После этого Вас взяли в театр?

- Конечно, в театр меня взяли. Я ведь хорошо показался. И через какое-то время уже не было вопросов: блатной я или не блатной. А в театре работали замечательные артисты: Нина Усатова, Олег Попков, замечательная актриса Лера Киселева. Я никак не могу понять, почему Ваня Ургант всегда говорит о бабушке, иногда о папе, но никогда не говорит о маме – замечательной актрисе Валерии Киселевой.

У нас были замечательные спектакли. Я играл в театре очень много. Например, был спектакль «Беда» по Меттеру. В его кинопостановке роль Славки Кулигина играл Алексей Петренко, а его мать – Майя Булгакова. В театре эти роли играли я и Нина Усатова.

Мы играли «Сто братьев Бестужевых», «Невский, Невский» по Гоголю, замечательный спектакль «Если иначе нельзя». Во многих спектаклях я был активно занят.

Потом так случилось, что главного режиссера Владимира Малыщицкого, папу моей жены, «ушли». На его место пришел Ефим Падве. После этого я еще почти год я отработал в театре.

Ефим Михайлович поставил музыкально-эстрадный спектакль – ревю «Звучала музыка в саду», в память о театре-буфф, знаменитом летнем театре, где в начале века выступали и шансоньетки, и шансонье, и куплетисты. Так вот, в этом ревю у меня было порядка тринадцати номеров: играл на гитаре, выходил цыганом, пел, еще что-то делал.

И еще там был лучший, по моему мнению, за всю историю постановок, спектакль «И дольше века длится день». Это признавали и актеры, и режиссеры, которые видели его сами.

В 84-м году я ушел из театра, отпросившись на съемки, а после съемок – перешел в Театр Комедии Акимова, где сразу начал играть Шута в «Двенадцатой ночи». Там тоже были интересные роли и даже награды, но самое удивительное в том, что вся моя актерская слава началась с 1984 года, когда Сережа Слонимский – был такой деятель в Ленинграде, очень креативный парень - придумал сделать театральные КВНы. В тот момент возрождение телевизионного КВНа еще и не начиналось. Наша программа называлась «Театральный марафон». Почему марафон? Потому что игра длилась часов по восемь. Команда театра – против команды другого театра. Много заданий, выездные конкурсы. Капитанские конкурсы длились часа по два. Собиралось огромное количество народу. В итоге, это кончилась ночниками: начиналось все часов в 10 вечера и в 7-8 утра все заканчивалось.

Было огромное количество фанатов. Я был капитаном команды Театра Комедии. Мы очень много выигрывали. В итоге, когда уже дошло до всесоюзного конкурса, мы побеждали и сборную Москвы, и сборную Украины.

Это приняло такой охват?

- Да, играли театры. Причем у нас было так: писали непрофессионалы, играли – профессионалы (в настоящем КВН – наоборот). И там было все: и популярность, и слава, и все прочее.

И на пике ленинградской популярности я сделал программу, которая называлась «Шансон белых ночей». В начале 90-х я хотел сделать программу по старым советским песням (тогда до проекта «Старых песен о главном» было очень далеко). И мне в Октябрьском зале сказали: «Андрюш, на тебя придут – но один раз, на такое второй раз не пойдут. Не то». И тогда я сделал программу «Шансон белых ночей»: чередовал русский и французский шансон. И действительно, два века шли параллельно. Вплоть до одинаковых интонаций, одинаковых текстов – очень выверенных, очень поэтических, без дурацких рефренов, когда одно слово идет в течение одной песни. Так вот на этой параллели я сделал программу. И это я виноват, что слово «шансон» вернулось в обиход. Я не знал, что оно так мутирует!

Лучшей декорацией был (не из-за дешевизны, из-за детской мечты) – огромной симфонический оркестр, состоящий из двух оркестров: Ленинградского концертного и Ленинградского радио. В этой программе со мной работал Аркадий Насыров, знаменитый степист. Вместе со мной пел мой наставник по французскому языку Владимир Михайлович Орлов, урожденный граф Орлов.

И в 91-м году я попросил академический отпуск в театре, потому что у меня начались мировые гастроли: Америка, Франция, Япония, Африка… И с тех пор, если не считать нескольких антреприз, я в театре не работал.

Жалеете?

- Жалеть, в принципе, бесполезное занятие. Если вспомнить то огромное количество хорошего, что было в моей жизни в тот период, когда я жил гастролями, съемками, телевизионными программами, то нет, жалеть не о чем. Если посмотреть, как менялись режиссеры в театре, из которого я ушел и как складывались судьбы артистов, я думаю, что сделал правильно.

Когда Вы начали сниматься?

- Начиная с 79-го года, еще с института, я постоянно снимался.

Сначала это была маленькая роль у Гены Васильева в «Полете с космонавтом», его я даже не считаю первым – нулевой класс. Первая настоящая работа была у Геннадия Ивановича Полока в фильме «Наше призвание». Двухсерийное кино, телевизионное продолжение «Республики Шкид». В этой картине начинали Лена Майорова, Вася Мищенко, Лена Шанина, из Ленинграда приезжала Илона Броневицкая. Все мы, студенты снимались с Валерием Золотухиным, Ией Савиной, звездой немого кино Федором Михайловичем Никитиным, Павлом Петровичем Кадочниковым – мы не просто их видели, мы вместе с ними работали. Это была действительно школа – мы снимали практически год.

После этого уже каждый год я снимался. Съемки шли параллельно с учебой – я отпрашивался или не отпрашивался.

Кстати, я точно помню, когда в 1982 году выпал летом снег – 8 июня. Потому что 9 июня у нас была консультация по научному коммунизму, а я застрял в Ленинграде, не мог вылететь и опоздал на консультацию. В связи с чем получил двойку по научному коммунизму, недопущение к экзаменам и два года сдавал научный коммунизм. Поэтому я был бездипломником. И в театр меня приняли без диплома. У меня было сдано все – кроме научного коммунизма. Тогда был даже анекдот по поводу этого снега: «Леонид Ильич, Вам этого лета не пережить. – Лета не будет».

И тогда началась эта пятилетка, когда они сменяли друг друга: Брежнев, Андропов, Черненко. И только я соберусь сдавать – меняется вождь партии. А я еще после смерти Андропова ляпнул: «Найдите здорового генсека, я никак не могу сдать экзамен». Мне влепили очередную двойку – и до свидания. Но в 84-м году я снялся в фильме «Юрка – сын командира», за роль в котором получил Премию КГБ СССР в области литературы и кино. Лауреаты премии КГБ и НКВД пользовались некими льготами у правоохранительных органов. Свои! Было очень смешно, как я получал эту Премию.

Надо сказать, что дочь Владимира Малыщицкого – Татьяна Малыщицкая, была еще племянницей Михаила Барышникова, дочерью его сестры. Вся семья была «под колпаком» по полной программе. Малыщицкий был не очень угоден властям, Барышников – соответственно тоже. Потому вся семья была под присмотром. И вот в эту семью я попал.

Еще когда начались дрязги по поводу снятия Малыщицкого с поста главного режиссера, когда актеры вставали за него горой, мы играли спектакль «Если иначе нельзя», где по роли я пел бардовские песни Городницкого. Спектакль – это история дворянина Федора Лизогуба, который деньгами помогал народовольцам. За что его и повесили. Главная идея «губернаторская власть хуже царской – до царя далеко, до бога высоко», но Малыщицкий ее посвятил какому-то съезду и потому спектакль «пропустили». Хотя ведь все тексты песен, которые писал Городницкий, это же мама не горюй:

Выделяться не старайся из черни,

Усмиряй свою гордыню и плоть:

Ты живёшь среди российских губерний,

Хуже места не придумал Господь.

Бесполезно возражать государству,

Понапрасну тратить ум свой и дар свой,

Государю и властям благодарствуй,-

Обкорнают тебе крылья, сокол.

Губернаторская власть хуже царской…

И так все песни. Конечно, они были с купюрами. Какие-то вещи Городницкий специально переделывал, чтобы совсем уж не дразнить гусей. Но потом спектакль все-таки стали снимать.

И на одном из последних спектаклей я вышел и спел все так, как было, без купюр. В это же время мне звонят и говорят: «Андрей Робертович, вы лауреат Премии КГБ». Я говорю: «Хорошие шуточки у вас. Что вы имеете в виду? – Мы вам позвоним». Что делать? Сухари сушить, вещи собирать или что? В общем, я все понял.

Премию в итоге вручили?

- Да. Где-то через месяц, играю детский утренний спектакль «Винни-Пух» – у меня роль Тигры. Я –в костюме, размалеванный. Закончился первый акт, я иду в гримерку – навстречу мне бежит бледный директор театра: «К тебе пришли». Смотрю, стоят два мальчика, в сереньких костюмчиках. «Одевайтесь, Андрей Робертович, поедем в Москву. Премию будем вручать». Я говорю: «Вы что, сдурели? Мне еще второй акт играть!». Директор говорит: «Ничего-ничего. Мы уже Колю Павлова вызвали, он доиграет» - «Это как?» - «Да ладно! Там столько нарисовано, никто и не увидит». Это был единственный спектакль, когда, не по болезни артиста, спектакль начинает один актер, а заканчивает другой.

Я говорю: «А переодеться?» - «Мы заехали к Вам домой, Ваша жена все отдала».

Едем в Москву: из Пулково – в Шереметьево, из Шереметьево – на Лубянку. Там мне вручили диплом, значок – по виду один к одному с Госпремией. Я потом этот значок подарил Жану Татляну, был у нас такой замечательный певец. Он приехал на мою программу, послушал – и исчез. А через четыре дня прилетел из Штатов и подарил смокинг. А я в ответ – значок.