Фрагментация общества и революция

 

Активное экономическое развитие и вызываемая им фрагментация общества приводят к резкому ослаблению государственной власти в стране, а потому делают неизбежным революционное разрешение конфликта между новыми процессами и встроенными в ткань общественных отношений барьерами к адаптации. И дело здесь не только в неспособности существующей власти к решительным шагам. В истории были случаи, когда предреволюционные режимы неадекватно воспринимали характер стоявших перед обществом задач и своими действиями лишь ухудшали ситуацию. Однако есть и противоположные примеры, демонстрирующие способность власти в предреволюционный период осознавать необходимость перемен и предпринимать активные попытки их практического воплощения.

Но при нарастании кризисных явлений и фрагментации общества объективные условия для преобразований оказываются чрезвычайно неблагоприятными. Во-первых, власть не может проводить целенаправленную политику, поскольку вынуждена концентрировать все силы, использовать все доступные ей инструменты для предотвращения финансового краха, даже если это противоречит более долгосрочным задачам. Во-вторых, она постоянно испытывает давление абсолютно несовместимых требований - различные социальные слои и элитные группы ждут от нее диаметрально противоположных действий. Чьи бы интересы она ни пыталась удовлетворить, это неизбежно вызывает все большее сопротивление остальных. В сложной мозаике разнонаправленных сил и интересов ни один из предлагаемых существующей властью путей преобразований не может найти общественной поддержки: с высокой вероятностью баланс интересов «против» всегда окажется больше, чем «за».

Попадая во все более безвыходную ситуацию, власть начинает метаться, то идя на поводу у радикальных настроений, то пытаясь спрятаться в привычных рамках традиционной системы, то проявляя излиш32нюю жесткость, то соглашаясь на бессмысленные компромиссы. В результате режим становится еще более уязвимым, теряя свою базу и среди традиционных сторонников, и во вновь возникающих социальных слоях. Он вызывает всеобщее недовольство, хотя и по диаметрально противоположным причинам. Ослабление государственной власти продолжается.

В подобных условиях доступные правящему режиму способы поддержания социальной стабильности резко ограничиваются. Революция в Иране и распад советской империи, судя по всему, дали недвусмысленный ответ на вопрос, столь долго интриговавший специалистов по теории революции: «Если Карл I в 1640-м, Людовик XVI в1789-м, Николай II в 1917-м и прочие располагали бы сильными и надежными войсками, которые они хотели бы использовать для подавления инакомыслящих, кто может с уверенностью утверждать, что революция разразилась бы именно в этот момент или произошла бы вообще?». Армия и полиция - неотъемлемая часть общества, они находятся под влиянием господствующих в нем идей и настроений. Высшее офицерство представляет собой важнейший слой правящей элиты, и кризисные явления этой элиты не могут обойти его стороной. Поэтому потеря правящим режимом социальной поддержки и доверия со стороны элиты резко сокращает его возможности использовать силовые методы подавления недовольства.

Начало революционного процесса не снимает многочисленные конфликты и противоречия, характерные для предреволюционного общества. Новая власть, приходящая на первой стадии революции, на этапе революции «сверху», наследует ту же ситуацию, с которой не справился старый режим. Общество остается предельно фрагментированным, разнонаправленные силы и интересы подрывают возможность проводить сколько-нибудь целенаправленную политику «сверху». Именно степень фрагментации общества в результате предшествующего периода экономической динамики в гораздо большей мере, чем степень радикальности программ, предопределили различие в судьбе лидеров революции Мэйдзи и вождей первого этапа Великой Французской революции.

В настоящее время доказано, что Япония перед революцией Мэйдзи не находилась в состоянии полного застоя, как полагали ранее. Годовые темпы роста ВВП на душу населения в 1830-1860 годах составляли 0,10-0,15%. В стране развивалась торговля, шли процессы протоиндустриализации. Проблемы, с которыми столкнулся сегунат Токугавы к середине XIX века, также схожи с другими известными предреволюционными ситуациями. «Иностранцы добивались доступа к японской торговле. Внутри страны финансовая ситуация была ненадежна, традиционная система статусов и рангов по богатству и доступу к власти пришла в расстройство, все чаще происходили народные волнения».

Тем не менее, можно предположить, что дестабилизирующее воздействие на традиционные структуры здесь было слабее, чем в других странах при «старом режиме». В подтверждение этой гипотезы можно привести по меньшей мере три фактора. Во-первых, хотя экономический рост в Японии не прекращался, его темпы были существенно ниже, чем во Франции второй половины XVIII века (где они составляли более 0,6%) и даже в Англии XVII века (0,20-0,23%). Во-вторых, достигнутый ко второй половине XIX века уровень экономического развития Японии был существенно ниже, чем во Франции конца XVHI века и в Англии середины XVII века. По уровню ВВП на душу населения Япония отставала от этих стран в указанные периоды примерно на треть. В-третьих, закрытость от внешнего мира, проводившаяся в Японии политика изоляционизма элиминировали воздействие нестабильности мирового рынка на внутреннюю ситуацию в стране.

Меньшая зрелость предреволюционных противоречий подтверждается еще и тем, что при всей слабости господствующего режима, его внутренний кризис оказался недостаточно глубок для спонтанного начала революции. Смена власти произошла лишь под воздействием внешней угрозы.

Сказанное о Японии еще более применимо к другим успешным революциям «сверху» - все они происходили в относительно слаборазвитых странах, где традиционные структуры не были всерьез расшатаны динамичным экономическим развитием. Поэтому там существовала возможность провести преобразования «сверху», не допуская активного участия народных масс в политике.

Что касается более развитых и динамично развивающихся стран (к ним относилась, например, Франция второй половины XVIII века), то здесь экономические изменения затрагивали всю систему общественных отношений снизу доверху. Поэтому различные слои населения, отстаивая свои интересы, стремились активно включиться в процесс преобразований. В этих условиях революция «сверху» неизбежно сталкивалась с неразрешимой дилеммой. Согласие на подавление движения «снизу» означало компромисс со старым режимом, и это делало революцию беззащитной перед силами реакции. По этому пути пошли германская революция 1848 года и российская революция 1905 года, что и предопределило в конечном счете их поражение. Опора же на активность масс неизбежно выводит революцию за рамки, которые приемлемы даже для наиболее радикальных слоев старой элиты, и предопределяет ее переход в новую стадию - революцию «снизу».

Фрагментация общества - не только главный фактор, определяющий неизбежность революции, она же решающим образом воздействует на ход революционных событий. Современные исследователи все чаще подчеркивают чрезвычайную гетерогенность участвующих в революции сил. По отношению к Английской революции утверждается, что «схема конфликта отнюдь не была образцом резкого и четкого размежевания, напротив, мириады локальных столкновений по-разному формировали конфликт в различных местах» (Goldstone, 1991, р. 81). Активно разрабатывая этот тезис применительно к Франции XVIII века, многие специалисты выделяют в ней три разнородных течения или даже одновременно происходящих революции: буржуазную революцию, которую также характеризуют как «революцию элит» или «революцию просвещения», отстаивающую свободу предпринимательства; крестьянскую, выступающую за получение земли, за восстановление общинных прав и одинаково враждебную сеньорам, и буржуа; а также революцию городских низов, эгалитарную по своему характеру, отрицающую право частной собственности, подчиняя его «справедливым потребностям общества».

В аналогичных категориях рассматривается и германская революция 1848 года, в которой выделяют три течения с существенно различными целями: буржуазное по своему содержанию движение среднего класса, крестьянские бунты и восстания в городах, основную силу которых составляли ремесленники. «Для буржуазного либерала она означала основание новой нации, парламентского управления и материального благосостояния. Для мастера гильдии - восстановление корпоративного контроля над промышленным производством. Для крестьянина - отмену помещичьего землевладения и перераспределение земельной собственности».

Каждое выделяемое подобным образом течение тоже оказывалось неоднородным. Как отмечает Дж. Голдстоун, «конфликты среди крестьянства нередко включали противоборство революционно и контрреволюционно настроенных деревень, в то время как городские конфликты разводили по разные стороны различные группы рабочих и городской элиты».

Далеко не все участвующие в революционном процессе силы заинтересованы в разрушении барьеров, препятствующих адаптации общества к новым требованиям времени. Наряду с движением против ограничителей, мешающих дальнейшему развитию общества, на революционную сцену выходят сами «бунтующие ограничители», то есть социальные силы, которые в соответствии со своими интересами выступают против нововведений, даже тех, которые осуществлялись еще старым режимом. Принципиально важно, что «бунтующие ограничители» оказываются не только на стороне контрреволюции, но выступают важнейшей составной частью самих революционных сил.

Носителями идеологии «бунтующих ограничителей» могут быть патриархальное крестьянство, городские ремесленники, традиционное духовенство. В ходе революции они открыто проповедуют свои антимодернизационные программы. В разгар революции 1848 года в Германии Франкфуртскому парламенту была представлена декларация с основными требованиями городских ремесленников, первым пунктом которой значилось: «Мы провозглашаем, что мы категорически против свободы развития промышленности, и требуем, чтобы она была полностью отменена в Германии специальным параграфом основного закона нации» (. Перед Французским Конвентом не раз ставили вопрос о том, что «свобода хлебной торговли несовместима с существованием республики», а «продовольствие является собственностью народа», что фактически означало требование восстановить старую практику регулирования.

Феномен «бунтующих ограничителей» в различной степени проявлялся в разных революциях, однако ни одна из них в полной мере не смогла его избежать. В наименьшей степени он характерен для Английской революции, где к этой категории можно отнести лишь движение клобменов (clubmen), отстаивающее традиционные отношения и ценности, а также часть местного дворянства. «Бунтующие ограничители» играли гораздо большую роль в Великой Французской революции: экономическая политика якобинцев во многом определялась требованиями городских и деревенских низов, выступавших против свободы торговли и разрушения патриархальных отношений в деревне. Важным было их значение в Мексиканской революции 1910 года и Иранской революции 1979 года.

Сохраняющаяся фрагментация предопределяет слабость государственной власти на протяжении всего периода революционных преобразований, пока судьба каждого из сменяющих друг друга режимов полностью зависит от временных и неустойчивых коалиций, в которые вступают чрезвычайно раздробленные силы, участвующие в революции. И лишь когда в ходе революционной трансформации общества появляются предпосылки возвышения новой элиты, способной стать опорой стабильной государственной власти, революционный процесс подходит к своему завершению. Таким образом, принципиально важная особенность революций состоит в том, что трансформация общества происходит в условиях слабой государственной власти, не способной контролировать происходящие события и процессы. Гетерогенность участвующих в революции сил и стихийный характер преобразования общественных отношений предопределяют неоднозначность результатов революционного процесса.