Иногда говорят, что Чехов впервые изобразил обыкновенного человека.

В 60-ые годы 19 века писатели запечатлели рядового члена крестьянской общины, жителя города, мастерового, приказчика. Общий поток литературы 70-х годов закрепил этот интерес. Принципиально новым у Чехова было другое. В предшествующей литературе обыкновенный человек изображался или как открыто типический, или без специальной концентрации черт, как один из многих. Но и в том и в другом случае не ставилась задача изображения индивидуальности и неповторимости именно этого человека.

Художественное видение Чехова было направлено прежде всего на индивидуальность, со всем ее багажом - не только типическим, но и второстепенным, случайным: и то и другое для него достойно воплощения.

Чехову недостаточно показать человека в кругу его мыслей, идей, верований, изобразить героя в индивидуальных чертах физического облика. Такой индивидуальности ему мало. Ему надобно запечатлеть особость всякого человека в преходящих, мимолетных внешних и внутренних состояниях, присущих только этому человеку сейчас и в таком виде неповторимых ни в ком, нигде, никогда. Индивидуальное сращено со всеми мелочами этой минуты этого человека, и внимательность чеховской индивидуализации, иногда кажется, дошла до предела в своем интересе к самым пустячным, ничтожным привычкам, жестам, движеньям. То, что герой любит мять манжеты, поглаживает себя по голове, по груди или щелкает пальцами, может не иметь никакого характеристического значения. Но это создает особое, недистанцированное, близкое отношение к нему- в противоположность обобщенной характеристике, заставляющей рассматривать героя издали, со стороны. Все это утверждает ценность каждого человека не только как духовного феномена, но и как личности, со всем «частным», что есть в ней, - ту ценность, которая была осознана обществом только значительно позже. Как бытие в целом у Чехова - царство индивидуальных форм, так и часть его - герой - прежде всего индивидуальность, со всем единственным в своем роде.

Особенности мастерства и стиля Чехова замечательно проявляются и в его пейзаже. Он ввел новый пейзаж, заменив описание многочисленных подробностей одной, наиболее выпуклой, наиболее характерной деталью. Антон Павлович изложил принцип своего пейзажа в письме к брату Александру: «Для описания лунной ночи достаточно того, чтобы на плотине блестело горлышко от разбитой бутылки и чернела тень от мельничного колеса». [1, с. 124]

Образы многих чеховских рассказов вошли в наш повседневный быт, имена персонажей стали нарицательными. Достаточно сказать "Пришибеев", "хамелеон", "душечка", "попрыгунья", "человек в футляре", чтобы сразу стала ясной сущность целых социальных явлений. Это и есть сила типичности, которою Чехов овладела совершенстве.

А.И. Солженицын дал такую характеристику рассказам Чехова: «А вообще - есть у Чехова рассказы и болезненные (как «Володя»), и вялые очерки без цели (как «Холодная кровь»), и растянутые, несостроенные. Среди повестей (обычно - из интеллигентской жизни) - и довольно рыхлые, с некрепкой композицией.

Не случайно Чехов не написал ни одного большого романа? От этой слабости композиции при растущих объёмах? От недостатка общей энергии? От недостатка терпеливости работать над перестройками, перебросками, пересоединениями, неизбежными в романе? А главное: для романного обзора, охвата - нужны ведущие мысли. А у Чехова чаще вот эти бесконтурные: благородство труда! надо трудиться! или: через 20-30-200 лет будет счастливая жизнь. И общественные процессы, проходящие при нём в России, у него смазаны в контурах. (Д.С. Лихачёв настаивал: у Чехова нет чувства русской истории; может быть и так.) Нет у него общей, ведущей, большой своеродной идеи, которая сама бы требовала романной формы. - Для 1903 года «Невеста» - ну, пониманье ли это общественного процесса?

«Сахалин» его - был поступок гражданский. Книга весьма интересна с экономической и этнографической стороны. А живого изображения каторги и близко нет, оно заменено статистикой. И язык - тяжёлый, из-за того, что Чехов добросовестно следует многим чиновничьим документам.

Очень жаль, что он пренебрегал и народной лексикой, и звуковой и ритмической стороной.

Зато уж в импрессионичности портрета он сделал первый смелый шаг. Вроде как: лицо Памфова «вот-вот растает от жары и потечёт вниз за жилетку» («Мыслитель»). Отсюда-то, от Чехова, пошёл великолепный краткостью и зримостью портрет у Замятина.

И - бессмертная лаконичность, вроде («Дама с собачкой»): «Если бы вы знали, с какой очаровательной женщиной я познакомился в Ялте». Ответ: «А давеча вы были правы: осетрина-то с душком!» [5, с. 137]

Глава 2. Анализ рассказов А.П. Чехова

Для того чтобы показать и раскрыть особенности мастерства и стиля Чехова я выбрал несколько рассказов, которые были написаны им в разное время, рассказы разные по объему; отличаются по жанру: юмористический, сатирический, мелодраматический, социально-психологические.

Найдем особенности мастерства и стиля Чехова, о которых я упоминал в предыдущей главе, в анализируемых рассказах:

- особенности речи, краткость, лаконичность

- отсутствие ярко выраженного авторского отношения к героям

- особый объективный метод писателя, чтобы минусы были уравновешены плюсами

- особенности композиции

- внутренний мир человека.

- обыкновенный человек

В рождественскую ночь»

Рассказ "В рождественскую ночь" Чехов написал в 1883. В этом рассказе чувствуется мелодраматическая струя. По контрасту с миром пошлости, нелепости в юмористических произведениях у молодого Чехова возникают в разных формах образы совсем иной жизни, иных людей и отношений. Молодому Чехову была не чужда мелодрама, которая демократична и по своей широкой доступности, и по своему духу: Она поэтизирует борьбу, вселяет надежды и отрицает унылую будничность обывательской жизни и половинчатость чувств. Действие рассказа начинается сразу, без обширного вступления. Героиня рассказа, обыкновенная молодая женщина, в непогоду, на берегу моря ждет своего мужа и думает, что он погиб, но, оказывается, он жив. Из ее груди вырывается отчаянный крик; в нем "и замужество поневоле, и непреоборимая антипатия к мужу, и тоска одиночества и, наконец, рухнувшая надежда на свободное вдовство". Достаточно этих нескольких слов, чтобы представить всю ее жизнь. Муж понимает все и вновь отправляется в море на верную гибель. Он слышит ее крик "воротись", хочет вернуться, но уже поздно.. Тем не менее финал рассказа не вызывают осуждения женщины. Женщина стоит на берегу до утра. "В ночь под Рождество она полюбила своего мужа". И кажется, что муж вернется и все будет хорошо… В этом маленьком рассказе-«романе» торжествует гордое самопожертвование без слез и фраз, и оно побеждает. Победа здесь оказывается ненужной, но нравственная и эстетическая ценность высоких порывов души от этого нисколько не уменьшается

Для Чехова мелодрама была противоядием против того презренного мирка, над которым он беспощадно смеялся в своих юмористических рассказах.

Хирургия»

А.П. Чехов был непримиримым врагом пошлости и мещанства, высмеивал и презирал лгунов, самодуров, лентяев, непрофессионалов. Он предпочитал исследовать жизнь не в больших и общих явлениях, а в их частных выражениях в сфере быта. Этим он расширил возможности реализма, подняв мелкие и, на первый взгляд, неважные темы до уровня самых больших и глубоко значительных. Чехов создал реализм простейшего случая, раскрывавший сущность жизни в ее самых обыденных проявлениях. Рассмотрим рассказ «Хирургия» в качестве такого примера.

Самая большая известность в сатирических произведениях Чехова выпала на долю рассказа «Хамелеон», написанного в 1884 году. Слово «хамелеон» стало символом двоедушия, лганья, предательства, пустомыслия, произвола, самодурства, холопства. Рассказ «Хирургия» был написан А.П. Чеховым также в 1884 году. По воспоминаниям брата М.П. Чехова рассказ написан на основе реальных событий и имеет реальных прототипов. Черты хамелеонства есть и у дьячка из "Хирургии" с его истинно хамелеоновскими переливами чувств, и у самого "хирурга" - земского фельдшера Курятина.

В маленьких рассказах Чехова преобладает диалог, как главное средство характеристики, - вернее, самохарактеристики героев. Рассказы очень легко представить себе драматическими этюдами, сценами, маленькими пьесами. Нет ни одного другого писателя, в котором прозаик так непосредственно сросся с драматургом. В сатирических рассказах писатель передает неповторимо весь стиль речи своих персонажей, воспроизводит их язык совершенно объективно, и при этом каждое слово, произносимое персонажами, смеется над ними

В рассказе Чехов высмеивает «горе-доктора», который свое неумение, незнания прикрывает самохвальством, пустословием «.. Пустяки... — скромничает фельдшер, подходя к шкапу и роясь в инструментах. — Хирургия — пустяки.. Тут во всем привычка, твердость руки... Раз плюнуть...». А на самом деле фельдшер, причинив ужасные мучения дьячку, так и смог помочь ему, не смог вытащить зуб.

При этом фельдшер исполнен гордости от знакомства с сильными мира сего «..Намедни тоже, вот как и вы, приезжает в больницу помещик Александр Иваныч Египетский... Тоже с зубом... Человек образованный, обо всем расспрашивает, во всё входит, как и что. Руку пожимает, по имени и отчеству... В Петербурге семь лет жил, всех профессоров перенюхал... Долго мы с ним тут... Христом-богом молит: вырвите вы мне его, Сергей Кузьмич! Отчего же не вырвать? Вырвать можно..».

И в то же время фельдшер презирает злосчастного пациента, какого-то бедного дьячка «.. Невежа... Мало тебя в бурсе березой потчевали... Господин Египетский, Александр Иваныч, в Петербурге лет семь жил... образованность... один костюм рублей сто стоит... да и то не ругался... А ты что за пава такая? Ништо тебе, не околеешь!..».

Небольшой по объему сатирический рассказ, но, как и другие рассказы Чехова, необычайно емкий. Писатель дает краткие характеристики героев, но одного-двух предложений достаточно, чтобы охарактеризовать героя: «..фельдшер Курятин, толстый человек лет сорока, в поношенной чечунчовой жакетке и в истрепанных триковых брюках. На лице выражение чувства долга и приятности. Между указательным и средним пальцами левой руки — сигара, распространяющая зловоние..». В этом рассказе показаны обыкновенные люди, каких много вокруг, это типичный случай, который имел место более ста лет тому назад. Но если оглянутся кругом, то многие черты характера, которые высмеял Чехов в этом рассказе, можно найти и у наших современников.

Горький писал о ранних юмористических рассказах Чехова: «Антон Чехов уже в первых рассказах своих умел открыть в тусклом море пошлости ее трагически мрачные шутки; стоит только внимательно прочитать его «юмористические», рассказы, чтобы убедиться, как много за смешными словами и положениями - жестокого и противного скорбно видел и стыдливо скрывал автор.

Он был как-то целомудренно скромен, он не позволял себе громко и открыто сказать людям: «да будьте же вы... порядочнее!»- тщетно надеясь, что они сами догадаются о настоятельной необходимости для них быть порядочнее. Ненавидя все пошлое и грязное, он описывал мерзости жизни благородным языком поэта, с мягкой усмешкой юмориста, и за прекрасной внешностью его рассказов мало заметен полный горького упрека их внутренний смысл». [2, с. 108]

Тоска»

Один из ярких социально-психологических рассказов Чехова «Тоска» был написан в 1886 году. Старший брат писателя - Александр - через несколько лет, у постели своего умирающего ребенка, вспомнил об этом рассказе и назвал автора «Тоски» бессмертным.

В самом деле, с большим мастерством изобразил здесь Чехов горе и одиночество извозчика Ионы, которому некому поведать своей тоски, некому рассказать о своем несчастье - смерти сына.

Уже в начале рассказа Чехов создает грустное настроение, рисуя зимний пейзаж, падающий крупный мокрый снег, неподвижные одинокие фигуры Ионы и его лошаденки. «..Вечерние сумерки. Крупный мокрый снег лениво кружится около только что зажженных фонарей и тонким мягким пластом ложится на крыши, лошадиные спины, плечи, шапки. Извозчик Иона Потапов весь бел, как привидение. Он согнулся, насколько только возможно согнуться живому телу, сидит на козлах и не шевельнется. Упади на него целый сугроб, то и тогда бы, кажется, он не нашел нужным стряхивать с себя снег..»

Настойчиво "повторяет он в рассказе слова: «неподвижно», «не шевельнется», «не двигается с места», и тем самым достигает впечатления сосредоточенности Ионы на своей всепоглощающей тоске («отдается тоске»). Именно потому, что; Иона погружен в свое раздумье, он оказывается не чувствительным к внешним впечатлениям: не замечает, как на его спине образуются пласты снега, вздрагивает, когда его окликают, «больше слышит, чем чувствует, звуки "подзатыльника».

Он затерян в этом городе, никому не нужен, никем не понят. Мы особенно ясно чувствуем одиночество Ионы, когда слышим одни и те же простые, печальные слова его о сыне, обращенные к разным людям, и видим, как горе его оставляет равнодушными и холодными окружающих, от которых он ждет участия.

Безмолвная глубокая тихая тоска скромного человека из народа противопоставляется Чеховым суматошной жизни городских обывателей. Шумный город, яркие огни, неугомонный треск, «..этот омут, полный чудовищных огней, неугомонного трескаи бегущихлюдей...», суетящиеся сытые, эгоистичные, развращенные люди, грубые резкие окрики, брань, злоба - создают контрастный фон большому чувству Ионы. Впечатление об одиночестве, горе

Ионы особенно усиливается в финале рассказа: «Иона увлекается и рассказывает…все» своему единственному преданному другу – лошади.

К этому-финалу Чехов; подводит читателя всем ходом своего рассказа. Противопоставляя Иону с его переживаниями городским обывателям, он так подбирает детали, чтоб подчеркнуть близость к Ионе единственного существа - его лошаденки. Она повторяет его движения, понимает каждый его жест, как будто думает и чувствует с ним заодно. В начале рассказа Иона поглощен своими думами, весь бел, как привидение, не шевельнется; «его лошаденка тоже бела и неподвижна, тоже погружена в мысль». Затем: «Извозчик вытягивает по-лебединому шею» и «лошаденка тоже вытягивает шею». «Лошаденка, точно поняв его мысль, начинает бежать рысцой». «Лошаденка жует, слушает и дышит на руки своего хозяина». Внимательный и отзывчивый писатель не только стремился в рассказе «Тоска» передать свое сочувствие герою, но и заставлял читателя задуматься над судьбой отдельного маленького человека.

Солженицын подчеркивает роль деталей в рассказе «..Гораздо сильней тут же рядом, вполне чеховское; «упади на него целый сугроб - не нашёл бы нужным стряхивать». [4, с. 162]

Из этого рассказа видно, что Чехов умел, как никто, заставлять своих читателей - хотят они того или нет - переживать чужую боль как свою, ощущать себя соучастниками чужих огорчений и бедствий. Ему было в высшей степени доступно умение заражать, казалось бы, самых равнодушных людей своим сочувствием, своим состраданием.

Дама с собачкой»

В рассказах невозможны пространственные описания, внутренние монологи, поэтому и выступает на первый план художественная деталь. Именно детали несут у Чехова огромную смысловую нагрузку. Анна Сергеевна, героиня рассказа «Дама с собачкой», приехала в Ялту, будучи не в состоянии более переносить обстановку своего дома и общество мужа, человека, которого она не любила и не уважала. В определенном смысле она была подготовлена к роману с Гуровым, которого она воспринимала как человека из другой, лучшей жизни. Символом того душного мира, откуда она пытается бежать, в рассказе является лорнетка: перед тем, как полюбить Гурова, Анна Сергеевна теряет ее, то есть это начало «бегства». Позже в театре города С. Гуров увидел ее вновь с «вульгарной лорнеткой» в руках - попытка «бегства» не удалась.

Конечно, при прочтении рассказа нужна повышенная чуткость и пристальность. Когда Чехов своим ровным и матовым голосом сообщает, что жена Гурова звала мужа не Дмитрий, а Димитрий, он хочет, чтобы мы по одной этой мелкой, почти незаметной черте почувствовали, как эта женщина претенциозна, фальшива, тупа, узколоба. На протяжении рассказа мы слышим ее голос лишь однажды: «- Тебе, Димитрий, — говорит она, — совсем не идет роль фата.» И больше не произносит ни слова, но сказанное ею сигнализирует нам, что она вдобавок ко всему деспотична, полна самомнения и спеси, верит в свое нравственное превосходство над мужем и вообще смотрит на него свысока, а ее книжное выражение «роль фата» окончательно вскрывает перед нами ее манерность, ходульность, напыщенность. Так многозначительны образы Чехова. Весь человек в одной фразе. Чехов нигде не говорит, что жизнь под одним потолком с этой претенциозной, самодовольной, деспотической женщиной была для Гурова ежедневным страданием, он только сообщает читателю, что она была «солидная», «важная», что у нее была прямая спина и что сама она звала себя «мыслящей», и внимательный читатель сквозь эту, казалось бы, беззлобную, совершенно нейтральную характеристику Гуровой почувствует антипатию автора к ней.

Авторское членение прозаического текста на абзацы - один из важных элементов композиции художественного произведения. Абзац несет определенную смысловую и стилистико-экспрессивную нагрузку, помогает выделить существенное, подчеркнуть какую-либо деталь,

Между абзацами в составе целого текста тоже существует тесная связь. Основную связующую роль играют начальные и конечные предложения абзаца. У замечательного мастера рассказа А.П. Чехова начальные и конечные абзацы выполняют различные функции. Так, начальньй абзац не только представляет читателю действующих лиц, указывает на место или время действия, но и создает определенный социально-психологический, бытовой или пейзажный фон.

Конечный абзац еще более значим. Известно, что А.П. Чехов одним из первых писателей XIX века возвел в канон рассказ «без конца», без традиционной развязки, хотя на самом деле заключительному моменту своих произведений он придавал очень большое значение. Именно в концовках рассказов с большой силой ощущается тот особый, «глубинный» смысл каждого факта, каждой детали, который составляет неотьемлимую специфику чеховской манеры повествования.

Рассказ «Дама с собачкой» начинается так: «Говорили, что на набережной появилось новое лицо: дама с собачкой». Далее автор представляет читателю главного героя Гурова и как бы через его восприятие дает беглый портрет героини – «молодой дамы невысокого роста в берете».

Начало очень спокойное, эпическое. Неопределенно-личное предложение ("Говорили, что...") придает последующему изложению налет какого-то скучающего интереса к этому "новому лицу". Гуров будто разглядывает «даму с собачкой» просто так. И каким контрастом звучит взволнованный финальный абзац рассказа:

«И казалось, что еще немного - и решение будет найдено, и тогда начнется новая, прекрасная жизнь; и обоим было ясно, что до конца еще далеко и что самое сложное и трудное еще начинается». Какая музыкальность, завороженность слышится в конечной фразе рассказа! Вот как по этому поводу говорил об А.П. Чехове Г.И. Россолимо:

«... А.П. Чехов делился со мною наблюдениями над своим творческим процессом. Меня особенно поразило то, что он подчас, заканчивая абзац или главу, особенно старательно подбирал последние слова по их звучанию, ища как бы музыкального завершения предложения». [3, с. 118]

Итак, мы видим, что начальный и конечный абзацы в составе одного рассказа, оказываются единым сложным целым, внутри которого, в зависимости от жанра и содержания произведения, можно заметить либо тесную грамматическую и лексическую связь, либо связь более отвлеченную, логическую, позволяющую автору создать контрастное освещение для выявления основной мысли рассказа. История, рассказанная в “Даме с собачкой” - это не просто история тайной любви и супружеской неверности. Главное событие рассказа – перемена, которая под влиянием этой любви происходит.

Самый малый сюжет рассказа «Дама с собачкой» о сущности любви разрастается у Чехова чуть не до вселенских размеров.

Душечка»

В рассказе «Душечка» А.П. Чехов дал нам образ Оленьки Племянниковой или Душечки, как ее звали окружающие:

«Она постоянно любила кого-нибудь и не могла без этого. Раньше она любила своего папашу, который теперь сидел больной, в темной комнате, в кресле, и тяжело дышал; любила свою тетю, которая иногда, раз в два года, приезжала из Брянска; а еще раньше, когда училась в прогимназии, любила своего учителя французского языка. Это была тихая, добродушная, жалостливая барышня с кротким, мягким взглядом, очень здоровая. Глядя на ее полные розовые щеки, на мягкую белую шею с темной родинкой, на добрую наивную улыбку, которая бывала на ее лице, когда она слушала что-нибудь приятное, мужчины думали: «Да, ничего себе...» и тоже улыбались, а гостьи-дамы не могли удержаться, чтобы вдруг среди разговора не схватить ее за руку и не проговорить в порыве удовольствия:

— Душечка!»