Адепт. Посвященная женщина. Любовь и брак

 

С Пифагором мы достигли высоты древнего посвящения. С этой вершины земля представляется тонущей во мраке, подобно умирающему светилу. Отсюда открываются звездные перспективы и развертывается как чудное целое, Эпифания вселенной.22 Но целью учения не было погруженье человека в созерцание или экстаз. Учитель заставлял своих учеников странствовать в неизмеримых пространствах Космоса и погружал их в бездны невидимого. Истинные посвященные возвращались на землю после великого странствования более сильными, более совершенными и закаленными для жизненных испытаний.

За посвящением разума должно было следовать посвящение воли, самое трудное из всех. Оно заключалось в том, что ученик должен был низвести истину в глубину своего существа и применить ее ко всем подробностям своей жизни. Чтобы достигнуть этого идеала, следовало по учению Пифагора, достигнуть трех совершенств: осуществить истину в разуме, праведность в душе, чистоту в теле.

Мудрая гигиена и разумная воздержанность должны были поддерживать телесную чистоту. И чистота эта требовалась не как цель, а как средство. Всякое телесное излишество оставляет следы и как бы загрязняет астральное тело, живой организм души; а следовательно страдает и дух. Ибо астральное тело содействует всем процессам материального тела; в сущности, астральное тело и производить их, так как физическое тело без него — одна лишь инертная масса.

Следовательно, для чистой души необходимо и чистое тело. Кроме того, необходимо, чтобы душа, постоянно освещаемая разумом, приобретала мужество, способность самоотречения, преданность и веру, чтобы она достигла праведности и победила навсегда низшую природу.

И наконец, для интеллекта необходимо достижение мудрости, чтобы человек мог во всем различать добро и зло и видеть Бога как в самых малых существах, так и в мировом целом.

На этой высоте человек становится адептом, и если он обладает достаточной энергией, он вступает во владение новыми способностями и силами. Внутренние чувства души раскрываются и воля становится творческой. Его телесный магнетизм, наэлектризованный его волей, приобретает сверхъестественное с виду могущество. Иногда он исцеляет больных возложением рук или одним своим присутствием. Часто лишь взглядывая на людей, он уже проникает в их мысли. По временам он видит наяву события, происходящие на далеком расстоянии.23

Он действует на расстоянии: сосредоточивая мысли и волю на людях, которые соединены с ним узами личной симпатии, он может являться им, причем астральное его тело может переноситься и помимо его материального тела.

Появление умирающих или умерших перед друзьями принадлежит к такому же разряду явлений, но с той разницей, что появление умирающего или души умершего вызывается обыкновенно бессознательным желанием, в агонии, тогда как адепт то же явление в состоянии производить в полном сознании. Обыкновенно адепт чувствует себя как бы окруженным и охраняемым невидимыми, высшими, светлыми Существами, дающими ему силу и помогающими ему в его миссии.

Очень редки адепты, достигающие полного могущества. Греция знала только троих: Орфея на заре эллинизма, Пифагора в его апогей и Аполлония Тианского во время его окончательного упадка. Орфей был вдохновенным основателем греческой религии; Пифагор — организатором эзотерической науки и философии своей школы; Аполлоний — магом, стоиком и проповедником нравственности в период упадка. И от всех троих, несмотря на их различия, исходил божественный свет: дух, пламенно стремившийся к спасению душ и непобедимая энергия, облеченная благостью и ясностью. Но спокойствие таких великих душ только кажущееся: под ним чувствуется горнило пламенной, но всегда сдерживаемой воли.

Пифагор представляет собою адепта высшей ступени и притом с научным умозрением и философским складом, который более всего подходит к современному уму. Но сам он и не мог, и не надеялся сделать из своих учеников совершенных адептов. Начало великой эпохи имеет всегда своего великого вдохновителя. Его последователи и ученики его последователей составляют проникнутую магнетизмом цепь, которая распространяет его мысль по всему миру.

На четвертой ступени посвящения Пифагор довольствовался передачей своим ученикам того, как можно применять его учение к жизни. Ибо «Эпифания», обозрение с высоты, оставляло в душе глубокие и животворящие идеи относительно земной жизни.

Происхождение добра и зла остается непонятной тайной для того, кто не дает себе отчета относительно происхождения и конца вещей. Мораль, которая не имеет в виду высших судеб человека, будет только утилитарной и навсегда несовершенной.

Более того, человеческая свобода не существует в действительности для тех, кто чувствует себя рабами своих страстей, и она по праву не существует для тех, кто не верит ни в душу, ни в Бога, для кого жизнь есть вспышка сознания между двумя безднами небытия. Первые живут в рабстве у души, скованные страстями; вторые — в рабстве у разума, ограниченного физическим миром.

Не так живет человек религиозный и истинный философ, а тем более теософ, который видит истину в троичности своего существа и в единстве своей воли. Чтобы понять происхождение добра и зла, посвященный смотрит духовным взором и видит три мира, а не один. Он видит темный мир материи и животного начала, где властвует неизбежная Судьба. Он видит светлый мир Духа, невидимый для нас мир, огромную иерархию освобожденных душ, где царствует божественный закон, где действует Провидение. Между обоими мирами он видит в полутьме человечество, основанием своим погруженное в мир естественный, а вершинами касающееся божественного мира.

Его гений: Свобода. Ибо в тот момент, когда человек познает истину и заблуждение, он свободен избирать между Провидением, которое хочет свободного исполнения истины, и роком, который сам выполняет нарушенный закон справедливости.

Акт воли, соединенный с действием разума, есть лишь математическая точка, но из этой точки исходит духовная вселенная. Каждая душа чувствует инстинктивно то, что теософ понимает разумом, т. е., что Зло есть то, что влечет человека в роковые условия материи, следовательно к разъединению. Добро же есть то, что заставляет его подниматься к божественному закону Духа, т. е. к единству. Его истинное назначение состоит в том, чтобы подниматься все выше и выше своими собственными усилиями. Но для этого он должен сохранить свободу падения.

Круг свободы расширяется до бесконечности по мере того, как человек поднимается вверх, и тот же круг уменьшается до бесконечно малой величины по мере того, как он опускается вниз. Чем выше подъем, тем больше свободы, ибо чем полнее человек вступает в область света, тем более приобретает он сил для добра. И наоборот, чем ниже спуск, тем больше рабства, ибо каждое падение в область зла уменьшает понимание истины и ограничивает способность к добру.

Таким образом, над прошлым человека господствует Рок, над будущим — Свобода, а над настоящим, вечно сущим, которое можно назвать вечностью, — Провидение.24

Из совокупного действия Судьбы, Свободы и Провидения возникают бесчисленные доли, и ад, и рай, для человеческих душ. Зло, являясь разногласием с божественным законом, не есть дело Бога, а человека, и потому зло существует лишь относительно и временно. Добро же состоя в согласии с божественным законом, существует реально и вечно.

Ни Дельфийские, ни Элевсинские жрецы, ни посвященные философы, не имели намеренья открывать эти глубокие идеи народу, который мог понять их превратно и злоупотребить ими. В Мистериях это учение изображалось символически разрыванием на куски Диониса, но при этом непроницаемым покровом прикрывалось то, что можно назвать страданием Бога.

Самые значительные религиозные и философские споры вращаются вокруг вопроса о происхождении добра и зла. Мы видели, что эзотерическое учение обладает ключом к нему.

Существует еще другой важный вопрос, от которого зависит социальная и политическая проблемы: неравенство человеческих ycлoвий. Зрелище зла и печали кроет в себе нечто ужасное. К этому следует добавить, что распределение всевозможных бедствий, кажущееся произвольным и несправедливым, есть источник всякой ненависти, всех возмущений и отрицаний.

И здесь также эзотерическое учение вносит в наш земной мрак свой верховный свет мира и надежды. Различие душ, условий и судеб может получить свое оправдание лишь в многочисленности существований и в учении о законе причинности. Если человек рождается в земном мире в первый раз, как объяснить бесчисленные страдания, падающие на него как бы случайно? Как допустить, что есть вечная справедливость, когда одни рождаются в условиях, влекущих за собой роковым образом нищету и унижение, в то время как другие родятся в богатстве и живут счастливо и благополучно?

Если верно, что мы уже прожили иные жизни и будем снова жить на земле, если верно, что во всех существованиях проявляется закон чередования и отражения, — тогда различия душ, условий и судеб предстанут перед нами как результаты прошедших жизней и как многообразные применения упомянутого закона.

Различные условия индивидуальных жизней происходят от различного употребления свободы в предшествующих существованиях, а различные ступени интеллектуальности — от того, что люди, живущие одновременно, принадлежат к разнообразным ступеням эволюции, поднимающейся от полуживотного состояния отсталых рас до праведности святых и до величия царственного гения.

Действительно, земля похожа на корабль, а мы все, живущие на ней, на путешественников, едущих из далеких стран и сходящих с корабля в различных точках земного шара.

Учение о перевоплощении объясняет как самые ужасные страдания, так и самое завидное счастье. нам становится понятен даже идиот, когда мы знаем, что его тупость, от которой он страдает, есть последствие преступного употребления разума в предшествующей жизни.

Все оттенки физических и моральных страданий, счастья и несчастия, со всеми их бесчисленными видоизменениями, предстанут перед нами как естественные, мудро распределенные результаты инстинктов и действий, ошибок и добродетелей долгого прошлого, ибо душа сохраняет в своих тайных глубинах все то, что она собрала в течение своих разнообразных существований.

Смотря по времени и по обстоятельствам, прежние наслоения выступают наружу или исчезают; и судьба, т. е. направляющие человека духовные Сущности соразмеряют род перевоплощения с степенью развития и с качествами воплощающейся души. Лизис выражает эту истину в золотых стихах Пифагора таким образом:

"Ты увидишь, что муки, пожирающие людей,

Суть плоды их же выбора; и что несчастные

Ищут далеко от себя тех благ, источник которых находится в них же самих"

Далекое от того, чтобы ослабить чувство братства и человеческой солидарности, это учение может только укрепить его. Мы должны оказывать всем помощь, сочувствие и милость, потому что мы все члены одной и той же человеческой семьи, хотя и стоим на разных ступенях развития. Всякое страдание священно, ибо страдание есть испытание души. Всякое сочувствие божественно, ибо оно заставляет нас ощутить невидимую цепь, соединяющую все миры. Добродетель в страдании является источником гения.

Да, мудрецы, святые и благодетели человечества сияют еще более захватывающей красотой для тех, кто знает, что и они вырастали по законам всемирной эволюции. Сколько нужно было жизней, страданий и побед, чтобы овладеть этой поражающей нас силой? И этот врожденный свет гения, из каких уже пройденных им небес исходит он? Мы не знаем этого. Но эти жизни были и эти небеса существуют. Сознание народное не ошибалось, и пророки не лгали, называя этих людей сынами Божьими, посланными с далекого неба. И потому, что их миссия служить Вечной Истине, невидимые легионы покровительствуют им и живой Глагол говорит в них.

Различие, которое мы видим в людях, происходит или от первоначальной сущности индивидов, или же от ступени достигнутой ими духовной эволюции. С этой последней точки зрения всех людей можно распределить на четыре класса, которые заключают в себе все бесчисленные подразделения и отличия.

1. У огромного большинства людей воля вызывается преимущественно телесными потребностями. Их можно назвать действующие по инстинкту. Они способны не только на физические работы, но и на творческую деятельность разума в пределах физического мира, в области торговли и промышленности и всякой практической. деятельности.

2. На второй ступени человеческого развития воля, а следовательно и сознание, сосредоточены в душевном мире, т. е. в области чувствования, воздействующего на интеллект. Люди этой категории действуют под влиянием одушевления или страсти. По своему темпераменту они способны стать воинами, артистами или поэтами. Большинство литераторов и ученых принадлежит также к этому разряду. Ибо они живут в условных идеях, направляемых страстями или ограниченных узким кругозором и не поднимаются до чистой Идеи, до всеобъемлющего миропонимания.

3. Третий, несравненно более редкий разряд людей, воля которых сосредоточивается главным образом в чистом разуме, освобожденном от влияния страстей и от границ материи, что и придает понятиям этих людей характер всеобъемлющий. Это — люди, действующие под влиянием интеллекта. Из их рядов выходят общественные деятели, поэты высшего разряда и в особенности истинные философы и мудрецы, те, которые по Пифагору и Платону, должны бы управлять человечеством. В этих людях страсть не погасла, так как без неё ничто не совершается на земле, и она представляет собой силу огня или электричества в нравственном мире. Но страсти у них служат разуму, между тем как в предшествующей категории — разум бывает, по большей части, слугой страстей.

4. Самый высший человеческий идеал осуществляется в четвертом разряде, где к господству разума над душой и над инстинктом присоединяется господство воли над всем существом человека. Покорив всю свою природу и овладев всеми своими способностями, человек приобретает великое могущество. Благодаря могучей силе сосредоточения, воля такого победившего человека, действуя на других, приобретает почти безграничную власть. Такие люди носили разные имена в истории. Это адепты, великие посвященные, высшие гении, которые содействовали преображению человечества. Они рождаются так редко, что их можно сосчитать в истории человечества.25

Очевидно, что эта последняя категория не подлежит обычной нравственной мерке. Но тот общественный строй, который не принимает во внимание три первые человеческие категории и не предоставляет каждой из них право на её нормальную деятельность и не дает каждой необходимые средства для дальнейшего развития, — такой строй является лишь внешним, а никак не органическим.

Ясно, что в первоначальную эпоху, относящуюся по всей вероятности к ведическим временам, Руководители Индии основали разделение общества на касты, основываясь на внутренних началах человека.

Но со временем это разделение, вполне основательное и плодотворное, извратилось в жреческие и аристократически привилегии. Начало призвания и посвящения уступило место наследственности. Замкнутые касты кончили тем, что окончательно окаменели, последствием чего было неизбежное вырождение Индии.

Египет, сохранивший при всех фараонах тройной общественный строй, с открытыми и подвижными кастами, принцип посвящения для жречества и экзамены для всех военных и гражданских должностей, — прожил от пяти до шести тысяч лет, не изменяя своих учреждений.

Что касается Греции, то её непостоянный характер заставил ее быстро переходить от аристократии к демократии, а от последней к тирании. Она вращалась в этом безвыходном круге, как больной, переходящий от горячки к летаргии, чтобы снова вернуться к горячке. Может быть, она нуждалась в этом возбуждении, чтобы произвести свою беспримерную работу: передачу глубокой, но туманной Восточной мудрости ясным и доступным языком; творчество Красоты посредством искусства и основание открытой и опирающейся на земной разум науки, заменившей тайное посвящение, опиравшееся на интуиции.

Тем не менее, и Греция обязана своей религиозной организацией и своими высочайшими вдохновениями началу посвящения. С точки зрения общественной и политической можно сказать, что Греция всегда жила в состоянии незаконченном и напряженном.

В качестве адепта, Пифагор с высоты посвящения понимал те вечные начала, которые управляют обществом и создал план великой реформы, согласованной с этими вечными началами. Мы увидим сейчас, как и он сам, и его школа приведены были к крушению в водовороте демократических бурь.

С чистых высот эзотерического учения, жизнь миров развертывается согласно ритму Вечности. Но, при магических лучах разоблаченного неба, земля, человечество и его жизнь раскрывают перед нами также и свои скрытые глубины. Надо отыскать бесконечно великое в бесконечно малом, чтобы почувствовать присутствие Бога. Это присутствие испытывали ученики Пифагора, когда Учитель передавал им, как венец, свое учение о том, как вечная Истина проявляется в союзе Мужчины и Женщины. Красоту священных чисел, которую они созерцали сперва в Бесконечном, они находили и в самом сердце жизни, и божественное отражалось для них в великой мистерии Пола и Любви.

Древний мир понял ту важную истину, которую последующие века совсем не признавали. Чтобы хорошо исполнять свои обязанности супруги и матери, женщина нуждается в образовании и в особом посвящении. Отсюда женское посвящение, т. е. посвящение, предоставленное одним только женщинам. Оно существовало в Индии в ведические времена, когда женщина была жрицей у домашнего алтаря. В Египте оно истекает из мистерий Изиды. Орфей учредил его в Греции.

Пока не угасло самое язычество, мы находим такое посвящение в мистериях Диониса, а также и в храмах Юноны, Дианы, Минервы и Цереры. Оно заключалось в символических обрядах и церемониях, в ночных празднествах, а затем и в особых поучениях, который давались старшими жрицами или первосвященником, и которые касались самых интимных сторон супружеской жизни. Давались советы и правила, касающиеся отношений полов, времен года и месяцев, которые благоприятствуют счастливому зачатью. Самое большое значение придавалось физической и нравственной гигиене женщины во время беременности, чтобы священное дело творчества нового человека совершалось по божественным законам.

Таким образом в женских мистериях преподавалась наука супружеской жизни и искусство материнства. Применение последнего начиналось еще до рождения ребенка. До семилетнего возраста дети оставались в гинекее, куда муж не имел доступа, под исключительным надзором матери. Мудрая древность полагала, что дитя, как нежное растение, нуждается в теплой материнской атмосфере. Отец не может дать того, что необходимо в этом возрасте; для его расцвета нужны нежность и ласка матери; необходима сильная и охраняющая любовь женщины, чтобы защитить от внешних влияний чуткую душу ребенка.

Благодаря тому, что женщина с полным сознанием исполняла высокие обязанности супруги и матери, на которые в древности смотрели как на божественные, она действительно была жрицей семьи, хранительницей священного жизненного огня, Вестой очага. Посвящение женщины в античном мире являлось истинной причиной красоты расы, сильных поколений и долговечности семьи в древней Греции и в древнем Риме.26

Учредив в своем ордене отделение для женщин, Пифагор следовательно только усовершенствовал и расширил то, что существовало и до него. Женщины, посвященные им, принимали вместе с обрядами и заповедями и высшие принципы своих женских обязанностей. Он им давал таким образом сознание их высокой задачи. Он раскрывал им преображение Любви в совершенном браке, которое должно представлять взаимное проникновение двух душ в самом средоточии жизни и истины.

Разве мужчина — в своей силе — не представляет начало творческого духа? А женщина — во всем своем могуществе — разве не олицетворяет природу в её пластичности, а её чудесных существованиях, как земных, так и божественных? И если эти два существа способны достигнуть полного взаимного проникновения, телесного, душевного и духовного, они вдвоем составят целую вселенную.

Но, чтобы верить в Бога, женщина должна видеть Его пребывающим в мужчине, а для этого необходимо, чтобы и мужчина был посвященным. Его задача — своим более глубоким знанием жизни, своей творческой волей оплодотворить женскую душу и преобразить ее с помощью божественного идеала. Любимая женщина возвратит ему этот идеал обогащенным её утонченными мыслями, её нежными чувствами, её глубокими проникновениями. Она отдаст ему взамен свой преображенный энтузиазмом образ, она сделается его идеалом. Ибо он осуществляется в ней могуществом её любви. Через неё идеал становится живым и видимым, облекается в кровь и плоть. Ибо если мужчина творит благодаря желанию и воле, женщина и физически и духовно творит любовью.

В своей роли возлюбленной, супруги, матери или вдохновительницы, она не менее значительна и даже более божественна, чем мужчина, ибо любить — значить забывать себя. Женщина, отдающая себя в своей любви, находит в этом отдавании свое высшее возрождение, свой венец и свое бессмертие.

Проблема любви господствует в современной литературе уже более двух веков. Это не чисто чувственная любовь, возжигаемая красотой тела, как у древних поэтов; это также и не сентиментальный культ отвлеченного и условного идеала, который господствовал в средние века; нет, это любовь одновременно и чувственная и психическая, любовь, предоставленная полной свободе индивидуальной фантазии, дающая себе полную волю. По большей части оба пола воюют друг с другом даже и в любви. Возмущение женщины против эгоизма и грубости мужчины; презрение мужчины к лживости и тщеславию женщины; победа плоти и бессильный гнев жертв сладострастия…

И среди всего этого глубокие страсти, влечения непреодолимые и тем более могущественные, что им ставят препятствия и светские условности, и общественные постановления. Отсюда любовь полная бурь, нравственных крушений и трагических катастроф, около которых почти исключительно вращаются современные романы и современные драмы.

Можно бы подумать, что утомленный человек, не находя Бога ни в науке, ни в религии, безумно ищет Его в женщине. И он прав; но лишь путем посвящения в великие истины найдет он Его в ней, а она найдет Бога в нем. Между мужской и женской душой, который нередко не понимают друг друга и даже не понимают себя и расстаются с проклятиями, чувствуется как бы огромная жажда проникновения и стремление найти в этом слиянии недостижимое счастье.

Несмотря на различные уклонения и излишества, вытекающие отсюда, в этих отчаянных поисках таится глубоко скрытое божественное начало. Из него зарождается стремление, которое станет жизненным средоточием для преображения будущего. Ибо, когда мужчина и женщина найдут себя и друг друга путем глубокой любви и посвящения, тогда их слияние превратится в величайшую творческую силу.

Любовь психическая и страсть души вошли в литературу, а через нее и в сознание сравнительно с недавнего времени. Но источник её очень древен, он берет свое начало в античном посвящение. И если древнегреческая литература едва позволяет подозревать о том, это происходит от того, что подобная страсть души являлась тогда как редкое исключение, а также и вследствие глубокой тайны мистерий. Между тем, в религиозном и философском предании сохранились следы посвященной женщины. И в официальной поэзии и философии появляется несколько женских фигур, хотя и неясных и прикрытых тайной, но тем не менее сияющих красотой.

Мы уже познакомились с Пифией и Феоклеей, которая вдохновляла Пифагора; позднее является жрица Коринна, с успехом соперничавшая с Пиндаром, который в свою очередь был наиболее посвященным из всех греческих лириков; затем таинственная Диотима, которая появляется у Платона, чтобы дать высшее откровение о Любви. Рядом с этой исключительной ролью, женщина древней Греции исполняла свое истинное жречество у очага в гинекее.

Те герои, художники и поэты, которыми мы восхищаемся, и все чудные мраморы и высокие подвиги, удивляющие нас в античном мир, все это было её созданием. Это она их зачала в мистерии любви, она своей жаждой красоты давала им формы в своем лоне, она вызвала их расцвет, прикрывая их крылами своего материнства.

Прибавим, что для мужчины и женщины действительно посвященных, создание ребенка имеет бесконечно более прекрасный смысл и большее значение, чем для нас. Для отца и матери, знающих, что душа ребенка существует до своего земного рождения зачатиe становится священнодействием, призывом души к воплощению. Между воплощаемой душой и матерью существует почти всегда сродство. Потому плохие и развращенные матери привлекают к себе души темные и злые, тогда как нежные и чистые матери притягивают к себе светлые души. Эта невидимая душа, ожидаемая и долженствующая прийти — так таинственно и так неизбежно — не представляет ли она собой нечто по истине божественное? Её рождение, её заключение в тело должно быть мучительно. Ибо хотя между ней и её покинутым небом и протянется грубый покров и она перестанет помнить свою родину — все же она будет страдать и свята и прекрасна задача матери, которая создает новое жилище для этой души, облегчает её заключение в плотскую ограниченность и смягчает предстоящее ей испытание.

Таким образом, учение Пифагора, исходя из глубин Абсолютного, начиналось с божественной Троицы, а завершалось оно в самом центре жизни идеей человеческой триады.

В Отце, Матери и Ребенка посвященный научался узнавать Разум, Душу и Сердце живой вселенной. Это последнее посвящение строило в его сознании фундамент общественности, задуманной по идеальным линиям, идею того величественного здания человеческой жизни, для которого каждый посвященный должен принести свой камень.