Историческая достоверность автобиографии

 

Хотя автобиографические сочинения и использовались в трудах историков ещё в глубокой древности, ни в античную эпоху, ни в средние века, ни ещё долгое время после они не воспринимались как особый, отличный от всех прочих, вид документального свидетельства. Проблема была впервые отчётливо сформулирована лишь в ХIХ в., представ в виде довольно прямолинейно заданного вопроса о том, насколько достоверно автобиография отображает историческую действительность.

Вопрос этот вызвал жаркие споры. Защитники автобиографии указывали на её уникальность, способность передать «дух эпохи», возможность с её помощью проникнуть в глубины личности. Наиболее последовательным сторонником этой точки зрения выступил В. Дильтей. «Автобиография, - писал он, - высшая и наиболее поучительная форма, в которой находит выражение понимание жизни…»

Идея изначальной правдивости автобиографии per se была поднята на щит Артуром Шопенгауэром, сделавшим заявление, откровенно вызывающе звучавшее для большинства историков: «Притворяться в автобиографическом сочинении, - утверждал философ, - так трудно, что, вероятно, нет ни одной автобиографии, которая в целом не была бы правдивее, чем любое другое историческое произведение».

Противники же говорили о ненадёжности автобиографии - субъективизме, неизбежных неточностях, порождённых несовершенством человеческой памяти, и прочих трудностях, ожидающих ее исследователя. Один из них, Ян Ромейн, крайне безапелляционно заявил даже, что «автобиография - самый опасный вид источника».

Как бы там ни было, но во всех случаях реальность и содержательность каждого элемента триады autos-bios-grapho в конце прошлого века не подвергалась сомнению, причем почти все внимание было сосредоточено на втором ее элементе, на достоверности или, наоборот, недостоверности сведений о своей жизни, сообщаемых автором.

К середине ХХ в. эти споры постепенно утратили остроту, но проблема правдивости автобиографии и возможности с ее помощью глубже понять прошлое не перестала инте ресовать учёных. Возвращение к ней второго поколения исследователей в 60-е - 70-е гг. в знчительной степени обязано книге Роя Пэскала с характерным названием: «Замысел и правда в автобиографии», в которой учёный предлагает новые подходы. «Правдивость» автобиографии превращается у него в гораздо более сложное понятие, включающее помимо фактического и морального также и психологическое измерение. Пэскал особо подчёркивает, что автобиография - это не только реконструкция автором своего прошлого, но одновременно и его интерпретация, обусловленная в конечном счёте задачей самопознания. В ходе этой интерпретации, обнажая факты и связи, ранее скрытые от постороннего глаза, автор демонстрирует систему своих жизненных ценностей и, что особенно важно, идеальный образ собственного «Я». При таком взгляде на содержание автобиографического сочинения «лобовые» вопросы к нему, вроде того, правду или неправду говорит автор, часто оказываются неприемлемыми. Подходить к нему надо ещё и с «позиции нашего интуитивного знания жизни, полученного в результате индивидуального опыта». Лишь тогда автобиография будет в состоянии раскрыть ту «единую правду жизни», которая видима только изнутри, и явиться читателю как уникальный человеческий документ.

Сегодня в связи с общими изменениями, происшедшими в гуманитарном знании в результате признания огромной роли бессознательного в человеческой жизни и «лингвистического поворота», подход к проблеме правды в автобиографии Пэскала выглядит уже весьма архаично. Третьим поколением критиков принципиально по-новому понимается сам феномен автобиографии (в качестве одного из «дискурсивных типов»), соответственно иначе формулируются и вопросы. Авторское «Я» (autos) становится в ней все более эфемерным. Проблема «смерти автора», о которой сначала говорили применительно к литературным произведениям вообще, теперь вплотную подбирается и к сочинениям автобиографического жанра.

В новой ситуации сам процесс создания автобиографии начинает пониматься одновременно как процесс письма и чтения, акцент переносится на изучение особенностей автобиографического дискурса (grapho) или смещается в сторону изучения восприятия автобиографического текста читателем. Понятие же «истины», содержащейся (или не содержащейся) в тексте, становится почти бессмысленным.

С другой стороны, историкам культуры, не разуверившимся в возможности установить диалог с людьми других эпох, сегодня становится все более и более очевидным, что говорить об автобиографии вообще как историческом источнике едва ли целесообразно с практической точки зрения. Историк имеет дело не с абстракциями, а со вполне конкретными текстами и группами текстов, которые не только имеют формальный общий признак (совпадение героя и автора), но и принципиально различаются своими культурными параметрами. Именно эти различия / особенности и должны быть доминирующими при формулировке вопросов историка к автобиографическим текстам.