы признаем за советской геральдикой и вообще за всей советской символикой право на существование и ее огромную значимость (классовую, общеполитическую, общенародную и международную, мировую),— и тогда придется признать такую же огромную значимость и всей мировой символики, особой для своего места и времени; или никакая всемирно-историческая символика не имеет никакого значения, а само понятие символа имеет третьестепенное значение и всегда может быть заменено другими понятиями и терминами, и — тогда придется отменить все советские знаки отличия, все ордена, гербы, знамена, флаги и гимны, эмблемы, транспаранты, нагрудные знаки, всю форменную одежду, все воинские и пионерские ритуалы, все демонстрации, парады и салюты и все памятники великих деятелей настоящего или прошлого нашей страны, все светофоры и дорожные знаки, все гудки, свистки, звонки, сирены и вообще все сигналы, всю человеческую мимику и жестикуляцию, все алфавиты, все научные знаковые системы (как, например, таблицу периодической системы элементов Менделеева), да и вообще все языковые знаки, а значит, и самый язык, всякую врачебную диагностику, все симптомы, признаки и прогнозы, всякое понимание того, что такое лай, мяуканье, мычание, блеяние, чириканье, потому что все такого рода предметы всегда что-нибудь обозначают или значат, всегда на что-нибудь указывают, всегда что-нибудь символизируют. Думается, что непонимание или низкая оценка символики в этом смысле слова означала бы нигилистическое превращение всей жизни народов и всей истории в одну серую, неразличимую и вполне иррациональную массу неизвестно чего. (270)

Остановимся также в нескольких немногих словах на общественно-политических флагах, как советских, так и несоветских, представляющих собою безбрежное море специальной мировой символики^[113][113].

Красный флаг РСФСР был установлен декретом ВЦИК Советов рабочих, солдатских, крестьянских и казачьих депутатов от 14 апреля 1918 г.: «Флагом Российской Республики устанавливается Красное Знамя с надписью «Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика». То же касалось торгового, морского и военного флага РСФСР (статья 90 первой Конституции РСФСР, утвержденной 10 июля 1918 г. V Всероссийским Съездом Советов): «Торговый, морской и военный флаг РСФСР состоит из полотнища красного (алого) цвета, в левом углу которого, у древка наверху, помещены золотые буквы РСФСР или надпись Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика». Новые образцы для военного, торгового и военно-морского флагов РСФСР были утверждены 29 сентября 1920 г. Красные флаги Азербайджанской, Армянской, Белорусской, Грузинской, Украинской и Дальневосточной республик были утверждены в 1919—1922 гг. Окончательная редакция статьи 71 Конституции СССР, принятая в 1923 г. и подтвержденная в 1936 г., гласит: «Государственный флаг Союза Советских Социалистических Республик состоит из красного или алого полотнища с изображением на его верхнем углу у древка золотых серпа и молота и над ними красной пятиконечной звезды, обрамленной золотой каймой. Отношение ширины к длине 1:2». Военно-морской флаг Советского Союза был изменен еще раз в 1923 г.: в центре красного полотнища был помещен белый круг (солнце) с красной пятиконечной звездой, от круга к кромкам расходились восемь белых лучей. Порядок подъема Государственного флага был регламентирован впервые в Постановлении 1924 г., но в настоящее время действует Положение 1955 г. Основные изменения флагов союзных республик были утверждены в 1949—1954 гг.

Существуют подробно разработанные способы употребления флагов в речном и морском флоте.

Что касается прошлого России, то сохранился рисунок Петра I 1699—1700 гг., изображающий флаг с андреевским крестом на полотнище с тремя горизонтальными полосами — белой, синей и красной. Впоследствии трехполосное знамя стало Государственным флагом России, а синий косой крест перешел на белое полотнище военно-морского флага.

Из зарубежных стран укажем на Великобританию, флаги которой менялись начиная с XIII в., сочетая символику Англии и Шотландии. Во Франции трехцветный флаг (синяя, красная и белая полосы, сначала горизонтальные, потом вертикальные) появился в 1789 г., в год французской буржуазной революции. В Германии черно-красно-желтые цвета национального флага были провозглашены в 1919 г. Конституцией Веймарской республики после упразднения монархии. На флаге ГДР помещен герб страны, состоящий из молотка и циркуля в венке из колосьев (271) в знак мирного развитая демократической страны. Историю флагов вместе с историей гимнов и гербов излагает в увлекательной форме журналист-международник Э. Баскаков, книга которого у нас указана выше.

Сохранились печати из самой древней поры Русского государства, принадлежавшие князьям, должностным лицам и духовенству. Такого же типа печати остались и от периода русской феодальной раздробленности. Государственная печать появилась уже в период централизованного Русского государства. Основными ее символами были изображения всадника и двуглавого орла. Были также печати отдельных городов (Смоленск, Новгород, Казань). В период Русской империи были как государственные печати, так и печати частных лиц, то есть родовые и сословные.

Советские государственные печати представляют собой изображение герба СССР или союзных республик, окруженных соответствующей надписью.

Мы привели только самое малое количество сведений о разного рода флагах, гербах и разного рода печатях. Но и этого малого количества, как нам кажется, достаточно для того, чтобы освоиться с мыслью о всемирно-историческом значении символики, о бесконечно разнообразных ее видах. Пусть поэтому читатель не удивляется, что и научная литература об этой символике, начиная с первобытных времен и кончая нашей эпохой, тоже является, в сущности говоря, безбрежным морем. Изучить эту всемирно-историческую символику во всех ее деталях в настоящее время никак не представляется возможным. Однако начать это изучение уже давно пора. И единственно на что претендует наша библиография — это именно положить начало изучению всемирно-исторической символики. Ввиду состояния современной науки о символике претендовать нам на что-нибудь иное было бы вполне неблагоразумно. (272)

 

Библиография

 

§ 1 ОПРЕДЕЛЕНИЕ ПОНЯТИЯ СИМВОЛА

 

1. Досоветские общие энциклопедии и словари

 

(Вейсман Э.), Немецко-латинский и русский лексикон купно с первыми началами русского языка к общей пользе при Императорской академии наук печатию издан, Спб., 1731, стр. 133 a («Denkspruch, symbolum, слово, пословица всегдашняя, символ»).

Российский с немецкими и французскими переводами словарь, сочиненный Надворным Советником Иваном Нордстетом, ч. 2, Спб., 1782, стр. 375 а («Символ a, m. das Symbolum, le symbole; символ Апостольский, das Apostolische Symbolum, le symbole des Apôtres»).

Словарь древней и новой поэзии, составленный Николаем Остолоповым, я. 3, Спб., 1821, стр. 143 («Символ, см. Емблемма»); ч. I, Спб., 1821, стр. 379 (Емблемма. Символ, Девиз и Емблемма имеют большое между собою сходство, а различаются в некоторых только частях.

Символ есть знак, относящийся к такому предмету, о котором хотят дать понятие— Весы служат символом правосудия, символом невозможности может быть умывающийся Арап:

«Хотя реку воды на Ефиопа лей,

Не будет он белей»).

Словарь академии российской, по азбучному порядку расположенный, ч. VI, Спб., 1822, стр. 144 («Символ... 1) Сокращенное изображение, заключающее в себе двенадцать главных членов Христианской веры... 2) У изобретателей и резчиков медалей под сим именем разумеются разные знаки изображения для означения лиц, частей света, государств, областей и городов»).

Настольный словарь для справок по всем отраслям знаний в 3-х томах, сост. под ред. В. Р. Зотова и Ф. Толля, Спб., 1864, стр. 454 а («Символ... представление идеи или чувства в образе, напр., кольцо — символ вечности, солнце, луна и звезды у язычников — символы божества; в греческих мистериях символами называются слова и знаки, посредством которых посвященные узнавали друг друга, а также и самый обет посвящения; кроме того, у греков символом назывался знак, который представлял залог какого-нибудь договора или обязательства. В христианской церкви символами называются или обряды, или видимые выражения идеи и таинства, но в последнем случае они принимаются не просто за образы, а как действительно заключающие в себе невидимое действие благодати»).

Русский энциклопедический словарь, издаваемый проф. И. H Березиным, отд. IV, т. П, Спб., 1877, стр. 13 (повторяется определение символа, данное в предыдущем словаре В. Р. Зотова и Ф. Толля).

Всенаучный (энциклопедический) словарь, сост. Под ред. В. Клюшни(273)кова, Спб., 1878, 4. II, стр. 722 б («Символ; вообще какой-либо вещественный образ, служащий внешним знаком для обозначения отвлеченной идеи; напр., кольцо есть символ вечности»).

Энциклопедический словарь, изд. Р. А. Брокгауз, И. Л. Ефрон, т. ХХIХ^А, Спб., 1900, стр. 917 б («Символ... греческое слово symbolon (syn — c'bolos — бросание, метание; symballein — совместно нескольким лицам бросать что-либо, например, рыбакам сети при ловле рыбы) позже стало означать у греков всякий вещественный знак, имевший условное тайное значение для известной группы лиц, напр., для поклонников Цереры, Цибелы, Митры. Тот или иной знак (symbolon) служил также отличием корпораций, цехов, разных партий — государственных, общественных или религиозных. Слово «символ» в житейской речи заменило более древнее слово sema (знак, знамя, цель, небесное знамение)»).

Там же, стр. 911 а («Символика... по толкованию академического словаря русского языка, символ — это знак, изображение какой-нибудь вещи или животного для означения качества предмета. В понятие символа входят, не поглощая его, художественный образ, или аллегория, или сравнение»).

Там же, стр. 916 'а (ст. А. Горнфельда «Символисты». «Символизм мистичен в своей основе — в стремлении к интуитивному проникновению в суть той истины, которая кажется поэту недоступной для рационального построения. Чтобы стать справедливым к символизму, нельзя упускать этого из виду; можно отвергать основную точку зрения направления и вместе с ней все направление, но понять его можно, только разобравшись в этой точке зрения. Как и всякое мистическое целое, поэзия символизма доступна только посвященным, это его слабая сторона, но это и его достоинство. Входя в область символической поэзии, мы входим в особый мир, который должны судить по его законам. Самая теория символа уязвима лишь до тех пор, пока мы подходим к ней с общепринятым логическим мерилом, но, несомненно, не это имеют в виду ее поборники. Дело не в том, что индивидуальные образы могут быть типичны, т. е. служить знаками обширных групп аналогичных явлений, но в том, что вещи этого мира связаны между собой еще иными, внеразумными узами, что одна из них может служить образом другой и все они могут говорить душе избранного об иной, высшей истине, недоступной другому способу познания: таково воззрение символизма»).

Малый толковый словарь русского языка, сост. П. Е. Стоян, Пг., 1915, стр. 537 а («Символ — предмет, условно обозначающий отвлеченную мысль, понятие. Весы — символ правосудия, сова — символ учености, якорь— символ надежды»).

Энциклопедический словарь русского библиографического института ГРАНАТ, т. 18, М. (б. г.), стр. 154 (ст. П. Когана «Декадентство», стр. 156. «Несомненно, что термин символизм был выбран удачно. По мере того, как углублялась и расширялась новая поэзия, становилось ясным, что она ставит перед собою задачу — в явлениях чувственного мира раскрыть тайны сверхчувственного; что всякое явление в глазах новых поэтов было ценно не в своих чувственных очертаниях, а как выражение высшей тайны, как символический образ, в котором воплощается одна из тайн вечности»).

Большая энциклопедия, словарь общедоступных сведений по всем (274) отраслям знания, т. 17, Спб. (б. г.), стр 382 б («Символ... знак, то же, что пароль, употребляется также в смысле чувственного образа: чувственное представление, посредством которого само по себе не чувственное, а абстрактное представление (мысль) становится доступным созерцанию.

...Понятие Символа имеет большое значение в эстетике. Свойство Символа вызывать простым знаком целый ряд представлений, не переходя, подобно аллегории, в область абстрактного, действует в высшей степени возбуждающе на наше чувство, следовательно, эстетически. Поэтому богатые символы жизни не только приняты искусством и, в частности, поэзией, но и еще более расширены. Народная песня особенно богата символами. Символ является дальнейшим усилением образа или метафоры; он не только заменяет одно представление другим, однородным ему представлением, но дает представление с более богатым содержанием, чем первоначальное»).

Там же, стр. 380 а («Символика... наука и учение о символах (чувственных образах), в особенности религиозных. Символика учит узнавать нас за знаком или чувственным образом скрытый, более глубокий смысл, в основе которого лежит нечто духовное,' невидимое и невыразимое»).

Там же, стр. 381 б («Символические действия суть отражения той стадии развития, когда мысль ищет конкретных образов и вращается в кругу абстрактных понятий не иначе, как при помощи внешних, доступных чувствам знаков, соответствующих тому или другому понятию по сходству, по аналогии для обыкновенной, нормальной ассоциации идеи»).

Там же, стр. 379 а — 380 а («Символизм — особый способ косвенным путем вызывать в человеческом сознании образ, идею или чувство... Один из широко распространенных способов вызывания известного состояния сознания поэтому есть не что иное, как сосредоточение внимания на соответственном предмете или представлении о предмете. Символ присущ поэтому человеческому мышлению с самых первых шагов на пути культурного развития... И только при помощи символа научилось человечество обозначать отвлеченные понятия... Художник современный употребляет символы сознательна Он подыскивает частные явления, могущие вызвать невольно у зрителя, слушателя или читателя более общие представления. Герой какой-либо повести или какого-либо романа, изображенный вполне индивидуально, наводит мысль на судьбу целого класса, к которому он принадлежит, целой эпохи и даже целого народа. В этом смысле он становится не только характерным или типичным, он становится символом. Символической может быть и отдельная сцена, могут быть отдельные слова постольку, поскольку они способствуют возникновению в сознании воспринимающего художественное произведение субъекта более общих идей, имеющих лишь косвенную связь с самим образом. Примеры можно найти во всех литературах мира....И символическое толкование поэзии всегда допускает произвол, т. к. оно основано на воображении и направлении мыслей воспринимающего....Символический образ в поэзии должен быть... выражен в самых конкретных реальных Красках, и реализм вовсе не может быть поэтому противопоставлен символизму в теории искусства»). (275)

 

2. Советские общие энциклопедии и словари

 

Большая Советская Энциклопедия, т. 51, М., 1945, стлб. 129 сл. (ст. »Символизм» А. Волкова, в которой дана следующая характеристика символа у символисток «...реальный земной мир, в понимании представителей символизма, есть лишь искаженное отражение ирреального, мистического мира. Поэтому задача искусства, по утверждению сторонников символизма, состоит в том, чтобы познать, постигнуть, восчувствовать ирреальный мистический мир. Художественным методом, средством такого познания, по их мнению, служит символ. Отсюда и само название «символизм». Разумеется, теория символа с ее культом символа как основного метода «истинного искусства» находится в полном противоречии с ленинской теорией отражения и является крайне реакционной»).

Большая Советская Энциклопедия, второе издание, т. 39, М., 1956, стр. 53—54 («Символ... — условное обозначение какого-либо явления или понятия. В философии — термин, которым часто пользуются субъективные идеалисты, утверждая, что ощущения человека представляют собой не копии действительных вещей, а условные, произвольные знаки, иероглифы. Философский материализм отвергает эти утверждения агностиков, считая, что человеческие знания, проверяемые общественно-исторической практикой, дают не условно-символическое, а правильное отражение объективной действительности.

В процессе познания на ранних ступенях развития человеческого мышления символы складывались стихийно, выражая стремление к познанию действительности путем сравнения сходных явлений (напр., изображение солнца в виде колеса, молнии в виде молота и т. п.). В культуре Древнего Востока исключительную роль играла религиозная символика (лотос, голова птицы и животного как символы божества). Исторический процесс познания мира обусловил возникновение ряда символов, в искусстве и поэзии Древнего Египта, Индии, Китая, классической Греции и Рима. Христианская сим