Рассказ строится на тематических повторах. Душечка всякий раз становится “дублером” своего мужа.

Первый ее муж был театральным антрепренером. При Кукине Душечка сидела у него в кассе, смотрела за порядками в саду, записывала расходы, выдавала жалованье «И она уже говорила своим знакомым, что самое замечательное, самое важное и нужное на свете — это театр и что получить истинное наслаждение и стать образованным и гуманным можно только в театре».

Второй муж Оленьки - Василий Андреич Пустовалов, управляющий лесным складом купца Бабакаева. При Пустовалове “она сидела в конторе до вечера и писала там счета и отпускала товар”. Душечка опять живет не своей жизнью, а жизнью мужа: «Какие мысли были у мужа, такие и у нее. Если он думал, что в комнате жарко или что дела теперь стали тихие, то так думала и она. Муж ее не любил никаких развлечений и в праздники сидел дома, и она тоже».

После смерти мужа Душечка жила с ветеринаром и опять ситуация повторилась: «Она повторяла мысли ветеринара и теперь была обо всем такого же мнения, как он. Было ясно, что она не могла прожить без привязанности и одного года и нашла свое новое счастье у себя во флигеле».

Когда Оленька осталась совершенно одна, то «..Она похудела и подурнела, и на улице встречные уже не глядели на нее, как прежде, и не улыбались ей; очевидно, лучшие годы уже прошли, остались позади, и теперь начиналась какая-то новая жизнь, неизвестная, о которой лучше не думать». Ее даже перестали звать Душечкой, у нее не было теперь никакого мнения «..А главное, что хуже всего, у нее уже не было никаких мнений. Она видела кругом себя предметы и понимала всё, что происходило кругом, но ни о чем не могла составить мнения и не знала, о чем ей говорить».

Оленька обратно превращается в Душечку, когда появляется мальчик Саша, о котором она заботится: «Проводив Сашу в гимназию, она возвращается домой тихо, такая довольная, покойная, любвеобильная; ее лицо, помолодевшее за последние полгода, улыбается, сияет; встречные, глядя на нее, испытывают удовольствие и говорят ей: Здравствуйте, душечка Ольга Семеновна! Как поживаете, душечка?»

В рассказе «Душечка» Чехов, описывая жизнь Оленьки Племянниковой, в нескольких местах повторяет, что жила она «хорошо и счастливо». Эта деталь наводит на мысль, что на самом деле жизнь «душечки» не казалась автору уж достойной восхищения и подражания. «Душечка» не имеет ни собственных желаний, ни мыслей. В последней части рассказа, повествующей об отношении «душечки» к Саше, сыну ветеринара, Чехов уже не пишет, что жила она хорошо и счастливо, имея, может быть, ввиду то, что, наконец, она нашла свое счастье.

В этом рассказе, как и в других поздних чеховских рассказах проблемы не обозначаются автором прямо, как центральные в сюжете. Сюжет не строится вокруг какой-либо из них, как у Достоевского, или вокруг истории героя, как у Тургенева, Гончарова. В основе по-прежнему оказывается конкретная жизненная ситуация. Можно бы сказать, что все вопросы всегда решаются в чеховском произведении на некоем бытовом фоне, но это было бы неточно: быт не фон, не задник сцены, он внедряется в самую сердцевину сюжета, сращен и переплетен с ним. В поздней чеховской прозе быт также пронизывает все. Чехов пришел к мысли, что к своему вещному окружению прикован любой человек, что он не может оторваться от него ни в какой момент своей жизни – и только так он может быть изображен. Поэтому неслучайно в рассказе, когда у Оленьки возникает сердечная привязанность и она оживает, то и дом, в котором она живет, оживает, его красят, обновляют вместе с обновляющейся новой жизнью.

Рассказ «Душечка» вызвал различные отклики великих современников Чехов Л.Н. Толстого и М. Горького. Л.Н. Толстой: “Несмотря на чудный, веселый комизм всего произведения, не могу без слез читать некоторые места этого удивительного рассказа… Автор, очевидно, хочет посмеяться над жалким, по его рассуждению, существом… но не смешна, а свята удивительная душа Душечки”.

М. Горький: «Читая рассказы Антона Чехова, чувствуешь себя точно-в грустный день поздней осени, когда воздух так прозрачен и в нем резко очерчены голые деревья, тесные дома, серенькие люди. Все так странно - одиноко, неподвижно и бессильно. Углубленные синие дали - пустынны и, сливаясь с бледным небом, дышат тоскливым холодом на землю, покрытую мерзлой грязью. Ум автора, как осеннее солнце, с жестокой ясностью освещает избитые дороги, кривые улицы, тесные и грязные дома, в которых задыхаются от скуки и лени маленькие жалкие люди, наполняя дома свои неосмысленной, полусонной суетой. Вот тревожно, как серая мышь, шмыгает Душечка, - милая, кроткая женщина, которая так рабски, так много умеет любить. Ее можно ударить по щеке, и она даже застонать громко не посмеет, кроткая раба”.[7, с. 119]

Героиня рассказа лишена способности к самостоятельному выбору жизненной позиции, пользуется чужими самоопределениями. Ирония Чехова к концу рассказа перерастает в сарказм.

Невеста»

Уже в 1885 году начали появляться в печати первые зрелые чеховские рассказы нового типа, с тем отличием от прежних, что комическая сторона уже не играет в них господствующей роли. К своему прежнему "чистому" юмору Чехов, начиная с 1887-1888 годов, уже почти не возвращается.

Эти рассказы нельзя непосредственно отнести ни к жанру юмора, ни к жанру сатиры. Но наряду с лирическим, трагическим началом этих рассказов в них все же очень часто живет и сатирическое, комическое начало,- только оно уходит в глубину, в "подводное течение" произведений. Так в рассказе «Невеста», написанном Чеховым последним в его творчестве, как раз используются эти художественные приемы, которые были характерны для автора в последние годы.

В пределах небольшого большого рассказа Чехов показывает эволюцию своей героини - Нади: она накапливает впечатления жизни, у нее назревает беспокойство, пробуждается сознание, растет уверенность в необходимости «перевернуть жизнь». И читатель вместе с Надей познает жизнь. Чехов заставляет его увидеть в мелочах быта, в будничном, повседневном интигуманный склад всей современной ему жизни.

Автор разрушает впечатление о кажущемся благополучии («все казалось было тихо и благополучно:») и ясно дает почувствовать неблагополучие, несправедливость «Ваша мама по-своему, конечно, и очень добрая и милая женщина, но... как вам сказать? Сегодня утром рано зашел я к вам в кухню, а там четыре прислуги спят прямо на полу, кроватей нет, вместо постелей лохмотья, вонь, клопы, тараканы... То же самое, что было двадцать лет назад, никакой перемены. Ну, бабушка, бог с ней, на то она и бабушка; а ведь мама небось по-французски говорит, в спектаклях участвует. Можно бы, кажется, понимать..»

Через весь рассказ проходит единая мысль о паразитическом существовании матери, бабушки, жениха Нади. В кажущейся «очень доброй» и «милой женщине» - Нине Ивановне, в кажущемся добром и образованном человеке - Андрее Андреиче Чехов заставляет Надю (и читателя) увидеть праздных, эгоистичных, мещански ограниченных людей. «Ничего не делают» — лейтмотив рассказа. «Черт знает, никто ничего не делает. Мамаша целый день только гуляет, как герцогиня какая-нибудь, бабушка тоже ничего не делает, вы — тоже. И жених, Андрей Андреич, тоже ничего не делает.»

Героиня рассказа Чехова "Невеста" находит в себе решимость и внутреннюю силу бросить все и уйти почти из-под венца, и это оказывается совсем не так мучительно и неисполнимо, как думалось прежним героям и героиням Чехова. Нужен был только толчок извне, и в обществе уже появятся люди, которые способны поддержать колеблющихся; таким был Саша в "Невесте". Люди, подобные Саше, - это совсем не рыцари без страха и упрека, а простые смертные, отчасти трогательные, отчасти смешные, отчасти ограниченные, как все однодумы, но это те, кто твердо знает, что "главное - перевернуть жизнь". Героиня рассказа под влиянием Саши сумела сделать решительный шаг, порвать с прошлым и увидеть впереди "громадное, широкое будущее". Далеко ли она уходит? Ближайшим образом - в Петербург, учиться; но, быть может, за этим скрывалось нечто более определенное. В одной из черновых редакций последней главы Саша говорит Надежде после того, как она провела зиму в Петербурге: "Вы не пожалеете и не раскаетесь, клянусь вам. Но пусть вы будете" жертвой, но ведь так надо, без жертв нельзя, без нижних ступеней лестницы не бывает. Зато внуки и правнуки скажут спасибо". Этот мотив героической жертвенности был устранен в окончательном тексте, но радость освобождения осталась. Побывав снова в родительском доме, Надя "ясно сознавала, что жизнь ее перевернута, как хотел того Саша, что «.. все прежнее оторвано от нее и исчезло, точно сгорело, и пепел разнесся по воздуху». Это не минутное настроение, а нечто ясно осознанное и глубоко серьезное. "Живая, веселая", она вновь покидает город, -"как полагала, навсегда". Слова "как полагала" сказаны здесь, разумеется, не случайно. Верный своему принципу строгой и честной объективности, автор отделил себя легчайшей чертой от безмятежно счастливой героини. Может быть, ее ждут впереди трудности, и, без сомнения, "до конца еще далеко-далеко", как сказано было в "Даме с собачкой". Но многое уже достигнуто, прежнего вернуть нельзя, "пепел разнесся по ветру", и атмосфера радостной надежды и порыва к будущему остается ничем не омраченной в рассказе, завершившем творчество Чехова.

Итак, в последние годы своего творчества писатель создает рассказы, в которых стремится как бы не обнаруживать своего авторского отношения к изображаемому, своей поэтической личности, стремится к тому, чтобы сатирическая или юмористическая краска уже не выглядела преобладающей, чтобы читатель получил такую картину русской действительности, в которой были бы представлены все краски жизни.

Заключение

От веселого смеха над неспособностями жизни в ранний период деятельности, от горестного удивления перед вопиющими несообразностями и алогизмами жизненного уклада - в средний период - к ощущению необходимости и возможности "перевернуть жизнь" в последние годы XIX века и в первые годы XX столетия - такова последовательность и логика творческого развития Чехова.

Чехов претендовал на роль свидетеля и на протяжении всей своей писательской деятельности выполнял ее. Как свидетель он был безукоризненно правдив, он приводил точные подробности событий и чувств, достоверные факты, иногда крупные, иногда мелкие, иногда вовсе незначительные, но в каждом из них в отдельности и во всех вместе отражалось подлинное лицо жизни. Он рассказывал о том, как люди объясняют жизненные явления, он говорил и о личном отношении к ним, никогда не скрывая своих оценок, но не навязывая их, оставаясь верным раз навсегда избранной позиции. Для эпохи конца века, когда жизнь потребовала пересмотра старых теорий и догматических ответов, эта позиция Чехова, эта строгая и объективная, иногда до наивности простая манера рассказывать о том, что он увидел и понял, имела громадное значение. Она убеждала в неопровержимой достоверности его слов; "то, что он говорит, выходит у него потрясающе убедительно и просто и ясно, неопровержимо и верно", - писал о Чехове в 1900 г. М.Горький.

Чеховские произведения напрочь лишены учительства. Чехов не собирался учить, навязывать свое мнение.

В его рассказах чувствуется, что при всей своей внешней бесстрастности, при полном отсутствии подсказок и комментариев здесь все дело - в сострадании к людям, в лирической, щемящей, всепрощающей чеховской жалости.

В его произведениях доверие к читателю, разговор на равных, расчет на отзывчивость, впечатлительность, жизненную наблюдательность, сопереживание. Писатель надеется на то, что у читателя откроется ''второе зрение'', и он будет видеть между строк.

Чехов приучал людей видеть неблагополучие жизни даже там, где его нельзя было увидеть простым глазом.

Чеховских героев сложно понять, еще сложнее оценить, потому что они не напоминают нам те привычные образы русской классики, которые воплощали в своем характере авторскую идею. Еще современники упрекали Чехова в том, что он «безыдейный автор». Да и сам Чехов так писал о своем герое: «Мой герой – и это одна из главных его черт – слишком беспечно относится к внутренней жизни окружающий, и в то время, когда около него плачут, ошибаются, лгут, он преспокойно трактует о театре, литературе». Это не потому, что он циник: чеховский герой перестал верить в счастье, в жизнь, он втайне мечтает о том, что его страдания и сомнения кто-нибудь оценит и поймет. В чеховских рассказах нет положительных или отрицательных героев, все они «случайные» люди в «случайных» ситуациях. Это одна большая «скучная история» «неизвестного человека» русской классической литературы и очень знакомого героя 80-х годов девятнадцатого века.

У писателей конца столетия, прежде всего и ярче всего у Чехова, речь шла уже о другом - о пробуждении не погибшего, а, напротив, вполне благополучного человека. Один из героев Чехова говорит:"...нет более тяжелого зрелища, как счастливое семейство, сидящее вокруг стола и пьющее чай"; и автор, без сомнения, с ним согласен.

Свои произведения Чехов писал совершенно особым, неповторимым языком.

Целью данного реферата было показать особенности манеры написания своих рассказов, то есть все то, что дает представление о стиле автора, а также коротко остановиться на тех произведениях.

Чехов-новеллист говорил обо всем современном человечестве, о его противоречиях и надеждах, о его настоящем и будущем. Его герои живут вокруг нас до сих пор.

Список использованной литературы

1. Катаев В.Б. Проза Чехова: проблемы интерпретации:/ В.Б. Катаев – М: Издательство Московского университета, 1979. - 326 с.

2. Линков В.Я. Художественный мир прозы А.П. Чехова:/ В. Я. Линков – М: Издательство Московского университета, 1982. – 128 с.

3. Семанова М.Л. Чехов в школе:/ М.Л. Семанова – Л: Учпедгиз, 1954.-282 с.

4. Солженицын А.И. Творчество А.П. Чехова/ А. И Солженицын// Новый мир. – 1998. - № 10 – С. 178.

5. Чехов М.П. Вокруг Чехова:/ М.П.Чехов – М: Московский рабочий, 1959. - 302 с.

6. Чехов А.П. Избранные произведения в 3-х томах:/ А.П. Чехов – М: Художественная литература, 1964. том 1-622 с., том 2 – 614 с., том 3 – 622 с.

7. Чехов А.П. Избранные произведения:/ А.П. Чехов – Л: Лениздат, 1974. – 704 с.

8. Чудаков А.П. Антон Павлович Чехов:/ А.П. Чудаков – М: Просвещение, 1987. - 176 с.

9. Чуковский Корней. Собрание сочинений в 6 томах. Т. 5:/ К.И. Чуковский – М: Художественная литература, 1967. - 799 с.