Об управлении станицами и волостями

 

87. Каждый округ разделяется на станичные юрты и во­лости. В станичный юрт входят все станичные хутора, посел­ки и иные селения, находящиеся в ее юрте; равным образом, в район волости входят хутора и поселки, находящиеся в дан­ной волости.

88. Все жители данного юрта именуются гражданами та­кой-то станицы или волости, и все приписанные к войсковому сословию именуются, кроме того, казаками.

89. Станицы управляются выборными на три года станич­ными атаманами, волости - выборными на таких же основа­ниях волостными старшинами, хутора хуторскими атамана­ми и сёла - сельскими старостами, избранными, на тот же срок, без представления их к утверждению в должности.

90. Правила и порядок выборов указаны особыми законами.

91. При станичном и хуторском атаманах, волостном стар­шине и сельском старосте существуют особые правления, шта­ты и круг обязанностей которых указаны в законе.

92. Для обсуждения всех дел, касающихся граждан станицы или волости, собирается станичный сбор или волостной сход. Правила выборов членов сбора и схода определяются особыми законами.

93. Круг обязанностей и права станичных и хуторских атаманов, волостных старшин и сельских старост указаны особыми законами.

Раздел XI. - Глава XVII.

Об особо выделенных в смысле управления

Частях Войска

 

94. Города: Новочеркасск, Ростов-на-Дону, Таганрог, На­хичевань-на-Дону, Дмитриевск, Александровск-Грушевск и посад Азов управляются на особом положении городскими ду­мами, имеющими во главе Городского Голову, и как исполни­тельный орган, Городскую Управу. В городах Ростове-на-Дону и Таганроге, кроме того, Донским Атаманом назначаются осо­бые градоначальники.

95. Основные законы могут быть отменены и дополнены при условии принятия законопроектов в двух смежных сес­сиях Войскового Круга.

 

Председатель Большого Войскового Круга В. Харламов.

Секретарь круга Ф. Крюков.

* * *

Не поднимая, естественно, вопроса об обсуждении «Ос­новных Законов» в настоящее время и в настоящем нашем положении, нельзя, однако, не остановиться на некоторых из них и, конечно, в первую голову на первом пункте раздела первого главы первой.

Не только для громадного большинства не казаков, но и для известного числа самих казаков, этот пункт, гласящий: «Всевеликое Войско Донское есть самостоятельное Государ­ство», да еще и «основанное на началах народоправства», ка­жется еще более «громким», чем именование войска «Всевеликим».

Но этот пункт «Основных Законов» только логически ут­верждал, узаконивал то, что фактически было принято за де­сять месяцев до этого, а именно: как только в Новочеркасске были получены достоверные сведения о большевицком пере­вороте, Атаман Каледин и Донское Правительство приняли на себя всю полноту государственной власти в пределах Зем­ли войска Донского и, оставаясь до конца лояльными, посла­ли Временному Правительству приглашение приехать на Дон и отсюда начать борьбу. Ответа не последовало (все рассказы о переезде в Новочеркасск А.Ф. Керенского являются вымыс­лом, - приезжал Б. Савинков). Войско Донское стало еще в октябре 1917 года независимым государственным образовани­ем, «пока не образуется в России всенародно признанная за­конная общероссийская власть».

Состоялось отделение Дона - не от России, а от больше­визма. Таковым оно, по крайней мере идеологически, остает­ся и по сей день, и останется впредь, покуда казачество будет помнить, что оно - казачество, не признающее большевизма.

Не останавливаясь на героической борьбе 1917-1920 гг. про­тив большевизма Дона, со своей, на государственных (а не добровольческих) началах организованной армией, теперь про­сто трудно придумать, где бы, не будь этой Донской государ­ственности, еще могла обосноваться колыбель Белого движе­ния, а также могли спастись многие и многие тысячи людей, бежавшие от общероссийского развала на Дон и имевшие воз­можность потом прожить, и еще проживать в более или ме­нее благополучных условиях уже чужих государств.

Заслуживает внимания упоминание в «Основных Законах» Сената, подсудным которому является сам атаман.

Правительственный Сенат - это Высшее Государственное: Учреждение законности в Империи, уничтоженный большеви­ками, был законно восстановлен на Дону в составе своих закон­ных сенаторов, этих «сынов отечества», которые, по завету Пет­ра Великого, должны были выполнять «честно, нелепостно, но паки ревностно своё звание». Особым договором (уже позже, в апреле 1919 года), Донского Атамана генерала А.П. Богаевского с главнокомандующим генералом А.И. Деникиным, Правительственный Сенат, находившийся в Новочеркасске, распространил свою компетенцию и на всю территорию воо­руженных сил Юга России.

Может быть, это и покажется мелочным, но хочется оста­новиться на гербе, как эмблеме, Войска. Вначале был принят нагой казак на бочке, но при оружии (можно всё прогулять кроме оружия: с ним всё достанешь[7]), который, как это ни противоречило распространенному мнению, ведет свое нача­ло еще с допетровской эпохи и является более ранним, чем «Елень» (олень пронзён стрелой, как не быстёр олень, казачья стрела его нагоняет). По наглядности «Елень», конечно, бла­гопристойнее «нагого (как говорится: телешом) казака», но расцветка герба: «черный олень на голубом поле» совершен­но ошибочна с точки зрения геральдики, имеющей свои ве­ковечные, незыблемые законы, - олень должен быть или зо­лотой, или серебряный, а поле какого угодно цвета, или на­оборот: поле должно быть или золотое, или серебряное, а олень любого цвета.

Войсковым гимном было принято переделанное стихотво­рение Ф.И. Анисимова, написанное в 1853 году по случаю Турецкой войны и ставшее потом песней, как стали песнями написанные в ту же эпоху стихи А. Туроверова «Много лет войску Донскому...», «Конь боевой...» и А. Леонова «За кур­ганом пики блещут...». Вторая половина прошлого века была известна расцветом казачьей поэзии.

Вот текст войскового гимна, одобренный Кругом 20 сент. 1918 года.

ДОНСКОЙ ВОЙСКОВОЙ ГИМН

 

Всколыхнулся, взволновался

Православный Тихий Дон

И послушно отозвался

На призыв Свободы он.

 

Зеленеет степь родная,

Золотятся волны нив,

И, с простора долетая,

Вольный слышится призыв.

 

Дон детей своих сзывает

В Круг Державный Войсковой,

Атамана выбирает

Всенародною душой.

 

В боевое грозно время

В память дедов и отцов –

Вновь свободно стало племя

Возродившихся Донцов.

 

Славься, Дон, и в наши годы,

В память вольной старины.

В час невзгоды - честь свободы

Отстоят твои сыны.

 

«Из песни слова не выкинешь», - гласит народная муд­рость. И теперь еще, при исполнении «Всколыхнулся, взволновал­ся...», иногда с новым текстом сплетается старый, заученный многими с детства.

Кубанским гимном стало сравнительно совсем недавнее (в войну 1914-17 гг.) стихотворение священника Константина Образцова: «Ты, Кубань, ты наша родина...», очень трогатель­ное, по смыслу именно, как «зарубежное», вне Кубани: «О тебе здесь вспоминаючи...».

И только у терцев войсковым гимном стало не стихотвор­ное индивидуальное творчество, а народное, коллективное: гребенская казачья песня времени Иоанна Грозного - «Ой, да не из тучушки...».

Казачьи песни, как продукт народного творчества, зани­мают совершенно особое и почетное место в богатейшем на­следстве российских народных песен.

Кстати, напомним, что из российских рек только две (и обе казачьи) имеют свое отчество: Дон Иванович и Яик (Урал) Горынович.

Конечно, и герб, и гимн только небольшие детали «Основ­ных Законов», на которых пришлось остановиться лишь в силу их исторического пояснения.

С первого же ознакомления с «Основными Законами» бро­сается в глаза и схематичность, отсутствие разрешения не­которых очень важных вопросов, и в первую голову, земель­ного, который, впрочем, так до конца и остался «отложен­ным» в портфеле Белого движения. Земельный вопрос, в силу многих исторических и социальных условий, о кото­рых здесь говорить было бы длительно, давным давно пере­стал быть благополучным именно на Дону. Историческое «а кто землю пашет, того бить до смерти», отошло в область глубоких преданий, - донецкую целину запахали и казаки, и не казаки. Казачьи земельные паи (пожизненные наделы землей) были неравноценны количественно и качественно не только в разных округах, но и в станицах одного и того же округа. Замечательно, что одно только Уральское войско, уте­рявшее, в наказание после Пугачевского бунта, свое истори­ческое имя (Яицкое) и даже право иметь свою артиллерию (последнее было восстановлено только в Великую войну 1914 17 гг.), как ни одно из казачьих войск, пользовалось широ­ким правом именно хозяйственного самоуправления. Ни атаман, ни администрация не имели права вмешиваться в распоряжения Войскового съезда. Последний был полным хозяином в Войске.

Землепользование тоже было ограждено от всяких пося­гательств. Каждый казак пахал там, где хотел. Размер участ­ка определялся количеством десятин, «обмежеванных» ка­заком от восхода до захода солнца. Вся земля принадлежала Войску.

Возвращаясь к «Основным Законам» 1918 года, совершенно необходимо к ним приложить основные начала дополнитель­ного законодательства, указанные в декларации Круга в июне 1919 года (уже при атамане генерале А.П. Богаевском), а именно...

ДЕКЛАРАЦИЯ ВОЙСКОВОГО КРУГА

ВСЕВЕЛИКОГО ВОЙСКА ДОНСКОГО

 

Войсковой Круг В.В.Д., прерывая свои работы до следую­щей сессии, считает необходимым огласить во всеобщее сведе­ние основные начала, коими он руководствуется в деле госу­дарственного строительства, и указать ближайшие задачи за­конодательства.

1. Главнейшею целью в настоящее время Войсковой Круг считает решительную борьбу с большевизмом, поправшим закон, разорившим трудовое достояние народа и повергшим Россию в бездну анархии. Продолжение этой борьбы, необходи­мой для спасения России, Круг мыслит в условиях верности доблестным союзникам нашим и в непременном боевом со­трудничестве не только с армиями Колчака, Деникина, каза­чеством и горцами, но и самим русским народом, по мере продвижения боевых сил за пределы Войска.

2. Войсковой Круг считает виновными в постигшем Рос­сию развале, главным образом, вдохновителей большевизма комиссаров и, так называемых, коммунистов, насилующих русский народ террором в своекорыстных целях, и не допус­кает мысли о мести в отношении к широким народным мас­сам, хотя бы и брошенным в братоубийственную бойню бе­зумной рукой политических проходимцев.

3. Будущую Россию Войсковой Круг мыслит, как единую свободную демократическую страну с государственным уст­ройством, какое будет дано ей волей и разумом самого народа на Учредительном Собрании, которое должно быть созвано на началах всеобщего, прямого и равного избирательного права, при тайном голосовании. Войсковой Круг считает, что это право - самому решить свою судьбу - есть неотъемлемое дос­тояние русского народа, оправданное его страданиями, и не Допускает мысли, чтобы кто бы то ни было и каким бы то ни было способом посягнул на это право.

4. Непременными условиями будущего устройства России Круг считает: а) государственную автономию с правом законо­дательства по вопросам местного значения и правом заключения областных политических, экономических и национальных союзов, б) правовой порядок, действительно обеспечивающий гражданские свободы, огражденный законом и системой уп­равления.

5. Неотложной задачей строительства жизни на местах, по мере продвижения боевых сил за пределы Войска, Войсковой Круг считает принятие всех мер к незамедлительному восстанов­лению там нормального правопорядка, основанного на законе, с отменой исключительных положений и восстановлением ор­ганов Земского и Городского самоуправления.

Непременным условием такого строительства жизни на местах Круг считает организацию временной до Учредитель­ного Собрания Всероссийской власти, в которой принимали бы участие государственные образования, ведущие активную борьбу за восстановление России.

6. Очередной задачей рабочего законодательства, строи­тельство которого должно проходить в сотрудничестве с ра­бочим представительством, Войсковой Круг ставит повыше­ние производительности и обеспечение труда от эксплуата­ции государством или капиталом. В частности основания рабочего законодательства Войсковой Круг полагает: а) право профессиональных союзов для обеспечения экономических интересов рабочих, б) 8-ми часовой рабочий день в фабрично-заводских предприятиях, в) учреждение примирительных камер и промысловых судов, г) развитие государственного страхования рабочих, д) охрану здоровья трудящихся, в част­ности, женщин и детей, и е) борьбу с безработицей.

7. Круг уже принял закон о земле, утвержденный на прин­ципе, что земля принадлежит трудящимся на ней, и отчуж­денные земли крупного и среднего частного землевладения выделил в особый фонд для наделения землею малоземельно­го и безземельного казачьего и коренного крестьянского на­селения Войска.

Убежденный в исключительной политической важности земельной реформы Круг считает недопустимым решение земельного вопроса за пределами Войска в форме возвраще­ния дореволюционных земельных отношений или ликвидацию земельных отношений революционного времени в по­рядке административных штрафов и взысканий.

8. Коренное крестьянское население Области Войсковой Круг мыслит, как полноправный в гражданском и полити­ческом отношении элемент, и озабочен вопросом об обеспе­чении его права на участие в самоуправлении и законода­тельстве.

9. Неотложной ближайшей заботою Войсковой Круг счи­тает заключение в кратчайший срок Юго-Восточного Со­юза, в первую очередь с Тереком и Кубанью, для укрепле­ния экономической мощи края и утверждения кровью до­бытых автономных прав, при дружном боевом сотрудничестве с Главным Командованием Юга России в деле осуществления общих задач по воссозданию единой, великой Родины - России.

10. Разработку законопроектов по содержанию настоящей декларации Круг поручает Правительству и Комиссии Зако­нодательных Предположений Войскового Круга.

 

Председатель Войскового Круга В. Харламов.

Секретарь Ф. Крюков.

 

В наше время, особенно, в сегодняшние суматошные дни, когда российская эмиграция всё еще продолжает искать пу­тей объединений, соединений, возглавлений, идеологий, по­литических платформ и прочего такого, напоминание выше­изложенного кажется нам не лишним. Уже указывалась схе­матичность «Основных Законов», и даже в соединении их с «Декларацией», искушенные в политике люди, возможно, найдут в них провинциализм, даже кустарность. Да, конеч­но, римское право, кодексы Наполеона, Сперанский и Фоли­анты Свода Российских законов!..

Но вот, нам мнится: не только казаки всех казачьих войск, Духовно, да и кровно, связанных друг с другом, но и россий­ские люди, кому дороги христианство и человечность, свобо­да к правда, не смогут отмахнуться от этого скромного, простого казачьего законодательства и государственности.

Хотя бы уже только потому, что за ними стоят вековечные неписанные законы, по которым жило казачество сотни лет до теперешних демократий, а эти «основные» - написаны буквально на поле страшной, беспощадной брани, в эпоху, начав­шуюся выстрелом Каледина и еще не кончившуюся петлей Краснова, ибо еще будут и выстрелы, и петли, потому что казачество, готовое примириться со многим, никогда не при­мирится с рабством.

«Казачий Союз»,

г.Париж (Франция),

№9, 1951 год.

Портрет Ермака

 

Почти сто лет тому назад, в 1870 году, в С.-Петербурге была устроена большая выставка «Портретов известных лиц». А.М.Лушев сделал фотографии почти всех портретов я наклеил их в два объёмистых альбома. Фотографии, по тем временам, были удачны, число альбомов было, конечно, крайне ограничено. Едва ли они теперь находимы. Сча­стливо располагая ими, я позволю себе смелость уйти «во тьму веков».

Среди портретов «известных лиц» находился портрет Ермака. Подумать только: какой портрет Ермака из той эпохи, когда мы не знаем почерка Ивана Грозного, а из его портре­тов почти ничего достоверного? К сожалению, Лушев, пере­сняв портреты, не дал указаний ни их происхождения, ни места нахождения, ни мастеров или школы, их создавших. У Ивана Грозного в Москве и у Строгановых на границе Сибири было не одно и то же: у Строгановых было больше полезных «немцев» (т.е. иностранцев), чем у царя в столице. Один Брюннель чего стоит! В Сольвычегодске было легче написать портрет «известного лица», чем в Москве. Но это только предположение, надо перейти к подтверждениям.

В своём классическом труде «Подробный словарь русских гравированных портретов» Б.А.Ровинский (СПб., 1880) описывает девять гравированных (т.е. воспроизведённых с оригинала или повторных) портретов Ермака. Среди них: гравюра Н.Розанова с подписью: ЕРМАК ТИМОФЕЕВИЧ, ДОНСКОЙ КАЗАК, ПОКОРИТЕЛЬ СИБИРИ. Гравюра эта была издана Платоном Петровичем Бекетовым сто пятьде­сят лет тому назад. Бекетов, составив план «Портретов знаменитых россиян», будучи очень культурным и богатым, со­здал на свои средства школу гравёров, его школа награвиро­вала около 300 досок, сам Бекетов выбирал оригиналы для воспроизведений вполне оригинальные. К своей гравюре Ермака он добавил, что сделал её с портрета, привезённого из Сибири.

Карамзин описывает Ермака: «Он был видом благороден сановит, росту среднего, крепок мышцами, широк плеча­ми; имел лицо плоское, но приятное, бороду чёрную, волосы тёмные, кудрявые, глаза светлые, быстрые: зерцало душ пыл­кой, сильной, ума проницательного».

Всё это совпадает с портретом Ермака. Дальнейшие заоч­ные изображения это подтвердили: начиная с памятника ему в Новочеркасске и кончая народными картинками (лубками).

«Родимый Край»,

г.Париж (Франция),

№30, сентябрь-октябрь 1960 года.

<Из архива Н.Н. Туроверова>

 

«...Мой экслибрис взят с золотой пластин­ки, раскопанной на восточном побережье Азовского моря. Это священный олень сар­матов - аланов - осетин. Тур - золотые рога, которым поклонялись мои предки. Отсюда и моя фамилия. Об этом упоминает Геродот -5-й век до Р.Х...».

Из письма Н.Н. Туроверова известному по­эту казачьего зарубежья, донскому казаку Н.А. Келину (ФРГ), - 22 апреля 1966 года.

 

Конец Суворова

 

Швейцарские горы оставались позади, спускаться был тяжело. За ночь ветер сдул снег в лощины, на скалах остался слой льда. И люди, и лошади скатывались вниз по скользкому откосу, иные срывались в стремнины, слабые ложились и не поднимались, те, кто хотел отдохнуть, садились на ледяные уступы и засыпали вечным сном, в лицо дул холодный ветер с дождем и снегом, одежда обледенела.

Со дна пропасти предстоял новый подъем на обледенелый утес, напротив которого ревел водопад, низвергая пласты сне­га. Армия давно потеряла порядок, полки перемешались, каждый шел там, где ему казалось удобным.

Суворов в круглой, с широкими полями, капуцинской шляпе и в синем обветшалом плаще, который вся армия на­зывала родительским, ехал на небольшой серой казачьей лошади, два дюжих, высоких казака поддерживали его с обеих сторон, лошадь вел под уздцы старик-доброволец Антонио Гамма, Суворов порывался вырваться из казачьих рук: «Пус­тите меня, пустите, я сам пойду!». Казаки молчали, только изредка кратко и сердито отвечали: «Сиди!».

Подъемы и спуски становились отлогими, снег и лед сме­нила невылазная грязь, ветер прекратился, закурились мгла и густой туман. В глубокой лощине оказался лес, все бро­сились разводить костры, но сырая мгла гасила огни, горь­кий дым расстилался по земле. У редких костров толпились люди, сухари давно были съедены, кой у кого были еще ос­татки воловьей кожи, намотанная на шомпола, она чадила в огне, - ее ели полусырой, другие раскапывали корешки растений.

На следующее утро, в тумане, войска собрались в деревне Панике, а немного погодя дошли до городка Иланца. Здесь, наконец, добыли дров, обогрелись, и 27 сентября потянулись к городу Куру. Все - без различия, генералы, офицеры, сол­даты и казаки, были оборваны, босы, голодны, изнурены, но впереди был близкий отдых.

Суворов крупной рысью обскакивал полки и весело кри­чал солдатам:

- Здравствуйте, чудо-богатыри, витязи земли русской, здравствуйте!

- Здравия желаем, отец, батюшка Александр Васильевич! - вырывалось у всех, громкое «ура» летело за Суворовым; гря­нули песни.

Швейцарский поход был окончен.

Из 20000 русских войск, выступивших из Италии, через 17 дней дошли до города Кура меньше 15000, приведя с со­бой 1400 пленных французов. Больше 1600 было убито, упа­ло в пропасти и замерзло, 3500 раненых было оставлено на милость врага в Гларисе и Муттентале, потеряны все пушки и обоз. В Швейцарии снова владычествовали французы, па­рижские газеты сообщили, что Souvarov, «непобедимый вар­вар, погубил половину своей армии и ретировался со стыдом и яростью в сердце».

В Куре Суворов узнал о разгроме Массеной Римского-Корсакова под Цюрихом. Корсаков потерял 26 орудий, 9 знамен, огромное число убитых, раненых и пленных, - в одном Цю­рихе осталось больше 5000 человек и среди них три генерала.

Суворов ужаснулся. Еще когда остатки его армии бед­ствовали на ледяных склонах Ринген Копфа, он обдумал план нового вторжения в Швейцарию: реванш, реванш - прямо на Франш-Контэ, десант в Вандее, восстание в Нидерландах, гидра должна быть раздавлена в своем логове - в Париже.

«Но с кем теперь идти? - Суворов склонился над разостлан­ной на столе картой. - С цесарцами-австрийцами? Изжили нас из Италии, губили в Швейцарии, безвольный цесарь Франциск, всемогущий Тугут, во главе венского гоф-кригс-рата, - его предрассудкам, без ответа Богу, нельзя следовать: вяжет из всех четырех углов, хочет управлять за тысячу верст! Потерял Нидерланды, Швейцарию, Рейн, и преклонил колени перед Бонапартом. И всё Тугут, и везде Тугут - сова в темном гнезде, подъяческие: мерере, бетрехтлих, и другие двулички. Пришли в Биллинцоп... лошаков нет, лошадей нет, а есть Тугут, и горы, и пропасти, но я не живописец, - пошел и прошел. Видели и французов, но всех пустили под такую мать холодным ружьем, по колено в снегу. Массена прово­рен, да не успел...».

Суворов сел на стул, задумался, закрыл глаза: так с Бо­напартом и не столкнулся. А его ребята не цесарцам чета, - даром, что молодо-зелено! Моро, Макдональд, Виктор, Удино, Мортье, Сен-Сир, Груши, Лекурб, - ему розу подарил, - со всеми познакомился, кой-кого в полон захватил. А Жубер? Молодой человек приехал поучиться: под Нови, на коне, в рядах пехоты: en avant! Пулей наповал, - солдат в пятнад­цать лет, генерал в двадцать четыре года. Жаль, жаль!

Так и не привел Господь встретиться с Бонапартом.

Суворов открыл глаза, встал со стула и подошел к окну. Через улицу, на большом дворе, фельдфебель багратионова полка раздавал егерям винные порции, егеря стояли очередью, в затылок, передний егерь с перевязанной головой выпил вод­ку и, не передавая чарки очередному, протянул ее снова к фельдфебелю, что-то говоря и показывая на свою голову, фель­дфебель засмеялся и налил снова. Засмеялся и Суворов: ему захотелось выпить водки, но он сейчас же отскочил от окна и заметался по комнате: «А под Цюрихом худо и Лаватера ра­нили... Цесарцы под Мангеймом, Тугут везде, Гоц нигде... Геройство побеждает храбрость, терпение скорость, рассудок ум, труд лень».

Из-за двери высунулся Прошка:

- Чего изволите?

- Реляция, реляция! Беги за господином Фуксом. Через полчаса заспанный статский советник Фукс (он спал четырнадцать часов подряд, всё еще не веря сквозь сон теплу и покою) не поспевал писать за диктующим Суворовым о Швейцарском походе.

«...Генерал Дерфельден мужеством своим оживотворял во­инов, непоколебим был среди опасностей, неутомим и бла­горазумен в распоряжениях.

Розенбергу предоставлена была слава отмстить Массене за победу его в Швейцарии, Розенберг заманил его в долину, выждал, ударил в штыки, поразил и рассеял. Сей подвиг со­вершился под Мутенталем.

Генерал Ребиндер отличился при Урзене и Алдорфе, при Мутентале отнял пушки у неприятеля, разя его штыками.

Швейковский неустрашимо предводил вверенною ему ча­стью войск.

Милорадович, начальствуя передовыми войсками генера­ла Розенберга, с неизменной быстротой разил и гнал врага. Необычайная горная война возбуждала в нем новую отваж­ность. При случае, спустился на спине с утесистой горы.

Генерал Мансуров отличился быстротой на высотах Урзена, разил врагов штыками и овладел Тейфельсбриком, сиречь - Чёртовым мостом.

Князь Багратион, начавший подвиги на полях Италийс­ких, озарился новою славою и на высотах Альпийских.

Вожди донцов, Денисов и Курнаков, находясь по крыльям полков и впереди, разили врагов, множество брали в плен и везде быстрым появлением наносили ужас...».

Суворов в числе отличившихся упомянул и о своем сыне: отцу сладостно видеть полет сыновий! Упомянул и о статском советнике Фуксе, препоручив его высочайшему вниманию. Фукс порозовел, еще до назначения Суворова он был при ар­мии для ограждения ее от тлетворных влияний якобинцев, но влияний не обнаружилось и остался Фукс при Суворове по письменной части.

Реляция была закончена. Суворов приказал Фуксу на­мекнуть Гавриле Романовичу Державину через письмо к Ре­занову о том, что переход Альпов достоин восторгов нашего барда:

- Ужели он не вострубит? Русские оправдали изречение Ломоносова:

 

Где только ветры могут дуть,

Там пролетят полки орлины.

 

Альпы за нами, Господь перед нами! Русские орлы об­летали орлов римских! Где проходит олень, там пройдет рус­ский солдат! Как бы это в стихах?.. А скажи, господин стат­ский советник, как по-латыни пословица: «Поэты родятся, а ораторы делаются?».

Фукс ответил:

- Poetae nascuntur, oratores fiunt.

Суворов засмеялся:

- Жаль, что нет на латинском языке и этой: «Одни гене­ралы родятся генералами, а другие делаются...». Первых ви­дел я на передовых постах со штыками и саблями, а после­дних на паркете перед кабинетом, полотёрами и несменны­ми стражами. А мундиры у тех и у других одинаковы. Однако, покойной ночи, господин Фукс.

Только через месяц, в двадцатых числах октября, было получено в Петербурге известие об исходе Швейцарской кам­пании. Император Павел вздохнул облегченно. Его беспокой­ство за армию, за Суворова, за сына - великого князя Кон­стантина, находящегося при армии, было жестоко и мучитель­но. Австрийский император просил помощи - он дал своих солдат; просили полководца - он дал Суворова. Но честность и бескорыстность Европе смешны: «Политика есть гнилое яйцо», - прав Суворов, погибающий теперь в Альпийских гро­мадах. Русский мавр сделал свое дело в Италии - мавр может уйти в швейцарскую ловушку. Кругом обман, лицемерие, эгоизм, трусость и жадность; народ народу - волк, какое там рыцарство Мальтийского креста? Император тревожился и негодовал: было приказано не служить больше молебнов о цесарских победах, курьерам к Суворову не заезжать больше в Вену, объявить Кобенцелю, что русский государь не обязан делать, что угодно Тугуту.

«Вы должны были спасать царей, теперь спасите рус­ских воинов и честь вашего государя. Главное - возвращение ваше в Россию и сохранение ея границ», - писал император Суворову в альпийские снега, в неизвестность... И вот только в конце октября пришла, как бы с того света, суворовская реляция - Швейцарский поход был окончен, император вздох­нул облегченно, честь России была спасена! Награды каж­дому - там все герои, награждать Суворова, казалось, было

уже нечем, - император пожаловал его генералиссимусом[8], сказав при этом Ростопчину, что другому это было бы много, а Суворову мало: он достоин быть ангелом! «Побеждая по­всюду и во всю жизнь вашу врагов отечества, - писал к нему император, - не доставало вам еще одного рода славы: пре­одолеть самую природу, но вы и над нею одержали ныне верх... Награждая вас и ставя на высшую степень, уверен, что возвожу на оную знаменитейшего полководца сего и других веков». Академии наук было приказано проектировать ста­тую нового генералиссимуса. Козловский, автор Геркулеса на коне и Кариатид Павловского дворца, представил проект: Суворов, в виде рыцаря, закованного в латы, прикрывает российским щитом жертвенник с римской и сицилийской коронами и папской тиарой; проект, изображавший грациоз­ного бога войны, но не Суворова, вызвал восхищение и был одобрен, приказано было приступить к работам. Военной кол­легии повелено было вести с Суворовым переписку не указа­ми, а сообщениями.

Над Петербургом гулял ледяной ветер. Державину, про­гуливавшемуся вдоль темной и тяжелой Невы, нажгло холо­дом уши, колючий снежок слезил глаза, - старик зажму­рился, вдохновился: на Альпах тот же ветер и снег, но только трагичнее, трагичнее - там пропасти, водопады, Сен-Готар... «Хохочет ад», потом какой-нибудь там «пар», и... «нахму­рясь, смотрит Сен-Готар»... Державин распахнул навстречу ветру шубу и заторопился домой - успеть бы записать:

 

...Ведет под снегом, вихрем, градом,

Под ужасом природы всей!..

Но россу что и где преграда?

С тобою Бог! — И гор громада

Раздвиглась силою твоей...

 

Уже входя в дом, Державин забормотал:

 

Отныне горы в век Альпийски

Пребудут россов обелиски!

***

От Швейцарского похода Петербург возликовал, а Европа походу удивилась. Газеты были переполнены былями и не­былицами о Суворове и его армии. Было сообщено, что ге­нуэзский антиреволюционный комитет будто бы предлагал Суворову семь миллионов франков за изгнание французов с Ривьеры, на что, якобы, Суворов и ответил письмом; приводи­лось и его письмо, полное восхитительного вздора:

«Возвышеннейший, могущественнейший, превосходительнейший господин, граф Суворов, слуга Божий и угодника Его Николая Чудотворца, кавалер орденов Тигра, Скорпиона, Барса и Св. Александра Невского, главнокомандующий австро-рус­скими войсками в четырех частях света, поборник царей, разрушитель республик, архимандрит и епископ греческой церкви, архикатолик и прочая, и прочая, и прочая...».

Во Франции Суворова считали чудовищем с наружностью обезьяны и душою кровожадного пса, и пугали детей переи­наченным именем этого монстра Souwarou, вместо loup garou. Бонапарт, бросив свою армию в Египте, поспешил во Фран­цию, дела в Италии шли из рук вон плохо: этот старый скиф «с душою великого полководца» наделал хлопот.

«Qu'avez vous fait de cette France que je vous ai laissée si florissante? Je vous ai laissé la paix, j'ai retrouvé la guerre. Je vous ai laissé des victoires, j'ai retrouvé des revers. Je vous ai laissé les millions de l'ltalie et j'ai retrouvé partout la misère», - неистовствовал Бонапарт в Париже. Правители Франции толь­ко чесали затылки... Австрия теряла последние надежды удержать при себе русские войска; расстаться с Суворовым она была, пожалуй, непрочь; Суворову был пожалован большой крест Марии Терезии (хотя в гоф-кригс-рате и спорили: не слишком ли велика награда)... «В Вене ваше последнее чу­десное дело удостаивают названием belle retraite; если бы они умели так ретироваться, то давно завоевали всю вселен­ную», - писал Суворову язвительный Ростопчин.

Всё это было хорошо и утешительно, но не очень. Суворов отлично понимал неполный успех Итальянской кампании и вынужденность Швейцарской; кампании были славные и бле­стящие, они поражали воображение, а Швейцарская траге­дия была достойна Шекспира, но у Суворова в прошлом всё было славно и блестяще. Не за этим он приехал сюда, почти похоронив себя в Кончанской опале, на исходе своих семиде­сяти лет: изгнание французов, искоренение крамолы, вос­становление престолов, торжество религии, - всего этого на деле не оказалось, оставалась русская слава, но она никогда не покидала Суворова - он к ней привык: слава, слава, слава -мы русские, какой восторг! Однако, вот бил французов, да не добил, вместо Парижа - охрана цесарских границ, двоевластие с эрц-герцогом Карлом, требующим планов новых операций, присылающим свои планы, замучившим перепиской, просьба­ми о свидании. Какое там свидание («юный эрцгерцог Карл хочет оволшебить меня своим демосфенством»), когда вся русская армия нескрываемо ненавидит цесарцев, а великий князь Константин не подает их генералам руки; какие там планы новых операций, когда собранный 7 октября в Линдау русский военный совет единогласно решил: «кроме преда­тельства, ни на какую помощь от цесарцев нет надежды, ради чего наступательную операцию не производить». До­мой, домой! Но Суворову все еще казалось: вот-вот что-то изме­нится - есть же правда на свете, - подчинят ему герцога, присоединят его войска, развяжут руки: иди, куда знаешь и как хочешь. У Суворова был свой план - краткий, ясный, простой: в ноябре быть в Лионе, Новый год встретить в Па­риже. Но время шло, ничего, кроме переписки с герцогом, не было: переписка принимала личный характер, - обе сторо­ны впадали в крайности. Предполагаемый Суворовым отход русской армии на винтерквартиры в Баварию герцог назвал от­ступлением, Суворов рассвирепел: «Во всю жизнь свою не знал я отступлений и обороны, а ваше оборонительное положение в Тироле стоило вам свыше десяти тысяч солдат!». Это было последним письмом Суворова к эрц-герцогу Карлу.

За три дня до этого, 18 октября, Егор Борисович Фукс, красный от недоумения, перевел на французский язык про­щальное письмо Суворова к герцогу:

«Завтра двинусь я на зимние квартиры между Иллером и Лехом. Наследственные владения должны быть защищае­мы завоеваниями бескорыстными, для этого нужно привлечь любовь народов справедливостью, а не покидать Нидерлан­дов, не жертвовать двумя прекрасными армиями и Италией. Вам говорит это старый солдат, который почти 60 лет несет уже лямку, который водил к победам войска Иосифа 2-го и Франца 2-го, который не любит болтовни демосфеновой, ни академиков, путающих здравый смысл, ни сената Аннибалова. Я не знаю зависти, контр-маршей, демон­страций, вместо этих ребячеств - глазомер, быстрота, на­тиск - вот мои руководители...».

Письмо было длинное и странное, - трудное для перевода. Суворов тщательно проверил его, особенно слова: глазомер, быстрота, натиск, - coup d'oeil, célérité, impulsion, и мелко, четко, черно (он всегда писал тушью) подписал: «Monseigneur, de Votre Altesse Royale le très humble et très obéissant serviteur prince Italiski comte Alexandre Souworow-Bdminiksky». Свернул в конверт, Свернул в конверт, взял свою обычную печать, на которой скрещенные шпага и стрела были окру­жены знаменами, пушками, литаврами и орденами, но раз­думал, и взял другую, заветную, изображающую гору с от­скакивающими от нее стрелами и надписью: «Рази, рази - мать твою в п...ду» [9]. Подышал на печать и крепко прило­жил ее к сургучу. Фукс только ахнул.

В конце октября Суворов перевел свою главную квартуру в Аугсбург; правее стал корпус Дерфельдена, левее Розенберга, в первой линии, по Иллеру, расположились казаки. Рус­ская армия стала на винтерквартиры. Было время. Над Баварией кружился снег. Союзные войска расстались, чтобы ни­когда не встретиться. Последняя Суворовская кампания и его боевое поприще были кончены.