Предстоит сезон с множеством аварий. Я даже рискнул бы сказать, что если ничего серьёзного не произойдет, мы будем счастливы.

Айртон Сенна

В

 

январе 1994 года состоялись первые официальные тесты Айртона Сенны в команде Williams. Спустя неделю McLaren представила свою версию нового болида на заводе в Уокинге. Тогда же Рон Деннис обратился к публике со следующим заявленем:“Контрактные отношения между Аленом и его бывшей командой и спонсорами интересуют нас, но, конечно, это не в нашей компетенции (отпустить Проста из Williams). Он гонщик, который выиграл три из четырёх чемпионатов именно в команде McLaren. Это несомненно делает его чрезвычайно подходящим для выступления за McLaren в 1994 году, но до настоящего времени ничего не решено. В команде существует уникальная ситуация, ведь Жан-Пьер Жабуй (управляющий Peugeot – Sport) и я – очень близкие друзья Алена. Дружеские отношения в команде McLaren не часто видны посторонним наблюдателям, но они оцениваются гонщиками. Нас иногда считают чем-то, лишённым своеобразия, но я уверяю вас, что окунувшись в работу с командой, вы почувствуете необычную среду. Думаю, что это именно то, что Ален потерял. Он не нашёл этого в других командах, за которые он выступал после ухода из McLaren (Ferrari, Williams), и, глядя в будущее, можно сказать: есть команда с чрезвычайно благоприятными условиями для его работы. Я считаю, что именно поэтому он думает о возвращении”. В этих словах есть правда, но всё же Рон Деннис не случайно заинтересовался кандидатурой Алена Проста. Перед началом 1994 года обстоятельства сложились таким образом, что руководству McLаren необходимо было заткнуть брешь, вызванную уходом из команды Айртона Сенны. При нём никто не мог усомниться в конкурентоспособности “красно-белых”. Но с потерей ключевой фигуры, результаты пошли резко вниз. Уход бразильца в прямом смысле обнажил раны команды. McLаren представлял собой черепаху, перевёрнутую брюхом вверх. Рон Деннис понимал: нужна равноценная замена Сенне. Таковым был только Ален Прост. Хоть он и объявил об окончании своей карьеры в Формуле-1, для Денниса это ровным счётом ничего не значило. Он размышлял, как руководитель ответственный за судьбу вверенного ему предприятия: “Есть проблема – её нужно решить!” С этой целью он начал обхаживать ушедшего было на покой француза. Собственно идея возрождения тандема McLaren – Прост терзала его ещё в прошлом году. Уже после финиша последней гонки сезона-93 в Аделаиде он подошёл и сказал, что двери McLaren для Проста всегда открыты. Но сейчас Прост нужен был ему позарез. А когда чемпионат закончился, то у босса McLaren появился ещё более веский довод: в Формулу-1 приходит Peugeot, которая будет поставщиком моторов той самой McLaren. Как известно, упомянутый выше Жан-Пьер Жабуй на рубеже 70-80-х годов работал в команде Renault. Позже в ней выступал Прост. Поэтому он прекрасно знал Алена и горел желанием вновь работать с ним. "Он очень хочет оставаться гонщиком, но окончательное решение примет не сегодня, – комментировал ситуацию Деннис. – Скорее всего, решение он примет после того, как совершит серию тестовых заездов. В этом ему не сможет помешать контракт с Williams – Renault. В любом случае, решение Алена мы узнаем до 18 марта, а имя третьего (или второго) пилота я назову до 11 февраля."

Что касается Самого Алена Проста, то он так отзывался о возможности своего участия в сезоне 1994 года: “Моё желание тестировать болид McLaren вызвано тягой к вождению болидом. Тем, что испытания приносят мне удовольствие. Хотя мне также было бы интересно сравнить шасси 1994 года с той техникой, на которой я ездил в предыдущем сезоне. Но повторюсь: то, что я участвую в тестах вовсе не означает, что я буду выступать за McLaren. Времена, когда я по-настоящему гонялся, сражаясь за победу, и был вовлечён в командную работу, теперь я вспоминаю с ностальгией. Сейчас мне не нужен болид, который будет выигрывать. Победы – это, несомненно, важно, но вот то, как ты приходишь к успеху, – гораздо важнее. Если каким-то чудом я всё-таки окажусь в McLaren, это будет вызовом иного уровня. Ведь тогда мне придётся начинать, если не с нуля, то, по крайней мере, с очень низких позиций и постараться вернуться в ряды победителей. Однако в настоящий момент такая задача не стоит. Я просто хочу гоняться в своё удовольствие. С другой стороны, произошло слишком много событий с того момента, когда я покинул гонки. Кое-что, чего я ждал, не случилось, поэтому я оказался свободным.

Рон Деннис давно хотел, чтобы я вернулся в его команду. Того же хотело и его окружение, друзья, которые также являются и моими друзьями. Отчасти по этой причине я и дал своё согласие на участие в тестах. Я ничего не обещаю, но если вдруг захочу снова гоняться, то почему бы ни попробовать. Для меня главным критерием является удовольствие от вождения. Правда, есть ряд обстоятельств, которые могут повлиять на моё решение в противоположную сторону, вне зависимости от состояния нового болида McLaren.

Сейчас я чувствую себя в роли спортсмена, который внезапно прекратил участие в соревнованиях. Вроде бы он способен продолжать дальше делать свою работу, но он не может. И всё равно он ищет возможности, и довольно привлекательные возможности, чтобы достойно показать себя с самой лучшей стороны. Ко мне обращались и Ferrari, и Benetton. Согласись я на их предложения, это означало бы возращение к той системе, из которой я намеренно вышел (кулуарная борьба, ненужные, а порой провокационные вопросы журналистов и т. п.). Мне это не нужно. Другое дело McLaren. Здесь на меня не оказывают давления, здесь совсем другая атмосфера. То, что они мне предлагают, заслуживает внимания”.

Разговоры о возвращении французского чемпиона в гонки были преданы широкой огласке. Разумеется, не обошлось и без комментариев Айртона Сенны: “ Э то для меня, кстати, не неожиданность. Подозрение, что он захочет вернуться, возникла ещё в Австралии. Откуда? Ну, мы же так хорошо знаем друг друга, и для меня было очевидным, какой серьёзной приманкой для Алена будет возможность тестировать новый автомобиль. Насчёт его возврата в гонки... Ничего невозможно предсказать. Кто-то наверняка посвящён в его планы более подробно, но, как сами понимаете, это не я. Тем не менее, каким бы ни было его решение, ни обсуждать, ни осуждать его никто не имеет права. Оно – только его. Однако если Ален решит-таки вернуться, ему предстоят серьёзные испытания”.

Известно, что при согласии Проста, Рон Деннис готов был заплатить неустойку Фрэнку Уильямсу, а самому французу, по слухам, предлагались 20 миллионов долларов за контракт на 1994 год. Просту, должно быть, было очень приятно наблюдать со стороны, как отчаянно за него сражаются, но всем своим видом он демонстрировал, что он сам по себе. Игроки здесь – не богатые команды, не деньги. Ситуацией владеет только он один, и будет так, как он решит. "Это такое счастье для нас, что Ален согласился! – радовался Жан-Пьер Жабуй заявлению Алена Проста участвовать в тестах нового болида. – Причем смысл этого согласия – желание помочь друзьям. О возможном возвращении Проста в чемпионат, в которое так верит Рон, речи пока не шло: у Алена слишком много своих проблем. Он сам решит: остановиться, как это было в начале 92-го с Ligier, или идти дальше. Hо знаю наверняка: Прост очень любит гонки и, если предложенный нами материал его устроит, останется".

И такой момент настал 8 марта на трассе Эшторил, где команда McLaren проводила тесты. После нескольких коротких заездов Ален удалился на часовое совещание с инженерами. "Когда я решил прекратить гонки (его заявление в 1993 году), это было связано совсем не со спортивными факторами, и я снова оказался за рулем только потому, что ещё испытываю сильное влечение к вождению болидом Формулы-1. Эти тренировки очень важны для меня, потому что выбор, который я должен сделать, имеет принципиальное значение для моей жизни и карьеры. Сейчас могу сказать, что работы предстоит много, и пока ещё MP4/9 – не победитель".

Эта сессия тестов наглядно доказала возможность появления Проста в McLaren. Ожидания поклонников подтвердились. Недовольным был только Фрэнк Уильямс, который чувствовал, что его попросту обвели вокруг пальца: "Прост свободен только в качестве тест-пилота. Он может испытывать любую машину, в том числе и McLaren – Peugeot. Но если он будет пилотировать McLaren в гонках, то будет отбирать очки у Williams, и этим страшно недовольна вторая половина нашей команды. Вероятность возвращения Проста в гонки велика, но ни он сам и никто из его доверенных лиц по поводу расторжения контракта ко мне не обращался". Прост не делал этого, потому что ему нужно было время, чтобы оценить возможности нового шасси и мотора для McLaren и определить для себя, будет ли он участвовать в гонках на такой машине или нет. В результате он сказал своей карьере «финиш». Во время тестов Ален Прост сразу понял, что мотор Peugeot никуда не годится для такой амбициозной команды, как McLaren. С ним не победишь. Об этом он поведал Рону Денису, и тот поспешил быстро избавиться от этого двигателя, как от чумы. По ходу чемпионата 1994 года он уговорил Эдди Джордана, хозяина одноимённой команды, взять себе эти двигатели, которые будут поставляться ему бесплатно, как заводской команде Peugeot. Более того, если тот согласится, Деннис готов даже заплатить ему за это! Так оно и вышло. Для команды Jordan, которой было всего 3 года отроду, это было очень выгодным предложением, а McLaren смогла избавиться от партнёра, не способного решать задачи высокого порядка. Что же касается Алена Проста, то в данном случае он продемонстрировал качества высококвалифицированного гонщика и очень достойного человека. Во-первых, он вновь подтвердил своё умение доводить автомобиль и определять, на что он способен. “С точки зрения инженера, – поведал в одном из своих интервью Патрик Хэд, – да и не только, безусловно, лучшими были Прост и Сенна. Ален был фантастическим испытателем. Только они с Айртоном могли, даже не заглядывая в данные телеметрии, идеально точно описать поведение машины на трассе и сфокусировать внимание механиков на наиболее важных проблемах. В этом аспекте никто из современных пилотов (в период 1994 – 2003 годы) даже в подмётки им обоим не годится”. Во-вторых, Прост подавил в себе свойственные французам патриотические настроения и честно указал на всю бессмысленность сотрудничества McLaren с Peugeot. И в-третьих, Ален Прост доказал свою преданность команде, которая, бывало, очень сильно его подводила, если не сказать больше. Како урок мы можем извлечь из этого. Нужно всегда, до последнего честно и профессионально выполнять свою работу и быть преданным своим ценностям.

Когда в 1993 году Проста спрашивали почему, он повесил шлем, тот поведал ещё одну причину своего ухода. Ему не нравилось, что всякий раз когда журналисты сравнивали его с Айртоном Сенной, то их симпатии всегда оказывались на стороне бразильца. Они словно не замечали тех моментов, когда француз был сильнее, и все события интерпретировались в пользу Сенны. 1993 год его в этом смысле переполнил чашу его терпения. Тогда он выступал на гораздо более сильном Williams, но почему-то проигрывал (до определённого момента), и это всегда очень колко отмечали журналисты. Как считал Прост, с момента начала своих выступлений в Формуле-1 в глазах общественности он поставил такую высокую планку, ниже которой он не имел права опускаться. А Сенна, Мэнселл и другие пилоты могли. Им прощали, а ему нет. Почему? Потому что он «Профессор».

Странное дело, но после окончательного ухода Алена Проста из Формулы-1 его антагонист Айртон Сенна уже не показывал той скорости, которую демонстрировал в годы их совместного участия в чемпионатах мира. “Вы знаете, – объяснял Прост, – когда он понял, что меня больше не будет на трассе, для него мотивация стала абсолютно другой. Даже сама цель его жизни – выступать в Формуле-1 – стала абсолютно другой. Победы, рекорды, титулы – всё это оставалось практически на втором плане. Он говорил об этом, его родные и близкие тоже.” Действительно, это было именно так. Он как-то признался одному своему близкому другу, что только после ухода Проста осознал, насколько Ален мотивировал его. Однако были и другие факторы, которые сказались на форме бразильского пилота. Перед сезоном-94 дела в команде Фрэнка Уильямса складывались не самым лучшим образом. Двигатели Renault по-прежнему оставались самыми мощными, но новое шасси Williams FW 16, не прошедшее достаточное количество тестов, оказалось капризным и плохо поддающимся настройке. По этому поводу уместно послушать мнение Эдди Ирвайна, сказанное после бразильского Гран-При: “Когда меня обгонял Benetton Шумахера, он шёл чётко, будто приклеенный к полотну трассы. Увидев в зеркале Сенну, я пропустил его в длинном левом повороте и видел, как он обходил меня. Абсолютно никакого сравнения. Не понимаю, как он держался!”. В том году У Айртона Сенны определённо что-то шло не так. В Бразилии он совершил ошибку и вылетел, а в Аделаиде его выпихнули с трассы. Звучит просто, но если представить, как пилоту приходится балансировать на грани вылета, то все претензии к мастерству разом отпадают. Составу команды Williams оставалось только разводить руками: “Эти поулы – целиком заслуга Айртона, а не машины”, – констатировал Бернар Дюдо. Два поражения подряд от юного Михаэля Шумахера негативно повлияли на трёхкратного чемпиона мира. "Айртон оказался в той же ситуации, что и я год назад, – объясняет Ален Прост. – Лучший гонщик на так называемой лучшей машине. Гарантированный победитель! В глазах других он права не имел проигрывать. Такое отношение его ранило. Я знаю: он говорил мне об этом. Плюс, обстановка в Williams намного менее комфортная, чем в McLaren. Ни шасси, недостатки которого не мог компенсировать, ни мотор Renault, ни даже мастерство самого Айртона не помогают. Хотя и его талант, и его чутьё, и его бесстрашие по-прежнему с ним". Сам бразилец, не ожидавший такого начала, надеялся на одно: "Чемпионат для меня начнётся в Имоле с гандикапом в две гонки и двадцать очков. Если я не могу побеждать за счёт мастерства, попробую сделать это за счёт мощности мотора Renault, благо начались скоростные трассы". Однако не чувствовалось в нём того заряда на победу и зверского желания нагнать соперника и обойти его. Достаточно было заглянуть в его глаза и по вялому взгляду понять, что он просто устал. В те дни бразильскому Волшебнику требовалась помощь. Да, ему, как никогда ранее, нужна была чья-то поддержка.

17 апреля 1994 года, глядя в иллюминатор самолёта Айртон решил отправить послание своему другу Просту: “Я хотел бы передать послание Алену. Я хочу, чтобы он знал, насколько мои мысли заняты им!” Джекоби и Сенна хорошо знают друг друга, и Джулиан понимает смысл этих слов: “Может показаться, что этот спорт, словно детская игра, в которую сами с собой играют эгоистичные, взбалмошные мальчишки. Но это не так. Мы, гонщики, совершаем громадное количество вещей за очень короткое время. Мы всегда лицом к лицу с опасностью. Мы можем перестать существовать за долю секунды! И это делает нашу жизнь такой стремительной. Мы живем в сумасшедшем ритме, порой просто не успевая понять, оценить и исправить сделанное. Нам так трудно оставаться правильными всегда. Нам так легко совершать ошибки! Но жизнь без чувств, без эмоций скучна. И есть множество чувств, которые только мы и можем испытать, которые только мы и можем подарить друг другу”.

Гран-При Сан Марино. На третий этап чемпионата мира пилоты стали подъезжать к четвергу 28 апреля. Как и многие пилоты, Айртон Сенна прибыл в Сан-Марино также в четверг. Он остановился в маленьком отеле Гастелло, расположенном в курортном городке Кастель Сан Пьетро, что в 10 километрах западнее Имолы. С 1989 года Айртон всегда жил в этом отеле, неизменно заказывая комнату под номером 200. Он не нуждался в большом окружении, однако на гонки его часто сопровождали друзья, компанию которых он обожал. В этот раз свиту Айртона составляли его брат Леонардо, несколько приятелей-журналистов, менеджер, физиотерапевт и диетолог. Невеста пилота, Адриана Галисту, в Имолу не поехала: возможно, из-за непростых отношений с семьёй Айртона и необычайной важности Гран-При Сан-Марино для дальнейшей борьбы в чемпионате.

Трасса в Имоле традиционно отличалась бугристой поверхностью, однако в этом году её хозяева позаботились о безопасности пилотов, обновив полотно на наиболее важных участках. И как шокирующе в свете этих приготовлений казалась авария Рубенса Баррикелло, когда в пятницу на квалификационном заезде на скорости в 140 км/ч бразилец потерял контроль над Jordan в повороте Variante Bassa. Его болид взлетел в воздух, едва касаясь колёсами барьера из шин, и врезался в заграждение. “Я помню отчётливо момент перед тем, как коснулся барьера, а затем всё погрузилось в темноту. Следующее, что я помню, это то, как я нахожусь в медицинском центре, а рядом Сенна. Айртон был первым, кого я увидел, когда очнулся. В его глазах были слёзы. Я никогда прежде не видел Айртона таким. У меня появилось ощущение, что он расценивал мою аварию, как свою собственную”. В госпитале поставили диагноз перелома носа и ребра. Такое решение врачи выдвинули в 1994 году, однако эта авария не давала ему покоя аж до 2000 года, когда ему, наконец, удалили обызвествлённые ткани между шестым и седьмым правыми рёбрами. До этого времени он испытывал боль не только в болиде, но и в домашней постели, всякий раз ложась на правый бок…

Пятничную тренировку выиграл Сенна, но на пресс-конференции он охарактеризовал свой круг, как ”немного хаотичный”. “Мы разговаривали около 15 или 20 минут, – вспоминает Марк Фогарти из “Carweek”. – Я был поражён тем, скольких усилий ему стоило сосредоточиться на наших вопросах. Если Сенна соглашался на интервью, он всегда уделял всё свое внимание журналистам. Обычно при любом интервью Сенна часто задумывался на длительное время перед ответом на вопрос, пока не выбирал точно, что же он хочет сказать. А тогда он так долго не отвечал на вопросы, что мы начинали спрашивать себя, действительно ли он расслышал их. Он не был сосредоточен, думал о чём-то своём. Он выглядел чрезвычайно усталым, нерешительным. Очевидно, он не был доволен машиной. Он сказал: “Мы имеем большие технические проблемы с ней. Когда вернётся мой механик, я должен пойти и поговорить с ним”. Затем Айртон извинился и сказал, что “мы продолжим интервью после субботней квалификации”. Но не довелось…

Шла восемнадцатая минута квалификации. На своём быстром круге был 31-летний дебютант Формулы-1 австриец Роланд Ратценбергер. Он проходил быстрый поворот Tamburello, когда в этот момент, то ли из-за небрежности механиков, то ли по причине вылета кругом раньше на его Simtek – Ford на скорости в 314 км/ч встречным потоком воздуха сорвало переднее антикрыло. Потеряв управление, в повороте Villeneuve болид швырнуло к бетонной стене, после чего по инерции он пролетел аж до Tosa (примерно 200 метров). Когда машина остановила движение, гонщик неподвижно сидел в кокпите, лишь через несколько секунд по верхнему забралу шлема растеклось большое кровавое пятно. Через 12 секунд после аварии к месту трагедии подоспела медицинская бригада, а чуть позже и главврач Формулы-1 Сид Уоткинс. К его приезду медики успели снять с окровавленной головы Роланда шлем, подсоединили его к аппарату искусственного дыхания, сделали массаж сердца, попробовали электрошок. Но всё не помогало. “Когда через несколько секунд после аварии австрийца мы прибыли на место, мне с первого взгляда стало ясно, что он получил ужасные повреждения. Его зрачки были расширены и не реагировали на свет”. В 13:25 тело Роланда положили в машину “скорой помощи” и отправили в медицинский центр автодрома, а оттуда на вертолёте – в болонский госпиталь Маджиоре. Затем к месту катастрофы подоспел Сенна. “Сенна всегда очень болезненно воспринимал травмы товарищей, – вспоминал несколькими годами позже Сид Уоткинс. – И хотя на этот раз после аварии Рацци Tosa оцепили, он примчался на машине безопасности и прямо на трассе стал допытываться у меня о состоянии Роланда. Айртон был сильно взволнован и очень возбуждён. Мы с Сенной были друзьями, и когда остались наедине, я посоветовал ему пропустить эту гонку. Учитывая то душевное состояние, в котором он тогда находился, это решение казалось мне самым разумным. “Правда, давай уйдём вместе, – предложил я ему. – Ты трёхкратный чемпион мира, бесспорно самый лучший гонщик планеты. Что ещё ты хочешь доказать? Давай бросим всё и займёмся рыбалкой. Я не думаю, что риск стоит свеч”. Айртон помолчал, потом посмотрел на меня твёрдым, уже спокойным взглядом. “Сид, есть вещи, которые нам не подвластны. Я не могу уйти. Я должен продолжать”. На этих словах они и разошлись, а в 14:15, через семь минут после прибытия вертолёта в госпиталь, доктор Джованни Гордини констатировал смерть Роланда Ратценбергера. После 13 июня 1982 года это была первая за двенадцать лет смерть на трассах Гран-При. Из всех гонщиков, присутствовавших в Имоле в субботу 30 апреля 1994 года, только двое: Андреа де Чезарис и Микеле Альборето – были свидетелями смерти Риккардо Палетти на Гран-При Канады 1982 года…

Когда Сенна вернулся на пит-лейн, к нему подошёл Мартин Уайттакер из FIA, который по внешнему виду почувствовал подавленность Сенны: “Он поговорил с Сидом Уоткинсом, и я спросил у Айртона, что же произошло. Он не ответил. Только посмотрел на меня и ушёл. Я никогда не забуду его взгляд. Он был очень взволнован, выглядел не таким, как прежде”. А немногим позже Сенна узнал, что за самовольное проникновение на место аварии дирекция гонки выдвинула ему строгий выговор. Айртон отреагировал очень эмоционально: он заявил, что представлял всех гонщиков и пытался выяснить обстоятельства несчастного случая. После того, как все доводы бразильца о необходимости тщательного расследования катастрофы так и остались без внимания, по паддоку поползли странные слухи. Дело в том, что если бы врачи констатировали смерть пилота на территории трассы, то автодром по итальянским законам нужно было закрыть, что на 99% исключало трассу в Имоле из календаря чемпионата мира на следующий год. А это большие деньги. Сенна, по слухам, в момент присутствия на месте аварии был чуть ли не единственным человеком, кому доктор Пиана сказал, что Роланд умер прямо на трассе. Возможно, именно экономический вопрос заставил судей гонки не останавливать Гран-При…

Между тем, квалификацию в Имоле возобновили. Правда, уже без лидеров: пилоты Williams и Benetton в тот день на трассе больше не появлялись. Айртон Сенна даже решил не идти на традиционную пресс-конференцию, несмотря на то, что он был был обладателем поул-позишн. Из сильных команд на трассе присутствовала только Ferrari. Жан Тодт, которому тиффози не простили бы бездействия, ограничился минутой молчания в боксах Scuderia. Но его понять можно… в любом случае и ему, и его подопечным было нелегко. “Я сидел в своей машине, наблюдая картину случившегося по телевизионному экрану, – говорит Бергер. – Первое время после аварии я чувствовал себя в шоке. Гонщик был австрийцем и моим близким другом. Я вылез из машины и пошёл к моторхоуму: меня всё ещё трясло. После такого естественно спросить себя: хотите ли вы водить машину? Вопрос, разумеется, касается гонок. Вчера, когда я увидел аварию Рубенса Баррикелло, это заставило меня осознать, как близко для нас расстояние между жизнью и смертью. Итак, вы задаёте себе этот вопрос. Затем вы отвечаете: “Да, я собираюсь участвовать в гонках в воскресенье”. Так вы выходите из своего состояния и стараетесь сосредоточиться на работе. Это трудно, это очень тяжело”. “Смерть Ратценбергера заметно повлияла на Сенну и Хилла. Поздно вечером в субботу, – говорит Фогарти, – я буквально столкнулся с Айртоном. Я ничего не мог сказать, я только глядел на него. “Я ни с кем не разговариваю, – произнёс он. – Возможно, позже, на следующей неделе всё обговорим по телефону”. Он выглядел очень расстроенным.”

В тот же день Бергер, Шумахер и Сенна решают создать ассоциацию пилотов Формулы-1, деятельность которой будет направлена прежде всего на обеспечение необходимого уровня безопасности. К тому моменту напряжение гонщиков достигло апогея. В тот вечер было очень душно. В атмосфере нарастало непонятно тяжёлое и гнетущее ощущение чего-то неизбежного; чего-то такого, что ждёт каждого из них в ближайшее время. Мы знаем, как это называется, и каждый из пилотов знал, но боялся произнести вслух. Вечером Сенна позвонил своей подруге Адриане Галишту, 21-летней манекенщице, отдыхающей в его доме в южной Португалии: “Чёрт, чёрт”, – нервно выронил Сенна. “Авария Рубиньо?” – спросила недоумевающая Адриана. “Нет, нет, это австрийский гонщик. Совсем молодой. Это был его второй Гран-При. Я знаю, что он умер на трассе, но они утверждают, что он скончался в госпитале. Он умер здесь… Знаешь, я не хочу участвовать в гонке”. Чуть позже Адриана поведала: “Он был сломлен. Никогда раньше он не говорил ничего подобного”. После этого разговора бразилец пошёл в гостиничный номер Фрэнка Уильямса Сенна. В беседе со своим наставником он подтвердил, что будет участвовать в гонке и намеревается добиться победы. Но, видимо в этом разговоре обсуждались и другие темы. В 21:45 Джекоби встретил Сенну в коридоре отеля и бразилец сухим голосом сказал ему: "Я только что разговаривал с Фрэнком". Но о чём, журналист так и не узнал… Возможно, они разговаривали об уходе бразильской звезды из команды или вообще из Формулы-1. Это догадка, но вовсе не пустые слова. Спустя много лет после 1994 года Рон Деннис признался, что тогда, перед злополучным сезоном-1994 бразилец практически раздумал переходить в Williams: "Я очень отчётливо помню, как в самом конце сезона 1993 года мы были в Маньи-Кур, где сидели в каком-то полуразрушенном замке и беседовали о чём-то друг с другом. Во время того разговора для меня стало очевидным, что в какой-то степени он сожалел об уходе, потому что он был в смешанных чувствах. Это означало:"Я не чувствую себя спокойно" и "Я вернусь". В свою последнюю гонку с нами он действительно передумал. Ночами до и после неё мы обсуждали, сможем ли освободить его от контракта с Williams, чтобы он смог остаться с McLaren. Я думаю, его непреодолимое желание выиграть ту гонку, – это был своего рода подарок на прощание".

Воскресенье 1 мая. На утреннем брифинге пилотов Сенна появился со своим старым другом Герхардом Бергером. После минуты молчания гонщики много говорили о безопасности, и в итоге решено было вернуться к этой теме после гонки. Дополнительно скажем, что списки членов накануне инициированной, но официально не созданной ассоциации пилотов пополнялись. Помимо действующих гонщиков в неё вступали и герои былых лет. Одним из них и самым заметным был Ники Лауда. В ближайшее время к нему по приглашению Сенны должен был присоединиться и Прост.

Утром, комментируя для ТF1 круг в Имоле во время Warm-up, Айртон сквозь рёв мотора сказал:"Pour Alain (франц.)... Hello to my dear friend Alain. I miss you, Alain..." Услышав эти слова в прямом эфире, Ален покинул комментаторское ложе, чтобы поговорить с Айртоном. Но он немного опоздал. В боксах Williams бразилец обсуждал какие-то детали с инженером Дэвидом Брауном. Айртон увидел его, но сейчас было не время. И Ален ушёл. Через несколько минут бразилец освободился и направился искать своего товарища. Но и он немного опоздал. Прост вёл беседу с президентом Renault Луи Швейцером. Уже совсем скоро начнётся гонка. В эти минуты каждый занят только своим делом. Сенна сидит в моторхоуме Williams и настраивается на гонку, а Прост готовится к эфиру. И главное – их моторхоумы находятся в метре друг от друга, но пересечься путями никак не удаётся. Наконец, пора. Бразилец открывает дверь и направляется к пит-лейн, и в это же время случайно появляется Прост. Времени оставалось совсем мало. За этот промежуток они успели только обменяться рукопожатием и парой фраз. “... “

Теперь, если вы хотите найти нужного вам пилота, ищите его на стартовой прямой. Там они проводят последние настройки болида, вечно суетятся с бутылкой сока в зубах и просто общаются друг сдругом. Именно в такой момент Прост застал своего друга. “В Имолу я приехал в субботу вечером. Утром в воскресенье, услышав его привет, встревожился. Мы виделись несколько раз, разговаривали днём, потом в самый канун гонки, на стартовом поле… В тот уик-энд в наших разговорах он без конца говорил о безопасности. Мне показалось, что он очень сильно переменился, стал гораздо мягче. Но меня это несколько пугало. Я видел, что он несколько подавлен, что в нём нет той прежней сумасшедшей внутренней силы. Мы говорили в пятницу, потом в субботу после трагедии с Роландом. Он тогда просто потряс меня. Я был в моторхоуме Renault, вокруг толпилось множество людей. Обычно Айртон из боксов прямым ходом проскальзывал в моторхоум, не замечая никого вокруг. В тот же раз он пошёл прямо сквозь эту толпу. Только для того, чтобы оказаться рядом со мной. Мы снова болтали, и он так старался быть милым, мягким, дружелюбным... Потом в воскресенье мы виделись в боксах. Я не хотел тревожить его накануне гонки, но знал, что нужен ему, что ему нужна моя помощь. И мы договорились встретиться на следующей неделе. А потом он так необычно, довольно странно осмотрелся, когда я уходил..." Душевный разлад бразильской звезды замечали все, кто разговаривал с ним накануне гонки. “В тот день он вёл себя так, как никогда раньше, – сказал бразильский журналист Джеймс Бриту. – Он обошёл свой болид, осмотрел покрышки, попробовал на прочность антикрыло, словно его одолевали какие-то сомнения”. “Обычно он уверенно и сильно натягивал балаклаву и шлем, ожидая успеха в гонке, – отмечала Бетис Ассумпкао, секретарь Сенны. – В этот раз он одел шлем нехотя, как будто он предпочел бы просто не выступать в этот день. Он не собирался умирать, он действительно надеялся на победу, рассчитывая выиграть и побыстрее уехать домой. Но мыслями он был где-то далеко”.

Старт Гран-При Сан-Марино давался дважды. Сенна и Шумахер, (у которого стоял автомат старта – запрещенное электронное устройство, которое по стартовому сигналу безошибочно прибавляло газ, плавно включало сцепление и нужные передачи, не допуская пробуксовки шин) стартовали хорошо, но заглохший в третьем ряду Benetton Юркки-Ярви Лехто спровоцировал аварию с Lotus Педро Лами. Пока финн стоял на стартовой прямой, мимо него одна за другой пронисились машины сзади идущих гонщиков и в гуще этого потока португалец слишком поздно отреагировал на внезапно возникшую преграду. “Я не мог избежать его, – сказал Лами. – Я увидел слева свет и рванул туда”. Ударом с Lotus сорвало колёса, которые, перелетев через ограду, устремились в сторону зрителей. Колесо едва не задело увернувшегося от него мужчину, но ударило 28-летнего полицейского и ещё восьмерых зрителей. Один был ранен настолько серьезно, что впал в кому. Лехто и Лами остались невредимыми. После этого инцидента автомобиль безопасности пять кругов вёл за собой пелетон, затем гонка возобновилась. Сенна и Шумахер почти сразу оторвались от преследователей. Шумахер делал всё так, надо: он надвигался на Сенну, старался оттеснить его, искал позицию для обгона. В тандеме Сенна и Шумахер пересекли линию, открывая седьмой круг. И вот, проходя Tamburello, Williams, вместо того, чтобы войти в поворот и повернуть влево, продолжает двигаться по прямой. За 10 лет пребывания в Формуле-1 Айртон Сенна каждый раз видел в этом повороте уходящее влево серое полотно асфальта, но на этот раз перед ним была только бетонная стена, до которой ему оставались считанные доли секунды. Поворот Tamburello пилоты обычно проходят на высшей передаче на огромной – за 300 км/ч – скорости. Тем не менее, по общему мнению самих гонщиков, это место никогда не вызывало особых проблем. Если, конечно, машина была в порядке. Но в том-то и было дело, что машина плохо держала дорогу. Сенна усиленно выворачивал руль в сторону поворота, но машина его не слушалась. Единственное, что ему удалось, это снизить скорость с 309 км/ч до 219 км/ч Удар получился не лобовой, а скользящий, по правую строну болида, после чего машину отбросило от стены и швырнуло обратно на трассу. С виду монокок болида не был повреждён, а небольшое движение головы Айртона поначалу подарило всем надежду. Когда через тридцать секунд после аварии подоспели врачи, они осторожно вытащили раненое тело бразильца, и в этот момент в глубине тёмного кокпита высветился аккуратно свёрнутый австрийский флаг. Жалко. Сенна был настроен на победу и готов был посвятить её гонщику, которого он едва ли знал, а сейчас ему нужно было бороться уже за свою жизнь. Очень скоро стало понятно, что положение гонщика слишком тяжёлое. На глазах всего мира врачи активно применяли трахеотомию и электрошок. Группа из семи-девяти человек суетилась вокруг неподвижного тела. Всю эту работу координировал Сид Уоткинс: “Когда в воскресенье на трассе появились красные флаги и Марио, водитель, рванул машину к Tamburello, я, ещё ничего толком не зная, почему-то был уверен: это Сенна. Предчувствие не обмануло меня, и через тридцать секунд в третий раз за уик-энд мне пришлось выполнять эту проклятую обязанность – перерезать ремешок на шлеме гонщика. Мы сняли с головы Айртона шлем: те же симптомы, что были вчера у Роланда: широкие зрачки и никакой реакции… Сразу после гонки я полетел на вертолёте в болонскую больницу Маджиоре (вертолёт приземлился прямо на трассе), куда увезли Сенну, но взглянув на томограмму и аппарат, контролировавший биотоки его мозга, понял, что надежды уже нет. Я потерял самого любимого друга”. Параллельно с тем, как врачи старались спасти Сенне жизнь, за пределами трассы, в паддоке, разворачивались другие действия. Через несколько минут после аварии в Tamburello встревоженный Леонардо направился к автобусу FOCA, где Берни Экклстоун смотрел телевизор и слушал переговоры по радио внутренней сети трассы: профессор Сид Уоткинс как раз делал доклад о состоянии Сенны. Выслушав этот доклад и увидев Леонардо, Экклстоун сухо произнес: “Айртон мертв. Необходимо, чтобы вы приняли все необходимые меры”. Убитый этой трагической новостью Леонардо побрел прочь, однако через несколько минут Берни сам поймал его и поспешил “успокоить” бразильца: “Вы знаете, я плохо понял. Я перепутал слово “head” (голова) со словом “dead” (мёртвый). Ваш брат серьезно ранен, но он жив”. Возможно, Экклстоун действительно ошибся, ведь официально смерть Сенны констатировали уже в госпитале Болоньи только через 4 часа, но Леонардо убеждён, что Берни просто спасал тем самым Гран-При Сан-Марино и свой бизнес.

К сожалению, даже после такой потери чёрный уик-энд продолжался. Когда обломки машины Сенны были убраны, Minardi Альборето, выезжавший с пит-лейн потерял колесо, которое ударило четырёх механиков. К счастью, только один получил повреждение – разбитое колено. Михаэль Шумахер выиграл ту “гонку”. Впрочем ни ему, ни Ларини, ни Хаккинену, первым приехавшим на финиш, этот успех особой радости не принёс. Они не разбрызгивали шампанским, стоя на подиуме. Втроём они всего лишь молча стояли на пьедестале почёта, угнетённые и мрачные. Шумахеру ничего не оставалось, как молчаливо потрясти в воздухе кубком да пару раз улыбнуться, тая внутри тревогу. Позже Шумахер скажет: “Айртон получил два или три толчка. Я следовал за ним, и за круг до случившегося видел, что он был немного неуверенным в этом повороте. На следующем круге он вылетел”.

Попытки вернуть бразильского Волшебника к жизни продолжались в госпитале Маджиоре, но они носили отчаянный характер. Врачи признавали, что фактически Сенна ещё жив, но положение его было безнадёжным. В кругах медиков это называется клиническая смерть. Разумеется такую информацию разглашать было нельзя, и только болельщики, которых собралось порядка 30 тысяч, всё ещё верили в чудо. Точка во всей этой истории была поставлена в 18:40, когда доктор Фиандри констатировала смерть Айртона Сенны: “ М ы сделали всё, что было в наших силах, но, к сожалению, с самого начала не было никакой надежды...” После смерти Сенны на трассе в Имоле ещё долго не утихали споры о том, кто виноват и что послужило причиной его смерти. Говорить об этом здесь бессмысленно. Скажем лишь, что следствием смерти Айртона Сенны стали рычаги правой передней подвески, пробившие его шлем и разорвавшие височную артерию. Тяжелейшая травма головы и потерянные 4 литра крови не оставили бразильской звезде никаких шансов на спасение.